Соколов-Микитов Ив 10 страница

На первых порах лесной робинзон чувствовал себя неважно. Разумеется, он не решался стрелять из своего почти игрушечного ружья: маленькая пулька могла бы только обозлить зверя. Долго он стоял недвижимо, обдумывая опасное положение. Олег хорошо знал неписаный звериный закон, по которому ни один зверь без основательной причины не решается первым наброситься на человека. Выждав время, он решил хорошенько осмотреться. Предположения его оправдались. Под большим деревом, на котором было гнездо орлана, он увидел остатки медвежьей трапезы. На моховой кочке валялись перья объеденной птицы. Здесь, на кочке, медведица угощала своих медвежат выпавшим из гнезда орленком, и, видимо, собака подскочила не вовремя, помешав медведям спокойно закончить завтрак.

Чтобы отогнать назойливого гостя, медведица злобно кинулась за собакой, но негаданно нарвалась на человека, вид которого приводит в трепет зверя.

- Разумеется, я немножко струсил и уже приготовился влезть на дерево, - отвечая на шутки, откровенно рассказывал нам о необычной встрече лесной робинзон. - Впрочем, я хорошо знал, что зверь очень редко бросается на человека, а если бы ему пришлось меня съесть, он, наверное, околел бы от несварения желудка...

На этот раз мы отправляемся с Олегом вдвоем.

Цель нашего путешествия - наблюдение за бобрами, перезимовавшими на реке Верхней Чуне. Нам нужно узнать, благополучно ли перенесли долгую лапландскую зиму прибывшие из далеких мест хвостатые переселенцы, хорошо ли обеспечены кормом поселившиеся на берегах Чуны семьи бобров.

- Самое интересное для нас, - говорил, собираясь в дорогу, Олег, установить точно, был ли весною у бобров гон. В привычных условиях эти животные гоняются ранней весной. Как подействовала на сроки любви затяжная зима? Можно ли ожидать осенью потомства, появление которого должно разрешить поставленную заповедником трудную задачу?..

Выломав прочные палки, мы осторожно брели по камням, оголившимся из-под снега.

В лесу еще лежал снег.

Мы то взбирались на обнаженные скалы, то проваливались в снег по пояс.

Пробираясь по местам бобрового гона, мы углубились в лес. Зимою здесь была поставлена ловушка на росомаху, нередко бродившую возле нашей избушки. Неудержимой прожорливостью, необычайной дерзостью отличается этот отчаянный хищник. Всю зиму бродит он возле кочевок, истребляя все, что Достанется в зубы. Никакие ухищрения и запоры не спасают от дерзкого вора. В поисках пищи смело забирается он в охотничьи избушки, влезает на деревья, где охотники прячут свою добычу, подкапывается и прогрызает закопанные в землю бочки с просоленной рыбой.

Недалеко от ловушки проходил свежий след зверя. Осторожно приближались мы к оставленной в ловушке приваде.

К нашему огорчению, ловушка оказалась пустою. Прикрытая сосновыми ветками, она возвышалась над сугробом. В ее открытой пасти лежала нетронутая приманка.

- Черт побери! - остановившись возле ловушки, сердито говорил Олег. Сколько трудов положили напрасно...

- Бывалый, видать, разбойник.

- Хитрющий, подлец! А все-таки рано или поздно добьемся своего: будет у нас висеть на стене росомашья шкура!..

ВСТРЕЧА СО ЗВЕРЕМ

Пройдя около трех километров по глубокому, проваливавшемуся под ногами снегу, мокрые почти По пояс, добрели мы наконец до берега реки Чуны. До становища бобров было недалеко. С осторожностью мы спустились на пожелтевший вздувшийся лед. В заберегах катилась весенняя вода, похожая на крепкий чай. Местами на поднятом водою льду темнели промоины.

Шагая по колено в воде, мы вышли на взгорбившийся, рассыпавшийся под ногами лед. Поначалу было страшно сделать лишний шаг. Конец заостренной палки уходил в лед, нередко проваливался насквозь.

