Кэш и Ло. Волк и Джейни

Кэш и Ло

«Любовь и радость приходят к вам»

Ло

Рождество было трудным временем в Хейлшторме.

Я имею в виду, честно говоря, Рождество везде было трудным временем. Это имело тенденцию выявлять лучшее и худшее в людях. Вы не могли прожить и дня, не услышав, как кто-то говорит, что они боятся праздников из-за какого-то невежественного придурка, извергающего предвзятое дерьмо за обеденным столом, или иметь дело с родителями, которые всегда придирались к вам, или выслушивать нотации, потому что вы не женаты и не имеете детей, даже после того, как в течение десятилетия говорили всем, что вы не хотите жениться и заводить детей. Почти у каждого в этом сезоне было что-то такое, чего они боялись.

Но у Хейлшторма было уникальное отличие: с одной стороны, это была огромная, разросшаяся семья, а с другой — группа абсолютно разных, но совершенно ущербных людей.

Мы вообще не говорили о Рождестве в Хейлшторме, за исключением одной комнаты, где нас никто не мог подслушать.

Потому что это было трудное время для многих наших людей.

Очевидно, что, если вы оказались в Хейлшторме, у вас не было семьи, к которой можно было бы вернуться домой. Или, что чаще, у вас была семья, которая вас не хотела. Потому что вы были другими. Потому что вы уже не были тем мужчиной или женщиной, какими были до того, как вас увезли таскать оружие и участвовать в войнах, в которые вы, возможно, даже не верили. И иногда, и это было самое душераздирающее из всего, у тебя действительно была семья. И они действительно хотели тебя. И они делали все, чтобы вернуть тебя. Но ты был слишком не в себе, чтобы вернуться, попытаться притвориться, сделать храброе лицо, подвергнуть их своим кошмарам, которые заставляли тебя кричать, как будто тебя внезапно подожгли, или твоим внезапным и неконтролируемым приступам ярости, или депрессии настолько глубокой, что ты не мог встать с постели.

Хейлшторм специализировался на особом контингенте.

У нас были одни из самых блестящих умов в различных областях.

Но, как это часто бывает в жизни, самые блестящие умы часто были самыми сломанными.

Я думаю, это само собой разумеется, но если вашей специальностью были бомбы, проникновение или ближний бой, то да, для вас вдвойне верно, что вы, скорее всего, пострадали сильнее всех.

Так много наших мужчин и женщин просто решили никогда не отмечать праздники. При этом не все в Хейлшторме хотели притворяться, что праздников не существует.

Некоторые хотели цепляться за хорошее, видеть немного радости в жизни. Другие, возможно, скучали по традициям, но были сиротами, и им некому было дарить деревья, печенье и рождественские гимны.

Для тех из нас, кто действительно праздновал, у нас была большая комната, где мы установили несколько елок, развесили гирлянды, сложили подарки, включили рождественскую музыку, сложили печенье в форме Санты, развели искусственный камин.

Многие из нас даже пробирались вниз ночью, просто чтобы посмотреть, как мерцают огни, послушать песни, с которыми мы выросли, которые напоминали нам о чудесах детства, или радость семьи за праздничным столом.

Кэш и я решили после Дня благодарения, что я сохраню эту традицию в Хейлшторме, потому что это было важно для моих людей и для меня. После этого у нас будет наше Рождество.

Наше первое Рождество.

Честно говоря, это казалось немного сюрреалистичным.

У меня просто никогда не было того, с кем я хотела бы провести Рождество. У меня были мужчины. Но, как правило, не серьезно. Я была почти уверена, что последнее Рождество, которое я провела с мужчиной, было во время моего брака.

Было бы неплохо заменить эти воспоминания. Это было чертовски вовремя.

Если и было что-то, что я знала о Кэше, так это то, что он сделает это незабываемым. Он был хорош в этом.

На самом деле он был хорош во всем. Временами это слегка приводило в бешенство. Этот человек был слишком хорошим. Я была почти уверена, что его худшими качествами было то, что он варил свой кофе немного крепче и не был большим поклонником шоколада.

Буквально, это было худшее, что я могла придумать.

— Ло, — позвал Малкольм, догнав меня в холле.

— Что случилось? — спросила я, неся с кухни свою невзрачную коричневую коробку, наполненную продуктами для ужина. Который будет приготовлен в час ночи, когда все, кто не хотел праздновать, отключатся.

Такова была традиция.

Мы готовили еду, вместе ужинали рождественским ужином в два часа ночи, потом открывали подарки и ложились спать. После этого все возвращалось в статус-кво.

Это было не идеально, но это было то, что мы могли иметь. И это было намного лучше, чем ничего. На самом деле, с годами я действительно начала дорожить этим.

Там были такие несгибаемые фанаты Рождества, как я и Эшли, и еще одна или две женщины. Потом были те, кто приходил и уходил, когда начиналась ностальгия. Как Эл, когда он отрывался от своей работы достаточно надолго, чтобы вспомнить, что жизнь — это нечто большее. Но были и люди, которых я никак не ожидала там увидеть.

