Фидель Кастро 2 страница

Дисциплина же у солдат была довольно плохой. Они победили нас в последнем счете только численностью: на каждого нашего бойца приходилось по пятнадцать противников, которых, кроме того, охраняли стены крепости. Наши люди стреляли намного лучше, и наши противники сами это признали. Храбрость равно проявила как та, так и другая сторона.

Оценивая причины нашего тактического поражения, помимо вышеуказанной печальной ошибки, я считаю, что разделение отрядов наших бойцов, которых мы так тщательно готовили, были ошибкой с нашей стороны. Из наших самых лучших людей и самых отважных командиров двадцать семь находились в Баямо, двадцать один – в гражданском госпитале, десять – во Дворце правосудия. Если бы мы иначе расставили свои силы, результат мог бы быть другим. Столкновение с патрулем – чистая случайность, так как двадцатью секундами раньше или позже он находился бы уже в другом месте, - позволило казармам подготовиться. Не будь этого, они попали бы в наши руки без единого выстрела, ибо сторожевой пост уже находился в наших руках. Кроме того, за исключением винтовок 22-го калибра, к которым у нас было достаточно патронов, другого оружия у нас было очень мало. Если бы мы имели ручные гранаты, казарма не могла бы сопротивляться и пятнадцати минут.

Убедившись, что все наши усилия взять крепость стали тщетными, я начал отводить наших людей группами по восемь и десять человек. Отход прикрывался шестью снайперами, которые под командованием Педро Мирета и Фиделя Лабрадора героически преградили путь солдатам. Наши потери в бою были незначительными. 95 процентов наших павших погибло в результате жестокости и бесчеловечности, когда борьба уже закончилась. В группе, действовавшей в гражданском госпитале, погиб только один человек, а остальные оказались в ловушке, так как единственный выход из здания был перекрыт войсками. Но люди дрались до тех пор, пока у них не кончались патроны. С ними находился Абель Сантамария – самый благородный, любимый и бесстрашный среди наших юношей; его славная борьба делает его имя бессмертным в истории Кубы. Мы еще увидим, какая судьба их постигла и как Батиста хотел проучить нашу молодежь за непокорность и героизм.

В случае нашего поражения при нападении на полк мы рассчитывали продолжать борьбу в горах. Я сумел объединить снова в Сибонее около трети наших сил. Но многие уже находились в подавленном состоянии. Около двадцати человек решили сдаться. Мы увидим далее, что произошло с ними. Остальные восемнадцать человек, с оружием и снаряжением, которое у них оставалось, последовали за мной в горы. Местность была совсем незнакома нам. В течение недели мы находились в самой высокой части хребта Гран-Пьедра. Солдаты армии расположились внизу. Мы не могли спуститься вниз, они не осмеливались подняться наверх. Таким образом, не оружие, а голод и жажда сломили наше сопротивление. Я разбил людей на маленькие группы; некоторые из них сумели просочиться сквозь заслон солдат, другие были взяты под защиту монсеньером Пересом Серантесом. Когда со мной осталось всего два товарища – Хосе Суарес и Оскар Алькальде, - мы были обессилены до предела, поэтому на рассвете в субботу, 1 августа, отряд под командованием лейтенанта Саррии застал нас врасплох, спящими. Убийства пленных уже прекратились после резкой реакции общественности, и этот офицер, честный человек, помешал некоторым убийцам застрелить в чистом поле людей со связанными руками.

Нет необходимости опровергать здесь очевидные глупости, при помощи которых пытались запачкать мое имя Угальде Каррильо и его приспешники с тем, чтобы прикрыть свою трусость и свою бездарность, скрыть свои преступления. Но факты слишком очевидны.

Я не ставлю своей целью занимать судей эпическими описаниями. Все, что я сообщил, необходимо для более ясного понимания того, что я скажу далее.

