Ловушка. 3 страница

Моя злость испарилась. Право, как же глупо переживать из-за невозможности одеваться так, как тебе это нравится, в то время как на кону свобода, а возможно, и жизнь.

– Но что? – спросила я в пространство, машинально поглаживая себя по щеке. – Ты же сам говорил, что эта краска проникает под кожу и уже не смывается.

– Конечно, не смывается, – с неуместным самодовольством подтвердил парень. – Я своё дело знаю. Смыть нельзя. А вот нарисовать что-то другое поверх – можно.

Предложение так рассмешило меня, что я выронила сухие ветки для костра, которые успела собрать.

– Чего? Правильно, давай, чтобы не было видно одного, нарисуем другое! Как насчёт языков огня? Я видела такуютатуху у одного из гостей – красиво!

Мой сарказм не произвёл на Бранко никакого впечатления; напротив, парень выглядел угрожающе равнодушным. И я тоже замолчала, чувствуя, что шуткам сейчас не место.

– Языки огня не пойдут, – наконец тихо изрёк Бранко. – Слишком броско. Неестественно. А вот огромное родимое пятно – такая патология встречается.

Я осмыслила его слова, потом перевела взгляд на пакеты, что мы притащили с собой из машины, и пришла в ужас.

– Ты что? Ты взял с собой всё, чтобы нарисовать на мне… нарисовать…

И, представив себя со стороны с чудовищным родимым пятном, захватившим половину лица и стекающим на шею, взвыла:

– Ты шутишь?! Это же навсегда!

Бранко несколько секунд насмешливо смотрел на меня, но потом сжалился.

– Релакс, бэби. Ты же не думаешь, что мои клиенты были согласны наносить на свою драгоценную тушку несмываемый рисунок, который, возможно, им и не подойдёт? Есть краска для пробы, та, что смывается специальным составом. И состав тоже есть.

Я облегчённо выдохнула, принялась поднимать хворост.

– Тогда ладно. Рисуй что хочешь, мастер.

– Завтра, – сообщил Бранко. – Под утренним светом.

И теперь мы готовили нехитрый ужин, устроившись на ночёвку в лесополосе, в шести часах езды от Новоруссийска.

Всю дорогу я и мой спаситель почти не разговаривали, несмотря на море вопросов, которые я всё ещё не задала. Но сказывалась моральная и физическая усталость: мне даже удалось поспать под ровное урчание машины. И теперь я чувствовала себя бодрее, наконец-то захотела есть и решила, что вопросы прекрасно подождут ещё немного.

В огромной библиотеке Оазиса мне как-то попалась книжка (наверняка одна из запрещённых), в которой говорилось о странных вещах. Об энергетике вещей и пространства, о неразрывной взаимосвязи всего со всем, о том, как добиться гармонии этой связи и качественно улучшить свою жизнь, соблюдая некие простые правила. Читать эту книгу было интересно, думаю, именно из-за её необычности, только я мало что запомнила. Но одна глава ясно всплыла в памяти, когда мы с Бранко, сидя перед тлеющими углями погасшего костра, ели обжигающую печёную картошку и жареные сосиски с пропахшим дымом чёрным хлебом. В этой главе говорилось, что пищу необходимо готовить на живом огне и принимать под открытым небом – только тогда она принесёт истинное удовольствие и пользу. Сегодня я бы подписалась под каждым словом.

Когда мы, осоловевшие от сытости и тепла, в наступивших сумерках откинулись на свои спальные мешки, я решила, что, наконец, пора сказать то, что должна была сказать ещё несколько часов назад.

– Бранко?

– Ммм, – сонно откликнулся он с другой стороны кострища.

– Бранко, спасибо, что пришёл за мной. Если бы не ты, я бы поверила Карлу и пошла с ним.

Парень не стал скромничать и отказываться от благодарности, ответил с ноткой великодушия в голосе:

– Всегда пожалуйста, бэби. Обращайся. Бранко Джурич всегда рад спасти беспомощную красавицу.

