Бернар Вербер 3 страница

– М-м… во-первых, надпись. Это знаменитый принцип американского психотерапевта Милтона Эриксона – «воздействие от противного». Эриксон основал свое учение на случае, который произошел с ним в детстве. Его отец, фермер, пытался загнать корову в хлев и тянул ее за веревку. Но животное не желало подчиняться. Маленький Эриксон, которому было тогда девять лет, начал смеяться над отцом. Тот сказал: «Давай попробуй сам, раз ты такой умный». И мальчик решил не тащить корову за веревку вперед, а потянуть ее за хвост назад. Животное, сопротивляясь, рванулось в обратном направлении и оказалось в хлеву.

– Какая связь между Эриксоном и Циклопом?

– Тот, кто оставил эти слова на коробке, хотел, чтобы Дарий обязательно прочел записку, которую тот при других обстоятельствах, возможно, и не стал бы читать. Если бы на коробке написали «Прочтите обязательно», он мог бы заподозрить что-нибудь неладное.

– Черт подери, Исидор! Перестаньте демонстрировать свою образованность и помогите мне!

Он улыбается, медлит, потом небрежно бросает:

– Ну что ж, на основании той скудной информации, которую вы сообщили, могу сделать вывод, что история этой странной смерти началась задолго до рождения людей, сыгравших в ней главную роль.

– Что это значит? Хватит говорить загадками!

Исидор выдерживает паузу и отвечает:

– Я считаю, что самый главный вопрос, который вы должны себе задать, чтобы успешно завершить расследование, – это «Почему люди начали смеяться? ».

321 255 лет до нашей эры

Восточная Африка, место, где позднее будет Кения

Два племени гоминидов издалека заметили друг друга. Обычно небольшие стада кочующих людей избегали встреч. Но на этот раз, быть может из-за хорошей погоды, они решили вступить в борьбу и попытаться завладеть самками соседей.

Они сошлись в жестокой схватке, каждый старался бить как можно сильнее и быстрее, используя палки и обточенные камни, чтобы нанести максимальный ущерб противнику.

Во время сражения два вождя заметили друг друга и обменялись вызывающими взглядами. Вожак северного племени был коротышкой с большими ногами. Предводитель южной группы – широкоплечим великаном. С решительным видом они начали приближаться друг к другу.

Это привлекло всеобщее внимание. Толпа окружила вождей, чтобы наблюдать за их борьбой. А те, подбадриваемые криками соплеменников, окидывали друг друга грозными взглядами, рычали и гримасничали. Они пугали друг друга, топали ногами и выкатывали глаза. Все присутствующие чувствовали, что это великое противостояние решит судьбу одного из племен.

Наконец, вожак южного племени с хриплым воплем бросил в лицо сопернику горсть песка и, пока тот тер глаза, опрокинул его на землю. Затем южанин схватил большой камень и высоко его поднял, намереваясь расколоть голову врага, как орех.

Соплеменники за его спиной принялись дружно издавать звуки, означавшие: «Убей! Убей! » А противники начали кричать нечто вроде: «Вставай! Вставай! »

Вожак южного племени прицелился, чтобы с первого удара размозжить голову северянина. На секунду все замолкли. Сама природа, казалось, затаила дыхание.

И именно в этот миг прямо в глаза человеку, поднявшему высоко вверх камень, нагадил пролетавший над ним гриф.

От неожиданности внезапно ослепший южанин выронил камень, который упал ему на ногу. Он издал пронзительный визг, означавший: «Ой, как больно! », и принялся скакать на месте, держась обеими руками за ногу.

Для лежащего на земле человека события происходили, словно в замедленной съемке. У него в голове как будто что-то щелкнуло. Страх исчез. Появилось какое-то щекочущее тепло в горле. Оно поднялось ко рту, затем поползло вниз к животу. Диафрагму свело судорогой, и с губ сорвался звук, напоминающий икоту.

Все это длилось доли секунды, но, как только физиологический процесс начался, остановить его уже ничто не могло. Вожаком северян овладело нечто вроде шумного приступа отрыжки.

Он смеялся.

Вскоре, словно заразившись от предводителя, все остальные члены племени северян принялись икать, выражая облегчение и удивление при виде столь неожиданной развязки, свалившейся прямо с неба. Представители южан, поколебавшись, тоже поддались освободительным спазмам.

