Интерактивное поле

Случай с Уильямом стал для меня одним из самых выдающихся и убедительных примеров появления в процессе анализа " интерактивного поля". Идея существования поля в процессе анализа заимствована из физики, в которой описано и проанализировано поле действия сил, например, электромагнитное поле. Поле - это определенная разновидность потока энергии, воздействующего на объекты, находящиеся в сфере его воздействия. В поле психики действуют психодинамические силы, причем, преимущественно на бессознательном уровне, и это воздействие порождает определенное состояние сознания и у аналитика, и у пациента. Проекция, проективная идентификация, мистическая сопричастность, процессы переноса/контрпереноса, диссоциация, - все эти термины употребляются в литературе в разном контексте, подразумевая наличие интерактивного поля. Сейчас мы находимся на той стадии развития аналитической мысли, когда можем использовать миф или образ, чтобы назвать и определить разные виды поля, которое констеллируется в процессе анализа, и таким образом получить более подробную картину аналитического процесса по сравнению с той ограниченной картиной, которую мы получаем, употребляя разные абстрактные термины.

Одной из разновидностей этого поля, которая часто упоминается в аналитической литературе, является интерактивное эротическое поле. Эрос находился у истоков психоанализа и последние сто лет его влияние на аналитические отношения - это основной предмет многочисленных дискуссий. Эрос определяет классическое интерактивное поле. Арес, бог агрессии и конфликта, характеризует другое хорошо известное и неплохо изученное поле. Я хочу сказать, что существует много других разновидностей поля, каждое из которых заслуживает самого пристального внимания, обсуждения, исследования и названия. Здесь мы подробно рассмотрим поле сна, которое находится в царстве Бога Сна.

Это поле, которое можно также было бы назвать маковым полем, является усыпляющим. Находясь в нем, и аналитик, и пациент испытывают желание клевать носом или оказываются в глубоком, частично или полностью, бессознательном состоянии.

Для этого поля характерен целый спектр состояний. На одном полюсе этого спектра возникает желание спать, которому практически невозможно сопротивляться; на другом полюсе существует лишь легкое, едва ощутимое, мягкое, соблазнительное оцепенение, едва ощутимая склонность к легкой дневной дреме и постепенной утрате контроля за тем, что происходит. Насколько сильной оказывается магнетическая сила Сна в каждом конкретном случае, будет зависеть от масштаба и силы комплекса, который ее поддерживает.

Диагностика поля

Получить общее представление о психологической природе такого поля может помочь знание его диагностических категорий и возможностей его распространения. Хотя всегда существует риск замерзнуть в ледяной клетке диагнозов, которого всегда по возможности следует избегать, диагноз наряду с постепенным осознанием генезиса психологической структуры может позволить нам более эмпатически и более глубоко проникнуть в тонкий слой бессознательной психики, окружающий область симптома, и определить возможности достижения дальнейшего аналитического инсайта.

Итак, как же осуществить диагностику Уильяма? Среди всех вариантов доэдиповых нарушений (ибо, очевидно, его психическое нарушение относится к доэдиповой стадии и почти полностью относится к области отношений с Матерью), в той или иной мере подходят оба стандартных нарушения: нарциссическое расстройство личности и пограничное состояние личности. У него были явно выражены " крайняя степень самопоглощенности, отсутствие эмпатии, неспособность принимать критику, и потребность в ощущении грандиозности и эксгибиционизме" [7]. Кроме того, у него присутствовали характерные черты непроницаемых нарциссических защит, наряду с аспектами, характерными для пограничных нарушений личности. У него проявлялась типичное для пограничных состояний " сцепление с внешними объектами" [7]*, хотя при этом отсутствовали ярость и давление со стороны таких пациентов, проявление которых так часто чувствуют терапевты. Возможно, они появились бы впоследствии, если бы процесс анализа продолжался и дальше.

В социальном отношении Уильям жил как маргинал; зачастую он ощущал себя живущим вне общества, даже его изгоем, и в чем-то расходился во взглядах с представителями истеблишмента. Сначала он мог спокойно идеализировать, а затем очернять значимых людей из своего окружения, что типично для людей, находящихся в пограничном состоянии, и при этом он казался более интегрированным, чем пограничная личность. То есть, он находился за гранью нормального состояния, но при этом не вел себя, как психотик. У него был такой тип сознания, который позволял ему периодически пребывать в состояниях, похожих на аутичное, и выходить из них; такое поведение чередовалось с нормальным осознанием межличностных отношений. Эти состояния можно было бы считать состояниями фуги, с учетом того, что они длились очень мало и легко прерывались. Чтобы определить диагноз Уильяма, я воспользуюсь описанием Томаса Огдена аутично-контагиозного состояния, которое вполне соответствует моим наблюдениям.