– Как? – я даже приподнялась от любопытства. – Твоя фамилия Джурич?

– Кто будет ржать – получит картошкой в лоб, – ровно сообщил Бранко.

– Никто не будет, – заверила его я, подбираясь ближе. – ПравдаДжурич? А чья это фамилия… откуда?

– Сербская, – неохотно отозвался Бранко. – Только давай обойдёмся без изучения моего генеалогического древа?

– Давай, – согласилась я и тут же спросила, – так ты серб? А так хорошо говоришь по-русски. Я имею в виду, что никакого акцента, совсем как у Ральфа – идеальное произношение.

Бранко что-то буркнул, явно давая понять, что не хочет говорить на эту тему, но я слишком долго не давала воли своему любопытству.

– Слушай, ты можешь не рассказывать про своё гине… генеа… в общем про древо, но скажи мне, кто такой Ральф? Откуда? Он никогда ничего про себя не рассказывал.

Теперь Бранко тоже приподнялся. Внимательно посмотрел на меня через чадящее кострище, выразительно вздохнул.

– Бэби… Дайка, если тебе чего-то не говорят, значит так и задумано. И я не стану ничего рассказывать про Ральфа у него за спиной. Поэтому даже не начинай.

Я надулась, снова откинулась на спальник, глядя в совсем уже стемневшее небо. Тучи никуда не делись, и звёзд не было, что опечалило меня ещё больше. Нет, я не надеялась, что мы с Бранко стали друзьями за один день, но мне казалось, что нечто связало нас ещё с того дня, когда он благодаря своему таланту сделал из покрытой шрамами замухрышки загадочную лесную нимфу. И разве не он помог мне избежать унижения во время фотосессии, придуманной Ирэн? И, в конце концов, разве не он сегодня примчался спасти меня от верной гибели? Для такого должны быть причины! Вот только какие?

– Почему ты решил помочь мне? – голос звучал обиженно и жалобно, как у маленькой девочки, чьи ожидания на подарок не оправдались, и я разозлилась на себя. Повторила громче. – Зачем ты спас меня от Ирэн и Карла?

Бранко молчал, и я уже подумала, что он не ответит, но через минуту парень заговорил усталым голосом:

– Боюсь, тебе просто повезло. Видишь ли, я давно приезжаю работать в Оазис, ещё с тех пор, как там появилась Ирэн, а это уже семь лет.

– Но тебе… – начала я, но Бранко опередил мой вопрос.

– Мне двадцать восемь лет. Да, выгляжу моложе, хвала здоровому образу жизни и хорошей генетике, но это так. И семь лет из этих двадцати восьми я делал татуировки, пирсинг и интимные стрижки девушкам, которых продавала Ирэн. Обычно я приплывал в Оазис раз в полгода и жил там от месяца до двух, пока требовалось моё мастерство. Потом возвращался в благословенные Европы и пытался забыть всё, что видел здесь. А видел я, Дайка, многое. И даже могу с уверенностью сказать, что большинства тех девушек, которые прошли через мои умелые руки, уже нет в живых. Ты бы стала просто одной из них, но…

Он замолчал, а я боялась дышать. В лесу жалобно запела какая-то птичка, которой вроде бы полагалось давно спать, и Бранко чуть повернул голову на звук.

– Соловей, что ли? Да нет, не он… А сколько под Белградом соловьев! Всё хотел дом там купить, деньги откладывал. И ведь давно уже хватило бы денег, но нет, старался побольше урвать, потому и из Оазиса не уходил. А потом уже поздно стало…

– Почему поздно? – спросила я, когда пауза затянулась. – Ты же там не как мы... Ты мог уволиться, когда захочешь.

– Не всё так просто, бэби, – грустно ответил Бранко и снова замолчал.

Подождав, я осторожно попробовала снова разговорить его.

– Ты не мог отказаться? Чем-то был обязан Ирэн? У тебя не было другого способа заработать деньги? Это потому что ты… ты… тебе не нравятся девочки?

В наступившей темноте я не увидела, а скорее почувствовала, что Бранко улыбается.