Такое случалось не в первый раз, но прежде смех был явлением индивидуальным или, максимум, внутрисемейным. А сейчас несколько десятков человек хором, одновременно, хохотали над одним и тем же событием.

Вожак южан, вытерев с лица помет грифа, собрался завершить то, что собирался сделать, но, увидев развеселившихся соплеменников, понял, что так поступать не следует. Он выбросил камень, и, следуя всеобщему примеру, тоже принялся смеяться. Убийство? Об этом никто уже и не думал.

В общем настроении что-то изменилось. До такой степени, что бывшие соперники решили объединиться в одно племя.

История о грифе, нагадившем с неба в судьбоносный момент, передавалась из поколения в поколение. Ее дополняли, иллюстрировали мимикой, жестами, обогащали деталями. И каждый раз слушатели смеялись так, словно видели эту удивительную сцену наяву.

Так родилась первая шутка, так люди впервые открыли способность вместе смеяться над одним и тем же событием.

Гораздо позже историки установили, что именно в ту эпоху человечество перешло на новую ступень развития.

Великая Книга Истории Смеха.

Источник GLH

Вороны дерутся над трупом маленькой мышки, чьи внутренности еще дымятся.

Лукреция возвращается на кладбище Монмартра и, пройдя мимо надгробия певицы Далиды, находит могилу Дария.

«Лучше бы тут лежали вы».

Он мог бы еще поставить тут зеркало вместо своей фотографии.

«Посмотрите-ка на себя: придет и ваш черед отправиться на съедение червям». Я уверена, ему бы это понравилось.

Она задумчиво стоит перед могилой комика.

Дарий, я продолжу расследование.

Я найду твоего убийцу.

Что посоветовал мне Исидор? Отправиться к началу времен. Найти самую древнюю шутку. Узнать, что впервые рассмешило наших предков.

Новый порыв ветра яростно треплет кроны деревьев.

Не знаю, зачем мне эта информация, и даже не представляю, где ее искать. Разве есть свидетельские показания? Кто это видел? Кто слышал? Кто мог об этом рассказать? Никто. Естественно, никто.

Тучи мчатся по небу, словно спешат открыть ей какой-то секрет.

А что впервые рассмешило меня саму?

Лукреция вспоминает раннее детство.

Свое рождение.

На кладбище.

Уже смешно.

Она достает пачку сигарет, но ветер задувает пламя зажигалки. Она прячет крохотный огонек в ладонях. Наконец ей удается закурить, и она глубоко затягивается, прикрыв глаза.

Родители оставили ее в корзине на чьей-то могиле. Могильщики нашли ее и отнесли в больницу.

Начать там, где все заканчивается, – разве не отличная шутка судьбы?

Затем ее отправили в приют для юных католичек «Нотр-Дам-де-ля-Совгард».

Навязывание религиозной морали вызвало у нее и ее однокашниц то самое «противодействие» Эриксона, о котором упоминал Исидор. Им говорили: «Никакого секса», «Никаких наслаждений», «Никаких радостей». И чем настойчивей их толкали к фальшивой добродетели, тем сильнее девочки стремились к греху.

Сама окружающая обстановка наводила на мысли о пороке. Приют для девочек «Нотр-Дам-де-ля-Совгард» казался Лукреции очень похожим на замок Синей Бороды: каменные стены, запах плесени, сырые подвалы, скрипучие дубовые двери и узкие темные коридоры.

В пятнадцать лет под предлогом медицинского осмотра (ей поставили диагноз «замедленное развитие») ее ощупал мужчина, пришедший в детский дом «с инспекцией». Это был родной брат матери настоятельницы, священник, руководивший католическим приютом для мальчиков. Позже Лукреция узнала, что он оставил сан и стал президентом межрегиональных конкурсов красоты.

Нашел себе занятие по вкусу.

После этого «инцидента» она почувствовала глубокое отвращение, во-первых, к мужчинам и, во-вторых, к собственному телу. В сознании подростка одно было неразрывно связано с другим. Мужчины жаждали ее тела и стремились воспользоваться им.

Поскольку она не любила мужчин, ее, естественно, заинтересовали женщины.

Поскольку она не любила свое тело, у нее, естественно, образовалась склонность к мазохизму.

Через год у нее появилась удивительная любовница. Мари-Анж Жиакометти. Высокая тонкая брюнетка с темными волосами до пояса и пьянящим ароматом кожи. На ее лице всегда сияла широкая улыбка, смеялась она громко и искренне.

