|
|||
17 октября, суббота. 18 октября, воскресенье17 октября, суббота Утром почти все, кто есть на Мангупе, спонтанно собрались у меня. Попили чайку, пошли наверх. А там огромная толпа туристов. Мы появились как из-под земли, кто-то взвизгнул даже. Я бы тоже взвизгнул, если б себя, например, увидел. Длинный, в шинели, с косматыми волосами и петлей на шее. Туристы обозвали нас неандертальцами. Обижаться мы не стали, лишь я заметил, что неандертальцы не брезговали каннибализмом. Ремарка имела успех, струхнувшие туристы немедленно пригласили нас на обед. Назвать обедом скрупулезно выверенные бутерброды с салом и колбасой можно было с натяжкой, но не голодные и не злые мы удовлетворились и таким извинением. На плато сидел грустный Петя и рассматривал бутылку портвейна «Солнечная гроздь». Увидев приближающихся нас, Петя сделал отчаянную попытку портвейн спрятать, но не успел. Пришлось делиться. Весь вечер просидели на Кухне, трепались. В беседу мягко вклинились со своим алкоголем новички — симферопольские студенты Ира, Паша и Стас. Позже, ночью, пришли поднявшиеся Остап с Надькой, Андрюха и Клякса с бэбиком. Около двух ночи я вернулся в Графскую, а там вовсю шурует какая-то зверюга. Граф Питерский летом, помнится, предупреждал, что там живет куница. Я, конечно, слабо представляю себе, каковы физические возможности куницы и сможет ли она меня съесть, но страшно от незнания меньше не становится. 18 октября, воскресенье Вооружившись рюкзаком и пакетами, отправился на плато собирать шиповник. За день набрал килограммов пять, может, больше. Где собирал Петька, уж не знаю, ни разу с ним не столкнулся. Он, скорее всего, и не пошел собирать, сидит небось у себя, пьет сныканную водку. В среду зовет с собой в Богатое Ущелье, домой, за продуктами. У него дома есть силки на коз. Установим на Мангупе, будет мясо. В избытке! Даже представить себе сложно: мясо всех видов — жареное, вареное, соленое... И не магазинное, состоящее лишь из жира и мослов, а настоящая дичь! А если повезет, то и кабанчик попадется! Правда, я с трудом представляю себя, убивающего козу. Это пусть Петька уж сам. Я змею-то эту прикончил — до сих пор стыдно. Надо было ее съесть, кстати. Вечером уезжающие симферопольцы предложили к уничтожению оставшиеся продукты. Ребята явно переоценили свои силы, а нам и хорошо. Печенье, конфеты, пряники, сахар, болгарский перец, баклажаны. Хлеб, помидоры и соус, наконец... Петька вызвался сварить борщ из борщовой заправки и принялся колдовать над котлом. Я сходил за водой, принес еще дров и пошел за народом наверх. Позвал Надьку с Остапом, выковыряли Скрипу из его ковров и подушек. Борщ получился вкусный и наваристый. Мы ели и нахваливали неожиданные поварские таланты Петьки, пока Надя не выудила из своей миски черное перо. — Ветром надуло, наверное, — оправдался повар и принялся разливать добавку. В одну из подставленных мисок из половника с плеском шлепнулось что-то большое и черное. Мы хором заорали и отпрыгнули в стороны. В миске, топорща перья, лежал вареный дрозд. От нашего крика у нас же самих заложило уши. Петька божился, что он тут ни при чем, и почти убедил нас в том, что любопытный дрозд свалился в казан, когда он отвернулся. Всех, кроме Петьки, естественно, стошнило. Ужин был безнадежно испорчен, но мы не из тех, кто сдается так легко. Заставив горе-повара тщательно вымыть котелок, сварили прекрасный чай и уничтожили с ним все конфеты и печенье. Куница ночью нагло сидела у меня на груди и дышала, а я боялся пошевелиться.
|
|||
|