– Добрая ты душа, Дайника. Хочешь найти оправдание моему сотрудничеству с работорговцами? Ведь, если называть вещи своими именами, то владельцы Оазиса и есть самые настоящие работорговцы, а я их пособник. Добровольный пособник.

Я промолчала. Очень не хотелось разочаровываться в своём нежданном спасителе, но и просить его не продолжать было выше моих сил. Как говорил батюшка Афанасий – горькая правда лучше сладкой лжи.

Бранко тяжело вздохнул, словно тоже вёл внутреннюю борьбу.

– Ох, бэби, как бы мне хотелось рассказать тебе сейчас о своей нелёгкой доле, толкнувшей меня на кривую дорожку… Что-то о несчастном мальчике нетрадиционной ориентации, которого все шпыняли и презирали, которого не принимали ни в одном обществе, ни в одном коллективе, который просто вынужден был пойти на сделку с совестью, чтобы выжить в этом жестоком мире. Но всё не так. Я с детства как сыр в масле катался. Мои родители – российские мигранты, отец был очень высокопоставленным человеком, поэтому и смог без проблем вывезти семью за железный занавес, сменить гражданство, поменять имена. Это на самом деле легко, когда есть деньги. Что касается моей… нетрадиционной ориентации, то в Европах никому не придёт в голову даже косо взглянуть на такого человека. Так что я был избавлен от насмешек и одиночества. Как видишь – оправдываться мне нечем.

– Но как тогда ты попал в Оазис? Если твой отец крутой, неужели он не мог найти тебе какую-нибудь законную работу?

– Отец умер, – с нескрываемой грустью ответил Бранко, но тут же торопливо добавил, – нет, его смерть не повергла нас в пучину проблем и нищеты, как ты, наверное, уже подумала. Но я был молод и амбициозен, урезонить меня стало некому, а тут подвернулся случай… в подробности вдаваться не стану, но в моей жизни появилась Ирэн со своим заманчивым предложением. Я ведь очень талантлив, Дайка, не подумай, что хвастаюсь.

Я и не думала. Доказательства того, что Бранко очень талантлив, красовались у меня по всему телу.

– Я бы и так мог зарабатывать неплохие деньги в лучших европейских салонах… но не такие, как в Оазисе. Кроме того, мне хотелось посмотреть Русь: когда мы уехали, я был совсем маленьким. А ещё, чего уж греха таить, почувствовать себя крутым парнем, поучаствовать в чём-то незаконном, запретном, может быть, даже опасном. Молодость… В своё оправдание могу сказать разве что одно. Когда я принимал решение работать в Оазисе, я не думал о тамошних девушках как о жертвах, пленницах. В Евросоюзе проституция давно узаконена и женщины идут на это сознательно, без каких-либо негативных последствий для себя.

Снова над погасшим костром повисла пауза. Неизвестная одинокая птичка продолжала пиликать в чаще леса, и теперь её голосок казался мне ещё более жалобным, словно она, как и я, заблудилась в мире, не зная, куда лететь дальше.

– Но потом, – продолжал Бранко ровным голосом человека, с головой погрузившегося в воспоминания, – потом пришло понимание. Я приезжал в Оазис, видел всех этих девушек и девочек, они появлялись, они исчезали, были все разными, но в то же время одинаковыми. Их роднило одно… Знаешь, у человека в неволе появляется такое… выражение глаз, что ли? Как печать на лице. Со временем их сразу видишь. Я был то в Белграде и Бресте, то в Лондоне и Париже, смотрел на людей, на женщин, но возвращался в Оазис, видел всех этих девушек, их глаза…. В общем, быстро научился отличать свободного человека от невольника. И с каждым разом это было всё больнее. У вас ведь украли не только свободу, у вас украли вашу судьбу. А может быть, и душу...

Похоже, Бранко искренне винил себя. Его настроение передалось мне, и я неожиданно тоже захотела присоединиться к обвинениям.

– Так что тебя тогда держало? Всё-таки деньги? Решил до кучи прикупить сразу два дома под Белградом?