Я хочу обратить внимание на две важные детали, на основании которых можно ясно судить о наших позициях. Во-первых нам было бы легче захватить полк, арестовать попросту всех высших офицеров на их квартирах, но эта возможность судить о наших позициях. Во-первых, нам было бы легче захватить полк, арестовать полк, арестовать попросту всех высших офицеров на их квартирах, но эта возможность была отвергнута по гуманным соображениям: мы хотели избежать трагических сцен и борьбы в семейных домах. Во-вторых, было решено не захватывать никакой радиостанции, пока не будет захвачена казарма. Такая наша позиция, редкая по мужеству и благородству, избавила граждан от большого кровопролития. Я мог с десятком бойцов занять радиостанцию и призвать народ к борьбе. В готовности народа можно было не сомневаться. У меня было последнее выступление Эдуардо Чибаса на СМКу, записанное на пленку, патриотические стихи и военные гимны, способные воспламенить даже самых инертных, да еще в такой момент, когда на улице слышался шум борьбы. Но я не захотел воспользоваться этим, несмотря на наше отчаянное положение.

Правительство упорно старалось доказать, что народ не поддержал наше движение. Никогда еще я не слышал такого наивного и вместе с тем злонамеренного утверждения. Подобными утверждениями пытаются доказать, что народ труслив, что он безропотно подчиняется диктатуре. Так можно договориться до того, что народ поддерживает диктатуру. Они не представляют себе, как это обидно для отважных жителей провинции Орьенте. Жители Сантьяго-де-Куба полагали, что бой между солдатами, и узнали обо всем лишь много часов спустя. Кто сомневается в храбрости, патриотизме и безграничной смелости непокорного и любящего родину Сантьяго-де-Куба? Если бы Монкада попала в наши руки, то даже женщины Сантьяго-де-Куба взяли бы в руки оружие! Много винтовок зарядили нашим бойцам сестры гражданского госпиталя! Они тоже сражались. Этого мы не забудем никогда.

Мы не собирались сражаться с солдатами полка – мы поставили задачу захватить их врасплох, разоружить их, обратиться к народу, собрать затем военных и предложить им отказаться от ненавистного знамени тирании и встать под знамя свободы; предложить им защищать великие интересы нации, а не мелочные интересы небольшой группы; повернуть оружие против врагов народа, а не против самого народа, среди которого их дети и родители; бороться, как братья, вместе с народом, а не протв него, как враги, которыми их хотят сделать; идти вместе ради достижения единственно прекрасного и достойного идеала, за который можно отдать и жизнь. Таким идеалом является величие и счастье родины. Тех, кто сомневается в том, что многие солдаты присоединились бы к нам, я хотел бы спросить: какой кубинец не стремится к славе? Какой дух не воспламенится, когда занимается заря свободы?

Военные моряки не боролись против нас, и нет сомнения, что они присоединились бы к нам несколько позже. Известно, что люди, принадлежашие к этому роду войск, менее всего симпатизируют тирании и что среди его представителей очень высок дух гражданского самосознания. Но что касается остальной части национальной армии, разве она стала бы сражаться против восставшего народа? Я утверждаю, что нет. Солдат – это живой человек, который думает, наблюдает и чувствует. Он также попадает под влияние мнений, верований, симпатий и антипатий, которые существуют у народа. Если вы спросите его мнение, он ответит, что не может сказать его. Но это не значит, что у него нет мнения. Он живет теми же проблемами, что и остальные граждане страны: добывание средств к существованию, жилищный вопрос, воспитание детей, их будущее и т. д. Каждый член его семьи – это неизменная точка соприкосновения между ним и народом, с настоящим и будущим общества, в котором он живет. Глупо думать, что раз солдат получает жалованье – довольно скромное - от государства, то он решил все свои насущные проблемы, которые диктуются его нуждами, обязанностями и чувствами как члена семьи и общественного коллектива.

Это короткое пояснение необходимо, ибо оно напоминает о том факте, над которым очень немногие задумывались до настоящего момента: солдат глубоко уважает чувства большинства народа. В период режима Мачадо в той мере, в какой росла к нему народная антипатия, буквально на глазах исчезла преданность армии, и дело дошло до того, что группа женщин чуть было не подняла восстание в казарме Колумбия. Но еще более ясным доказательством этого является недавний факт: в то время как режим Грау Сан-Мартина пользовался в народе наибольшей популярностью, в армии стали возникать многочисленные заговоры, поощряемые беспринципными военными в отставке и честолюбивыми гражданскими деятелями, однако ни один из этих заговоров не нашел отклика среди массы военных.

