|
|||
25 сентября, пятница. 26 сентября, суббота25 сентября, пятница Проснулись от диких воплей Наташки: — Сашка Герик нашел у себя мустанга! И она немедленно подвергла нас тщательному осмотру на предмет педикулеза. Вшей ни у кого, естественно, обнаружено не было, и мы на всякий случай обиделись. Вчера ночью в грот ворвался некий молодой человек, с порога засыпавший нас кучей вопросов и восторженных междометий. Заговорив глаза, он выпросил у нас здоровенную дровеняку и скрылся в ночи. Я перепугался, конечно, думал, за мной пришли, уже собирался рвануть вниз по склону. Хорошо, что не побежал, точно бы в темноте шею свернул. А сегодня пришел папа этого молодого человека, отрекомендовался дядей Васей и пригласил в гости. Они на Кабаньем роднике встали, соседи. Это они зря, не подумавши. Вечером мы, естественно, зашли к ним в гости и сожрали у них все, что смогли сожрать. Туристы как туристы, без искры в глазах и заморочек. Порассказывали им про Мангуп, даже переборщили, кажется. Ужас в их глазах несколько раз промелькнул нешуточный. Сварили последний кисель. Жалко. Рожа немного проходит, надпись «Адидас» тускнеет. Немного жаль даже. Думаю завтра свалить в Симферополь, заодно в селе постараюсь узнать новости. Не может же так быть, что о порезанном человеке никто не знает! Археологи предсказуемы: «Уедем завтра». 26 сентября, суббота В Симферополь ехать я раздумал, боюсь пока вниз спускаться. Вскочил как ошпаренный — обещал в восемь разбудить Наташку Мышонка и проспал! Добежал до ее пещеры и вздохнул с облегчением. Сама проснулась, видимо, значит, уехала уже. Шмотки разбросала, все лежит в открытую, вот беспечная девочка! От греха подальше собрал ее вещи и спустил их в нижнюю, Археологическую, пещеру. Туда хрен кто залезет, только свои. Зашел в Харьковскую и только тут вспомнил, что Гена с Мышонком вместе собирался ехать, в гости. Уехать уехал, а мешок спрятать забыл. Они с Наташкой прямо два сапога — кеды! Начал я мешок за сено ховать, и так захотелось мне в него заглянуть, аж скулы свело. Ну имею, думаю, право посмотреть, что я прячу, а вдруг там вообще камни? Заглянул одним глазком и чуть сознание не потерял. Мешок с сухарями, хлебом, сахаром, крупой и супами! И шмат сала! Ничего себе Гена куркуль! Свесил с обрыва ноги, покурил. Легче не стало. С одной стороны, воровать нехорошо. А прятать от человечества такую продовольственную заначку — справедливо? С другой стороны, на хрена я полез в мешок? Не полез бы — не терзался бы сейчас. В общем, рассудив, что раз уж залез и знаю, то имею право на свою долю. Отрезал небольшой кусок хлеба и сала. Почистил луковицу и тут же, немедленно все это съел. Спрятал мешок подальше и ушел. Бог меня накажет. Или простит. Немного разобравшись с совестью, заглянул в Мустанговую. Никого. На Дырявом все пещеры тоже оказались пусты. В солнечное сплетение вползла легкая паника. Где люди? Куда все делись?! А, ну конечно. Кто-то застрял в Севастополе, кто-то в Симф уехал... Никого. Забавно. Учитывая, что в гротах на Сосновом сейчас никто не стоит, получается, что Мангуп абсолютно пуст. Парочка оставшихся на хозяйстве археологов не в счет. Меня охватила эйфория. Распевая во все горло «Калинов мост», «Крематорий» и «Разные люди», я бродил по горе, наслаждался полным одиночеством и спокойствием. В воздухе сотней звуков звенел день. Сегодня Мангуп был на редкость голосист, несмотря на осеннее настроение. Осень взорвалась бабьим летом, коротким, но таким нужным, долгожданным! Жуки снова повылезали, козявки какие-то на паутинках летают, липнут прямо к лицу. Видимо, почувствовав, что некого бояться, по плато пулей пролетел заяц. Зараза, на меня не обратил ровным счетом никакого внимания, а ведь пробежал всего в паре метров! На Мужском роднике непривычно тихо. Никто не стреляет сигаретку, не просит мыло или зубной порошок. Не интересуется, как пройти к храму Кибелы, почему Кибелы и вообще откуда он здесь мог взяться. И я молчу, спрашивать нечего и не у кого. Спокойно. На тропинке обнаруживаю подарок — пачка «Родопи». Целая, без пары сигарет всего. Спасибо, отец-гора! У