Бранко не обиделся на резкий тон. Кивнул.

– И деньги, конечно. Когда привыкаешь к определённому доходу, очень трудно согласиться на меньшее. Но также – тщеславие. Мне нравилось, что заведение держится за меня. Пару раз я заикался о том, что хочу уйти, и мне сразу повышали ставку. Наверное, я так и продолжал бы закрывать на всё глаза и быть ещё одним хорошо прикормленным " своим человечком", но мне подал пример...

Бранко вдруг резко замолчал, словно спохватившись. Сел. Разворошил палкой почти погасшие угли, и в их красном свете я увидела испуг на его лице.

– Кто подал тебе пример? – по-прежнему резко спросила я, всегда считавшая, что если уж завёл о чём-то речь, то нужно договаривать.

Но Бранко так не думал.

– Это к делу уже не относится. В общем, в какой-то момент я твёрдо решил уйти. И последней каплей в чашу моего терпения стало то, как Ирэн решила поступить с Ральфом и с тобой. Я до последнего надеялся, что, после того как ты вышибла глаз Ховрину, они оставят тебя в покое и будут дожидаться Доннела, но не то им тоже деньги совсем разум затмили, не то Ховрин так напугал… Я узнал, что тебя отдали ему, забрал вещи, деньги и поплыл следом.

Я хотела спросить о том, как ему удалось найти меня в больнице и договориться с врачом, не будет ли теперь полиция искать пропавшую пациентку, каких действий можно ожидать от Ирэн и что мы будем делать дальше, но неожиданно на плечи навалилась страшная усталость. Я даже не смогла потом вспомнить, как разулась, как забралась в спальник и что ответила Бранко на его рассказ...

Глава 3.

Москва.

Мне показалось, что нас разбудила та же самая птичка, которая так тоскливо пела ночью. И, наверное, не мне одной, потому что Бранко заворочался в своём спальном мешке и простонал:

– Да заткнёшься ты когда-нибудь, несчастный комок перьев?!

Я неслышно рассмеялась, выглянула наружу. От вчерашних туч не осталось и следа, небо голубело рассветной чистотой, роса искрилась на траве. Это живо напомнило мне первое наше с Яринкой утро на свободе, вне приютских стен. Но даже мысль об исчезнувшей подруге не принесла грусти, как это было последние месяцы. Чудесным образом вместе с отдыхом на меня снизошло спокойствие, и я уже знала, что делать дальше. По крайней мере, к чему стремиться.

Мы приготовили завтрак на заново разведённом костре. Запасливый Бранко прихватил с собой даже кофе в саморазогревающихся банках, и его горячий аромат в свежести лесного утра был чудесен. Парень, казалось, стыдился своей вчерашней откровенности и в основном молчал. Я тоже не спешила с разговорами: теперь, когда меня снова окружала свобода, весь мир мог подождать.

Не спеша, мы собрали оставшийся после трапезы мусор, затушили костёр. Солнце между тем поднималось из-за деревьев, обещая жаркий день, и я размотала бинты на голове, постаралась привести в порядок свалявшиеся волосы. Это получилось плохо, зато напомнило Бранко о проблемах насущных. Он протянул мне бутылку воды.

– Умойся. Пора рисовать невус.

– Чего? – изумилась я, и парень снисходительно пояснил:

– Родимое пятно, бэби. К счастью, твоего тела не будет видно под этой ужасной одеждой, которую у женщин тут принято носить, но вот лицо и шею нужно замаскировать.

И он замаскировал. Каким бы ни был Бранко человеком, что бы ни рассказывал про себя вчера, но талант оставался неизменной и лучшей чертой его личности.

Зеркала у нас не нашлось, и после произошедшей метаморфозы пришлось терпеть, пока мы не собрали вещи и не вернулись к машине, где я смогла увидеть себя в зеркале заднего вида.

Зрелище не обрадовало. Словно тёмная амёба расползлась по правой стороне моего лица, уродливыми ложноножками захватив подбородок, часть шеи, висок…

– Это точно смоется? – опасливо спросила я у Бранко, скользя кончиками пальцев там, где ещё недавно на моей коже красовалась пушистая сосновая лапка.