К 10 марта престиж гражданского правительства упал до минимума. Этим обстоятельством воспользовались Батиста и его клика. Почему они этого не сделали после 1 июня? Да потому, что, если бы они ждали, когда большинство нации выразит свои чувства голосованием, ни один заговор не нашел бы поддержки в армии.

Поэтому можно также утверждать, что армия никогда не выступала против режима, поддерживаемого большинством народа. Это историческая правда, и если Батиста старается во что бы то ни стало остаться у власти вопреки воле абсолютного большинства народа Кубы, то его конец будет более трагическим, чем конец Херардо Мачадо.

Я имею право выразить мою точку зрения относительно вооруженных сил потому, что я говорил о них и защищал их тогда, когда другие молчали. И я это делал не для того, чтобы спровоцировать заговор, или по какой-либо другой причине, ибо тогда действовали еще законы конституции. Делал я это в силу простых человеческих чувств и своего гражданского долга. В те времена газета «Алерта» была одной из самых популярных газет благодаря той позиции, которую она занимала во внутренней политике. С ее страниц я повел известную кампанию против системы принудительных работ, которой подвергались солдаты в частных поместьях, принадлежавших высокопоставленным гражданским и военным лицам. Я привел документы, фотографии, кинокадры и всевозможные доказательства. С этими доказательствами я обратился в суд 3 марта 1952 года. В статьях по этому поводу я неоднократно писал, что было бы элементарной справедливостью увеличить жалованье людям, которые несут службу в вооруженных силах. Я хочу знать, был ли еще кто-нибудь, кто поднял свой голос тогда, протестуя против такой несправедливости. Им, конечно, не мог быть Батиста и его компания, который жил очень хорошо на своей прекрасно охраняемой вилле, в то время как я подвергался тысяче различных опасностей, не имея ни телохранителей, ни оружия.

И так же, как тогда я защищал их, так и сейчас, когда снова все молчат, я заявляю, что их подло обманули и к грязи, обману и позору, которым они покрыли себя 10 марта, прибавились грязь и позор в тысячу раз больше, позор страшных и неоправданных преступлений в Сантьяго-де-Куба. С этого момента мундир армии самым позорным образом запятнан кровью, и, если я тогда заявил народу и разоблачил перед судом тот факт, что солдаты, подобно рабам, гнули спину в частных поместьях, сегодня я с прискорбием говорю, что у нас есть военные, которые с ног до головы запачканы кровью многих молодых замученных и убитых кубинцев. И я заявляю также, что если армия служит республике, защищает нацию, уважает народ и охраняет граждан, то было бы справедливым платить солдату по меньшей мере 100 песо месячного жалованья, однако если им пользуются, чтобы убивать и расстреливать, чтобы подавлять народ, предавать нацию и защищать интересы небольшой кучки, то армия не стоит даже того, чтобы республика тратила на нее хотя бы одно сентаво, и казармы Колумбия должны быть превращены в школу, где вместо солдат нужно поместить 10 тысяч детей-сирот.

Но я хочу быть прежде всего справедливым, поэтому я не могу считать всех военных ответственными за преступления, за эти грязные дела и этот позор, которые являются делом рук нескольких предателей и злодеев. Но каждый честный и достойный военный, любящий свое дело и уважающий свой мундир, обязан потребовать и бороться за то, чтобы были смыты эти позорные пятна, чтобы этот обман был разоблачен, чтобы виновные были наказаны, если они не хотят, чтобы принадлежность к армии означала вечный позор, а не гордость.

Ясно, что у организаторов переворота 10 марта не было другого выхода, кроме как освободить солдат от работы в поместьях, но их тут же заставили работать превратниками, шоферами, слугами и телохранителями у всевозможных политиканов, примкнувших к диктатуре. Любой чиновник четвертой или пятой категории считает уже своим правом, чтобы военный водил его автомобиль и охранял его, будто все постоянно бояться заслуженного пинка.