Следуя за Олегом, я шагал смело, не думая об окружавших нас промоинах и провалах. Идя руслом реки, я любовался лесом, дремучей, полюбившейся мне рекою. Мы брели по льду. Пустынная, дикая окружала нас природа, и казалось, что до нас еще не ступала сюда нога человека. На берегах реки мы видели следы и помет лосей; упавшие, вмерзшие в лед деревья перегораживали нам дорогу.

Ровно год назад этим местом проходил человек, возвращавшийся с истоков реки. Обходя упавшее дерево, он зацепил лыжей - и на него выкатился скрывавшийся на берегу зверь. Нападение было так неожиданно, что, не успев сбросить лыжи, человек упал в снег.

Медведь навалился, стал мять ему ноги. Лежа под медведем, человек успел снять с плеча ружье и в упор навел его в голову зверя. Старый патрон дал осечку. Услыхав щелканье курка, медведь отскочил в сторону. Раненый человек привстал на снегу и выстрелил в него дробью. Громко рявкнув, пачкая кровью снег, медведь быстро укатил в лес.

Человек - это был один из сотрудников заповедника - хорошо знал повадки зверей. Желая узнать причину необычайного поведения зверя, позабыв о своей ране и зарядив ружье, он стал внимательно осматривать местность. Под берегом в незамерзавшей глубокой полынье торчала нога лося. Хорошенько осмотрев находку, человек убедился, что напавший на него медведь убил этого лося. Спрятав добычу под лед, зверь, видимо, ее караулил. Приблизившегося к полынье человека он заподозрил в покушении на свое добро. Защищая добычу, медведь нарушил неписаные лесные законы - первый напал на человека.

Известно, что в пустынных и глухих лесах далекого Севера медведи встают из берлог еще по снегу. Зимний вынужденный пост заставляет топтыгина просыпаться в апреле и отправляться в лес за добычей. Ранней весною голодные медведи раскапывают под сугробами муравьиные кучи, охотятся на лосей нагоном. Выследив стадо лосей, медведь-лосятник старается отбить одного лося, потом долго гоняет его по глубокому снегу. Крепкий весенний наст хорошо выдерживает тяжесть медведя. Проваливающегося в снегу лося медведь преследует, пока тот остановится от изнеможения, и тогда легко расправляется с выбившейся из сил добычей.

Летом Олегу удалось убить бродившего в Чуне разбойника-медведя. Встреча со зверем произошла в тех самых местах, где мы охотились на глухарей. Зачуяв человека, зверь смело вышел навстречу. На сей раз Олег был вооружен надежным карабином. Став на колено, он хорошо выцелил зверя. Смертельно раненный зверь все же пробежал несколько шагов. Охотник долго не решался подойти вплотную к огромной туше медведя, по которой в густой шерсти кишмя ползали муравьи. По-видимому, этих муравьев медведь набрался, раскапывая муравьиные кучи.

БОБРОВЫЙ ГОН

Мы идем по льду, любуясь девственной природой, с трудом выбираемся на берег, истоптанный копытами лосей. Здесь, в завороте реки, в заросшей корявым кустарником старице-глущице, обитал бобр. Мы осматриваем деревья осины и березы, - поваленные трудолюбивым дровосеком. Некоторые из поваленных деревьев имеют значительную толщину. Стоявшие у самого берега березы старательно свалены макушками в воду. Кажется, их валили опытные в своем деле лесорубы. Осины, поваленные в стороне от берега, были старательно разделаны на короткие отрезки.

- Хорошенько присмотритесь, - говорит, осматривая место, мой спутник. - Как разумно у них делается! Вот дерево: чем ближе к комлю, кряжи разделены короче. Так делают бобры, чтобы легче было таскать кряжи в реку.

Мы внимательно исследуем погрызы. Удивительно работают у этих зверей зубы! Кажется, острейшим инструментом, направленным опытной рукою, срезаны лежащие на земле деревья. Знающие люди утверждают, что, догрызшись до сердцевины, бобры оставляют на корню подгрызенные ими деревья, а ветер доканчивает дело.

Глядя на поваленные деревья, трудно поверить, что все это сделал зверь. Необычайное трудолюбие бобров объясняется необходимостью заготовлять на зиму запасы свежего корма. Как большинство грызунов, бобры питаются исключительно растительной пищей. Летом бобры кормятся ветками лозняка и березы, травой и осокой. В зимнее время довольствуются запасами заготовленного корма.

