ДЖОРДАН. ВОСЕМЬ. АЛЕКСАНДР

ДЖОРДАН

Ребра чертовски болят, когда я неудержимо дрожу у огня, но у меня нет ни единого сожаления.

Мне нужно было выбраться из этой хижины и сделать что-нибудь веселое, чтобы напомнить себе, что жизнь — это больше, чем просто выживание. Чтобы напомнить себе, что у меня есть сила приносить радость в свою жизнь независимо от обстоятельств.

И если быть честной, большая часть этой радости пришла от того, что я увидела, как треснуло холодное, жесткое выражение лица Александра. Даже если совсем чуть-чуть.

Замечаю свои тепловые штаны и рубашку, висящие на крючке за дровяной печью. Одежда, в которой я была в последний раз, когда видела Линкольна. В тот день все изменилось. Обхватываю руками живот, не желая расставаться с рубашкой Александра ради воспоминаний, которые цепляются за мою старую одежду.

Моя прежняя жизнь. Обещания Линкольна. Все вранье.

Я никогда не лгу.

Слова Александра стирают образы Линкольна. Мужчина, который не лжет, звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Снимаю позаимствованную рубашку и надеваю свое чистое термобелье. Затем идут толстые спортивные штаны. Снимаю свои кальсоны с крючка, чтобы увидеть свое нижнее белье, висящее под ними. Мои щеки вспыхивают, когда я представляю, как Гризли трет мои кружевные трусики в раковине. Надеваю их, а за ними и штаны. Поднимаю фланель с пола, раздумывая, повесить ее или отбросить в сторону, чтобы постирать. Решаю повесить, и когда вожусь с воротником, этикетка рубашки бросается мне в глаза.

«Берберри». Это не может быть «Берберри», не так ли?

Во время праздников, когда Нью-Йорк покрыт снегом и украшен огнями, я люблю выпить кофе и прогуляться по «Сакс Файф Авеню» и «Неман Маркус», притворяясь женщиной, которая может позволить себе делать там покупки. Я точно знаю, сколько стоит вещи в «Берберри» — намного больше, чем может позволить себе человек с гор.

Этому должно быть логическое объяснение. Богатые люди жертвуют ненужные вещи в благотворительные магазины. Нет ничего необычного в том, чтобы наткнуться на такую рубашку в магазине подержанных вещей в окрестностях Адирондака. Однажды я купила бумажник «Коуч» в благотворительном магазине в Гленс-Фолс за девять долларов.

Вешаю рубашку, смеясь про себя, когда представляю, как Гризли покупает хорошо сшитую фланель, не имея ни малейшего представления о марке, которую он выбирал. Затем вешаю спортивные штаны за пояс рядом с фланелью. Прикусив губу, потому что на самом деле я чувствую себя нелепо, проверяя этикетки на одежде мужчины, я снимаю их и заглядываю внутрь.

— «Брунелло Кучинелли», — шепчу я. — Хм. — Никогда о нем не слышала. Думаю, это вполне может быть бренд «Уолмарт».

Я провожу рукой по ткани. На ощупь кажется дорогим.

— Ты одета? — просачивается сверху его грохочущий вопрос.

Вешаю спортивные штаны на крючок и спешу на свое место у книжной полки перед печью.

— Ага.

Мое сердце колотится, когда мужчина спускается по лестнице, его мощные ноги обтянуты поношенными джинсами, которые я теперь хочу достать, чтобы рассмотреть бирку.

Ладно, это просто смешно.

«Успокойся, Нэнси Дрю».

Тянусь за книгой и открываю наугад страницу, краем глаза наблюдая, как мужчина перемещается по кухне. Предполагаю, что он планирует нашу следующую трапезу.

— Я, э-э… — Не отрываю глаз от книги, даже переворачиваю страницу для пущего эффекта. — Я повесила твою одежду на крючки. Хочешь, чтобы я постирала?

Когда мужчина не отвечает, я поднимаю глаза от книги и вижу, что Александр стоит передо мной. Он тычет в меня кулаком, в котором зажаты полдюжины маленьких палочек.

— Что это?

— Зубная щетка.

Я беру палочки и вижу, что кора с одной стороны содрана, а с другой заострена до остроты.

— Кизил. Пожуй мягкий конец.

Мужчина отворачивается, хватает кастрюлю и достает банку риса.

Я кладу палочку в рот и жую, и горькое дерево легко ломается, превращаясь в грубую щетину. Я использую щетину на зубах, протирая каждый дюйм эмали и используя заостренный конец для чистки между зубами. Никогда не думала, что мне понравится такая простая вещь, как чистка зубов, но это рай.

