Леонтьев А.А. 7 страница

Уже на примере Д. Уорта можно видеть, как сторонники трансформационной модели стремятся приблизить эту модель к реальным психологическим процессам порождения речи. Другой пример - знакомый нам Д. Сло-бин, который вынужден был ввести в модель новое понятие - < обратимость>. Речь идет о том, что если в эксперименте давались картинки, изображающие потенциально обратимую ситуацию (Автомобиль догоняет поезд - Поезд догоняет автомобиль), и картинки, изображающие необратимую ситуацию (Мужчина ест дыню - дыня не может есть мужчину), то испытуемый

Глава 5. Психолингвистические модели и теории

оперирует с ними по-разному, т. е. в порождении участвует некоторое звено, в котором фиксируется < реальное положение дел>, своего рода когнитивная схема, влияющая на механизм порождения (Slobin, 1966). Сходные результаты были получены рядом других авторов (Дж. Маршалл, С. Кэри, Г. Кларк, М. Джонсон) (см. Леон-тьев, 1969, с. 108-110). Вообще при внимательном рассмотрении эволюции более молодого поколения пси-холингвистов - сторонников модели Хомского-Мил-лера заметно, что почти все они со временем уходили в более или менее глубокую оппозицию к этой модели, иногда подвергая критике ее основные догмы. Мы видели этот процесс на примере Жака Мелера, ставшего одним из основных представителей < психолингвистики третьего поколения>: но сходный путь проделали и, казалось бы, самые ярые пропагандисты трансформационного подхода, как Т. Бивер, Дж. Фодор, М. Гарретт. Так, Т. Бивер стал вообще считать ложной проблему < психолингвис-тической реальности> (что можно только приветствовать! ) и заявил, что проблема совсем в другом - < как эти (лингвистические) структуры взаимодействуют в реальных психологических процессах - таких, как восприятие, кратковременная память и т. д. > (Bever, 1968, р. 490). A Дж. Фодор и М. Гарретт пришли к идее эвристик. < Эти эвристики используют информацию, репрезентирующу-юся в грамматике, но сами по себе они не суть грамматические правила, если понимать < правила> в смысле этого слова, обычном применительно к генерированию пред-ложений> ^ (Fodor & Garrett, 1967, р. 295).

Характерно, что если в начале 1960-х гг. ученики Н. Хом-ского и Дж. Миллера, как говорится, < на дух> не принимали инакомыслящих психолингвистов (сошлемся в качестве примера на почти оскорбительные суждения С. Эрвин-Трипп и Д. Слобина о не раз упоминавшейся работе Осгуда 1963 г. в их обзоре психолингвистических

^ То есть, в смысле Хомского-Миллера.

Часть 2. Психолингвистический анализ речи

исследований (Ervin-Tripp & Slobin, 1966, pp. 443- 444)), то уже через 10, тем более 20 лет те и другие стали собираться на общих конференциях и публиковаться в общих сборниках. Например, вот сборник < Говорящие умы> с подзаголовком < Изучение языка в когнитивных науках>, вышедший в 1984 г., причем одним из редакторов был Т. Бивер. В нем опубликованы рядом статьи пылкого в прошлом хомскианца Дж. Каца, Ч. Осгуда и молодого поколения < когнитивистов> - в частности, У. Кинча.

И вовсе не случайно, что они объединились вокруг того, что называется когнитивным подходом и соотносится с < психолингвистикой третьего поколения>. Даже сам патриарх американской психолингвистики Джордж Миллер, выступая в 1989 г. на конференции Американского психологического общества, отдав должное психолингвистике 1950-х-1970-х гг., в заключение констатировал: <... Когнитивные психологи сейчас переоткрывают сложность коммуникации> (Miller, 1990, р. 1 Ъ)".

Когнитивные модели. Когнитивная психология - это область психологии, которая <... изучает то, как люди получают информацию о мире, как эта информация представляется человеком, как она хранится в памяти и преобразуется в знания и как эти знания влияют на наше внимание и поведение> (Солсо, 1996, с. 28).