Огден пишет о " разновидности формирующего ощущения", которое является " самым примитивным", в процессе которого " психическая организация формируется преимущественно благодаря сенсорным контактам; то есть связи устанавливаются вследствие взаимного поверхностного " соприкосновения" ощущений" [6]. Аутично-контагиозное состояние - это распространение введенного Кляйн понятия паранойяльно-шизоидного состояния на более ранний возраст, а также на взрослых с более регрессивной и примитивной организацией психики. Аутично-контагиозный тип ощущения характерен для младенческого возраста и " формируется под воздействием ритма ощущений (Tustin), в особенности ощущений поверхности кожи (Bick)" [6]. В данном случае ощущения Эго оказываются нерелефлексивными, и основное содержание ощущения составляет ритм и поверхностный контакт с объектами [6]. Регрессия к такому типу ощущений в процессе анализа выглядит не только как довербальная, но и досимволическая (т. е. полное отсутствие ясных мыслей и четких образов), и хотя это состояние не является аутичным, с точки зрения строго определения детской патологии, оно является глубоко диффузным.

Огден перечисляет ряд типичных реакций контрпереноса на пациента, находящегося в таком аутично-контагиозном состоянии; среди этих реакций присутствуют следующие:

Иногда ощущается, что пространство между мной и пациентом как бы наполнено теплой, успокаивающей субстанцией. Зачастую такое ощущение связано с состоянием сонливого контрпереноса, которое не имеет ничего общего со скукой. Это довольно приятное чувство состояния подвешенности, существующего между сном и бодрствованием [6].

Это ссылка на состояние, которое Бион называет " мечтательностью"; это идеальное состояние заботливой матери, находящейся в тесном эмоциональном контакте со своим младенцем, и создающее основу для формирования " альфа-функции" * в зарождающейся психике младенца.

Но вместе с тем существует типичная тревожность, связанная с этим аутично-контагиозным состоянием. Согласно Огдену, существует " невыразимый ужас бесконечной диссоциации, вызывающий чувство истечения, падения или растворения в бесконечном, бесформенном пространстве [6]". Этот ужас может также ощущаться и в контрпереносе. В моей работе с Уильямом у меня возникало ощущение, что я попал в объятия бога Сна, т. е. ощущение возрастания сонливости. Это было не приятное ощущение мечтательности, а страх оказаться унесенным сильным подводным течением в темное пустое пространство. Согласно концепции Биона, мы все подвержены страху быть унесенными в ту область психики, где отсутствует альфа функция, а значит возможности подвергнуться воздействию бета элементов, скрывающихся в укромных местах бессознательного. Иногда я ощущал какое-то смутное присутствие зловещего мрака. Позже я узнал, что это было образное ощущение психотической матери, которая несет в себе угрозу смерти посредством удушения.

Сохранение состояния бодрствования при контрпереносе

Многому ли можно научиться из одного клинического случая? Это - вопрос открытый. Есть возможность переборщить в обобщении, совершив резкий переход от отдельного примера к общему предположению в отношении целого класса психических феноменов. Но правда и то, что ощущение " поля", которое было столь сильным и длительным в случае с Уильямом, возникало и с многими другими пациентами, но воздействие такого поля было очень коротким и не столь интенсивным. Я уверен: вполне вероятно, что бессознательная динамика сил и комплексов, действующих в данном случае, присутствует и во многих других случаях, хотя воздействие этой динамики может быть более слабым, но в остальном - совершенно таким же. Я на самом деле уверен, что существует поле сна, в котором правит бог Сон, как существует поле любви, где владычествует Эрос. Многие практикующие и обучающиеся аналитики согласились с этим в частных дискуссиях.

Можно было бы назвать этот вид индуцированного паралича психологической бдительности защитой Эго пациента, которая действует, создавая внутреннее состояние диссоциации и внешнюю стену сонливости. Этот феномен можно было бы рассматривать как психическую функцию, цель которой заключается в препятствии нежелательным и нестерпимым вторжениям матери, имеющей психические нарушения. Наркотическое поле также может выполнять функцию защиты от внутренней психической боли: лучше уснуть, чем переживать отчаяние, душевный разлад и депрессию. Для такого человека начать анализ, а затем, продолжая его, втягивать аналитика в это дурманящее поле, - все равно, что пойти к зубному врачу, страдая от зубной боли, но затем отказаться открыть рот, зная о том, что сверление зуба причиняет боль. Но зубы, которые гниют и крошатся, тоже вызывают боль, и в этом определенно заключается часть дилеммы Уильяма.

Такое отношение к сонливости как к защите оказывается настолько точным, насколько оно соответствует действительности, однако оно не раскрывает картину полностью или даже самую существенную часть этой картины. Я не могу с уверенностью подписаться под утверждением, что поле сна является только защитой Эго, ибо чувствую в угрозе бога Сна более мрачную скрытую цель. Защита, например, отрицание, предназначена для того, чтобы препятствовать изменениям в жизни человека, то есть, имеет адаптивную функцию. Но бог Сна не выходит на сцену с такими добрыми намерениями. Он хочет утопить Палинура, то есть, он хочет смерти. Это пагубное намерение, которое нельзя полностью приписать защите.