Как Малк.

Теперь, поскольку он помогал мне управлять Хейлштормом большую часть времени, он знал, что происходит. Потому что ему это было нужно. На случай, если я не была на работе. Или выезжала. Шоу должно было продолжаться всегда.

Но за все те годы, что существовал Хейлшторм, он ни разу не ступал ногой в направлении рождественской комнаты.

Он не объяснял, почему. Я не имела права спрашивать. Просто так оно и было.

И это было нормально.

Но вот он догнал меня в коридоре и потянулся, чтобы забрать коробку у меня из рук. Мои руки действительно боролись с этим в течение секунды, слишком удивленные, чтобы отпустить.

— Малк, это…

— Я помогу, — сказал он мне, кивнув.

Я замедлила шаг, подходя к двери, заставляя его тоже идти в ногу со мной. — Ты пойдешь в этом году?

— Думаю, что сейчас самое время, — согласился он. Но это было все, что он сказал мне, когда потянулся к двери и толкнул ее, открывая.

Хотя он, возможно, никогда в этом не признается, я думаю, что точно знала, почему это было самое время. Это не имело ничего общего с тем, чтобы встретиться лицом к лицу со своими собственными демонами, уйти от своего прошлого.

О, нет.

Это было во многом связано с одним новичком в Хейлшторме.

Который был помешан на Рождестве. Я имею в виду, она сделала Саммер похожей на Скруджа.

И любой дурак, не только романтические глупцы вроде меня, мог это увидеть. В ту секунду, когда она появилась у наших дверей, немного сломленная, очень злая, оставив свое прошлое позади, Малк сильно изменился.

Это было какое-то откровенное киношное дерьмо.

Он действительно сильно отшатнулся назад, когда увидел ее в первый раз.

Я имею в виду, что это был Малкольм.

Он был непоколебим.

Но она встряхнула его.

Не говори глупостей, Ло, она чертовски молода для меня.

Это было то, что он сказал, когда я наконец спросила его об этом, поймав его на том, что он немного задумчиво наблюдал за ней, когда она практиковалась в метании топора с одним из парней во дворе.

И, что ж, она была молода для него.

Но с каких это пор это стало иметь значение?

Кому не нравился хороший роман?

Я определенно болела за это.

У меня было предчувствие, что это будет долгая игра. И это было нормально.

Мне нравилось это предвкушение.

И это, ну, это доказывало, что он мог притворяться, что оно ему не нравиться, и на

самом деле он хотел поучаствовать.

— Да, — согласилась я, входя внутрь впереди него потому, что он настоял на этом. Возможно, я и не допустила бы сексизма у себя в Хейлшторме, но я бы никогда не стала презирать старомодные манеры Малкольма. — Я думаю, что это так, — согласилась я, наблюдая, как его глаза осматривают комнату, казалось, совсем не обращая внимания на обстановку или кого-либо из других людей, собравшихся вокруг. У его глаз была своя цель. И как только он увидел, что она стоит там за праздничной красно-золотой клетчатой

скатертью, раскладывая печенье на подносах, ее длинные, почти черные волосы упали вперед, чтобы скрыть ее лицо от нашего взгляда, его взгляд остановился на ней.

Он даже не сделал обычного беглого осмотра.

А она чертовски хорошо выглядела в своем черном платье, так как ее семейной традицией всегда было наряжаться на рождественский ужин, в то время как некоторые другие были в рождественских пижамах.

Его пристальный взгляд задержался на ее лице, когда он закрыл дверь, чтобы приглушить звуки комнаты для остальной части комплекса, заставив ее повернуть голову,

и медленная, сияющая улыбка появилась на ее лице.

— Привет, Ло, Малкольм, — поздоровалась она, в блаженном неведении о том, как Малк, казалось, перестал дышать, когда она произнесла его имя.

Она пробыла здесь недостаточно долго, чтобы понять, насколько важно, что он здесь. И поскольку никто никогда не осмелился бы сказать ей об этом, она понятия не имела о том, что Малкольм чувствовал к ней. — Кто-то приготовил цветы из арахисового масла (прим. перев.: разновидность печенья)! — заявила она, когда мы подошли ближе, Эшли взяла коробку у Малкольма, так как она отвечала за сервировку стола, к этой задаче она отнеслась очень серьезно. — Требуется серьезная сила воли, чтобы дождаться десерта.

Малкольм протянул руку, схватил одно из светло-коричневых печений и протянул его ей. — Это Рождество, дорогая, живи сейчас.

Она послала ему озорную маленькую улыбку, когда потянулась за ним.

И я клянусь, что, когда ее пальцы коснулись его пальцев, ее щеки слегка покраснели. Мне было все равно, какие подарки были под елкой.

Этого было достаточно для рождественского подарка для моей безнадежной романтической задницы.

— Хорошо, все идите и занимайте свои места! — заявила Эшли, очень требовательная хозяйка. — Нет, Малк, ты здесь. Мы распределили места, — добавила она, солгав. Чтобы она могла усадить Малкольма рядом с Джорджи.