Применительно к психолингвистике когнитивный подход - это такой подход, при котором мы изучаем

" Приведем - для молодых читателей этой книги - еще одно место из этой речи Миллера. < Если бы я был молодым человеком, получившим образование по когнитивной психологии и интересующимся языком, чем бы я считал нужным заняться? Мой ответ на этот вопрос ясен и не требует раздумья: я бы постарался усвоить все, что можно, о биологии и о компьютерах. Психолог, владеющий любой из этих двух областей, уникальным образом подгнотовлен к будущему; психолог, владеющий обеими, не считая самой психологии, - мог бы стать научным суперменом> (там же, с. 13).

Глава 5. Психолингвистические модели и теории

роль познавательных процессов в речевой деятельности. Различные когнитивные модели, как мы видели, начали зарождаться еще в недрах психолингвистики второго поколения - собственно, концепция Хомского-Мил-лера в определенном смысле тоже является когнитивной, особенно по сравнению с психолингвистикой первого поколения. Но, начиная с 1970-х гг., когнитивная психолингвистика выделилась (в рамках психолингвистики третьего поколения) в особое направление.

Достаточно подробные обзоры работ по когнитивной психологии вообще и когнитивной психолингвистике в частности даны в Величковский, 1982; Солсо, 1996. Поэтому в настоящем разделе мы остановимся только на трех циклах исследований, представляющих для нас наибольший интерес: это исследования У. Кинча, модель И. Шлезингера и уже упомянутая ранее < абстрактная грамматика языковой активности> Ч. Осгуда.

Концепция понимания речи у У. Кинча основывается на идее пропозиций. У него пропозиция состоит из предиката (таковым может являться глагол, прилагательное, наречие и некоторые другие) и одного или нескольких аргументов (обычно это существительные). Ведущая роль принадлежит предикату. Таким образом, высказывание представляется как система пропозиций, а так называемые < правила согласования> организуют эти пропози-ции в своего рода семантическую сеть. Наконец, в структуру модели У. Кинча входит так называемая < целевая схема>, определяющая, что более, а что менее существенно для читателя в процессе понимания текста, восстанавливающая пропущенные умозаключения и вообще определяющая содержательную < макроструктуру> высказывания на глубинном уровне. Но особенно существенно, что эта структура является типичной структурой < семантических падежей> по Ч. Филмору (1981), т. е. описывает взаимодействие актантов (деятель, объект и т. п. ) в рамках ситуации. Иначе говоря, У. Кинч предполагает, что в основе оперирования компонентами выска-Часть 2. Психолингвистический анализ речи

зывания при его понимании и интерпретации лежит некоторое абстрактное представление о содержательной структуре ситуации, на которое как бы накладывается система пропозиций. См., в частности, следующие публикации: Kintsch, 1979; 1974; 1984; Kintsch & van Dijk, 1978.

П. Торндайку принадлежит наиболее известная попытка использовать тот же принцип фреймового представления ситуации для интерпретации целостного текста (рассказа). Он разработал своего рода семантическую < грамматику рассказа> (Thorndyke, 1977).

Казалось бы, на совершенно иной основе строит свою модель И. Шлезингер. Вот его логика. В основе порождения речи лежит система простейших семантических пар. Например, в основе высказывания У Мэри был ягненок - представление о семантическом соотношении < владельца> и < имущества> (поссесивное отношение), а у ягненка есть, в свою очередь, соотнесенная с ним идея маленького размера (по-английски этот знаменитый стишок звучит как Mary had a little lamb). Эти взаимосвязанные содержательные характеристики И. Шлезингер называет < протовербальными элементами>. Далее к ним прилагаются четыре вида правил реализации: реляционные правила, приписывающие каждому протовербальному элементу грамматическую и фонологическую характеристику; правила лексикализации, выбирающие нужные лексемы; правила согласования (например, определяющие согласование по числу взаимосвязанных синтаксических компонентов); и интонационные правила. Кроме того, И. Шлезингер вводит понятие < коммуникативного взвешивания>: соответствующий компонент модели определяет, какой из компонентов предложения является коммуникативным центром (логическим субъектом, темой, фокусом). Наконец, он говорит о том, что < за> протовербальными элементами стоят совсем уже невербальные когнитивные структуры, из которых и получаются - в результате процесса так называемой