– Можешь не сомневаться, – успокоил устраивающийся за рулём парень и ехидно заметил. – Девочки такие девочки! Нам, может, жить осталось считаные дни, а ты о внешности думаешь.

Его слова вернули меня к суровой действительности. Впрочем, в моих глазах она выглядела не так мрачно. И я деловито осведомилась, захлопывая дверцу машины.

– У тебя есть план?

– Если это можно назвать планом, – буркнул Бранко. – Любыми способом связаться с Доннелом и уповать, что он придумает, как нам помочь.

– А как он сможет нам помочь, если ему даже на Русь приехать нельзя?

– Да, но у него здесь связи, несомненно.

Бранко повернул ключ зажигания и замер, прислушиваясь к урчанию мотора. Некоторое время мы молчали, думая каждый о своём. После вчерашнего разговора меня не оставляло двойственное чувство по отношению к моему спутнику. С одной стороны, я была ему безгранично благодарна и вообще испытывала необъяснимую симпатию, начиная с нашей первой встречи. С другой – Бранко явно оставался тёмной лошадкой. Я не могла не отметить, насколько иначе он выглядел теперь, чем раньше в Оазисе. И дело вовсе не в разительной перемене внешнего облика, не в том, что никто бы, наверное, сейчас не узнал в этом худом, хмуром и уже начавшем зарастать щетиной парне прежнего яркого, ухоженного, немного жеманного Бранко. Словно он снял маску, которую носил так долго, что все привыкли думать, будто она и есть его истинное лицо.

У меня даже закралось подозрение, что он решил спасти меня от Ховрина вовсе не из благородных побуждений, а как гарантию того, что благодарный за это Ральф станет ему помогать. Эта мысль мне совершенно не понравилась, и я отмела её с негодованием. Какая глупость: ведь, если бы Бранко нужно было вернуться в Европу, он бы просто взял и вернулся, без этой ссоры с Ирэн и Карлом, без авантюры с вызволением меня из больницы, без вчерашней изматывающей дороги!

Но я всё-таки спросила:

– А разве ты не можешь выехать из Руси без помощи Ральфа? Как-то же ты въезжал и выезжал раньше?

Бранко невесело усмехнулся.

– Вот чем ты слушаешь? Русь ужесточила въезд и выезд для иностранцев! Я и раньше находился здесь не совсем легально, и если по морю из Оазиса можно было кататься туда-сюда через своих людей в одесской таможне, то сейчас сделать этого без помощи Ирэн или Карла я не смогу.

– То есть… – я напрягла память, пытаясь собрать в кучу всё, что слышала о таких вещах раньше. – Ты вроде как нелегал? Подлежишь депортации?

Бранко посмотрел на меня почти с жалостью.

– Ох, бэби… если бы всё так просто, взяли и депортировали. Я гражданин Евросоюза, незаконно находящийся на руссийской территории. По закону времён железного занавеса, считай, шпион.

Я невольно присвистнула, что само по себе было удивительно – никогда не умела толком свистеть.

– И что будет, если тебя поймают?

– Ну, – Бранко вздохнул. – Документы я с собой не взял, не дурак, так что, учитывая мой безупречный русский, есть шанс, что меня вместе с тобой примут за простого бродягу. Отправлюсь в колонию-поселение, пожалуй.

– И я?

– Сколько тебе? Четырнадцать? Нет, ты скорее в приют.

– За мной поджог церкви.

– Тогда на расстрел.

Я уставилась на Бранко, открыв рот, и только заметив, как ползёт вверх уголок его рта, поняла, что это шутка. Мы нервно расхохотались и ржали как кони добрых пару минут. После чего напряжение заметно спало.

– Ладно, – Бранко подал машину назад, заставив медленно выбраться из кустов, куда мы её тщательно спрятали вчера, – не будем о плохом. Лучше надеяться, что добрый дядя Ральф потянет за нужные рычаги и вытащит нас отсюда.