Как только Лукреция увидела эту девушку, она потеряла голову от любви.

Интересное выражение «потерять голову от любви». Почему не «найти»? Наверное, потому, что любовь ведет к безумию, к потерям. Сильная любовь – это любовь, в которой теряешь себя.

Образ бывшей любовницы все отчетливей встает перед мысленным взором Лукреции. Мари-Анж смеялась и шутила надо всем и никогда не унывала. Мари-Анж с глазами, черными, как два колодца… Мари-Анж с незабываемым ароматом кожи…

После печального эпизода с братом настоятельницы Лукреция начала истязать себя. Тело стало причиной ее страданий, его следовало наказать. Она втыкала себе в кожу булавки и резала себя ножом, чтобы почувствовать боль, которую могла контролировать.

Однажды Мари-Анж увидела, как Лукреция прокалывает себе кожу иглой циркуля. Она нежно сказала ей: «Я могу помочь тебе», отвела Лукрецию в комнату, закрыла дверь на ключ и раздела ее. Связала и стала ласкать, лизать, целовать, а под конец до крови укусила в шею.

Лукреция почувствовала, что становится другой, и это ей понравилось.

Две девушки начали часто уединяться. Чем больше Лукреция отдавалась во власть порочных игр Мари-Анж, тем больше доверяла ей. И себе. Она больше не истязала себя. Она сделала себе пирсинг: на языке и соске. У нее появилось наконец чувство, что она сама решает, страдать ей или нет. Она выбрала себе палача, выбрала пытки, и никто, кроме ее любовницы, отныне не смел причинять ей боль.

Постепенно Лукреция становилась сильнее, и физически, и духовно. Она начала делать успехи в учебе. Приступы депрессии и тревоги исчезли. Она похудела и увлеклась спортом. Она захотела сделать свое тело мускулистым, рельефным, совершенным.

Готовым служить, играть, страдать.

У них появился ритуал: Мари-Анж запирала дверь, зажигала свечи, включала музыку, чтобы заглушить стоны. Обычно это была «Лакримоза» из «Реквиема» Моцарта.

Вслед за укусами появились плетка и хлыст. Постепенно игры усложнялись, и каждый раз, переходя на новый уровень, Лукреция испытывала некую гордость. Ей казалось, что она вступила в борьбу с драконом и, несмотря на раны, вышла из схватки победительницей: она преодолела страх, доверилась палачу, нарушила законы морали и бросила вызов всем, кто мог бы ее увидеть.

Наконец кто-то полюбил ее тело. Она знала, что, несмотря на роль жертвы, на самом деле доминировала в их паре она, определяя и силу агрессии Мари-Анж, и глубину их страсти. Афоризм «Покорись, чтобы покорить» выражал всю суть их отношений.

А потом случилось это.

Вторая шутка судьбы.

Небо темнеет, вдалеке поблескивают молнии. Грохочет гром, но дождя еще нет.

Лукреция глубоко вдыхает теплый воздух, затем медленно выдыхает. И опускает ресницы.

Суббота, десять часов вечера.

Как обычно, они встретились в комнате Мари-Анж. И как обычно, разделись.

На этот раз любовница привязала ее к кровати. Она лежала на спине, совершенно голая, с повязкой на глазах и кляпом во рту.

Ласки, поцелуи, укусы, удары плеткой.

Лукреция испытывала запретное наслаждение каждым нервом, каждым сантиметром тела. Кляп и «Лакримоза» Моцарта заглушали ее стоны.

И вдруг поцелуи прекратились.

Лукреция ждала, с тревогой и нетерпением. Она ощутила странный свежий ветерок, пробежавший по ее животу. Она подумала, что Мари-Анж забыла запереть дверь.

Но тут же услышала шорохи, скрип.

И свистящее «Тихо! ».

Когда Мари-Анж неожиданно сдернула повязку с ее глаз, она все поняла.

Вокруг нее, с фотоаппаратами и мобильными телефонами, стояли шестьдесят девочек, то есть все, кто жил на их этаже.

В тот момент, когда Лукреция осознала, в каком чудовищно унизительном положении она оказалась, Мари-Анж произнесла ужасающие слова:

– С первым апреля!

И нарисовала фломастером между грудей Лукреции рыбку[7]. Ей казалось, что смех Мари-Анж – самое страшное, что она когда-либо слышала.