Если и была в действительности попытка улучшить положение солдат, то почему же не конфисковали все поместья и миллионы у тех, кто, подобно Хеновево Пересу Дамере, сколотил состояние, заставлял солдат работать, как рабов, и присваивал средства, принадлежавшие вооруженным силам? Но этого не произошло. Хеновево и другие будут иметь солдат, которые станут охранять в их поместьях, потому что все генералы – участники переворота 10 марта стремятся сделать то же самое и не могут допустить, чтобы возник подобный прецедент.

Да, 10 марта было позорным обманом... Батиста после того, как потерпел поражение в ходе избирательной компании, вместе со своей камарильей отъявленных и бесчестных политиканов решил воспользоваться недовольством армии, сделать ее своим орудием и по спинам солдат вскарабкаться к власти. И я знаю, что есть много людей, недовольных этим обманом. Вначале им повысили жалованье, а затем в результате всевозможных вычетов и снижений их жалованье было уменьшено. Множество старых бездарных военных, уволенных ранее из вооруженных сил, заняли высокие посты в армии, закрыв туда доступ способным и отважным молодым людям. Заслуженные офицеры не замечали, в то время как по отношению к родственникам и приближенным высших чинов в армии господствовал самый скандальный фаворитизм. Многие честные военные в эти часы спрашивают себя, зачем вооруженные силы взяли на себя тяжелую историческую ответственность, уничтожив нашу конституцию и поставив у власти группу аморальных, продажных, политически дискредитированных людей, которые не могли рассчитывать на занятие политических постов иначе, как с помощью штыков, да и то чужих...

С другой стороны, военные еще более страдают от тирании, чем гражданские лица. За ними ведется постоянная слежка, и никто из них не уверен, что удержится на своем посту. Любое необоснованное подозрение, любая сплетня, всякая интрига, какой-нибудь наговор – и этого достаточно, чтобы их перевели, выгнали или, обесчестив, бросили в тюрьму. Разве не запретил им Табернилья в специальном приказе беседовать с любым представителем оппозиции – иными словами, с 99 процентами всего народа!.. Какое недоверие!.. Даже непорочным римским весталкам не навязывали подобных правил! О строительстве домиков для солдат было сделано столько хвастливых заявлений, но в действительности их было выстроено по всему острову не более 300, хотя средств, истраченных на танки, пушки и оружие, было бы достаточно, чтобы выстроить каждому новобранцу по дому. Батисте важна не забота об армии, ему нужно, чтобы армия защищала его. Его власть, основанная на насилии и смерти, крепнет, но это не означает, что благосостояние людей улучшается. Тройная охрана, безотлучное пребывание в казарме, постоянная тревога, вражда со стороны населения, неуверенность в будущем – вот что получил солдат, либо, другими словами: «Умри за наш режим, солдат, отдай ему пот и кровь, мы посвятим тебе речь, дадим посмертное повышение в звании (когда тебе будет уже ни к чему), а затем... мы будем продолжать хорошо жить и обогащаться; убивай, насилуй, подавляй народ, а когда народ устанет терпеть и покончит со всем этим, ты заплатишь за наши преступления, мы же отправимся за границу, чтобы жить там, как принцы. А если мы вернемся когда-нибудь, то не стучись со своими детьми в двери наших дворцов, ибо мы станем миллионерами, а миллионеры не знаются с бедняками. Убивай, солдат, подавляй народ, умирай за наш режим, отдай ему пот и кровь... »

Если же, оставаясь слепой по отношению к этой печальнейшей действительности, некоторая часть вооруженных сил и решила бы бороться против народа, который хотел освободить даже их от тирании, то и тогда победа оказалась бв не на стороне народа. Господин прокурор очень интересовался нашими перспективами на успех. Эти возможности основывались на соображениях технического и военного характера, а также на мотивах социального порядка. Были предприняты попытки создать миф о том, что наличие современного вооружения делает невозможной любую открытую и прямую борьбу народа против тирании. Военные парады и пышные показы военной техники преследуют цель раздуть этот миф и создать у народа комплекс абсолютного бессилия. Но никакое оружие, никакая сила не способна победить народ, решивший бороться за свои права. Неисчислимы исторические примеры из прошлого и настоящего. Вы помните недавние события в Боливии, где горняки, вооруженные самодельными бомбами из динамита, разгромили полки регулярной армии.