Когда мой пристальный взгляд встретился с Эш через стол, она заговорщически улыбнулась мне, прежде чем сесть на свое место.

О, было бы забавно с кем-нибудь поговорить о том, что этим двоим нужно уже разобраться с этим.

После рождественского ужина.

— Милая, — донесся до меня сквозь сон голос Кэша. Это тоже была еще одна хорошая мечта, моя мечта. После Рождества мы отправимся в домик в Аспене, где будем играть в снегу и занимались сексом перед огнем. — Пора просыпаться, милая, — снова позвал голос, когда палец провел по моей челюсти. — У нас должно быть Рождество… еще одно, — добавил он, когда мой сон наконец начал отступать, позволяя моим глазам медленно моргнуть, чтобы обнаружить Кэша, стоящего на коленях рядом с моим диваном, где я впала в кому после печенья, которое я делала через некоторое время после подарков, которые, я думаю, заворачивала где-то около четырех утра.

— Привет, — пробормотала я, убирая волосы с глаз. — Который сейчас час?

— Почти девять, — сказал он, мягко улыбнувшись мне. — Сколько ты спала?

— Почти пять часов, — сказала я, поднимаясь.

— Итак, почти целая ночь для тебя, — сказал он с одной из своих чертовски удивительных улыбок, от которой загорелись его темно-зеленые глаза.

— Почти, — согласилась я, сжимая его руку и оглядываясь вокруг.

Повсюду валялись оберточная бумага, коробки и упаковочная бумага — то, с чем все слишком устали, чтобы иметь дело. Скорее всего, это пролежит тут еще целый день, прежде чем кто-то, или некоторые из нас, устанет от этого и уберет их. Многие люди уже отправились спать. Эшли свернулась калачиком в кресле, используя свитер, который она получила в подарок, в качестве одеяла.

А прямо напротив меня на единственном другом диване сидел Малкольм, совершенно бодрый. С Джорджи, лежащей поперек дивана, вырубившейся на подушке, закинувшей ноги ему на колени. Толстовка Малка лежала на ее голых ногах, вероятно, прикрывая то, как короткий подол, должно быть, задрался во сне.

Взгляд Кэша проследил за моим, затем вернулся ко мне с искрами в глазах. — Ш-ш,

— потребовала я, качая головой, когда он помог мне встать с дивана. — Счастливого Рождества, — прошептала я Малку, когда Кэш повел меня к двери. Он кивнул мне в ответ, но ничего не сказал.

У меня было такое чувство, что сейчас он наслаждается своим рождественским подарком, каким бы милым и целомудренным он ни был.

— Бедный ублюдок, — сказал Кэш, как только мы оказались в коридоре, его рука легла мне на плечи, заставляя их слегка опуститься, когда я наклонилась к его груди.

— Бедный ублюдок? — спросила я, делая глубокий вдох, вдыхая его.

— Он так далеко зашел, — сказал он мне, останавливаясь, чтобы схватить мою куртку в прихожей, накинув ее на меня, прежде чем мы вышли на улицу, где у него, к счастью, была работающая и теплая машина, а не его байк, которого я наполовину ожидала и немного боялась, так как было холодно, и я только что проснулась.

— Я знаю, что в конце концов все получится.

— Конечно, знаешь, — сказал он с улыбкой, открывая мне дверь.

— Что это должно означать? — спросила я, когда он забрался на свое место.

— Это значит, что ты хочешь видеть Малкольма счастливым. И, очевидно, эта женщина — та, кто сделает его таким.

— Он думает, что она слишком молода для него.

— Он переживет это, — уверенно заявил Кэш. — Ты готова к своему сюрпризу? Я хочу, чтобы ты знала, что мне потребовалось больше часа, чтобы устроить это.

О, я была готова, абсолютно.

Было ли что-нибудь более захватывающее, чем обмен подарками с любимым человеком? Это позволяет вам точно знать, насколько хорошо они вас знают. И мне, возможно, было любопытно, что, по мнению Кэша, мне понравилось бы.

Он собирался купить мне новый пистолет? Драгоценности?

Куда-нибудь съездить? Угадать было невозможно.

И, честно говоря, все было бы желанно. Мне было нетрудно угодить.

Поэтому, когда он повел меня вверх по тропинке, настаивая на том, чтобы я закрыла глаза, когда он это делает, я почувствовала, как у меня внутри все подпрыгнуло, ощущение, которое, я была уверена, я не испытывала с детства.

Дверь со щелчком закрылась за мной, когда Кэш провел меня мимо гостиной, где запах сосны все еще был силен на нашем красивом дереве, украшенном золотом и серебром, и, как ни странно, остановился рядом с тем, что, должно быть, было обеденным столом, за исключением того, что стул был не там, где обычно.

— Держи их закрытыми, — заявил он, отпуская меня, чтобы, как я себе представляла, занять более выгодную позицию, чтобы он мог наблюдать, как я вижу то, что он приготовил для меня. — Хорошо, открывай, — объявил он, звуча так же взволнованно, как и я.