— Спасибо тебе за это, — говорю я, все еще держа палочку в углу рта. — Если научишь меня стирать одежду…

— Я понял.

Выдыхаю, отбрасываю книгу в сторону и встаю медленно и осторожно.

— Ты действительно должен заставить меня поработать.

Его плечи напрягаются, когда подхожу ближе, и я замечаю, что мужчина вообще перестал двигаться.

Я устраиваюсь рядом с ним и наклоняю голову, чтобы увидеть его лицо.

— Я причиняю тебе неудобства?

— Да, — выдыхает он.

— Ох. — Я делаю шаг назад. — Потому что я не мылась неделю и жутко пахну?

Уголок его рта под бородой подергивается.

— Нет.

Я вздыхаю.

— Не могу дождаться, когда приму горячий душ. Ванна была бы мечтой, но в моей дрянной квартире есть только крошечный душ. Едва ли хватает места, чтобы побрить ноги. Еще одна вещь, которую мне не терпится сделать, когда вернусь.

— Ты можешь искупаться. — Он указывает на крючок на стене, на котором висят полоски махровой ткани. — Теплая вода, мыло, только держи раны сухими.

Должно быть, именно так ему удается оставаться пахнущим сосной и землей.

— Я попробую.

Его мышцы расслабляются, и он возвращается к зачерпыванию чего-то похожего на сублимированные овощи и специи в кастрюлю с рисом.

— Спасибо, что постирал мою одежду. — Я подношу ткань рубашки к носу и вдыхаю легкий травяной аромат, как будто он стирал ее чайными листьями. — И спасибо за нижнее белье. Мне как-то не по себе без него.

Я целенаправленно пытаюсь добиться от него реакции?

Да.

Упоминание моего нижнего белья действует как заклинание?

Тоже да.

Над линией волос на его щеках загорелая кожа краснеет и смягчает грубость его лица. Александр действительно очарователен в нетрадиционном смысле.

— После того, как поставишь кастрюлю, покажешь мне, как стирать одежду? Это самое меньшее, что я могу сделать.

В типичной для Гризли форме он отворачивается от меня и без ответа ставит кастрюлю на дровяную плиту.

Я узнала, что мужчина больше делает, чем болтает. Он берет другую кастрюлю, на этот раз гораздо больше, чем та, в которой готовится ужин, и наполовину наполняет её водой. Ставит ее на плиту, а затем достает с полки банку, наполненную белым веществом. Я полагаю, какой-то порошок.

Гризли садится за свой маленький столик перед ящиком с приманками и открывает крышку. Я жду, что мужчина вытащит что-нибудь и начнет работать, но он не двигается.

— Ты все это сделал?

— Нет.

— Какие из них сделал ты? — Я подхожу ближе к столу и смотрю, как его плечи сгибаются, точно так же, как тогда, когда я стояла рядом с ним раньше.

Когда Гризли не отвечает, я решаю устроиться поудобнее и подождать. Поворачиваюсь к нему, опираюсь бедром в стол в нескольких дюймах от его предплечья. Я не хочу намеренно раздвигать его границы, но если мы планируем жить гармонично вместе, как бы долго мы здесь, ни находились, тогда мы должны перестать ходить друг вокруг друга на цыпочках и создать что-то вроде дружбы.

Двигаюсь, чтобы взять одну из пушистых приманок, а затем вспоминаю, как он сердился, когда я прикасаюсь к его вещам. Я провожу пальцем по ней.

— Можно мне?

Гризли наклоняет голову, и мускул на его щеке дергается.

— Да.

— Ты это сделал… Ой! — Я бросаю штуковину обратно в коробку, и на моей коже появляется капля крови.

— Они кусаются.

Я чуть не падаю в шоке, когда поднимаю глаза и вижу, как уголок бородатого рта Гризли приподнимается в полуулыбке.

— Будь я проклята. У тебя действительно есть чувство юмора!

Мужчина опускает подбородок, и эта полуулыбка пробивается на другую сторону его рта.

Я хватаюсь за грудь, потому что контраст его напряженных глубоко посаженных глаз и полных улыбающихся губ — это такая красота, от которой у меня перехватывает дыхание.

Мужчина прочищает горло, и я задаюсь вопросом, сделал ли он это, чтобы его улыбка не превратилась в смех.

— Крюк.

— Да, я догадалась. — Я игриво толкаю его бедро ногой. — Умник.

Его тело застывает.

Задерживаю дыхание, и между нами тянутся напряженные секунды. Неужели мое прикосновение толкнуло его слишком далеко? Немного лицемерно, учитывая, что у него нет проблем с рукоприкладством со мной, когда ему это нужно.