Но кубинцам, к счастью, не надо искать примеры в другой стране, ибо мы можем привести прекрасный и красноречивый пример из истории нашей собственной родины. Во время войны 1895 года на Кубе было около полумиллиона вооруженных испанских солдат. Это намного больше того, что может противопоставить диктатуру народу, количественно увеличишемуся в пять раз. Вооружение испанской армии, разумеется, было намного современнее и мощнее, чем то, которое имели мамбисес. Зачастую испанцы располагали полевой артиллерией, а их пехота пользовалась винтовками, заряжающимися с казенной части, подобными тем, которыми еще сейчас вооружена современная пехота. Кубинцы в основном не располагали другим оружием, кроме мачете, ибо их патронташи почти всегда были пусты. Имеется незабываемая страница в истории нашей войны за независимость, написанная генералом Миро Архентером, начальником штаба Антонио Масео, которую мне удалось переписать и принести сюда, чтобы не приводить ее по памяти.

«Новобранцы, которыми командовал Педро Дельгадо, в большинстве своем имевшие только мачете, набросились на вооруженных испанцев и были разгромлены в такой степени, что не будет преувеличением сказать, что из пятидесяти человек половина была убита. Они атаковали испанцев голыми руками – без пистолетов, без мачете, без ножей! При осмотре зарослей Рио-Онде было обнаружено еще пятнадцать убитых кубинцев, но к какому отряду они принадлежали, установить пока не удалось. Не было никаких признаков, указывающих на то, что они имели при себе оружие. Их одежда сохранилась полностью, на поясах не было ничего, кроме жестяных кружек. В двух шагах от них лежала мертвая лошадь с полным снаряжением. Завершающая часть трагедии, происшедшей здесь, понемногу прояснилась: эти люди, следуя за своим бесстрашным командиром подполковником Педро Дельгадо, показали образец героизма: они бросились против штыков с голыми руками; слабый лязг металла, который раздавался во время рукопашной, исходил от ударов кружек для воды по металлическим частям конской сбруи. Масео был потрясен. Он, привыкший видеть смерть во всех ее проявлениях, произнес такой панегирик: «Я никогда не видел такого: безоружные новобранцы атаковали испанцев, будучи вооружены только жестяными кружками! А я еще называл их обозниками!.. »

Так борются народы, когда хотят завоевать свободу: они швыряют камни в самолеты и голыми руками переворачивают танки!

Если бы мы захватили власть в городе Сантьяго-де-Куба, то немедленно подняли бы жителей провинции Орьенте на борьбу. Баямо был атакован с тем, чтобы поставить наши передовые посты у реки Кауто. Нельзя забывать, что эта провинция, которая сейчас насчитывает полтора миллиона жителей, является, несомненно, самой боевой и полной патриотизма на Кубе. Именно здесь длилась 30 лет борьба за независимость, и ее жители больше всех пролили крови и принесли жертв, они более всех проявили героизм... В Орьенте до сих пор чувствуется атмосфера той славной эпопеи, и на рассвете, когда поют петухи, словно горн, сзывающий солдат, и над крутыми горами поднимается солнце, кажется, что снова встает день Яра или Байре.