Любовь всей ее жизни не только предала ее, она еще и выставила ее на посмешище ради первоапрельской шутки.

Проклятое первое апреля.

Затем Мари-Анж передала фломастер тем, кто тоже хотел нарисовать первоапрельскую рыбку на теле жертвы. Целый косяк рыбок украсил тело Лукреции.

И они смеялись, смеялись хорошей шутке.

Проклятое первое апреля.

Когда девочки ушли, Мари-Анж развязала Лукрецию и погладила по голове.

– Ты ведь поняла, что это просто шутка?

Лукреция молча одевалась. Мари-Анж добавила:

– Хорошо, что ты нормально к этому отнеслась. Я боялась, что ты обидишься, ведь многие люди лишены чувства юмора. Главное в шутке – сюрприз. С первым апреля тебя, Лукреция.

Она ласково ущипнула подругу за щеку и поцеловала в нос.

В небе вспыхивает целый сноп молний.

В памяти Лукреции запечатлелась каждая секунда того незабываемого первоапрельского вечера.

Глотая слезы, она вернулась к себе. Взяв банные принадлежности, отправилась в душ. Там она до крови терла кожу махровой мочалкой, чтобы уничтожить проклятых рыбок, покрывавших ее грудь, живот, руки и ноги. Но чернила не смылись полностью. Лукреции пришлось смириться и предоставить остальную работу времени. Лишь спустя недели ее тело вновь стало чистым.

Завернувшись в маленькое полотенце, с горящей кожей и истерзанной душой, Лукреция пришла в свою комнату, бросилась на кровать и позволила горю излиться потоком обильных слез, которые она больше не пыталась сдерживать.

Она включила маленький радиоприемник, стоявший у изголовья, чтобы никто не услышал ее рыданий. Сквозь треск послышался голос, на который она сначала не обратила никакого внимания. Она, не отрываясь, смотрела на свою белую, как у всех рыжеволосых людей, кожу, на которой резко выделялись воспаленные участки с нарисованными рыбками. И Лукреция решилась.

Она достала бритву и поднесла к запястью, на котором тоже была рыбка. В голове эхом повторялись слова: «С первым апреля! ». «Это просто шутка». Она прекрасно помнит холодное прикосновение лезвия. Уже появилась первая капля крови.

– Подожди, не делай этого!

Лукреция вздрогнула и застыла.

– Не делай этого, – повторил голос. – Это бессмысленно. Здесь рыбы нет.

Эскимос переходит на другое место. Снова сверлит лед и закидывает в воду леску с крючком и наживкой. Он ждет, усевшись перед лункой, но голос раздается снова:

– Здесь рыбы тоже нет.

Эскимос оглядывается. Он никак не может понять, кто с ним разговаривает. Потом он опять переходит на новое место и опять сверлит лунку. Закидывает леску и ждет. И тут снова раздается голос, на этот раз очень сердитый:

– Сколько тебе повторять, здесь рыбы нет!

Эскимос встает, грозит небу кулаком и кричит:

– Кто это? Бог?

Голос отвечает:

– Нет, это директор катка.

Из приемника раздался хохот.

Лукреция поневоле усмехнулась сквозь слезы. Веселый живительный ручеек растопил ее душу, скованную льдом решимости совершить самоубийство.

Трудно одновременно смеяться и лишать себя жизни. Ее мышцы расслабились, рука сама отложила бритву и прибавила звук. Лукреция улеглась на кровать, свернувшись калачиком. Она вся оказалась во власти голоса, лившегося из приемника. С каждой новой улыбкой он дарил ей и новое мгновение жизни. Слезы высохли, и она заснула. У нее появился друг, пусть она и знала его лишь по голосу. Друг, с которым судьба свела ее в нужное время в нужном месте и который произнес слова, сохранившие ей жизнь.

Этим человеком, которого послало само Провидение, был Дарий Возняк, лежащий сейчас под мраморной плитой. Он тогда еще не был так знаменит и только начинал путь к вершинам славы.

Не знакомый с Лукрецией, ни о чем не подозревающий комик заставил ее смеяться и спас от смерти.

В последующие годы она все время стремилась узнать о нем больше. При каждой возможности ходила на его выступления. Видя его на сцене, дыша с ним одним воздухом, купаясь в волнах смеха, который он вызывал у зала, она испытывала то же, ни с чем не сравнимое чувство легкости и блаженства, некогда остановившее ее во время попытки перерезать вены. Оставаясь чужим человеком, Дарий стал для нее источником силы, членом семьи, которую одинокая Лукреция сама себе придумала.