Вытащит нас отсюда… Я смотрела на серую дорогу, бегущую под капот, и размышляла, как лучше сказать Бранко о том, что дальше нам с ним не по пути. Спокойствие и даже радость, с какими я проснулась утром, объяснялись одним простым фактом – я по-прежнему не знала, что мне делать дальше, зато точно знала, чего не делать.

– Бранко. Мне нельзя уезжать с Руси, даже если Ральф придумает, как.

Парень повернулся ко мне всем корпусом, казалось, совершенно забыв, что находится за рулём.

– В смысле? Что значит – нельзя? Разве ты не хотела на Запад?

Я вздрогнула. Неясные подозрения вернулись. О нашей с Яринкой заветной мечте убежать в далёкие чудесные страны-где-всё-можно, знал только Ральф.

– Откуда тебе знать о том, чего я хотела? – мой вопрос прозвучал так резко, что мог показаться даже враждебным, и брови Бранко недоумённо приподнялись.

– На Запад хотят все девушки Оазиса, – отозвался он, пожав плечами. – Я думал, ты не исключение.

Мне снова стало стыдно за свою подозрительность, и я виновато подтвердила:

– Не исключение. Но я не могу оставить здесь Яринку.

– Это та, которая убежала с сыном Бурхаева? – оживился Бранко. – Ну и кипеж был! Скажи, ведь там без тебя не обошлось, верно?

– Верно, – подтвердила я и злорадно вернула Бранко его же сказанные мне ранее слова. – Но, если тебе чего-то не говорят, значит, так и задумано.

Бранко развёл руками, признавая справедливость моего ответа, снова положил их на руль. Спросил:

– Так ты знаешь, где сейчас твоя подружка? Хочешь сначала вернуться за ней, а уже потом бежать на Запад? Думаешь, Доннел станет помогать ещё и ей?

Ничего такого я не думала. Я не думала даже, что Ральф станет помогать мне. Бранко – возможно, судя по тому, что их объединяет пусть не дружба, но какие-то общие дела, о которых мой спутник предпочитает не распространяться. Но кто такая я? Всего лишь игрушка, развлечение, очередная забава на досуге. И заплаченные за меня Доннелом деньги никак не доказывают серьёзности его отношения. Пусть я не знаю, кто такой Ральф и чем он занимается по жизни, но могу догадываться, что денег у него как у дурака фантиков, и он может тратить их, особо не задумываясь, в том числе на содержание малолетней наложницы. Но станет ли он ради неё задействовать какие-то связи, возможно, рисковать проблемами с законом?

Впрочем, кто его знает. Ральф так и остался для меня тёмной лошадкой. Может, он даже согласился бы вытащить вместе со мной и Яринку: вдруг для него это тоже ничего не стоит? Но я не видела Ральфа долгие месяцы, его образ потускнел в моей памяти, благодарность и привязанность, что я испытывала к нему, почти развеялись, а неожиданно полученная свобода кружила голову. Ральф же был частью прежней жизни, частью Оазиса, частью унизительной неволи, возвращаться к которой мне совершенно не хотелось даже в мыслях.

Поэтому и думала я сейчас о другом.

О сосновом лесу где-то далеко отсюда. О поваленной сосне и ямке под ней. О нашем с Яринкой уговоре...

– Мне не нужна помощь Ральфа, – ответила я, не глядя на Бранко. – Мне нужно в Москву.

Парень удивлённо посмотрел на меня. Пожал плечами.

– А мы туда и едем.

После того как выяснилось, что нам с Бранко по пути, я заметно расслабилась. Скажи он, что собирается куда-то в другое место, я бы совершенно не знала, что мне делать. Добраться до приюта (а ведь я понятия не имею, по какому адресу он расположен) без документов, без денег, без транспорта, не будучи даже совершеннолетней, было бы немыслимо. Честно говоря, наверное, мне бы пришлось или просить Бранко всё-таки оказать мне посильную помощь, или отправиться с ним, а там будь что будет. Но Бранко тоже решил пробиваться в столицу.