— Это не я сделал.

Я делаю ровный вдох.

— Где ты научился их делать?

— Мой дед. — Он указывает на ту, из-за которой у меня пошла кровь. — Вот эта его.

Я снова поднимаю её, на этот раз избегая крючка, который прячется внутри.

— Из чего она сделана?

— Ты собираешься задавать мне вопросы всю ночь?

— Тебя это так сильно беспокоит?

— Да.

— Почему?

— Кроме того, что это раздражает?

Я закатываю глаза.

— Не понимаю, почему ты настаиваешь на бесполезной информации.

— Я просто пытаюсь завязать разговор.

— Мне не нужны разговоры.

— Похоже на то.

Гризли возится с крючком и плоскогубцами.

— Я, как правило, неосознанно задеваю чувства людей.

Я пожимаю плечами, кладу приманку обратно и поднимаю другую, чтобы осмотреть.

— Думаю, что это обратная сторона того, чтобы быть честным все время.

Гризли хмыкает.

— Если спросишь меня…

— Я этого не делал, — рычит он.

— Нет. Но если бы спросил. Я бы в любой день предпочла честные оскорбленные чувства лжи. — Продолжаю осматривать приманки, все разные текстуры, цвета и формы. Некоторые выглядят как жуки, в то время как другие как произведения искусства.

— Это правда?

Я поднимаю бровь.

— И кто теперь задает вопросы? — Я кладу приманку обратно и встречаюсь с его любопытным взглядом. — Да. Это правда.

— Хм… — Гризли вздергивает подбородок и возвращается к сооружению новой приманки, а я молча наблюдаю, предоставляя ему тишину и покой, которые мужчина предпочитает.

Крошечные веревочки и крючки, завернутые в мех и клей, кажутся карликами по сравнению с его большими руками, и все же он работает с такой тонкой точностью. Я помню, как грубо он обращался со мной, ухаживая за моими ранами. Никогда бы не подумала, что мужчина его роста и жестких манер способен на такое нежное внимание. И жестокую честность. Этот человек — загадка.

И у меня такое чувство, что я едва поцарапала поверхность.

ВОСЕМЬ

АЛЕКСАНДР

— Где ты был?

Одной ногой переступив порог хижины, я поворачиваюсь и смотрю на крошечную женщину, съежившуюся перед дровяной печью. Каждый раз, когда ухожу, она спрашивает, куда я иду. Каждый раз, когда возвращаюсь, спрашивает, где я был. Полагаю, что именно по этой причине некоторые мужчины избегают отношений.

Закрываю дверь и вешаю на крюк пальто и перчатки.

— Мне показалось, что тебя не было полдня, — говорит Джордан мне в спину.

Меня не было всего пару часов.

Я вышел, чтобы проверить водяной насос, а затем отправился к озеру, чтобы получше разглядеть небо и понять, скоро ли нам удастся передохнуть от снега. Насколько я мог видеть, были темные тучи. Потом поправил брезент на поленнице, расчистил от снега сарай и расчистил дорожку к хижине и обратно. Не считаю нужным делиться этой бессмысленной информацией.

— Эта глупая штука сломана.

Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как она бросает Кубик Рубика с колен. И тут я замечаю, что справа от нее лежит стопка книг и разложенные в пасьянсе игральные карты. Похоже женщина занимала себя с тех пор, как я ушел.

— Что? — рявкает она с сердитым блеском в глазах.

— Ты их все прочитала?

Джордан смотрит на книги, затем тяжело вздыхает.

— Нет. Прочла несколько страниц каждой из них. Мне больше нравятся фильмы. Я пыталась разложить пасьянс, но забыла, как именно это делать. И этот дурацкий Кубик Рубика сломан. Мне скучно, и мои волосы сводят меня с ума!

Неужели все женщины так перескакивают с темы на тему?

— Он не сломан. — Подхожу к брошенной игрушке. Кручу, поворачиваю и переворачиваю цветные квадратики назад, вперед и готово. — Вот так. — Я протягиваю ей собранный куб, все шесть цветов на соответствующей стороне.

Ее челюсть отвисает, и она забирает его у меня.

— Что не так с твоими волосами? — Каштановые локоны свисают на плечи и спускаются по спине. Последние несколько дней она носила одну из моих вязаных шапочек. Чтобы согреться, я полагаю.

Джордан осматривает Кубик Рубика.

— Как ты это сделал?

Пожимаю плечами, потому что, честно говоря, не знаю. Мне подарили игрушку на день рождения, когда я жил в детском доме, и после нескольких часов работы с ней решение стало легким. Я помню, как был разочарован тем, что никто другой не видел решение куба так, как я. Это было примерно в то время, когда я начал слышать такие слова, как «социальное расстройство», «задержка речи» и «высокий IQ».