– Я в долгу перед тобой, Дарий, – шепчет она могильному камню и снова видит надпись: «Лучше бы тут лежали вы».

– Лучше бы тут лежала я.

Лукреция покидает кладбище.

Проклятые первоапрельские рыбки.

Она идет по Монмартру, поднимается по улице Сен-Венсан, которую любит за сохранившееся тут тихое сельское очарование давно ушедших времен. Ставни кирпичных домов стучат под порывами влажного ветра. У подножия собора Сакре-Кёр она усаживается на ступени длинной каменной лестницы и смотрит на расстилающуюся перед ней панораму столицы. Город предстает перед ней в дымном сиянии, мерцает белыми и красными огоньками фар.

Мгновенная вспышка в небе, далекий гром, и вдруг самая темная из туч начинает изливаться дождем. Люди вокруг – в основном это туристы – разбегаются в поисках убежища.

Лукреция, дрожа, втягивает голову в плечи, с трудом прикуривает и закрывает глаза. Темнеет. Промокшая, дрожащая, едва освещенная мягким светом фонаря, она остается на ступеньках Сакре-Кёр в одиночестве.

Жильбер приходит в больницу навестить соседа-японца, попавшего в ужасную автокатастрофу. Сосед лежит в палате, весь опутанный резиновыми трубками, закованный в гипс, и напоминает мумию. Он не может двигаться, из-под бинтов видны только его закрытые глаза. Жильбер молча стоит у постели и смотрит на соседа. Неожиданно тот широко открывает глаза, кричит: «Сакаро аота наками аниоба! » – и умирает.

В день похорон Жильбер подходит к вдове и матери покойного.

– Мои соболезнования…

Он обнимает обеих и говорит:

– За несколько мгновений до смерти он произнес: «Сакаро аота наками аниоба! » Что означают эти слова?

Мать падает в обморок, а вдова в ярости смотрит на Жильбера.

Жильбер настаивает:

– Так что же он сказал?

Вдова переводит:

– Ты стоишь на кислородной трубке, идиот!

Отрывок из скетча Дария Возняка «И последние станут первыми»

Появляется оранжевый краешек солнца. Оно поднимается над горизонтом и превращается в безупречный круг желтого цвета. Лукреция не спала всю ночь, сидела на улице под дождем, размышляла и курила до тех пор, пока не задремала.

Она кашляет.

Пора бросать курить, а то стану похожей на Тенардье или пожарного из «Олимпии». На стариков с морщинистой кожей и почерневшим сердцем.

Она давит каблуком окурок.

Уже девять утра, и она отправляется в городской морг. Там пахнет формалином и разлагающимся жиром.

Лукреция устремляется в лабиринт коридоров.

Сюда привозят как никому не известные, так и самые знаменитые трупы.

Ее принимает судмедэксперт, красивый, стройный, улыбающийся мужчина в белом халате. На кармане вышито его имя: доктор П. Бовен.

– Увы, мадемуазель. Если вы не родственница покойного, я не могу сообщить вам никакой информации.

Почему люди всегда мешают тем, кто хочет идти вперед?

Она перебирает варианты отмычек – и протягивает доктору пятьдесят евро.

– Подкуп должностного лица? Это уголовное преступление!

Лукреция раздумывает, стоит ли доставать еще деньги. Она вспоминает перечень побудительных стимулов, составленный ею во время последнего расследования.

Первое: боль. Второе: страх. Третье: материальная заинтересованность. Четвертое: половое влечение.

Она приходит к выводу, что четвертый пункт может стать хорошей мотивировкой для особи мужского пола.

Небрежно, делая вид, что ей жарко, она расстегивает две пуговицы на черной шелковой китайской блузе с вышитым красным драконом, пронзенным мечом. И открывает ложбинку груди, не стесненной бюстгальтером.

– Буквально пара вопросов.

Судмедэксперт смотрит на ее грудь. Колеблется. Пожимает плечами и открывает набитый папками шкаф.

– Что именно вы хотите узнать о Дарии Возняке?

– От чего он умер?

– От остановки сердца.

Лукреция включает диктофон, но на всякий случай достает еще и блокнот и начинает записывать.