Я уже сказал, что второй предпосылкой, на которой основывалась наша вера в успех, были причины социальные. Почему мы были уверены в поддержке народа? Когда мы говорим «народ», мы имеем в виду не зажиточные и консервативные слои нации, которым по нраву любой угнетающий режим, любая диктатура, любой вид деспотизма и которые готовы бить поклоны перед очередным хозяином, пока не разобьют себе лоб. Под народом мы понимаем, когда говорим о борьбе, огромную угнетенную массу, которой все обещают и которую все обманывают и предают, но которая жаждет иметь лучшую, более справедливую и более достойную родину. Мы имеем в виду тех, кто веками рвется к справедливости, ибо поколение за поколением стадает от несправедливости и издевательств. Мы имеем в виду тех, кто хочет мудрых и больших преобразований во всех областях и готов отдать за это все до последней капли крови, когда верит во что-то или в кого-то, особенно если достаточно уверен в самом себе. Но чтобы люди искренне и от всей души уверовали в какую-то идею, надо делать то, чего никто не делает: говорить людям с предельной ясностью и безбоязненно все. Демагоги и профессиональные политики хотят сотворить чудо, сохраняя во всем и со всеми хорошие отношения, при этом неизбежно обманывая всех и во всем. Революционеры же должны смело провозглашать свои идеи, определять свои принципы и выражать свои намерения так, чтобы никто не обманывался в них – ни друзья, ни враги.

Когда речь идет о борьбе, мы называем народом те 600 тысяч кубинцев, которые не имеют работы и хотят честно зарабатывать хлеб, а не быть вынужденными эмигрировать из страны в поисках средств к существованию; 500 тысяч сельскохозяйственных рабочих, живущих в жалких хижинах и работающих – всего четыре месяца в году, а в остальное время голодающих, разделяющих нищету со своими детьми, не имеющих ни клочка земли для посевов, людей, чье существование должно было бы вызвать сострадание, если бы не было столько каменных сердец; 400 тысяч промышленных рабочих и чернорабочих, чьи пенсионные кассы целиком разворованы, у них отнимают завоеванные ими права и они живут в ужасающих жилищах, а их заработок из рук хозяина попадает прямо в руки ростовщика, людей, которых в будущем ожидает понижение по работе и увольнение, жизнь которых – это постоянная работа, а отдых – только могила; мы говорим также о 100 тысачах мелких земледельцев, которые живут и умирают, обрабатывая землю, не принадлежащую им, глядя на нее с грустью, как Моисей на землю обетованную, но так и умирают, не получив ее, обязанные заплатить за свои клочки земли, словно феодальные крепостные, часть своего урожая; они не могут лелеять эту землю, улучшить ее, украшать ее, посадить на ней кедр или апельсиновое дерево, ибо сами не знают, когда придет альгвазил с сельской гвардией и сгонит их с этого клочка. Мы говорим также о 30 тысячах самоотверженных учителей и преподавателей, принесенных в жертву, людей, столь необходимых для улучшения судеб будущих поколений, но с которыми так плохо обращаются, им так мало платят за труд; мы говорим и о 20 тысячах мелких торговцев, отягощенных долгами, разоряемых кризисом и окончательно добиваемых множеством грабителей чиновников и взяточников; о 10 тысячах молодых специалистов – врачах, инженерах, адвокатах, ветеринарах, педагогах, зубных врачах, аптекарях, журналистах, художниках, скульпторах и т. д., - которые покидают учебные аудитории с дипломами, с желанием бороться, полные надежд, а попадают в тупик, натыкаясь повсюду на закрытые двери, безразличие к их просьбам и требованиям. Вот это и есть народ – те, кто переживает все несчастья и поэтому готов бороться со всей отвагой! Этому народу, печальные пути которого вымощены фальшивыми обещаниями и ложью, - этому народу мы не скажем: «Мы вам все дадим». Мы ему скажем: «Отдай борьбе все свои силы, чтобы свобода и счастье стали твоим достоянием! »

В документах предварительного следствия по этому делу должны фигурировать пять революционных законов, которые были бы немедленно провозглашены после взятия крепости Монкада и обнародованы по радио. Возможно, что полковник Чавиано сознательно уничтожил эти документы, но даже если он их уничтожил, то я храню их в своей памяти.

Первый революционный закон возвращал народу его суверенитет и провозглашал конституцию 1940 года подлинным высшим законом государства, если только народ не решил бы изменить ее или заменить другой. Для введения конституции и примерного наказания всех предавших ее лиц, в связи с отсутствием избранных народом органов для осуществления этих задач, революционное движение, как временное олицетворение суверенитета народа – единственного источника законной власти, должно было взять на себя все полномочия, свойственные этому суверенитету, за исключением права изменять конституцию: издавать законы, исполнять их и права судебной власти.