Основное воздействие этой гипнотической силы заключается в создании оцепеневшей поверхности сознания, попадая на которую, как в сказочное заколдованное место, любой человек засыпает. Это заклятие налагается не только для того, чтобы защитить спящих, но и чтобы остановить жизнь, рост, развитие. Любое движение в сторону индивидуации сразу замирает на месте. И каждый, кто попадает в это поле, пусть даже случайно, тоже сразу засыпает.

Между тем, глубоко под поверхностью сознания существует область сильной, но смутной фантазии, которая живет благодаря своей активности. Единственный способ туда попасть - преодолеть испытание сном, избежать губительного воздействия сонливости, индуцированной (в чем я уверен) темной стороной материнского комплекса. В случае Уильяма это было совершенно ясно. В его психике материнский комплекс сформировал поле парализующей колдовской силы, в плену у которого оказалось Эго Уильяма, и главная цель этого заклятья заключалась не в том, чтобы защитить Уильяма, а в том, чтобы удержать его в плену.

Есть много сказок, в которых такое заклятье принимает форму сонливости и в этом смысле тормозит последующее развитие. Засыпая, человек цепенеет, и его развитие прекращается. Самыми известными сказками в этом отношении являются " Белоснежка" и " Спящая красавица". Сказка братьев Гримм " Стоптанные туфельки" * менее известна, однако в ней тема смертельного сна играет ключевую роль, а с точки зрения достижения моей цели она выявляет ключевые элементы, необходимые аналитику, чтобы выдержать и проникнуть в такую психику, как у Уильяма. Эта сказка звучит примерно так.

Жил-был король, у которого было двенадцать дочерей. Спали они все вместе. Вечером, когда они ложились спать, король запирал за ними дверь на засов. А утром, когда он ее открывал, всегда замечал, что их туфли всегда стоптаны от танцев. Он никак не мог понять, почему это происходит. И тогда велел король кликнуть клич по всему королевству, что тот, кто дознается, где они танцуют по ночам, может выбрать одну из них себе в жены, а после его смерти стать королем. Но кто возьмется за это, а в течение трех дней и ночей не узнает, тому голова с плеч долой. Многие королевичи пытались решить эту задачу, но ни одному из них не удалось это сделать: все они стремились уследить за королевнами, но засыпали на своем посту и спали до самого утра. А наутро оказывалось, что все королевны куда-то уходили танцевать: их туфельки стояли в зале, но у всех подошвы были протерты до дыр.

Случилось так, что один бедный раненый солдат, который не мог больше служить, направился в тот самый город, где жил король. Ему повстречалась старуха и, узнав куда он идет, посоветовала, как себя вести. Она сказала, чтобы солдат не пил вина, которого поднесут ему вечером, и притворился, будто крепко спит. Затем она дала ему небольшой плащ и сказала, что, надев его, тот сможет стать невидимкой и пробраться вслед за двенадцатью королевнами. Солдат все сделал так, как ему посоветовала старуха, и узнал тайну королевских дочерей. После наступления ночи, когда королевны убедились в том, что солдат спит, они спустились в подземный ход, который был под кроватью старшей королевской дочери. Надев плащ-невидимку, солдат последовал за ними. Они шли по одной чудесной аллее с деревьями, на которых были серебряные листья, затем по другой, пока не подошли к большому озеру. У берега стояло двенадцать лодок, и в каждой лодке сидело по одному принцу, которые ждали своих королевен. Каждый принц посадил королевну себе в лодку, а солдат сел вместе с младшей. Они приплыли на другой берег, где стоял чудесный замок, вошли в него, и каждый принц стал танцевать со своей королевной. Так, в буйных танцах в чудесном дворце они провели всю ночь, и все туфельки истоптались от танцев. На рассвете они сели в лодки, вернулись обратно на свой берег и попрощались со своими принцами. Никем не замеченный солдат смог сопровождать королевских дочерей и так же никем не замеченным вернуться обратно. Наутро он рассказал королю все, как было, и принес ему доказательства. Это сняло проклятие с королевских дочерей. Солдат женился на старшей дочери короля и унаследовал королевство. А принцы были заколдованы на столько дней, сколько ночей они проплясали вместе с двенадцатью королевнами.

