|
|||
ХИТ ЖАЖДЕТ СЛАВЫЗвезда нью-йоркской полиции и журнальная знаменитость Никки Хит вместе с репортером и по совместительству своим возлюбленным Джеймсоном Руком расследует новое дело, разгадывая тайну смерти основательницы этой колонки, Кэссиди Таун. Как видно, минута славы разожгла аппетит Хит, и она стремится под свет софитов, в частности терзая певицу Солей Грей. Детектив преследует бывшую солистку «Оттенков серого», настигая ее даже на репетициях. Супер-Хит сорвала выступление мисс Грей в шоу «Еще позже», перед самым эфиром предъявив ей снимки зарезанной жертвы! Учитывая, что Солей репетирует номер не для «Суини Тодда», [136] вы, возможно, удивлены, откуда такие страсти? Похоже, один детектив готовится к крупному плану, не так ли, мистер де Милль? [137]
Когда Хит подняла взгляд от газеты, Рук сказал: – Никки, мне очень жаль. У нее кружилась голова. Перед глазами стояли фургоны, выгружающие пачки «Ledger» возле всех киосков города. Газета ложится на столики в приемных, падает в щели почтовых ящиков… Капитану Монтрозу звонят из пресс-службы главного управления. Никки вспомнила состоявшуюся несколько часов назад беседу с Солей и Миксит и прощальные слова адвоката. Она не сомневалась, что это очередной выстрел Бульдога. – Ты в порядке? – спросил Рук. В его ласковом голосе она услышала сочувствие. Он понимал, какая буря сейчас у нее в душе. Никки сунула ему газету. – Вот вам и пятнадцать минут славы!
Джеймсон Рук вернулся домой на такси. Никки сказала, что сегодня ночью хочет побыть одна. Рук все понял и согласился без лишних вопросов, лишь на мгновение заподозрив, что она может провести ночь с Петаром. После того как Никки показала Монтрозу заметку из «Ledger», журналист и детектив взяли домой по экземпляру рукописи Таун, и Рук пообещал звонить, если наткнется на что-то, имеющее отношение к делу. – Лучше пошли сообщение, – попросила Никки, и Рук почувствовал, насколько ей сейчас необходимо одиночество. Пожалуй, для начала спрячется в лавандовой пене, наполнив ею свою ванну на львиных лапах. Выйдя из черной машины у дома в Трайбеке, Рук пробрался между мусорными завалами и, остановившись у входной двери, зажал в зубах пакет с китайской едой, нашаривая в кармане ключи. Ему послышался звук шагов на лестнице. Улица была пуста. Огни такси скрылись в конце квартала. Вспомнив о рукописи в сумке, Рук задумался: принять бой или бежать? В тени что-то шевельнулось, и журналист, сжав кулаки, застыл перед шагнувшей на свет дочерью Кэссиди Таун. – Я вас напугала? – спросила Холли Фландерс. – Мм… – Журналист вытащил изо рта пакет. – Нет. – Я часа два уже жду. Рук огляделся, опасаясь нападения со спины. – Я здесь одна, – сказала Холли. – Как ты узнала мой адрес? – На прошлой неделе пару раз видела вас у матери. Когда сделала слепок ключей от нового замка, нашла ваше имя и адрес на счете от почтовой службы. – Да ты предприимчивая шпионка! – Мне нужно с вами поговорить, – сказала Холли. Рук посадил ее за кухонную Г-образную стойку так, чтобы не находиться рядом – хотел видеть лицо. – Китайские радости! – провозгласил он, открывая пакет. – Я всегда заказываю больше, чем съедаю, так что угощайся. Поначалу Холли почти не разговаривала, сосредоточившись на еде. Девушка была худенькой, но круги под глазами и цвет кожи выдавали в ней человека, не ставшего рабом пищевой пирамиды. [138] Когда Холли опустошила тарелку, Рук подложил ей еще обжаренного риса со свининой. Девушка вскинула ладонь: – Хватит. – Ешь, – возразил Рук. – Знаешь, в Беверли-Хиллз дети голодают. Конечно, по собственному желанию. Когда Холли справилась с добавкой, он спросил: – О чем ты хотела поговорить? Кстати, знаешь, почему я такой великий репортер? Умею задать неожиданный вопрос. – Ага… – Она вежливо хихикнула и кивнула. – Ну, в общем, вы