Эта позиция не могла быть более ясной и лишенной бесплодной болтовни и шарлатанства: правительство, провозглашенное победившим в борьбе народом, должно было получить все необходимые полномочия, чтобы эффективно исполнять волю и подлинное правосудие. Начиная с этого момента судебная власть, которая после 10 марта была противопоставлена конституции и находилась вне сферы действия конституции, была бы устроена, как торговая. Она подверглась бы немедленной и полной чистке, прежде чем ей были бы возвращены вновь полномочия, которые представляет ей высший закон республики. Без этих предварительных мер возвращение к законности и передача ее защиты в руки тех, кто над ней бесчестно надругался, явилось бы мошенничеством, обманом и еще одним предательством.

Второй революционный закон передавал землю в неотъемлимую, без права передачи, собственность всем арендаторам, субарендаторам и издольщикам, имевшим участки в пять или менее кабальерий земли. Стоимость этой земли была бы возмещена бывшим ее владельцам государством на основе ренты, которую они получали бы за эти участки в течение десяти лет.

Третий революционный закон предоставлял рабочим и служащим право на 30 процентов прибылей от всех крупных промышленных, торговых и горнорудных предприятий, включая сахарные заводы. Из сферы действия этого закона исключались чисто сельскохозяйственные предприятия, подпадающие под действие других законов аграрного характера, которые должны были быть приняты.

Четвертый революционный закон предоставлял всем колонам право получать 55 процентов прибылей от выращивания сахарного тростника и минимальную квоту в 40 тысяч арроб всем мелким колонам, живущим в данном месте в течение трех и более лет.

Пятый революционный закон предусматривал конфискацию всего имущества у казнокрадов. Нажившихся при всех предыдущих правительствах, а у членов их семей и наследников конфискацию имущества, полученного, по завещанию или без него, нечестным путем. Эта конфискация должна была проводиться с широкими полномочиями, предоставляющими им доступ ко всем источникам, необходимым для расследования. Эти суды должны были иметь право вмешательства в дела акционерных компаний, зарегистрированных или действующих в стране, если в них могли быть укрыты расхищенные средства. Они также имели бы право требовать от иностранных правительств выдачи этих лиц и наложения эмбарго на их имущество. Половина всего конфискованного имущества должна была перейти в пенсионные рабочие кассы, а другая половина – использована на больницы, приюты и дома для престарелых.

Кроме того, провозглашалось, что Куба будет проводить в Америке политику тесной солидарности со всеми демократическими странами континента и что политические эмигранты, преследуемые кровавыми тираниями, угнетающими братские народы, найдут на родине Марти не преследование, голод и предательство, как в настоящее время, а великодушное убежище, братство и хлеб. Куба должна была быть бастионом свободы, а не позорным звеном в цепи деспотизма.

Эти законы предполагалось провозгласить немедленно. За ними должны были последовать – после завершения борьбы и предварительного тщательного изучения их содержания и размаха – другие важнейшие законы и мероприятия, такие, как, например, аграрная реформа, всеобщая реформа образования, национализация электрического треста, возвращение народу излишков, которые эти тресты присвоили в результате завышенных тарифов, выплату казне всех сумм, скрытых от министерства финансов.

Все эти и другие законы основывались бы на строгом выполнении двух главных статей нашей конституции. Одна из них требует уничтожения латифундий, а затем установления законом максимального количества земли, которым может владеть каждое лицо или организация для каждого хозяйства, при этом должны быть предусмотрены необходимые меры для возвращения земли кубинцам. Вторая – самым категорическим образом требует от государства использовать все средства, находящиеся в его распоряжении, для предоставления работы всем, у кого ее нет, обеспечения каждому трудящемуся, занимающемуся физическим или умственным трудом, достойного существования. Поэтому ни один из этих законов не может быть квалифицирован как неконституционный. Первое же избранное народом правительство обязано было бы уважать эти законы, и не только потому, что это его моральный долг перед нацией, но и потому, что, если народы добиваются социальных завоеваний, к которым стремились в течение ряда поколений, никто уже не может лишить их этих завоеваний.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