Глава 5. Психолингвистические модели и теории

коагуляции - протовербальные элементы. Суть коагуляции - в выборе из банка наших знаний (восприятий, переживаний) того, что говорящий намерен выразить в общении. Эти когнитивные структуры репрезентирова-ны в психике говорящего в виде образов (см. о модели Schlesinger, 1971; Hoermann, 1981).

Наконец, Ч. Осгуд тоже опирается на идею базисных < естественных> когнитивных структур как основы для порождения и восприятия высказываний. По его мнению, эти когнитивные структуры образуются благодаря взаимодействию языковой и неязыковой информации. Чем ближе поверхностная структура соответствующего предложения к этим когнитивным структурам, тем легче оперировать с предложением, тем более оно < естественно>.

Таким образом, в трех различных моделях (прибавим к ним и целый ряд других исследований, частично охарактеризованных выше) содержится очень много общего. Это прежде всего идея доречевых когнитивных структур. Это идея их пропозиционального характера (имя + предикат) и некоторой организации пропозиций, не совпадающей со структурой предложения (высказывания) как таковой. Наконец, это идея о существовании такого компонента речевого механизма, который определяет соотношение синтаксической структуры предложения с фокусом (топиком, темой, логическим субъектом) высказывания. Но главное, что представляет для нас интерес, - это введение в круг психолингвистической проблематики фрейма ситуации, т. е. взаимосвязанной системы когнитивных компонентов этой ситуации, хотя конкретное представление о таком фрейме у разных авторов различное.

Несколько других когнитивных моделей порождения детально описаны в книге Т. В. Ахутиной (1989), и мы не будем здесь повторять этого описания. Речь идет о моделях М. Гарретта, Г. и И. Кларков, К. Бок, Э. Бейтс и Б. Мак-Винни.

Часть 2. Психолингвистический анализ речи

Психолингвистическая теория порождения речи, разработанная в Московской психолингвистической школе. Как уже отмечалось выше, взгляды Московской психо-лингвистической школы восходят к работам Л. С. Выготс-кого и к концепции деятельности, выдвинутой в 1950-1970-х гг. А. Н. Леонтьевым. Однако у нее есть два непосредственных предшественника: это уже известный читателю Александр Романович Лурия и Николай Иванович Жинкин, не принадлежавший к школе Л. С. Вы-готского, но во многом развивавший сходные идеи.

Обычно, говоря о взглядах А. Р. Лурия на речь, обращаются к двум его последним книгам на эту тему: < Основные проблемы нейролингвистики> и < Язык и сознание>. Однако в гораздо более четкой форме его взгляды отразились в небольшой брошюре, написанной как учебное пособие для студентов-психологов < Речь и мышление> (1975).

Одна из важнейших идей этой книги - различение < коммуникации события>, т. е. сообщения о внешнем факте, доступном наглядно-образному представлению (например. Дом горит. Мальчик ударил собаку) и < коммуникации отношения>, - сообщения о логических отношениях между вещами (Собака - животное). Это касается как актуальной предикативности, непосредственно образующей коммуникативное высказывание, так и структуры исходной единицы построения высказывания или предложения, а именно синтагмы (сочетания слов).

Процесс порождения или, как говорит А. Р. Лурия, < формулирования> речевого высказывания представляется им в виде следующих этапов. В начале процесса находится мотив. < Следующим моментом является возникновение мысли или общей схемы того содержания, которое в дальнейшем должно быть воплощено в высказывании> (там же, с. 61). Другим термином для обозначения этой схемы у А. Р. Лурия является < замысел>. Далее в действие вступает < внутренняя речь>, имеющая решающее значение для <... перешифровки (перекодирования) замысла в развер-Глава 5. Психолингвистические модели и теории

нутую речь и для создания порождающей (генеративной) схемы развернутого речевого высказывания> (там же, с. 62). Она имеет свернутый, сокращенный характер и в то же время является предикативной.