Живого бобра на свободе очень трудно увидеть. Веками преследуемые человеком, оставшиеся в живых бобры стали очень осторожны. Тем более интересно, что там, где налажена охрана, бобры становятся доверчивее, нередко ручными.

Обнаруженное место было покинуто бобром. По следам и полазам видно было, что хозяин посещает избранный участок. Об этом свидетельствовала нора зверя. Подземный ход в жилище был скрыт водою. В наружное отверстие я свободно просунул голову. Слабый зеленоватый свет проходил снизу. В глубине норы было устроено логово, устланное мягкой травою. " Неплохая квартирка для одинокого холостяка", - подумал я, рассматривая помещение бобра.

Стоя над берегом, Олег внимательно разглядывал вылаз бобра. Мы вместе наклонились над отпечатками круглых следов. Следы выходили из воды, цепочкою тянулись вдоль ледяной кромки и пропадали. Быть может, именно здесь гонялись выходившие из воды звери.

Любуясь ходом весны, мы жили на реке Чуне как отшельники и робинзоны. С каждым днем вступала в права весна. Чернее и шире делалась полынья. Со свистом пролетела над нею, присаживаясь, нарядная парочка гоголей, уже приготовившихся гнездиться. Каждое утро любовались мы плавающими в полынье лебедями. Чирикали на проталинах пуночки, свистела, шустро бегая по краю полыньи, северная птичка оляпка, по-весеннему наигрывали на своих флейтах щуры.

Опасаясь половодья, мы складывались в обратный путь.

Мы вышли из устья в полночь. Призрачным светом зачинавшихся белых ночей наполнена озерная долина. Похрустывая снегом, мы брели по льду - два человека, терявшихся в торжественной тишине северной прозрачной ночи. Немного морозило, пристывший, хрустевший под ногами снег облегчал ходьбу.

Мы прошли почти половину пути, когда впереди, отделившись от берега, показался какой-то пробегавший через озеро зверь.

Зверь бежал по льду, не останавливаясь. В сумраке ночи он казался катившимся по льду сказочным колобком.

" Наверное, это росомаха! " - вглядываясь в зверя и остановившись, подумали мы.

До пробегавшего зверя было далеко - он не замечал нас, - и я приготовился стрелять. На большом расстоянии трудно попасть в быстро катящуюся точку.

Не присаживаясь на колено, я с руки выпустил первую пулю, и нам показалось, что зверь прибавил ходу. Переменив патрон в тройнике, я старательно стал целиться.

Второй выстрел оказался удачным. Точно остановленный невидимою рукою, быстро катившийся колобок остался на месте.

Радуясь удачному выстрелу, мы побежали к лежавшему на льду убитому зверю, надеясь увидеть росомаху.

Призрачный свет белой ночи нас обманул. Вместо росомахи перед нами лежала на льду подстреленная пулею лисица.

С некоторой досадою и разочарованием смотрели мы на убитого хищника, возвращавшегося с ночной охоты.

Конечно, любому охотнику было бы приятнее убить редкого зверя росомаху.

Кладя добычу в мешок, все же мы очень радовались, вспоминая удачный выстрел, всегда делающий охотника счастливым.

ЧУНСКИЕ ЗАПИСИ

Сегодня, выйдя за порог избушки, я услыхал пение глухаря. Наши собаки крепко спали, никто не мешал глухарю продолжать его страстную весеннюю песню.

Осторожно шагая по снегу, я стал приближаться. Глухарь пел недалеко. Не будь собак, с лаем бросавшихся на каждый шум крыльев, глухари пели бы над самой крышей.

У высокого, покрытого шапкою снежного пня я остановился. Глухарь точил надо мною. За его щелканьем я слышал пение других состязавшихся на току птиц.

Мне редко доводилось быть на таком " домашнем" току. Окруженный лесом, я слышал каждое движение сидевшей надо мною птицы.

Ночью в лесу было светло. Я хорошо видел колыхавшуюся под глухарем ветку, бородатую голову с раскрытым клювом. В призрачном свете северной полярной ночи чудесным казался окружавший меня северный лес.