В начале аналитической сессии с Уильямом я часто ощущал себя потенциальным героем этой сказки. Сессия начиналась с периода полного молчания, и я сразу начинал чувствовать повисшую в воздухе угрозу бога Сна. Я мог что-то прокомментировать, задать вопрос, вспомнить о нашей последней сессии - или не мог ничего сделать. Все, что я или он делали в первые минуты сессии, отражали мои попытки свыкнуться с ситуацией. Постепенно у меня развилась способность сохранять бдительность и спокойно ждать (оставаясь невидимым), пока что-то не появится. Могло показаться, что Уильям уходил глубоко в себя, и оттуда, изнутри, он мог что-то говорить, раскрывая что-то из своей внутренней жизни. Благодаря таким многочисленным совместным блужданиям во мраке на протяжении нескольких месяцев, у меня появилась возможность увидеть историю его детства с психотической матерью, наблюдать психологический инцест, который произошел между ними, понять, какой ущерб был нанесен его сестре (которая, по его мнению, периодически страдала психозом и серьезным ожирением), и признать те героические усилия, которые от тщетно прилагал, чтобы психологически отделиться от матери.

Он также приоткрыл мне дверь в область своих сексуальных фантазий и своих редких действий. Эту область он очень сильно защищал от других людей. Это была тайная и опасная часть его жизни. Когда он туда попадал, даже его собственное Эго в какой-то мере продолжало спать. Это было место, где королевны танцевали всю ночь напролет, пока продолжали спать его Эго и его родительские комплексы. Здесь продолжалась его тайная жизнь, тогда как внешне все оставалось сонливо-спокойным. Наутро он вставал изможденный, совершенно не понимая, почему.

Чтобы получить какую-то ясность о том, что происходит в этой тайной и изначально такой смутной области фантазий, в которой рождались истории и появлялись образы, пришлось затратить немало времени и усилий пациента. Сцена, которая появлялась у меня перед глазами, казалась мне детской, райской и невинной. Хотя самой существенной ее чертой была сексуальность, в основном генитальный секс отсутствовал. Были сцены с мальчиками и юношами, которые, взявшись за руки, танцевали, проявляли друг к другу нежность, внимание и близость. В этих картинах не было ничего непристойного и вульгарного. В их жестах, демонстрирующих нежность друг к другу, проявлялась сильная тоска и глубинное ощущение сопричастности к сообществу. Обсуждая такие сценарии, можно было провести очень много времени в спокойной и сосредоточенной беседе. При этом в фантазиях мог возникнуть внезапный всплеск дионисийского неистовства, но в основном они ассоциировались с долгим, медленно тянущимся летним днем или поздним вечером в клубе.

В течение года, когда проходил этот краткий анализ, у Уильяма значительно развилась способность облекать в словесную форму ту психическую активность, которая происходила на невербальном уровне фантазии. Одну часть материала фантазий составляли его воспоминания, другую часть - его актуальные желания. У него была, по крайней мере, одна фантазия о Великой Матери, в которой богиня кормила Уильяма непосредственно через трубку.

По мере интеграции этого материала в его Эго-комплекс, в особенности сексуальных образов, и по мере того, как Уильям мог принимать и интегрировать в сознание предельные для него желания и мысли, выражая меньше страха и проявляя меньше конфликтности, сцены в его фантазиях стали более конкретными и отчасти утратили свою мрачную неопределенность. В это время мы находились ближе к поверхности земли в наших " подземных" исследованиях психики. Наряду с этим на сессиях меньше проявлялась сонливость, хотя она никогда не исчезала полностью.

В единственном, наиболее важном сне во время анализа, Уильяму приснилось, что его поймали на ферме, принадлежащей его бабушке. Он влез в кабину отцовского грузовика, чтобы, угнав его, сбежать с фермы. Он проснулся, преодолевая огромные барьеры, которые стали возникать на дороге по пути из фермы. Этот сон в существенной мере предвосхищал укрепление Эго и осознанный шаг в направлении индивидуации; он свидетельствовал о начале новой стадии в развитии Уильяма. Мы оба сразу осознали важность этого сна и часто на него ссылались в процессе оставшейся части анализа. Этот этап ассоциировался у меня со сказочным героем, нашедшим себе невесту среди двенадцати принцесс, которые в танцах стаптывали до дыр свои туфельки. Такое проявление бессознательного привнесло новую энергию в психику Уильяма и усилило приверженность жизни и реальным отношениям.

Две разновидности сна

То, что случилось в процессе этого анализа, далее можно амплифицировать с помощью другой истории о засыпании. Согласно Священному Писанию, Бог сначала сотворил Адама, а уже затем ему в помощь - животных и птиц. После того, как Бог попросил Адама назвать животных, Он осознал, что ни одно из них не может по-настоящему помочь Адаму.

И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: " Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою; ибо взята от мужа. Поэтому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть. (Быт. 2: 21-24).