В более поздних публикациях (указанная брошюра впервые была опубликована небольшим тиражом в 1964 г. под названием < Словесная система выражения отношений> ) А. Р. Лурия более подробно развернул некоторые из этих положений. Так, он подчеркнул, что < внутренняя речь является... механизмом, превращающим внутренние субъективные смыслы в систему внешних развернутых речевых значений> (Лурия, 19750, с. 10). Лурия стал также опираться на известную порождающую лингвистическую модель < Смысл-Текст> И. А. Мельчука и А. К. Жолковс-кого. Он еще более четко подчеркнул, что < каждая речь, являющаяся средством общения, является не столько комплексом лексических единиц (слов), сколько системой синтагм (целых высказываний)> (там же, с. 37). Четко противопоставив парадигматические и синтагматические соотношения лексических значений, А. Р. Лурия соотнес < коммуникацию отношений> с первыми, а < коммуникацию событий> со вторыми. В целом путь от мысли к речи <... 1) начинается с мотива и общего замысла (который с самого начала известен субъекту в самых общих чертах), 2) проходит через стадию внутренней речи, которая, по-видимому, опирается на схемы семантической записи с ее потенциальными связями, 3) приводит к формированию глубинно-синтаксической структуры*, а затем 4) развертывается во внешнее речевое высказывание, опирающееся на поверхностно-синтаксическую структуру> (там же, с. 38).

Н. И. Жинкин, как говорится, проснулся знаменитым после выхода его фундаментальной монографии < Механизмы речи> (1958). Из более поздних его работ отметим

° Понимаемой в духе Мельчука-Жолковского с некоторым упрощением.

Часть 2. Психолингвистический анализ речи

Жинкин, 1965; 1965д; 1967; 1970. Наконец, уже посмертно вышла его книга < Речь как проводник информации> (1982).

Основные положения этих работ сводятся к следующему. Внутренняя речь пользуется особым (несловесным) внутренним кодом, который Н. И. Жинкин назвал < предметно-схемным>. Он считает универсальной операцией отбор (на всех уровнях порождения). Слова, по Жинки-ну, не хранятся в памяти в полной форме и каждый раз как бы синтезируются по определенным правилам. При составлении высказывания (сообщения) из слов действуют особые семантические правила - сочетаемости слов в семантические пары, причем эти правила являются своего рода фильтром, гарантирующим осмысленность высказывания. Н. И. Жинкин вводит понятие замысла целого текста и порождения текста как развертывания его замысла. С его точки зрения, содержательный аспект текста в виде иерархии подтем и субподтем (предикаций разного уровня) предполагает при своей реализации ориентацию на адресата коммуникации и, в частности, наличие у этого последнего некоторых знаний, общих с говорящим, не выраженных в тексте и < домысливаемых> адресатом. Далее этот подход к тексту было развит рядом прямых и косвенных учеников Н. И. Жинкина, в особенности В. Д. Тункель, И. А. Зимней и Т. М. Дридзе.

Даже из этого очень краткого резюме взглядов Н. И. Жинкина видно, насколько его подход к порождению высказывания близок подходу Лурия и Выготского. Поэтому не случайно авторами основных публикаций Московской психолингвистической школы были в числе других ученица Жинкина И. А. Зимняя (1969) и прямая ученица А. Р. Лурия Т. В. Рябова-Ахутина (Рябова, 1967; Ахутина, 1975; 1989). Примерно в то же время была опубликована и сходная по позиции книга Е. М. Верещагина (1968). Организационным центром школы и автором наибольшего количества публикаций был автор настоящей книги (1967; 1969; 1969 а, 1970; 1974 и др. ). Позже в русле

Глава 5. Психолингвистические модели и теории

идей школы работали, в частности, А. М. Шахнарович, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов (1987), в известной мере А. А. Залевская, Л. В. Сахарный, А. С. Штерн и многие другие. Несколько иную позицию, лишь частично совпадавшую с позицией Московской школы, отстаивали Р. М. Фрумкина (1971) и ее группа. Важнейшей, можно сказать, итоговой (для первого этапа развития школы) работой явилась коллективная монография < Основы теории речевой деятельности> (1974). О Московской психолингвистической школе и ее взглядах существует довольно большая литература, в том числе на иностранных языках.