Я всю ночь простоял под деревьями, прислушиваясь к лесным таинственным звукам. В лесу под деревьями беззвучно летали весенние мотыльки. Как бы для того, чтобы усилить таинственность ночи, голосом лешего близко хохотала белая куропатка.

Восходит над горами солнце. Сперва заянтарели снежные горы тундры. Над ними повисли лиловые облака. Небо на востоке зеленое. На снежной вершине горы загорелось пламя - яркая точка. Мы остановились посреди озера. Кругом - лед, темные лесные островки. Быстро изменяется окраска гор. По ним как бы стекает лиловая краска. На горе ярче и ярче загорается пламя... И вдруг брызнуло, прорвалось: солнце взошло!

От наших ног легли на розовый снег длинные тени. Тени протянулись почти на километр. Я взглянул на лицо спутника: его нос, очки, борода были как бы из янтаря. Я поднял руку - и рука стала янтарной.

Весною здесь мы проходили на лыжах. С нами был охотник Артамон. Этот человек видит, как птица, и слышит, как самый чуткий зверь. У камня он остановился.

Загадочно улыбнувшись, показывал он рукою на снежные горы:

- Видишь?

Мы долго вглядывались в сверкающую снежную белизну окружавших нас гор:

- Нет, Артамон, ничего не видим.

Охотник потрепал меня рукой по плечу, добродушно заметил:

- Немного подождем, тогда, может, увидишь.

Мы развели у большого камня огонь, вскипятили в походном чайнике чай.

Держа в руке свою кружку, продолжал посмеиваться Артамон:

- Не видишь?

- Нет, не видим.

- Ну, подождем еще немного, - может, тогда увидишь.

Когда мы допили весь чай и опять подвязали к ногам лыжи, Артамон показал нам на грядку неподвижных камней, как бы возвышавшихся из-под снега. До этих камней было не менее километра. Точно такие грядки камней встречались в горах повсюду.

- Посмотри теперь хорошенько: это не камни, это лежат олени в снегу.

Лежавшие под снегом камни впрямь оказались большим стадом диких оленей. Завидев приближавшихся людей, олени поднялись. Мы долго наблюдали, как, уходя от нас, пыля снежной пылью, катились под гору робкие звери.

Я хожу по лесу, разговариваю с каждой птичкой, каждая ветка мне здесь своя. Вот я останавливаюсь, внимательно слушаю... Тут прошел зверь. Мохнатая гусеница, похожая на крохотного медвежонка, упрямо ползет по весеннему снегу. Весеннюю звонкую трель пустил, усевшись на сухое дерево, пестрый дятел - лесной барабанщик.

На пригорке проснулись муравьи в своей куче. Я ковырнул кучу палкой. Как быстро забегали, засуетились хлопотливые муравьи!..

Вот под развесистой еловою лапой пробежала куропатка в своем весеннем брачном наряде. Брови у птиц - чистая киноварь. Лето придет - эти птицы наденут свои летние кафтаны.

Подлетела кукша - с ветки на ветку - уселась над самой головой. Близко вижу коричневую ее грудку, разглядывающий меня глаз.

- Кто ты, кто ты?

- Свой, кукша, свой.

- Зачем пришел?

- Хочу посмотреть, кукша, твой дремучий лес.

- Посмотреть? Посмотреть?

- Посмотреть пришел, кукша.

В полынье два лебедя - точно два корабля белопарусных тихо плывут. Вот один повернулся, вытянув шею:

- Человек идет!

Ударили лебеди о воду могучими крыльями.

- Не бойтесь меня, не улетайте, прекрасные лебеди! Я вас не трону!

У НОВОЙ ЗЕМЛИ

ПУТЬ КОРАБЛЯ

Чем дальше мы подвигаемся к северу - синее и синее в море вода. Теперь вода имеет глубокий зеленовато-синий цвет. Точно такой цвет воды я видел когда-то у знойных берегов Африки, в Атлантическом океане. По словам гидрологов, это теплая ветвь Гольфстрима - Нордкапское течение, омывающее лапландский берег. Здесь, несмотря на приближение к северу, температура воды повышается с каждым часом.