Мои глаза открылись, чтобы найти, ну, в общем, что-то похожее на новогоднее дерево.

Там были мерцающие огоньки и очертания дерева.

Но это была не сосна и даже не то пластиковое дерьмо. О, нет.

Это было дерево, полностью сделанное из книг.

Я почувствовала, как у меня приоткрылись губы, когда я подошла ближе, разглядывая его получше, и поняла, что это не просто дерево, полностью состоящее из каких-либо книг.

Нет.

Мой мужчина так бы не сделал.

Мой мужчина знал меня намного лучше.

Это было дерево, полностью сделанное из любовных романов. Полуголые красавчики на обложке и все такое.

Потому что в игре Кэша не было стыда.

— Я сверил их с той электронной таблицей, которую ты составила, чтобы случайно не покупать повторы, — сказал он мне, когда моя рука потянулась, чтобы погладить один из корешков.

— Ни за что, — сказала я, глядя на него, наблюдая за тем, как белые огни немного освещали его. Что почему-то казалось уместным, даже если он был каким-то крутым байкером.

— Так и есть, — сказал он, широко улыбаясь, демонстрируя белые зубы и очарование. Он знал, что поступил правильно. И он гордился собой. — И у тебя есть всего понемногу. Есть немного романтического ожидания, немного паронормальных, немного откровенной непристойности… которой я ожидаю, что ты поделишься со мной, — добавил он, пошевелив бровями.

Ему нравилось это делать.

Когда я явно входила в сексуальную сцену в книге, он давал мне закончить, а затем воссоздавал ее. Это было наше любимое занятие. Он действительно ценил мою склонность к любовным романам. Это привело к не от мира сего сексуальной жизни.

— Конечно, — согласилась я, позволив своей руке упасть со стопки книг, даже если огромная часть меня хотела, чтобы я разобрала дерево, чтобы посмотреть, из чего все это

состоит. Я подошла к нему, скользнула руками по его твердому животу и груди, обошла вокруг, чтобы обхватить его сзади за шею. — Это идеально.

— Я так и думал… сколько оружия нужна одной женщине? — сказал он, скользя руками по моей спине к нижней части бедер.

— Ответ на это «Столько, сколько она захочет», — сказала я, глядя на него прищуренными глазками. — Но это намного лучше, чем оружие. Или драгоценности. Или пылесос.

— На хрен мне покупать тебе пылесос? Я тот, кто делает уборку.

В этом он не совсем ошибался. Мой график был немного более напряженным, чем у него, а это означало, что мне часто приходилось убегать после ужина, когда раковина все еще была полна. И заползать обратно в постель поздно утром, обнаружив, что он уже разобрался с посудой.

В этом смысле он был хорош.

Но он также жил своей жизнью задолго до того, как я появилась на сцене, содержал свое жилье в чистоте, когда никого другого не было рядом, чтобы вмешаться. Так что он просто продолжал в том же духе. А когда у меня было свободное время, я тоже надевала свой домашний халат. В прошлый раз, когда он был на пробеге, я отмыла ванную.

У нас был хороший баланс. Это срабатывало.

Мы работали. Боже.

Это было так удивительно, так не от мира сего, невероятно для меня, даже после

многих месяцев, чтобы осознать это, что у меня было это. Что я не потратила свою жизнь впустую, читая романы, которые никогда не происходили в реальной жизни.

Потому что они это сделали.

Они сделали именно то, что сделали.

Кэш и я были живым доказательством этого факта.

И, позвольте мне сказать вам, реальная жизнь была намного лучше, чем вымысел. Для меня не было ничего нового или необычного в том, что у меня был мужчина, на

которого я могла опереться, к которому я могла обратиться за советом или просто быть собеседником. Хейлшторм уже давно избавил меня от проблем с доверием к мужчинам.

Но это было нечто совершенно другое — и чудесное — обладать легкостью, которую давал мне Кэш. Нежность. Легкость. Ну, в общем, любовь.

Это все еще поражало меня все время. Я могла быть в середине тренировки по стрельбе по мишеням, и какая-нибудь случайная мысль о Кэше проносилась через меня, и

я чувствовала восхитительное колебание в животе. Или я могу прочитать его сообщение, просто его типичное мальчишеское, очаровывающее сообщение, когда он был в дороге, и мое сердце трепетало.

У меня было такое чувство, что это никогда не исчезнет, ощущение всего этого.

И когда Кэш притянул меня к себе для поцелуя, музыка заиграла из динамика где-то

в гостиной, слова, которые никогда раньше не казались мне более правдивыми в моей жизни.

Любовь и радость приходят к вам.

Волк и Джейни

«Им вторят с рождеством»

Джейни

В общем хижина, возможно, выглядела так, будто ее украсил слепой трехлетний ребенок.

Что я могу сказать, я никогда раньше не отвечала за что-то вроде праздничных украшений. То, что украшали в Хейлшторме, обычно делали Ло, Эшли и другие женщины, у которых был опыт в правильном количестве гирлянд и мишуры, чтобы все выглядело стильно, а не безвкусно.