– Любая смерть происходит в результате остановки сердца. Даже смерть от укуса змеи или повешения. Я сформулирую вопрос иначе: что вызвало остановку сердца?

– Думаю, переутомление. После выступления он был совершенно обессилен. Никто не отдает себе отчет в том, что артист, который два часа подряд смешит публику, тратит чрезвычайно много энергии. Это огромное нервное напряжение.

– Что означают буквы «B. Q. T. »?

– Вот это.

Судмедэксперт показывает инструменты из нержавеющей стали.

– Basic Quality Tools. Хирургические ножи, которые я покупаю по десять штук со скидкой. По-английски надо произносить БиКуТи. Как бигуди.

Ложный след. Надо держать его в напряжении, иначе он ускользнет при первой же возможности. Томный взгляд номер двадцать четыре бис, едва заметная улыбка номер восемнадцать, и вот ты уже спекся.

— А возможно ли, что Дарий умер… от смеха? – спрашивает Лукреция.

Врач смотрит на нее с удивлением.

– Нет, от смеха умереть нельзя. Смех лечит. Смех приносит только пользу. Существует даже смехотерапия: люди специально смеются, чтобы укрепить иммунную систему и лучше спать.

– От чего же мог умереть Дарий в запертой комнате, учитывая, что перед самой кончиной он расхохотался?

Доктор Бовен аккуратно закрывает папку и ставит на место.

– У него, видимо, были проблемы со здоровьем. То, что он рассмеялся перед смертью, не более чем совпадение. С тем же успехом он мог играть на пианино или кататься на велосипеде. И это не означало бы, что его убило пианино или велосипед. Должен же был он чем-то заниматься в тот момент, когда ему отказало сердце. Вот и все.

Врач берет емкость с формалином, в котором плавает человеческое сердце.

– Спросите его родных, они подтвердят, что у него и раньше случались сердечные припадки. Я в этом уверен.

45 000 лет до нашей эры

Восточная Африка, место, где теперь находится Эфиопия

Шел проливной дождь.

Племя людей, которых впоследствии назовут кроманьонцами, нашло пещеру и решило в ней поселиться. Но тех, кто вошел в пещеру первыми, сожрали обитавшие там свирепые львы. Остальные заколебались.

Небо пришло им на помощь, ударив молнией в ближайшее дерево. Один из кроманьонцев тут же вооружился пылающей веткой. Благодаря огню, им удалось, потеряв всего лишь двоих соплеменников, прогнать семью львов, оказавших упорное сопротивление.

Заняв пещеру, люди немедленно притащили кучу сухих листьев и сучьев, чтобы поддерживать спасительное пламя. Все уселись вокруг костра, радуясь его теплу и свету. В этот момент у входа в пещеру появилась еще одна группа гуманоидов. Вновь прибывшие очень напоминали кроманьонцев, хотя некоторые различия у представителей двух племен все же имелись.

Гости, по сравнению с хозяевами пещеры, казались невысокими и коренастыми, их низкие и узкие лбы отличались очень выпуклыми надбровными дугами. От холода их защищала более тщательно сшитая одежда из звериных шкур. Кроманьонцы не знали, что позднее непрошеных визитеров окрестят неандертальцами.

Дождь усиливался, кроманьонцы и неандертальцы молча разглядывали друг друга. И те, и другие слишком устали, чтобы затевать драку. «Природа-мать и так жестока к нам, не стоит осложнять ситуацию проявлениями агрессии среди собратьев», – думало большинство из них. И вновь прибывшим разрешили занять место у огня.

Они сбились в группы по семьям. Чтобы создать домашнюю атмосферу, они чесались и искали друг у друга блох. Когда молнии освещали пещеру изнутри, матери прижимали к себе малышей, чтобы успокоить их.

Более любопытный, чем остальные, кроманьонец приблизился к чужому племени и прорычал нечто, означавшее:

– Погодка сегодня не очень, не правда ли?

На что один из неандертальцев ответил рычанием, которое можно перевести так:

– Что вы говорите?

Начался диалог.

– Не могли бы вы повторить? Я вас не понимаю!

Кроманьонец начал строить гримасы и качать головой.

– Я по-прежнему не понимаю, что вы говорите, и считаю, что нам будет трудно понять друг друга, поскольку наши языки не похожи друг на друга.

К беседующим подошел второй кроманьонец и спросил:

– О чем это он толкует?