Ниже дается подробное описание теории, изложенной в (Леонтьев, 1969) и представляющей собой обобщение модели порождения, разработанной совместно с Т. В. Рябовой-Ахутиной. Далее мы остановимся на некоторых отличиях в трактовке процесса порождения речи Т. В. Ахутиной в ее более поздних публикациях и И. А. Зим-ней. Наша книга избрана для реферирования в настоящей главе исключительно потому, что содержит самое полное описание всей проблематики порождения речи, как она представлялась нам в те годы (напомню, что, например, когнитивная психология началась всего двумя годами раньше с выхода книги У. Нейссера).

Начнем с того, что подчеркнем: описываемая концепция является именно теорией, а не моделью порождения речи в значении этих терминов, описанном в Главе 1. Иными словами, она построена таким образом, что способна включать в себя различные модели порождения: положенный в ее основу эвристический принцип (см. Главу 3) допускает, что в процессе порождения речи говорящий может выбрать различную конкретную модель такого порождения. В этом смысле мы вполне солидарны с Дж. Б. Кэроллом. В то же время существует принципиальная схема порождения, реализующаяся независимо от выбора конкретной порождающей модели. Ее-то мы и описываем ниже. Конечно, эта схема в более

Часть 2. Психолингвистический анализ речи

или менее полном виде выступает в спонтанной (неподготовленной) устной монологической речи: в других видах речи она может редуцироваться или существенно изменяться - вплоть до включения первосигнальных (по И. П. Павлову) речевых реакций.

Итак, оставляя пока в стороне мотивацию и процессы ориентировки, первым этапом собственно порождения является внутреннее программирование высказывания. Понятие внутреннего программирования функционально, а отчасти и структурно отличается от внутренней речи как процессов программирования неречевых действий и от внутреннего проговаривания. Внутренняя программа соответствует только < содержательному ядру> будущего высказывания, а именно тем его компонентам, которые связаны отношением актуальной (выраженной в высказывании, например, глаголом) или латентной (выраженной прилагательным) предикативности. В современных терминах, внутренняя программа высказывания представляет собой иерархию пропозиций, лежащих в его осно-ве'. Эта иерархия формируется у говорящего на базе определенной стратегии ориентировки в описываемой ситуации, зависящей от < когнитивного веса> того или иного компонента этой ситуации. Так, знаменитый пример Л. С. Выготского: < Я видел сегодня, как мальчик в синей блузе и босиком бежал по улице> допускает множество конкретных интерпретаций в зависимости от того, что именно является для говорящего основным, что - второстепенным. В одной из более поздних работ (Леонтьев, 1981) мы ввели коррелятивные понятия ситуации общения и ситуации-темы, то есть ситуации, о которой говорят. При этом ситуация-тема имеет свою внутреннюю структуру и, в частности, свою тему и рему. Внутренняя

" В книгеЛеонгьев, 1969 и некоторых других публикациях внутреннему программированию приписывается линейный характер. Сейчас мы полагаем, что она в принципе нелинейна.

Глава 5. Психолингвистические модели и теории

программа высказывания как раз и отражает психологическую структуру ситуации-темы.