Между этой библейской историей и сказкой братьев Гримм " Стоптанные туфельки" существует значительный и очень поразительный изоморфизм; такой же изоморфизм существует межу двумя этими историями и случаем Уильяма. Глубинное сходство основывается на двух темах: теме отделения от идентификации с образами и значимыми фигурами детства и теме формирования отдельного образа Анимы, с которым может быть связан Эго-комплекс (Адам в Библии, главный герой - отставной солдат в сказке, и Уильям в клиническом случае).

В библейской истории эти темы явно присутствуют. Этот фрагмент из Книги Бытия при цитировании часто интерпретируется как бракосочетание, которая является обрядом инициации, который включает в себя ритуал выхода невесты замуж (невеста удаляется из отцовского дома), ритуалы перехода (брачные обеты) и ритуал воссоединения (возвращение в сообщества жениха и невесты уже в виде новобрачных - т. е. новой супружеской пары). Безошибочно можно определить характерную черту этого обряда, связанную с покиданием-изъятием невесты у родителей. Очевиден психологический аналог с рассмотренной выше сказкой, которая также заканчивается свадьбой и отделением дочери от родителей (короля).

Сходство со сказкой библейской истории также заключается в переходе от " множества" (двенадцать принцесс; звери и птицы как потенциальные помощники Адама) к " единичности" (т. е. только старшая королевна как невеста; Ева). В обоих случаях это символизирует соединение Анимы в единую психическую сущность.

В случае Уильяма постепенно происходил переход (сепарация/индивидуация) от идентификации с детскими комплексами (которые были драматически представлены в сновидении о его побеге с бабушкиной фермы на отцовском грузовике) к более осознанному представлению о полярном отношении " Я" -" Другой" и, наконец, о начале интеграции сексуальности в его сознание. Он постепенно выходил из своего аутично-контагиозного состояния.

И библейская история, и сказка заканчиваются в момент окончательной и неизбежной констелляции сексуальности, и анализ Уильяма также завершился на осознанной интеграции его сексуальности. Усиление Анимы свидетельствует об окончании сглаживающей материнской стадии внутреннего и развития и о начале динамической стадии внутреннего развития Анимы. В этом смысле, в данном случае происходит второе рождение Эго, на этот раз у психологической матери (в отличие от его родной матери).

Однако кардинальное различие между библейской историей и сказкой заключается в той функции, которую в каждой из них выполняет сон. Заснувших претендентов, следивших за королевнами, в сказке казнят, а бодрствование, наоборот, получает достойное вознаграждение. Сон поддерживает продолжительность патологического статус-кво. В библейской истории, наоборот, сон является необходимым условием начала индивидуационного процесса; эта творческое лоно, из которого рождается Анима/подруга. Это явно просматриваются разные виды сна и разные функции и смыслы засыпания. В одном случае - это защитная функция, которая препятствует индивидуации; в другом - это функция творческая, которая ей способствует.

В жизни Уильяма явно присутствовали оба вида сна: один представлял собой наркотическое поле, которое констеллировалось на наших сессиях, защитный экран, опускавшийся материнским комплексом, чтобы задушить развитие Уильяма, предотвратить его отделение и заблокировать доступ к Эго его фантазиям; другой - сон с мечтами, породивший бесценное сновидение об угоне отцовского грузовика и побега с бабушкиной фермы: это психическое событие сослужило огромную пользу, когда мы прикладывали серьезные усилия, чтобы вывести Уильяма из состояния, характеризующегося сильной связью с матерью.

Возможно, это различие между двумя видами сна основывается на том, что один из них вызывается Господом Богом, который явно хочет укрепить, объединить и развивать Эго-комплекс, по крайней мере, до определенной степени, тогда как другой вид сна индуцируется аморфным материнским комплексом (хотя в сказке нет никакого упоминания о матери), а (в случае Уильяма) - материнским комплексом, характеризующимся тяжелым психическим расстройством. В случае с Уильямом оказалась важной ценность его ночных сновидений, которые ему синились в процессе анализа и которые помогали дальнейшей индивидуации.

Интерпретации аналитика в поле сна

Сказка " Стоптанные туфельки" указывает на некий риск в попытках давать аналитические интерпретации в этом " поле сна". Старуха, которая встречает главного героя на пути в город, оказывает ему двойную помощь: дает ему небольшой совет и один предмет. Совет был такой: " Ты не должен пить вино, которое поднесут тебе вечером, а притвориться, будто крепко спишь". Предмет представлял собой небольшой плащ. Она дала его, сказав следующее: " Надев его, ты станешь невидимкой и сможешь пробраться вслед за двенадцатью королевнами". Следуя ее указаниям, герой смог достичь своей цели. В случаях, подобных нашему, это обстоятельство предполагает запрет на любые звуки (т. е. сознательные интерпретации). Интерпретация, которая преждевременно ставит на карту смысл происходящего в интерактивном поле, просто разрушит весь процесс.