– Не знаю, я пытаюсь ему объяснить, что наше общение может быть затруднено. Мы явно изъясняемся на разных наречиях.

В конце концов раздраженный неандерталец встал, взял обугленный кусок дерева и начал рисовать на стене пещеры молнию в виде символического зигзага.

На что кроманьонец, рассмотрев изображение, тоже схватил уголек и нарисовал рядом с зигзагом фигурку человека с открытым в знак удивления ртом.

Он хотел сказать: «Ничего не понимаю».

Довольный, поскольку обмен картинками показался ему более плодотворным, чем рычание, неандерталец изобразил над зигзагом круг. Большую круглую тучу, из которой исходит молния.

«Уж не имеет ли он в виду фрукт с черенком? » – подумал кроманьонец. Он показал на свой рот, желая сказать: «Вы нарисовали еду, вы голодны, не так ли? »

Поскольку его собеседник пребывал в недоумении, кроманьонец начертил большую фигурку человека, открывшего рот в намерении съесть плод.

Появление каждого нового изображения вызывало комментарии и восхищение соплеменников.

Взбешенный отсутствием понимания, неандерталец вышел из пещеры и вытянутым вверх пальцем показал на темную тучу.

В эту минуту на небе зигзагом сверкнула молния и ударила в мокрый, превратившийся в громоотвод палец. Бездыханный неандерталец рухнул на землю.

Это было так неожиданно, что племя неандертальцев застыло от удивления.

А кроманьонец подумал: «Так он говорил не о фруктах, а о молнии!.. »

Осознание ошибки произвело на него странный эффект. Он почувствовал щекотку где-то в животе и расхохотался.

Его поведение оказалось заразительным.

Кроманьонцы начали смеяться, а неандертальцы, потрясенные потерей самого общительного соплеменника, решили не есть его и даже не оставлять валяться на земле, а зарыть в глубине пещеры.

Так, благодаря юмору, человечество сделало очень важный шаг в развитии. Отныне неандертальцы стали хоронить умерших, а кроманьонцы начали рисовать на стенах пещер. Рисунки часто изображали круг с выходящим из него зигзагом и находившегося под ним, а не рядом, человечка с открытым ртом.

И каждый раз, когда кроманьонец рисовал круглую тучу, молнию и фигурку с открытым ртом, все племя начинало смеяться. Кроманьонцы придумали графическую шутку. И облачко, которое потом появилось в комиксах.

Считается, что хомо сапиенс именно в то время преобразился в хомо сапиенс сапиенс, то есть в современного человека.

А неандертальцы, так и не открывшие в себе чувство юмора, вымерли.

Великая Книга Истории Смеха.

Источник GLH

Кажется, что широкоплечий человек с покатым лбом и квадратным подбородком не способен издавать членораздельные звуки. Лишь розовый костюм говорит о том, что перед вами не горилла, а человек.

Лукреция показывает журналистское удостоверение, охранник в розовой униформе звонит начальнику, который звонит своему начальнику, и лишь тогда ей разрешают проникнуть в парк, находящийся в частном владении.

Чем дальше едет Лукреция на своем мотоцикле, тем больше восхищается роскошью поместья. Дарий Возняк возвел рядом с Версалем уменьшенную копию королевского дворца, посыпал аллеи гравием, разбил сады во французском стиле, установил фонтаны и статуи.

Посреди двора, заставленного дорогими машинами, возвышается статуя комика, приветствующего публику. На шестах колышутся розовые флаги с изображением глаза с сердечком внутри. Как только Лукреция останавливает мотоцикл, к ней с зонтиком подбегает лакей в ливрее старинного покроя.

Мать Дария, Анна Магдалена Возняк, – несколько расплывшаяся дама семидесяти восьми лет, в черном платье с декольте и рукавами, обшитыми черным кружевом. Ее шею охватывает ожерелье из крупного жемчуга. Толстый слой косметики скрывает морщины. Седые волосы, выкрашенные в розовый цвет и уложенные в сложную прическу, придают ей несколько старомодный вид.

– Сердечные приступы у Дария? Ничего подобного, мадемуазель! Дарий славился железным здоровьем. Он занимался спортом, причем экстремальным. И это давалось ему легко. У него было сильное, тренированное сердце, как и у всех в нашей семье, кстати. Один из моих родственников – чемпион по марафонскому бегу. А дедушка Дария по отцовской линии был олимпийским чемпионом по плаванию.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