Фашистских пещер присел покурить, пожмуриться на солнышке. Досмолив до половины, повернулся, чтобы оставить покурить кому-то, но вспомнил, что один, и с удовольствием докурил сам. А нет, не с удовольствием. Чувство раздражения, что мне не с кем поделиться классной сигаретой, застало меня врасплох. Что такого, подумаешь, некому оставить! До завтра наверняка останутся сигареты, кому-то из вернувшихся повезет. А если... А если завтра никто не вернется? Вдруг все так и застрянут в своих гостях? Нет, что я переживаю, все придут явно через пару часов. Уже полдень, скоро, скоро. Прибрался у Фашистских немножко, сложил мусор в пакеты. В этом проходном дворе всегда накапливается настоящая гора. Заодно прибрался в Мустанговой, тряпкой оттер две свежие тупорылые надписи «Бугульма навеки» и «Мангуп, я вернусь». Незаметно оказавшись у Харьковской, вдруг понял, что хожу по кругу. К Гениным припасам прикасаться больше не стал, и так совестно. Пошел на Женский родник. У археологов царила тишина. Уговаривая себя, что мне просто интересно спросить у них, когда остатки экспедиции наконец свалят отсюда, покричал. Тишина. Палатки застегнуты, никого. Не оказалось копателей и на роднике. Любопытный поворот. Я совершенно один. На огромной горе. Вернувшись в грот, попил чаю, почитал, написал в дневник. Не выдержав и часа без дела, сходил по дрова, принес воды, подмел, помыл посуду. Плюнул и снова пошел наверх. Никого. Ни завалящего туриста, ни панка с жабой, ни егеря, черт побери. А сегодня же суббота! Должна быть толпа народу! — Кстати, чудесный день для моих внеземных друзей. — Я понял, что начал разговаривать вслух сам с собой. — Осмотрим же горизонт! Но «дирижабля», конечно, не было. Я выкурил шишечку — естественно, ничего не добавилось к пейзажу, но в голове стало как-то уравновешеннее. Спел в Акустической, проверил свой диапазон. Ничего, есть еще порох. Но пелось без искры, может, потому что аудитория состоит сплошь из жуков и птиц? Попробовал мысленно обратиться к своим бесплотным покровителям, но безрезультатно. Сконцентрироваться невозможно; думал исключительно о том, как хорошо, что я один, убеждал себя в этом, но как-то неуверенно у меня получалось. В Тюрьме побарабанил по столбу, потом от нечего делать побрел на Сосновый. Никого. Спустился по расщелине вниз в тайной надежде, что кто-то все-таки есть в МК-47, но гигантские гроты бы ли пусты. Помолился в церкви на южном склоне, тоже собрал мусор, положил на алтарь скудный осенний букет из полусухих цветов и разноцветных листьев. Вернувшись в Рингушник, я уже решил было просто лечь спать, как схватило живот. Не иначе экспроприированное Генино сало. Козликом доскакал до своего туалета. Сижу наслаждаюсь природой, так сказать. И вдруг! — Мама, смотри, тетя писает! Детский голос сверху так напугал меня, отвыкшего за сегодняшний день от человеческой речи, что я едва не улетел вниз по склону. — Доча, это не тетя, а дядя! — послышался строгий голос матери. — И не писает, а какает! Господи, как я был рад этим голосам! Вскарабкавшись наверх, я бросился на их поиски, готовый провести бесплатную экскурсию, рассказать все мангупские легенды и тайны, сплясать им танго и походить на голове, если того потребует любезное дитя. Но, прибежав на Кухню, разглядел с обрыва лишь спускающийся по дороге «уазик»... Пытаясь с края мыса Ветров увидеть на Мужской и Женской тропах фонарики поднимающихся людей, я в полной прострации просидел до полуночи. Конечно же размышляя о пресловутом одиночестве, которого все, в том числе и я, пытаются достичь. Сегодня одиночество настигло меня. И не скажу, что мне это понравилось. Случайно (случайно? ) опустевший Мангуп, спасибо тебе за этот бесценный опыт. В Рингушнике стоял галдеж. Все вернулись сразу и вместе. Веселая компания радостно что-то готовила, делилась подробностями приключений последних дней, ела ложками сахар и уже играла на гитаре. — О, Ринго, привет! Ты тут один, что ли, оставался? — спросил Гарри. — Один. — Я был чертовски рад видеть сумасшедшего Гарри. — И ёлы-палы, как же здесь без вас было тихо и спокойно!
|
|||
|