Честно говоря, у меня даже не было никаких планов по украшению.

Но сегодня рано утром Волк вскочил с постели, сунул ноги в свои огромные снежные ботинки, надел клетчатую рубашку гигантского лесоруба и исчез в своем лесу.

Это было то, что он сделал. Он исчез в лесу.

Например, иногда я не спала всю ночь, читая или одержимо пытаясь исправить что-то неправильное.

У каждого были свои вещи. Лес принадлежал ему.

Иногда он возвращался всего через несколько часов, его адские звери радостно лаяли, как будто они только что совершили приятную прогулку.

В других случаях он уходил на большую часть дня и возвращался с оленем, чтобы разделать его.

Теперь я знала, что это было лицемерием с моей стороны, так как я ела мясо, но охота раздражала меня. Одно дело знать, что твоя еда получена с убоя, хотя, по крайней мере, я всегда заботилась о том, чтобы моя была с органических ферм, выращенных на пастбищах, чтобы у животных, по крайней мере, была хорошая жизнь в первую очередь, и совсем другое, видеть такое прекрасное животное мертвым прямо перед тобой, зная, что ты собираешься его съесть.

— У нее раздроблена нога, — сказал он мне, когда в первый раз принес лань домой,

ее большие глаза, возможно, просто заставили мои глаза округлиться, эмоция, которая привела бы меня в ужас, если бы кто-то, кроме Волка, был свидетелем этого. — Она бы не выжила, — добавил он, когда мои глаза скользнули по ее длинным, тонким ногам, увидев, как одна из них была изогнута и опухла. Он был прав; она бы умерла. Но это была бы долгая, затяжная смерть. — Убийство из милосердия, — закончил он, прежде чем отнести

ее в сарай, чтобы разделать.

Я никогда не могла заставить себя есть оленину, поэтому Волк приготовил немного вяленого мяса и немного угощения для собак. Мех был использован для изготовления тяжелого одеяла, которое он отдал бездомному парню, жившему возле местного круглосуточного магазина, когда копы не выгоняли его.

Он твердо верил в то, что нужно использовать каждую частичку животного, и это было то, что я уважала в нем.

Несмотря на то, что все время, пока его не было, я молча надеялась, что он не вернется домой с милым мертвым животным в канун Рождества.

Поэтому, когда он топал по дорожке около полудня, мое сердце бешено колотилось, когда он остановился за дверью.

Затем она распахнулась.

И у него не было мертвого животного.

У него была чертова гигантская рождественская елка.

Она была примерно на три фута выше меня и в два раза шире Волка.

— Эм, что это такое? — спросила я, держа кружку в руках.

— Рождественская елка, — прогрохотал он, затаскивая эту штуку внутрь, немного снега оставляло мокрые следы на полу.

— Я думаю, что произошла путаница, — сказала я ему, наблюдая, как он повернулся ко мне, приподняв бровь, ожидая объяснений. — Эта штука явно предназначалась для отправки в Рокфеллеровский центр. — Он слегка улыбнулся в ответ на это, но продолжал тащить эту штуку, а затем поднял ее на то, что оказалось подставкой для деревьев у стены, то, что я не была уверена, что узнала бы, даже если бы заметила, что она стоит там. Когда он закончил, она гордо стояла, занимая слишком много и без того слишком маленького пространства, но наполняя комнату тем, что я должна была признать, был освежающим свежим сосновым запахом. — Хорошо. Итак, у нас есть дерево.

— Надо его украсить, — сказал он, глядя на меня несколько выжидающе, и у меня возникло отчетливое ощущение, что он был в таком же неведении относительно того, как это сделать, как и я. Я очень сомневалась, что он каждый год таскал гигантские рождественские елки в свою хижину, чтобы полюбоваться ими в одиночестве.

Что означало, что он сделал это для меня. Для нас.

В моей груди возникло ощущение сдавливания сердца, что-то такое, от чего у меня всегда немного перехватывало дыхание, когда это случалось. Я втайне надеялась, что это никогда не прекратится. Мне это понравилось больше, чем я когда-либо могла себе представить.

— У тебя есть украшения? — спросила я, оглядываясь по сторонам. Когда он при этом выглядел немного растерянным, я почувствовала, как мои губы растягиваются в улыбке. Он был таким человеком. Великие грандиозные идеи с не слишком большой предусмотрительностью. — Хорошо. Иди за украшениями. Я приготовлю кофе. Тогда мы сможем, ах, как это называется, вместе украсить дерево.

— Звучит неплохо.

Затем он неуклюже отправился в магазин и вернулся с шестью пакетами рождественского дерьма и двумя цилиндрами готового теста для печенья, которое, по-видимому, мне нужно было только нарезать и выложить на противни для выпечки. Задача,

с которой могла справиться даже я, неудачница на кухне.

А потом я увидела ту сторону Волка, которую никогда раньше не надеялась увидеть, ту его сторону, над которой я изо всех сил старалась, благородно, честно — не смеяться.