Интервенции со стороны сознания, как обычно, основанные на теории и клиническом опыте, оказываются опасными. Фактически интерпретации, основанные даже на самом специфическом материале отдельного случая, могут оказать пагубное воздействие, если сформировавшееся поле обладает явными характерными признаками аутично-контагиозного состояния. Преждевременное обозначение пределов, границ, концептуальных формулировок, субъект-объектных различий, подобных тем, которые можно делать при интерпретации переноса, оказывают поразительное воздействие и снимают заклятие. Герой вместе с королевной должен спуститься в подземелье и просто понаблюдать, что там происходит, прежде, чем об этом рассказывать во время анализа любой части диссоциированной личности.

Во время своего подземного путешествия герой отломил веточку с чудесного дерева с серебряными листьями, чтобы доказать, где он был. Дерево громко затрещало. Затем самая младшая королевна громко закричала: " Что-то здесь не так". Это поле легко нарушается, как гладь тихого лесного пруда. Вызов заключается в том, чтобы в таком случае сохранять бдительность, наблюдать, что происходит, а позже рассказать об этом Эго-комплексу (в нашей истории - одурманенному королю), но во время наблюдения необходимо сохранять спокойствие и оставаться незаметным.

В случае с Уильямом я, конечно, издавал множество " звуков". Я наблюдал, отмечал, интерпретировал, обучал и даже время от времени давал советы; однако этих звуки, как правило, не раздавались, пока мы находились в наркотическом поле. Часто в какой-то момент аналитической сессии или в конце нее появлялось немного времени, чтобы дать некоторые пояснения, провести короткую беседу между двумя Эго или сделать некоторые наблюдения. Но никогда я не делал никаких замечаний относительно природы самого поля. Я поступал так скорее инстинктивно, чем руководствуясь теорией или предвидением. Мне казалось правильным проникать в диссоциированное состояние Уильяма настолько, насколько я мог, и возвращаться оттуда вместе с фрагментами фантазии, которые постепенно складывались вместе в то, что в конце концов оказалось совершенно ясным образом его фантазий и желаний, а также воспоминаний детства.

О природе и происхождении интерактивного поля

Клинические случаи из аналитической практики по существу укладываются в определенный паттерн или образ взаимодействия двух человек, вовлеченных в аналитические отношения. Этот образ-паттерн, характеризующий эти отношения и определяющий их глубинный смысл, находится в самом ядре интерактивного поля. В другой свой статье [9] я писал о " неразберихе" (muddle), представляющей собой ядерный образ интерактивного поля в процессе конкретного анализа; это был характерный паттерн запутанности и непонимания, который приходилось терпеть на протяжении довольно длительного периода аналитических отношений. Для данного паттерна, типичного для моих отношений с Уильямом, которые были гораздо короче по сравнению с обычными аналитическими отношениями, в основном был характерен некий гипнотический ступор и сильное влечение в глубину бессознательного.

Как же образуются такие поля? Они могут почти мгновенно обретать свою форму, как это было в случае с Уильямом, но иногда приходится долго ждать проявления их сущности. Они представляют собой продукт психической алхимии, пропитывающей анализ, как об этом писал Юнг в " Психологии переноса". По-видимому, эти поля констеллируются вследствие особого смешения психических ингредиентов, помещенных в аналитический контейнер аналитиком и пациентом.

Обычно аналитик начинает анализ, спокойно наблюдая и принимая участие в вербальной и невербальной коммуникации с новым пациентом (см [1], главу 2, в которой обсуждается беседа на первой сессии). Такая восприимчивость аналитика на первой и нескольких последующих сессиях позволяет ему впитать в себя нечто похожее на психическую инфекцию [8]. Этот феномен можно сравнить с психическим вирусом, который попадает в поле и находит организм-носитель в образе аналитика, в который он стремится проникнуть. Этот вирус цепляется за психический комплекс аналитика и пытается оказаться внутри него. Как только это происходит, начинается его бурную деятельность, связанная с самовоспроизведением.

Это проникновение в психику аналитика содержания, которое проецируется на него психикой пациента (посредством " проективной идентификации" - [2]), порождает в сознании аналитика состояние, близкое состоянию бессознательного пациента. Как правило, сначала это состояние мрака, непроницаемости и запутанности. Юнг называл его " влиянием" и " психическим заражением", часто ссылаясь на шаманскую модель лечения при обсуждении аналитического процесса. Такой перенос психического содержания дает возможность почти чудесного " чтения мыслей", которое часто демонстрируют аналитики, вызывая изумление своих пациентов.