были так добры в тот день, когда меня арестовали. И поняли, что значит жить без родителей. – Верно, – кивнул Рук и стал ждать, гадая, к чему она ведет. – Вы собирались писать статью про мою мать, да? И… – Холли запнулась, и в ее глазах заблестели слезы. – И вам, наверное, все говорят, какая она была плохая. А я пришла, чтобы сказать: черт, именно такой она и была! – Руку представилась Холли, стоящая над спящей матерью с пистолетом в руке, готовая нажать на курок. – Но раз уж вы решили о ней написать, не превращайте ее в чудовище. Губы у Холли дрожали, и по щекам катились слезы. Рук протянул ей салфетку, девушка вытерла лицо и высморкалась. – Я на нее очень зла. Наверное, теперь, когда ее нет, злюсь еще сильнее, потому что не на кого выплеснуть злость. Отчасти потому я ее и не убила: мы с ней еще не разобрались, понимаете? Рук не понял, но кивнул и стал слушать дальше. Холли хлебнула пива и, успокоившись немного, продолжила: – Что плохого о ней ни скажешь, все правда. Но за всем этим было кое-что еще… Восемь лет назад мать со мной связалась. Отыскала у очередных приемных родителей и с их разрешения отвела пообедать. Мы пошли в закусочную «Джексон-Хол», которая мне очень нравилась. Мать попросила официантку нас сфотографировать, будто мы отмечали мой день рождения или что-то подобное. Сама она ничего не ела, все рассказывала, как туго ей пришлось, когда узнала, что беременна, и что сначала она хотела меня оставить, потому и не сделала аборт, но в первый же месяц передумала, поскольку это не вписывалось в ее жизнь, – она так и сказала: «это», будто я какое-то «это». В общем, разглагольствовала насчет того, почему так сложилось, и как это было тяжело, и как ей было плохо… Помню, она сказала: «в агонии», мол она все время была в агонии, и спросила, как я думаю, нельзя ли нам сойтись. – То есть… – Ну да! Она решила, что можно вот так объявиться, после того как она меня бросила, и я кинусь ей на шею, и будем мы жить долго и счастливо. Рук дал девушке немного прийти в себя, прежде чем спросил: – Что же ты ответила? – Я плеснула ее в лицо водой со льдом и ушла, – с гордостью объявила Холли. Рук заподозрил, что она не раз за последние годы произносила эти слова перед подружками и клиентами, наслаждаясь великой местью. Но он видел и другую Холли Фландерс – ту, что два часа ждала его в темноте, девушку, в которой копилось чувство вины, неизбежное для человека, наделенного совестью, когда тот отверг другого человека. Выплеснув в лицо ледяную воду. – Холли, ты тогда была еще подростком? – Я не для того пришла, чтобы вы меня утешали, ясно? А потому, что раз уж узнали, что она отказалась от меня, не хочу, чтобы вы думали, будто для нее все было так просто. Оглядываясь назад, теперь, когда я старше и все такое, я вижу, что она не просто умыла руки, понимаете? – Одним глотком допив пиво, Холли медленно опустила стакан. – Плохо уже то, что это на всю жизнь останется со мной. Но было бы еще хуже, если бы я позволила вам писать вашу статью, не рассказав. Вы должны знать: хоть она меня и отвергла, в ней что-то… в ней все-таки что-то было. Уходя, Холли привстала на цыпочки, чтобы поцеловать Рука. Потянулась к губам, но он повернул голову, подставив щеку. – Это из-за моей работы? – спросила она. – Потому что иногда я ими торгую? – Это потому, что у меня сейчас кое-кто есть. Во всяком случае, – улыбнулся Рук, – я стараюсь. Холли оставила ему номер мобильника на случай, если он захочет обсудить статью, и ушла. Вернувшись на кухню мыть посуду, Рук поднял ее тарелку. И нашел под ней цветное фото четыре на шесть со следами старого сгиба. На снимке Кэссиди с дочерью-подростком сидели за столиком в «Джексон-Холе»: Кэссиди улыбалась, Холли терпеливо слушала. Но Рук не мог отвести взгляда от стакана воды со льдом.