Волк был в восторге от рождественских огней.

Совершенно абсурдный глупый рождественский фильм, похожий на нелепый. Волк был против Рождественских гирлянд.

Прям как в дурацком рождественском фильме. И они оказались не слишком прочными.

Там было слышно ворчание, рычание и ругань.

Возможно, я незаметно сняла или не сняла короткое видео, чтобы показать Ло на случай, если она не поверит мне, когда я ей скажу.

Через час после этого навязчивого дерьма я схватила книгу и подождала, пока он закончит, чтобы помочь ему с украшениями.

Я также быстро сожгла печенье за это время, чего не осознала, пока в комнате не стало дымно. Бросившись к плите, чтобы вытащить их, затем открыв окно, чтобы проветрить помещение, все, что я получила от Волка — это приподнятая бровь и подергивание губ, за которым последовало небольшое покачивание головой. Он знал, что

я не Домохозяйка Сьюзи, когда жил со мной. И, к счастью, он нашел мое полное и абсолютное отсутствие навыков ведения домашнего хозяйства, по крайней мере, несколько очаровательным.

— Женщина, — позвал он примерно через шесть глав, вытаскивая меня из действительно захватывающей сцены игры в кошки-мышки, заставляя меня немного поворчать, хотя я знала, что должна была заниматься украшением, а не чтением.

Я заставила себя засунуть закладку между страницами и подняла глаза, чтобы увидеть дерево, оживленное огнями. Большинство из них были сплошными, симпатичными маленькими миниатюрными цветными огоньками, но также было несколько медленно мигающих нитей, что делало все это более праздничным.

Я думаю, у Волка были причины беспокоиться об огнях.

— Хорошо? — спросил он, когда я смотрела на это, мои губы приподнялись, мое сердце наполнилось чем-то, что я не сразу определила, как рождественский дух, это было для меня такой чуждой вещью. Мой пристальный взгляд переместился на него, увидев в нем что-то такое, что я редко когда-либо видела, немного неуверенности, потребность в одобрении.

Я покачала головой, собираясь встать. — Нет. Нехорошо. Чертовски удивительно. Это идеально, — сказала я ему, подходя, мои руки скользнули вверх по его животу и груди, чтобы едва дотянуться до его плеч, так высоко, как я могла дотянуться.

— Пока нет, — сказал он, качая головой, когда его руки обхватили мою спину. — Но скоро.

Поцелуй был коротким и горячим, обещая большее, но давая мне понять, чтобы я не возлагала надежды потому что у него, сейчас были другие планы.

А именно, повесить все красивые игрушки на елку.

Только когда, казалось, что дерево больше не могло вместить ни одной игрушки, Волк отвернулся и вернулся с одной коробкой, протягивая ее мне немного застенчиво.

Волк? Застенчиво?

Я должна была увидеть, что было в этой коробке.

Мои руки почти обезумели, срывая красивую бумагу и бант, не замечая никого и ничего.

Подняв крышку, я обнаружила простое белое керамическое украшение, лежащее на подушке из красной мятой бумаги. В центре зеленым шрифтом в форме дерева с

маленьким сердечком наверху было то, что заставило его немного переминаться с ноги на ногу.

Потому что это было банально.

Глупо.

Сентиментально.

Вещи, которыми почти никто никогда не назвал бы его, этого человека, который вскрывал грудные клетки и вырывал сердца голыми руками.

Но они не знали Волка так, как знала я. Они не знали человека, который прижимал меня к себе ночью и обнимал, когда я погружалась в плохие воспоминания. Они не знали человека, который всегда заботился о том, чтобы у меня был свежий кофе по утрам, даже если он уходил задолго до того, как я просыпалась. Они не знали, откуда на столе за дверью взялась бесконечная стопка новых книг, потому что всякий раз, когда он ходил за покупками, он брал мне книгу на случай, если я не смогу заснуть и мне понадобится что-то, за чем можно было бы потянуть время, чтобы забыться.

Они не знали этого человека.

Так что они не знали, каким милым он может быть.

Я, я знала.

Так что, хотя небольшая часть меня была смущена тем, как сжалось мое сердце при виде этого, другая часть была глупо, нелепо, всепоглощающе очарована этим.

Наше первое совместное Рождество.

Волк и Джейни.

Этот удивительный, вдумчивый человек не только не забыл купить что-нибудь в ознаменование этой даты, но и отважился сделать это в торговом центре, поскольку это было единственное место в округе, где можно было приобрести что-то подобное.

Любой мужчина, который отважился пойти в торговый центр ради тебя, на мой взгляд, был героем. Черт возьми, я даже никогда не отваживалась ходить по торговому центру.

— Нравится? — спросил он, заставляя меня осознать, что я слишком долго пялилась на украшение. И, подняв глаза, поняла, что мои гребаные глаза были немного затуманены.

Черт бы его побрал.

Больше никому не удавалось добраться до меня.

Я имею в виду, я проявила эмоции. Я хорошо умела показывать свой гнев, разочарование, раздражение и отвращение.