— Ух ты, вау… — Она выдыхает воздух. — Я впечатлена.

Сжимаю челюсть. Ненавижу повторяться.

— Твои волосы?

Джордан теребит завиток на груди.

— Они грязные и голова чешется, и я не могу ее почесать. — Она пытается поднять больную руку над головой, шипит и стонет от боли. — Видишь?

— Отрежь их.

Ее серые глаза расширяются.

— Что? Нет! Мне потребовались годы и много процедур глубокого кондиционирования, чтобы отрастить их.

Я ворчу, не в силах сдержаться, и поворачиваюсь обратно на кухню.

— Могу я задать вопрос?

Я чуть не смеюсь. Как будто мой ответ имеет значение? Мы оба знаем, что она все равно спросит.

— Какой у нас план? — Ее быстрый вдох говорит мне, что она встает на ноги.

Мои мышцы напрягаются, когда я чувствую, как женщина приближается.

— Чтобы вернуть меня домой.

Ставлю пустую кастрюлю на стол и тянусь за кувшином с водой.

— Ты ждешь, пока я поправлюсь, и погода прояснится? А потом укажешь мне правильное направление и отправишь восвояси? — Сейчас она рядом со мной, так близко, что я чувствую тепло, исходящее от ее тела.

Сдвигаюсь, увеличивая расстояние между нами.

— Ты никогда не найдешь дорогу в одиночку.

— Хорошо, значит, ты планируешь пойти со мной?

Я хмыкаю и тянусь за банкой коричневого риса.

— У тебя есть карта?

— Да.

— Прекрасно! — Я скорее чувствую, чем вижу, как она ищет её в окружающем пространстве. — Давай ее сюда, разберемся с этим. Я буду чувствовать себя лучше, зная, где я... ну, знаешь, сориентируюсь.

— Я не могу.

— Почему? — В ее голосе слышится раздражение.

Я постукиваю себя по виску.

— Она здесь.

— Твоя карта у тебя в голове?

Киваю и зачерпываю в кастрюлю смесь сушеных специй и трав.

— Отлично, — саркастически бормочет Джордан и хватает банку. — И ты уверен, что сможешь вытащить меня отсюда? С твоей ментальной картой?

Я не отвечаю, потому что это глупый вопрос. И чувствую, что уже ответил на один из них.

— Сколько времени нам понадобится, чтобы выбраться отсюда?

— Примерно тринадцать часов и три минуты. — Я оставляю женщину возле стола, чтобы поставить кастрюлю на дровяную плиту.

— Примерно? — Она смеется, и этот звук застает меня врасплох.

Я сказал что-то смешное?

Закрываю кастрюлю крышкой и киваю.

— По «Правилу Нейсмита»[4] меньше. Я учел время для вертикального подъема на шестьсот метров, пересеченную местность, более медленный темп из-за твоих травм, менее идеальные навыки и физическую форму…

— Это грубо, — бормочет она.

— …в сочетании с обычным весом рюкзака, и добавил к правилу поправку на пятьдесят пять процентов. Мы отправимся в путь, как только ты достаточно поправишься, чтобы отправиться в поход без посторонней помощи, и если позволит погода.

Приношу коробку с приманками к столу и наливаю себе чашку воды. Осушаю её одним глотком, возвращаю чашку на полку и устраиваюсь в кресле. Я уже открываю коробку и раскладываю перед собой свой последний проект, когда понимаю, что женщина замолчала.

Она не пошевелилась, а просто смотрит на меня, держа банку в руке в воздухе, и ее губы слегка приоткрыты.

Я заставляю себя выдержать ее взгляд, ожидая, что она что-нибудь скажет. Сделает что-нибудь. Но ничего не происходит. Я наклоняю голову.

— Тебе плохо?

Джордан быстро моргает, выходя из своего кататонического состояния.

— Нет. Просто немного удивлена.

Люди всегда удивляются, когда обнаруживают работоспособность моего мозга. В мире, где ценность человека определяется тем, насколько он популярен в обществе — каждая светская львица на Манхэттене живое тому доказательство, — меня всегда быстро списывают со счетов. Мой собственный отец считал меня мусором, пока не услышал слова «гениальный IQ». Наверное, легче игнорировать социальные расстройства и расстройства гнева, когда установлено, что я думаю на более высоком уровне, чем большинство людей.

Люди такие странные.

Как бы ни старался, мне не удается их понять. Поэтому я давно бросил попытки.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