На следующее утро Хит и Рук сели за ее рабочий стол, чтобы обменяться впечатлениями о рукописи. Журналист первым делом спросил, не было ли у Никки неприятностей из-за статейки в «Ledger». – Нет еще, но день только начинается. – Знаешь, это ведь все Бульдог, – сказал Рук. – Вряд ли она писала сама, пусть даже под псевдонимом, но я уверена: адвокат Солей использовала свои связи, чтобы послать мне предупреждение. Выслушав рассказ о визите Холли Фландерс, Никки заметила: – Как мило, Рук. Это поддерживает мою веру в людей. – Хорошо, а то я сомневался, рассказывать или нет. – А почему ты не хотел рассказывать? – Сама знаешь. Боялся, что ты не так поймешь. Принимаю у себя ночью молодую даму, когда должен был сидеть в одиночестве, погрузившись в чтение… – Как мило, что ты решил, будто мне не все равно. Никки отошла за рукописью, оставив его разбираться в подтексте последней реплики. Хит пользовалась скрепками, а Рук стикерами, однако оба отметили в рукописи всего по несколько абзацев. И ни один не давал оснований подозревать в убийстве колумнистки конкретного человека. Более того, они не нашли ни одного точного указания на скрытые обстоятельства смерти Рида. Рассказ велся в типичном для Кэссиди Таун ключе: намеки и коварные вопросы, подготавливающие заключительный аккорд. И детектив, и журналист отметили одни и те же места: в основном эпизоды, где упоминалась Солей Грей и их с Уэйкфилдом наркотический роман. Рассказы участников съемок рисовали весьма мрачного Рида Уэйкфилда, который после разрыва с головой ушел в роль незаконного сына Бенджамина Франклина. Многие считали, что страсть, с которой он входил в образ, скрываясь от реальности, принесет ему «Оскар», хотя бы и посмертно. Большую часть книги составляли общеизвестные факты жизни Уэйкфилда, но с подробностями, которые могли предоставить только люди из близкого окружения. Одну мелкую, но выразительную деталь сообщил актер, блиставший рядом с ним в трех фильмах. Сотрудничество закончилось вместе с дружбой, после того как Рид счел, что его приятель уговорил режиссера выделить ему более крупный план в «Девах пустыни». Рид не только порвал с бывшим другом, но и решил отомстить. Он послал его жене фотографии с мобильного телефона, на которых рука ее мужа шарит под юбкой актрисы второго плана. Сообщение, приложенное к снимкам, гласило:
«Не волнуйтесь. Это не любовь, это ракурс».
И Хит, и Рук сделали заметки в этом месте, чтобы обсудить друг с другом, и оба согласились, что, хотя для обидчивого актера эта история закончилась разводом, у него не было повода убивать Кэссиди Таун, поскольку он сам же и рассказал ей все. Значительная часть рукописи посвящалась анекдотам о том, как талантливый и нервный актер уходит в загулы, пьет, нюхает и колется. Хит и Рук дружно пришли к заключению, что, если бы недостающая глава оправдала ожидания, книга стала бы бестселлером, однако на прочитанных страницах не было ничего настолько скандального, чтобы стремиться замять это любой ценой вплоть до убийства автора. Не говоря уже о том, что до последней наличествовавшей страницы Рид Уэйкфилд был еще жив.
Детектив Таррелл, нередко сетовавший на судьбу, приговорившую его просматривать видео с камер наблюдения за весь отдел, в то утро подписал себе приговор. Вслед за Каньеро направляясь к столу Таррелла, Никки уже издали заметила, с каким благочестивым трепетом тот уставился в монитор. – Что у тебя, Тэрри? – спросила она, когда коллеги полукругом обступили рабочее место. – На самом последнем видео, детектив. Гаражная камера показала только ноги нападавшего. По-видимому, после стычки он направился на восток, потому я прочесал тот квартал и следующий за ним. Камера магазина электроники на углу Девяносто шестой и Бродвея через шесть минут после ограбления запечатлела прохожего. Соответствует описанию, к тому же в руках пачка бумаги наподобие рукописи. – Ты покажешь, наконец? – не выдержала Хит. – Конечно-конечно, детектив. Таррелл поднялся из-за стола, уронив при этом одну из трех пустых кофейных чашек. Никки передвинулась так, чтобы видеть стоп-кадр на мониторе. Рук последовал за ней. Стоп-кадр показывал взломщика в упор – тот обернулся лицом к камере, возможно привлеченный движением на работающем экране в витрине магазина. Несмотря на темный капюшон и темные очки, сомнений не оставалось. Более того, даже на зернистом черно-белом изображении различалась неопровержимая улика: похищенная рукопись в руке. – Умница, Таррелл! – Детектив не ответил, но его покрасневшие глаза сияли. – В качестве награды можешь сам получить ордер. Каньеро? – Готовить «тараканью тачку»? – Да, пора, – отозвалась Никки. И когда коллеги отправились выполнять поручения, обернулась к Руку, не в силах скрыть улыбку. – Я готова к крупному плану, мистер де Милль.
|
|||
|