– Есть там у меня… не друг, но, скажем, хороший знакомый, – пояснил он мне, уверенно ведя машину по прямому, как стрела, шоссе. От гор, окружающих Новоррусийск, не осталось и следа: теперь мы следовали по плоской, как стол, равнине. – Через его телефонную связь я бы смог выйти на Ральфа и быть уверенным, что разговор не прослушивается.

– Кто этот человек? – спросила я, рассудив, что, должно быть, услышу о большой фигуре, но Бранко лишь досадливо мотнул головой.

– Неважно. Главное, чтобы он разрешил мне это сделать и чтобы мы сумели до него добраться. У меня нет документов, о тебе и говорить нечего. Если какому-нибудь патрульному на дороге вздумается нас остановить – это конец.

Я кивнула. Мне не нравилось то, что мы с Бранко, несмотря на общую пока цель, остаёмся закрыты друг от друга, держимся особняком. Куда больше мне бы хотелось стать друзьями, услышать от него правду о Доннеле, о том, что их связывает, на какую именно помощь от него нам можно рассчитывать. В свою очередь, я бы с удовольствием поделилась своими чаяниями, всем тем, что держала в себе. С тех пор как рядом не стало ни Яринки, ни Ральфа, одиночество измотало мою душу, я остро нуждалась в ком-то, с кем можно поговорить откровенно, рассказать о страхах и надеждах, о своей усталости и разочарованиях… о том, как ужасно было удерживать под водой отвратительно подёргивающуюся голову Ховрина.

Но Бранко молчал, выглядел совершенно равнодушным, и я молчала тоже.

Ближе к полудню мы выехали к широкой реке, на высоком противоположном берегу которой стоял белый город.

– Ростов-на-Дону, – сказал Бранко и я кивнула. Благодаря чтению и занятиям в библиотеке Оазиса мне была неплохо знакома карта Руси, поэтому уточнять что-либо не пришлось. Кроме разве что одного.

– Как долго осталось до Москвы?

Парень на минуту задумался.

– Боюсь, придётся ещё раз встать на ночёвку и несколько раз заправиться. Я не хочу ехать по федеральным трассам, слишком опасно. Придётся искать обходные пути.

Мне это мало о чём сказало, кроме того, что к нашему с Яринкой тайнику я попаду ещё не сегодня и не завтра. Ну и ладно, после стольких месяцев ожидания пара дней погоды уже не сделает.

В пригороде Ростова-на-Дону мы остановились у магазина. Я осталась в машине, чтобы не привлекать внимания людей своим новоприобретённым изъяном – огромным родимым пятном на лице. Не говоря уже о спутанных волосах с застывшей на них кровью из пореза и разбитых опухших губах, что также могло насторожить законопослушных граждан.

В магазине Бранко, кроме мягких балеток для меня (всё это время я так и оставалась босой), купил атлас дорог, и дальше мы двинулись уже увереннее. День, в отличие от вчерашнего, выдался солнечный, почти по-летнему жаркий, и ни о чём плохом не думалось. Я сидела на пассажирском сидении и просто наслаждалась путешествием, так не похожим на то, что мы с Яринкой проделали два года назад. Земля, прекрасная и бескрайняя, разворачивалась передо мной, и теперь восхищаться ею не мешали ни голод, ни жажда, ни сводящий с ума грохот несущегося товарняка, ни резкий встречный ветер. Я видела поля и леса, реки и озёра, города и деревни, людей и животных. Я слышала звон ручьёв и мычание стад, рёв мотоциклов и свист ветра в проводах, таких же бесконечных, как дороги, над которыми они протянулись. Я думала обо всём том, что случилось со мной за недолгих четырнадцать лет жизни, и находила некое утешение в огромности всего окружающего, ведь что значит одна неудавшаяся судьба в таких масштабах?