Согласно шаманской модели, " болезнь", которой страдает пациент, переносится на аналитика (здесь речь идет фактически о буквальном переносе), и аналитик начинает страдать от такой же проблемы. В психике аналитика происходит квази-идентификация с проекцией (форма контрпереноса, вызванная реакцией на проекцию, которую Фордхэм назвал синтоннымконтрпереносом), при которой аналитик воспринимает чужую болезнь как свою собственную. Теперь аналитик может очень точно проявлять не только высокую степень эмпатии к пациенту, но и по существу наблюдать на себе бессознательные процессы, происходящие в психике пациента: и для определения их пагубных аспектов, и для лечения, прикладывая определенные усилия по восстановлению своего психического состояния в широком диапазоне психики. Причем эти усилия также констеллируются благодаря присутствию вируса в психике аналитика. Можно надеяться на то, что психика аналитика окажется достаточно сильной и здоровой, чтобы выдержать болезнь и противостоять ей, и будет обладать силой, достаточной чтобы выработать противоядие, хотя так бывает не всегда.

Некоторые аналитики уступают более сильной личности и подвергаются вирусному заражению от некоторых пациентов, что вызывает у них серьезную эмоциональную травму или даже психическое расстройство (прекрасный пример приведен в книге Ирвина Ялома " Палач любви" [11], в которой молодой и одаренный психотерапевт " пал жертвой" своей бывшей пациентки, старше него, и в результате посчитал необходимым бросить свою профессию). Такими были женихи в сказке: они пили вино, которое предлагали им королевны, становились пьяными, засыпали, а затем просыпались под звуки точильного станка, на котором палач точил свой топор. Гораздо чаще об этом думают в случае сексуального отыгрывания аналитиков в отношениях с пациентками, но в поле сна также существует значительная степень риска, не в последнюю очередь связанная с подпиткой уже распространившегося на аналитика материнского комплекса пациента со всеми сопутствующими ему симптомами всемогущества и инфляции.

Но честно говоря, вполне допустимо и то, что аналитик тоже может заразить своих пациентов психическими вирусами. Это часто происходит с внешне харизматичными, но по сути опасными аналитиками, которые по существу считают " лечением", когда видят, как пациенты становятся все больше и больше похожими на них самих. Обычно это происходит потому, что их влияние создает ложную Персону, не затрагивая более глубокие структуры психики пациента. Было бы мудро хотя бы усомниться в таком лечении, чтобы исключить неизбежное наступление несчастья, связанного с " лечением переносом".

Рассматривая феномен проекции, одной из разновидностей которой является перенос, аналитик должен иметь в виду, что хотя психический вирус, с которого начинается заражение, является чуждым элементом и принадлежит пациенту, каждая проекция, чтобы " пристать" к человеку, " находит крючок" [10], и каждая проективная идентификация нуждается в удобном и объемном психологическом контейнере, в который она могла бы поместиться [1]. Явно ошибочно совершенно одностороннее мнение, согласно которому или аналитика, или пациента считают " носителями" психической инфекции. По аналогии с вирусом, стремящимся проникнуть в среду его носителя, есть осознание того, что вирус и среда этого носителя имеют нечто общее в своей структуре: чтобы произошло заражение, носитель должен " подходить" данному вирусу. Вирус должен найти подходящую среду носителя (т. е. комплекс) в психике аналитика, чтобы в ней укрепиться и в нее проникнуть.

В случае Уильяма вирус явно находился внутри материнского комплекса. В раннем детстве Уильям заразился от своей матери через психологическую пуповину (симбиотическую связь). Они никогда по-настоящему не отделялись друг от друга на бессознательном уровне. Уильям по-прежнему находился в симбиотической связи со своей матерью, страдающей психозом. Это привело к полному прекращению его индивидуации и его развития в зрелого мужчину. Его психические структуры оставались аморфными и невнятными, а его Эго-комплекс не мог освободиться от материнского влияния посредством идентификации с отцом, который в принципе был ему доступен.

Следовательно, Уильям оставался хронически завязшим в отношении к матери: он не идентифицировался с ней сознательно, но и не отделялся от нее. Развившийся материнский комплекс настолько заполнил его психику, что в ней не оставалось свободного места для индивидуации и развития Эго-комплекса. Поэтому в основном его психическая жизнь протекала скрыто в глубинах бессознательного. И одним из основных наблюдаемых симптомов, указывающих на такое положение дел, стало одурманивающее поле, в которое попалось Эго Уильяма, а именно: его диссоциации, похожие на фуги. Именно они также воздействовали на меня как на аналитика и заразили меня психически. Я стал таким же сонным и немотивированным, как Уильям.

Уже во время нашей первой встречи с Уильямом он почти сразу заразил меня этой гипнотической силой, вызывающей оцепенение. Его физическое и психологическое присутствие вызывало у меня сонливость. Я предположил, что патогенный вирус проник в мою психику через мой материнский комплекс, через сходство в его структуре (хотя моя мать во многих отношениях отличалась от матери Уильяма, ее сходство с ней заключалось в том, что она бессознательно препятствовала моему отделению от нее и моей идентификации с отцом). Через этот комплекс вирус мог проникнуть в мою психику, и после этого началось его воспроизводство. Оказавшись внутри моей психики, этот вирус способствовал преувеличенному выражению сходных черт моего материнского комплекса, и, как следствие, мое Эго очень быстро ощутило такое же удушающее, дурманящее, гипнотическое воздействие, которое Уильям ощущал постоянно. Таким образом формировалась шаманская связь и цепь замыкалась.