Но теплые и нежные чувства? Да, все это было еще так ново для меня. Я была убеждена, что именно поэтому я так легко порвала с прошлыми опасениями. Это было ново. У меня не было никакой защиты от их натиска.

Часть меня говорила, что я готова к ним.

Другая часть говорила, что, может быть, возможно, мне даже не стоит пытаться; я не должна позволить себе быть такой уязвимой с ним.

— Идеально, — возразила я, слегка улыбнувшись ему, когда повернулась, чтобы разместить его прямо перед деревом, где мы могли легко его увидеть.

— Твоя очередь, — объявил он, вручая мне венки, банты и разные рождественские штучки. — Нужно испечь печенье.

Так вот что он сделал.

Идеально, я могла бы добавить.

Даже без намека.

Сукин сын.

Всегда хвастается своими кулинарными способностями.

Я принялась развешивать все вещи, которые он купил в магазине. Все это висело несколько неровно и выглядело так, словно это сделал ребенок.

Но все равно это было красиво. И это было наше.

Вот что имело значение.

— Женщина, — прорычал Волк, заставляя меня повернуться, чтобы увидеть его сидящим на полу перед деревом с двумя дымящимися кружками и тарелкой печенья. — Спускайся, — добавил он, когда я не сразу двинулась к нему.

Обычно мне не нравилось, когда мной командовали, как собакой. Но в том, как Волк это делал, было что-то такое, что срабатывало для меня каждый раз.

Так что мои ноги двинулись по полу.

Но когда я подошла, чтобы сесть рядом с ним, его гигантские руки опустились на мои бедра, затем усадили меня между его ног, моя спина откинулась на его грудь, его борода щекотала мой лоб, когда он протянул мне кружку.

— Что это такое? — спросила я, глядя вниз на жидкость, которая явно была не кофе.

— Горячий шоколад, — объяснил он, потянувшись за своей.

— Так ты говоришь мне, что большие, крутые байкеры пьют горячий шоколад? — с сомнением спросила я.

— На Рождество, — уточнил он.

— Верно. Потому что в любое другое время это было бы просто глупо. Я расскажу об этом твоим братьям, — сказала я ему, делая глоток, чувствуя, как его грудь двигается, когда он проглотил немного своего. — Ожидай безостановочного подшучивания отсюда и до вечности.

— Хмм, — согласился он, ничуть не обеспокоенный этой идеей. Вероятно, потому, что никто никогда не стал бы смеяться над ним, и он это знал.

— Я люблю наше дерево, Волк, — сказала я ему после долгого молчания, что его вполне устраивало, но я никак не могла избавиться от желания заполнить пробелы.

— Мы хорошо поработали, — согласился он, забирая кружку у меня из рук и заменяя ее печеньем. — Кроме твоего печенья, — сказал он мне, когда я увидела, как он поднял одно из них над моей головой. — Они потерпели неудачу.

Неприятно.

Но это было справедливо. Потому что это его победа.

Таким образом, мы уравновешивали друг друга.

Прошло много времени, мы оба просто наблюдали за нашим деревом, которое совершенно идеально мигало благодаря его заднице, когда руки Волка переместились с того места, где они лежали на моих согнутых коленях, мягко, ну, так мягко, как только мог сделать гигант, двигаясь вверх, пробираясь по внутренней стороне бедра.

Раньше я никогда особо не задумывалась о таких вещах, как праздники, и никогда не была тем, кто принимал полноценное участие в празднествах в Хейлшторме. Я иногда

помогала Ло, так как я не была одним из тех людей, которые были травмированы праздниками или избегали их. Я просто никогда не проникалась ими. Так что, может быть, я помогала Ло перетаскивать столы в комнату и расставлять их, но в ночь на Рождество я осталась в постели и читала, в то время как многие другие ходили туда.

Наверное, я просто никогда не чувствовала себя слишком празднично.

Так что я понятия не имела, что люди должны были делать. Или, точнее, то, что пары должны были делать на Рождество.

Но, ну, руки Волка на мне казались правильным способом отпраздновать любую чертову вещь.

Мои ноги раздвинулись, внешняя сторона моих бедер легла на его бедра, приглашая его прикосновения продолжать двигаться вверх.

Мой воздух вырвался из меня, когда его пальцы прошлись по чувствительной поверхности, прежде чем двинуться вверх и проникнуть под материал моих штанов и трусиков.

Его загрубевшие от работы мозолистые кончики пальцев дразнили внешнюю сторону моей промежности, пока мои ногти не впились в его запястья, мои бедра мягко покачивались от потребности в его прикосновениях.

Его рука переместилась, большой палец двинулся, чтобы надавить на мой клитор в то же самое время, когда два толстых пальца скользнули внутрь меня, заставляя издать рваный стон, бедра прижались ближе друг к другу, приглашая трение, когда он, не теряя времени, начал несколько лениво толкаться, его большой палец работал над моим клитором, лаская меня.