На ночь мы остановились на берегу безымянной речушки, где оба худо-бедно смогли ополоснуться. Я, наконец, смыла с волос засохшую кровь, расчесала их, заплела в простую косу и стала выглядеть почти прилично, если, конечно, не обращать внимания на покрытое синяками лицо и опухшие разбитые губы. После плесканья в воде, ещё по-весеннему холодной, мы долго отогревались у костра, против которого на этот раз Бранко не стал возражать. Приготовили ужин, расстелили спальники, легли под ясным на этот раз небом, где уже проступили первые бледные звёзды. В течение дня мы мало разговаривали: Бранко был сосредоточен на дороге и погружён в какие-то свои мысли, меня слишком увлекла картина разворачивающихся вокруг бескрайних просторов, отвлекаться от неё не хотелось. И сейчас, когда в ночной тишине смолкло потрескивание костра и слышался только плеск воды в речушке, тоже повисла тишина.

Первым нарушил её, как ни странно, Бранко. Возможно, его тоже тяготила наша закрытость друг от друга, странные отношения, когда дорога и опасности на ней – общие, но цели разные. Или он просто переживал, что Ральф может рассердиться, если он потеряет меня где-нибудь по пути.

– Слушай, бэби… Дайка, – сказал Бранко. – Тебе не кажется, что твои планы несколько… хмм… что ты не знаешь, что делаешь?

– Почему не знаю? – сонно возразила я. – Очень даже знаю. Ты ведь сказал, что адрес приюта узнать не проблема, стоит нам добраться до интернета.

– Ну, узнаешь ты его, допустим, – судя по звукам по ту сторону кострища, Бранко приподнялся на своём спальнике. Голос его звучал убедительно, даже взволнованно, – допустим, даже доберёшься до этой вашей ямки. А она окажется пуста. Что ты тогда будешь делать?

Об этом я тоже думала. Точнее, старалась не думать, но воображение снова и снова возвращало мне картину того, как я запускаю руку под поваленную сосну, во влажную прохладу тайника… и не нахожу там ничего кроме влажной прошлогодней листвы.

Что я буду делать? Хороший вопрос. И отвечать на него придётся именно тогда. Не завтра утром. Не следующей ночью. И уж тем более не сейчас. Сейчас все мои мысли были сосредоточены на том, чтобы просто суметь добраться до приюта. И, пусть я знала, что находится он под Москвой, всегда находился и никуда не денется до моего появления, но сам факт возвращения туда казался мне почти невероятным. Словно предстояло совершить путешествие не только в пространстве, но и во времени.

Всего этого Бранко я объяснить не могла, поэтому сказала просто:

– Там и будет видно, что делать.

– Ребёнок, – протянул парень тоном глубокого разочарования. – Взять бы тебя за шкирку и притащить Доннелу…

– Последнего, кто пытался тащить меня за шкирку, я утопила, как… – хотела сказать, как собаку, но стало неприятно. Что плохого кому сделали собаки, за что их топить, да ещё сравнивать с Ховриным? Поэтому договаривать я не стала, и фраза повисла в воздухе.

Бранко хмыкнул.

– Смотрю, ты очень быстро привыкаешь к свободе. Так нельзя. Полной свободы всё равно не существует.

Я вспомнила синие, покрытые тайгой сопки до самого горизонта и только улыбнулась в темноту. Что может знать о свободе человек, с самого рождения заключённый в железобетонные клетки городов?

– Где мы находимся сейчас? – спросила я у Бранко, чтобы сменить тему.

– Между Воронежем и Липецком, – отозвался он. – Если дальше всё пойдёт нормально, то завтра к вечеру будем в Москве.

Я закрыла глаза и попыталась вспомнить Москву, которую видела только однажды, когда меня и других детей из Маслят везли через город из аэропорта в приют. И запомнилась она мне, ребёнку бескрайних и безмолвных лесов, одним сплошным бесконечно грохочущим и двигающимся кошмаром. Конечно, потом я не раз видела Москву на фото и по телевизору, и поняла, что это хоть и очень большой и суетливый, но по-своему красивый, даже изящный город, в котором наверняка многим совсем неплохо живётся. Но для нас с Бранко разве Москва не таила опасность?

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