Через это психическое заражение в процессе анализа для меня постепенно прояснялась психическая структура Уильяма, и я смог наблюдать его борьбу за то, чтобы оставаться живым и психически здоровым непосредственно из моих собственных ощущений в его присутствии. В данном случае гипнотическая сила в основном не служила защитой со стороны его Эго от моих интервенций или от его собственной психической боли; скорее мы оба находились приблизительно в одинаковом состоянии одержимости и частичной потери осознания происходящего, которое теперь можно было бы рассматривать как взаимное воздействие наших материнских комплексов. В ядре этого интерактивного поля находится архетип Великой Матери, со всеми его характерными чертами: стремлением к сдерживанию, удушению, потенциальной кастрации и поглощению. Когда наша борьба за сохранение бодрствующего состояния и способность осознавать происходящее была успешной, мы получали поддержку из другой области: от сновидения о побеге с бабушкиной фермы на отцовском грузовике. Этой мобилизации энергии индивидуации в образе Гермеса-вора и трикстера, оказалось достаточно, чтобы покинуть владения Великой Матери; в нашей работе эта мобилизация проявилась в виде божественного вмешательства. Акт воровства символизирует трансформацию, как и образ трикстера [3]. А отцовский, духовный аспект психики оказался доступным развивающемуся Эго Уильяма в образе процесса угона грузовика. Может быть, в этом фрагменте сновидения отразилось начало отцовского переноса Уильяма на меня.

Кризис, который привел к завершению наших аналитических отношений, естественно, был порожден источником, противостоящим Великой Матери, а именно - сексуальностью Уильяма. Уильяма тянуло к церкви, в значительной мере - благодаря его проекции Великой Матери, и все время, пока он наблюдался у меня, он учился в семинарии, чтобы впоследствии сделать карьеру в ее епархии. После нашей аналитической работы он в своем развитии достиг такого состояния, когда мог покинуть владения Великой Матери (в своем сне). Сексуальное отыгрывание Уильяма привело к тому, что его изгнали из церкви: от него потребовали прекратить его учебу и покинуть территорию церкви. Иначе говоря, Великая Мать вышвырнула его вон. В результате ему пришлось переехать в другую часть страны, чтобы найти себе работу, и наша аналитическая работа внезапно оборвалась. Сознательно мы были к этому не готовы, так как все это произошло в течение одной недели, но работа, проделанная к этому моменту, помогла выдержать этот разрыв и оказалась полезной для дальнейшего личностного роста Уильяма.

С символической точки зрения, это время было удачным. Изгнание Уильяма из Матери-Церкви в мир независимой жизни, работы и свободных межличностных отношений фактически было изгнанием его из Рая и заставляло его развивать свою автономию и маскулинное отношение к окружающему миру. После того, как он покинул город, он мне позвонил, сообщив о своем новом месте жительства, и попросил порекомендовать ему аналитика. Я порекомендовал ему обратиться к мужчине-аналитику, и он обратился к нему с просьбой о продолжении анализа. Именно этот аналитик позже рассказал мне, что анализ проходит хорошо, при этом ни разу, даже косвенно, не упомянув о том, что ощущает воздействие гипнотического поля, которое, по моему мнению, было вполне возможным. Быть может, Уильяму действительно удалось совершить побег из силового поля Великой Матери; может быть, вирус уже не был таким активным; а возможно, что новый аналитик не был к нему так восприимчив, как я.

Спустя несколько месяцев я получил от Уильяма открытку с благодарностью за помощь, которую я ему оказал в процессе анализа. Кроме того, он сообщил мне кое-что о своей текущей деятельности. Я помню, что по завершении работы у меня было приятное чувство, но вместе с тем я про себя отметил, что Уильям не вернул книгу, которую он взял почитать в моем кабинете (Эрих Нойманн, " Происхождение и история сознания" ). Эта книга о развитии сознания в западной культуре вследствие освобождения от культуры Великой Матери в прошлом и наступления существующей в наше время ущербной, но все еще доминирующей патриархальной культуры. Я бы удивился тому, если бы эта книга стала для Уильяма тем отцовским грузовиком, который он угнал во сне, а также продолжению моей роли и роли нашей работы. Я же надеялся на то, что эта книга - решительное заявление о себе сильной мужской духовности - будет продолжать эффективно помогать Уильяму в его борьбе против вируса Великой Матери и оставаться на пути развития, ведущем к зрелости.

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