Кодом внутреннего программирования является предметно-схемный или предметно-изобразительный код по Н. И. Жинкину. Иначе говоря, в основе программирования лежит образ, которому приписывается некоторая смысловая характеристика (мы имеем в виду < личностный смысл> по А. Н. Леонтьеву). Эта смысловая характеристика и есть предикат к данному элементу. Талантливость приписывается образу художника, интересность - образу картины. А вот что происходит дальше - зависит от того, какой компонент является для нас основным. Если художник, то ему < предицируется> писание картины, то есть осуществляется операция включения всех остальных признаков в объем смысловой нагрузки образа художника, происходит < свертывание> по Ч. Осгуду.

Вообще возможны, по-видимому, три типа процессов оперирования с < единицами> программирования. Во-первых, это уже известная нам операция включения, когда одна кодовая единица (образ) получает две или несколько функциональных характеристик разной < глубины>: (КОТ + ученый) + ходит. Во-вторых, это операция перечисления, когда одна кодовая единица получает характеристики одинаковой < глубины>: могучее + ПЛЕМЯ + лихое. В-третьих, это операция сочленения, которая в сущности является частным случаем операции включения и возникает, когда функциональная характеристика прилагается сразу к двум кодовым единицам: КОЛДУН + (несет + (богатыря)) или ((колдун) + несет) + БОГАТЫРЯ.

При порождении целого текста происходит аналогичный процесс иерархизации предикаций во внутренней программе. Внутренняя программа и есть то < содержание высказывания>, которое удерживается в оперативной памяти при порождении дальнейших высказываний и которое является инвариантом перевода. Она же является конечным звеном процесса смыслового восприятия высказывания (и - с некоторыми оговорками - текста).

Часть 2. Психолингвистический анализ речи

При переходе к этапу грамматико-семантической реализации внутренней программы следует прежде всего вслед за рядом лингвистов и психолингвистов разделить в процессах такой реализации нелинейный и линейный этапы. Эта мысль встречается у уже знакомого нам Д. Уорта, у Г. Карри (1965) - тектограмматика и фенограмматика, в < аппликативной модели> С. К. Шаумяна и П. А. Соболе-вой (1968) - фенотипическая и генотипическая ступень, у сторонников < стратификационной грамматики>, например С. Лэмба и многие другие. См. также психолинг-вистические концепции, реферированные в этой главе. В соответствии с накопленными в психолингвистике экспериментальными данными следует выделять на этом этапе порождения: а) тектограмматический подэтап, б) фено-грамматический подэтап, в) подэтап синтаксического прогнозирования, г) подэтап синтаксического контроля.

Важнейшие операции, соответствующие тектограм-матическому подэтапу, - это операции перевода программы на объективный код. Это, во-первых, замена единиц субъективного кода минимальным набором семантических признаков слова (обычно имени), ограничивающим семантический класс и позволяющим при дальнейшем порождении выбирать внутри этого класса различные варианты (ср. у английского психолингвиста Дж. Мортона (Morton, 1968, р. 23) идею минимальных семантических признаков). Во-вторых, это приписывание данным единицам дополнительных, < лишних> (относительно соответствующих слов будущего высказывания) семантических признаков, которые потом превратятся в глаголы, прилагательные и другие предицирующие компоненты высказывания. В результате тектограмматического подэтапа порождения мы получаем набор иерархически организованных единиц объективно-языкового кода, еще не обладающих полной семантической характеристикой, но зато < нагруженных> дополнительной семантикой.

При переходе к фенограмматическому подэтапу важнейшая новая особенность - это введение линейного

Глава 5. Психолингвистические модели и теории

принципа. Видимо, < синтаксис> спонтанной мимической речи (Боскис и Морозова, 1939) соответствует как раз высказыванию, прошедшему первые два подэтапа реализации. Сюда входят следующие операции: во-первых, распределение семантических признаков, ранее приписанных одной кодовой единице, между несколькими единицами (в зависимости от структуры конкретного естественного языка); во-вторых, линейное распределение кодовых единиц в высказывании, еще не имеющих, однако, грамматических характеристик. Есть основания думать (Пала, 1966), что именно с этим подэтапом соотнесено актуальное членение высказывания.