— Волк, пожалуйста, — умоляла я, раскачивая бедрами сильнее, нуждаясь в большем.

Но он был не совсем готов дать мне это, несмотря на то, что его твердый член прижимался ко мне, говоря, что он этого хочет.

Внутри меня кончики его пальцев скрестились, и он начал двигать ими медленными кругами, каждый поворот двигался по моей верхней стенке, позволяя своим прикосновениям давить на мою точку G, но только в качестве поддразнивания, без достаточного давления, чтобы отпустить потребность глубоко внутри меня.

С разочарованным рычанием после восьмого круга, который предназначался только для того, чтобы помучить меня, я отпрянула назад, потеряв его прикосновение, когда встала перед ним, потянулась, чтобы сбросить рубашку оголив небольшую грудь, зная, что там не на что смотреть, хотя Волк всегда уделял ей много внимания, возможно, компенсируя ее отсутствие. Но когда мои руки потянулись к поясам брюк и трусиков, тело Волка напряглось, низкий рокот прошел через него, когда я откинула их, используя его плечо в качестве опоры, чтобы снять.

Когда я выпрямилась, его серьезные глаза были расплавленными. Потому что, ну, я была невысокого роста. Он был высоким.

Это означало, что моя киска была прямо перед ним, когда я стояла тут.

А мой Волк, что ж, он никогда не упускал возможности немного попировать.

Его руки переместились за мои колени, скользнули вверх по задней части моих бедер, затем позволил одной широкой ладони полностью накрыть одну из моих ягодиц, в

то время как другая его рука слегка дернула, затем подняла ногу и перекинула через плечо, полностью открыв меня для него.

Не было даже паузы, прежде чем я почувствовала, как его губы сомкнулись на моем клиторе, издав грохочущий звук признательности, когда у меня вырвался болезненный стон.

Его борода щекотала внутреннюю поверхность моих бедер, когда его язык двигался вверх и вниз по моей плоти, прокладывая путь прямо к моему клитору, где он мучительно кружил, пока не понял, что я так близко, прежде чем снова отстраниться. Он затягивал это до тех пор, пока я наполовину не рухнула ему на голову, мои бедра тряслись слишком сильно, чтобы я могла полностью стоять самостоятельно.

Я понятия не имела, сколько еще это будет продолжаться, пока мгновение спустя мои стенки не стали настолько плотными, что я поняла, что это все, я собиралась наконец-то получить облегчение от кричащей потребности внутри, его рот внезапно оторвался от меня, он двинул плечами, так что моя нога ударилась о землю с тяжелым глухим стуком, и его рука почти яростно дернула меня вниз на его талию.

Он слегка приподнял меня, чтобы приспустить штаны, затем дернул обратно вниз, его член заполнил меня невероятно глубоко.

— Черт, — прошипела я, вцепившись руками в его плечи, когда мой лоб врезался в центр его груди, нуждаясь в глубоком вдохе, чтобы приспособиться к ощущению наполненности.

— Моя женщина, — заявил он голосом, полным яростной одержимости, руки сжимали меня слишком крепко, перекрывая мне доступ воздуха.

Обычно меня раздражала бы сама мысль о том, чтобы быть чьей-то. Я не была вещью, я не могла принадлежать никому.

Вот только, если честно, я могу.

Я смогла.

Я принадлежала Волку.

Я была его телом, сердцем, душой, если вы сможете простить такой уровень сопливости.

Но, может быть, меня это устраивало, потому что, хотя, да, я принадлежала ему, он также был моим. Я могла заявить на него права. Для него было бы честью услышать, как я скажу, что он мой.

И моя любовь, моя яростная одержимость им была такой же сильной, как и его любовь ко мне.

То, что у нас было, это было что-то особенное. Мы оба могли это видеть.

Это был необычный вид любви, более глубокий, чем я даже предполагала, что это возможно.

И был определенный уровень безопасности в том, чтобы быть востребованным таким человеком, как Волк. Потому что это пришло с вещами, которые многие нормальные мужчины не предлагали своей любовью. Это пришло с решимостью.

Не имело значения, что произойдет в нашем будущем, если что-то разлучит нас. Это не остановило бы его чувства, его обязательства. Я знала, что даже если бы я не видела

его десять лет, если бы я появилась и сказала, что он мне нужен, он бросил бы все, чтобы помочь.

И, в свою очередь, я сделала бы то же самое для него. Несмотря ни на что.

Может быть, именно это сделало невозможное, довериться мужчине рядом со мной, возможным.

Вечность всего этого.

Это было все для нас.

Мы оба это чувствовали.

Значит, он был прав.

Я была его женщиной.

Моя голова поднялась, он одновременно наклонился, чтобы я могла завладеть его губами, попробовать себя там, от чего по мне пробежала дрожь, мои стенки сжались вокруг него.

— Мой мужчина, — сказала я ему в губы, яростно, как будто чувствовала это. А потом, ну, мы сломали ветки Рождественской елки.

У меня было предчувствие, что это станет нашей новой традицией.

⇐ Предыдущая 123 4 Следующая ⇒