Почти одновременно с фенограмматическим подэта-пом, как только выделится исходный (< главный> ) элемент высказывания, его < топик> или логический субъект'", начинает осуществляться синтаксическое прогнозирование. Этому подэтапу соответствует лексико-грам-матическая характеризация высказывания в ходе движения по нему слева направо. Последовательным элементам приписываются все недостающие им для полной языковой характеристики параметры: а) место в общей синтаксической схеме высказывания; б) < грамматические обязательства>, то есть конкретная морфологическая реализация места в общей схеме плюс синтаксически нерелевантные грамматические признаки; в) полный набор семантических признаков; г) полный набор акустико-артикуля-ционных (или графических) признаков.

Что касается параметра (а), то - применительно к отдельному слову - это содержательно-грамматическая его характеристика. Например, мы приписываем исходному слову признак < грамматической субъектности>. Это

" ° Во всех языках имеется универсальная тенденция ставить реальный (< логический> ) субъект высказывания в начальную позицию, особенно заметная в разговорной и вообще мало кодифицированной речи, но в некоторых языках (французский, вьетнамский) кодифицированная.

Часть 2. Психолингвистический анализ речи

автоматически влечет за собой приписывание какому-то другому слову признака < грамматической объектности>. Всякая характеристика такого рода, данная одному компоненту высказывания, имеет следствием соответствующую характеристику других компонентов или по крайней мере сужает круг возможных их характеристик. Очевидно, должны быть какие-то модели, описывающие подобную взаимозависимость. Одним из наиболее вероятных кандидатов на эту роль является дерево НС (или, вернее, модель, построенная по принципу грамматики НС, но не обязательно модель Н. Джонсона, В. Ингве и т. д. ).

Итак, мы высказываем некоторое предположение о синтаксическом строении данного высказывания. Здесь включается механизм синтаксического контроля. Мы соотносим наш прогноз с разными имеющимися у нас данными: с программой, контекстом, ситуацией (ситуацией общения) и т. п. ". Возможны в принципе два случая: либо противоречия нет: тогда мы движемся дальше слева направо, выбирая очередное слово на основании различных признаков, приписывая ему полную характеристику и снова производя проверку на соответствие программе и другим факторам; либо возникает несоответствие. Оно может в свою очередь происходить из разных источников.

Во-первых, сам прогноз может быть неверным. Тогда мы просто его заменяем - приписываем предложению (высказыванию) другую синтаксическую схему, затем новую и так до совпадения.

Во-вторых, мы можем перебрать все возможные (при тождестве синтаксической характеристики исходного слова) прогнозы и все же не добиться совпадения. Тогда мы должны перейти к новому классу прогнозов, вернувшись

" Например, в эксперименте Дж. Маршалла (Marshall, 1965) испытуемые, имевшие дело с двусмысленными предложениями, использовали информацию о структуре, вернее соотношении линейной и глубинной структур, предшествующего предложения.

f Глава 5. Психолингвистические модели и теории

к исходному слову и приписав ему иную синтаксичес-1 кую характеристику. Иначе говоря, мы произведем опе-1 рацию трансформации предложения. Какой класс прогнозов ' будет первым? Это зависит, в частности, от структуры конкретного языка и определяется в числе других факторов частотностью данного типа грамматических конструкций.

В-третьих, может оказаться, что и трансформация невозможна. Тогда обратная связь < замыкается> на внут-, реннюю программу - мы программируем высказывание 1 заново.

; Наконец, мы добились совпадения прогноза и имею-' щейся у нас информации. Тогда мы идем дальше, пока не 1 доходим до конца высказывания. При этом вполне возможна линейная инверсия отдельных слов и предикативных пар, их < переезд> на новое место: закономерности такой инверсии соотносимы с так называемым свойством < проективности> правильных синтаксических конструкций, впервые описанным И. Лесерфом (1963).

Выбор < грамматических обязательств> подчинен син-^ таксической схеме и вместе с другими характеристиками слова осуществляется после того, как принят тот или иной вариант прогноза.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