Мы идем к южному берегу Новой Земли, где должны взять двух промышленников для зимовки на Земле Франца-Иосифа. Путь этот (мы давно уже отклонились от обычного пути кораблей, идущих из Архангельска в Европу, и море перед нами пустынно) хорошо известен нашему бывалому капитану, исходившему вдоль и поперек суровое Баренцево море, первыми исследователями которого были вольные новгородцы, ходившие в море на крепких смоленых ладьях, ставившие меты-кресты на каменных берегах Новой Земли, тогда еще неведомой европейцам.

В губе Белушьей мы остановились в полумиле от берега. Сквозь сетку дождя видны плоские, точно подрезанные сверху горы. Белые пласты снега вкраплены в них, как серебряные сверкающие латы. Налево - скалистый остров, заселенный птичьим базаром. Его отвесные берега, как белой известкой, залиты птичьим пометом. Над темной водой то и дело проносятся стайки нырков и скрываются за откосом туманного берега, на вершине которого маячит поселковое кладбище - редкие покосившиеся кресты. Дикие гуси низко пролетают над аспидно-черными волнами.

С несколькими спутниками я съехал на берег. Мы оставили шлюпку на берегу у амбара, крыша которого была сплошь обложена тушками убитых птиц, предназначенными для корма собакам, а на стенах, мездрою наружу, были распялены блестевшие жиром шкуры тюленей. На берегу, подле строившегося сарая, работали плотники. Они сидели в рубахах верхом на бревнах и, поблескивая топорами, рубили углы. От них знакомо и приятно пахло смолою и дымком махорки.

Несколько больших, казенного типа, скучноватых домов высилось на голом взгорке. Поселок был похож на железнодорожную станцию. По нерастаявшему грязному сугробу мы поднялись на взгорок. Здесь все напоминало весну, наш поздний апрель. По пригорку зеленела коротенькая травка, бродил бородатый белый козел.

Мы выбрались на берег, вооруженные с ног до головы, с винтовками, в тяжелых кожаных шубах. А все здесь обозначало обычную и давно обжитую жизнь. В окошке деревянного дома, мимо которого мы проходили, белела кружевная занавеска, за нею житейски блестели шишечки двуспальной кровати. Лицо любопытствующей женщины в белой косынке показалось в окне на минуту и скрылось. Другая женщина, накинув на голову теплый платок, с ведерком в руках перебежала с крыльца на крыльцо.

На улице нас кольцом окружили собаки. Они виляли хвостами и, по-видимому, ни малейшего желания не имели признавать в нас чужих. (Вообще ездовые собаки, воспитывающиеся в обстановке, где нет необходимости охранять дом и хозяйское имущество, в отличие от наших собак не годятся в караульщики. Чужого они встречают как своего и каждого человека готовы почитать своим хозяином. )

Следуя за спутниками, я пришел к домам промышленников. На вытоптанном собаками и людьми берегу по колено в воде бродили два маленьких ненчонка. В своих меховых костюмах с растопыренными глухими рукавами они удивительно были похожи на пингвинов. Их мать, похожая на двенадцатилетнюю девочку, одетая в мех, с ребенком на руках сидела под амбаром на камне.

Возле нее лежала собака, копошились слепые повизгивавшие и сосавшие щенята. Ребенок тянулся с рук матери к щенятам, махал ручонками и смеялся.

Нам она улыбнулась, поправила черные, блестевшие на открытой голове, стриженные в скобку волосы. На ее смуглом личике чернели раскосые глазки. Ее муж, такой же маленький и простоволосый, с коричневой, высовывавшейся из малицы головой, выказывая плотные зубы, радостно улыбался и беседовал по-ненецки с промышленником Журавлевым, идущим с нами на Землю Франца-Иосифа, много лет зимовавшим на Новой Земле. От приятелей по весеннему воздуху немного попахивало сорокаградусной. Из дома они вышли, чтобы поупражняться в стрельбе из винтовки, которой хвастал Журавлев. Они по очереди стреляли в брошенную на воду чурку, и падавшие пули вспенивали воду. Охотнику-ненцу стрельба доставляла большое удовольствие (к своему " орудию производства" - оружию - и умению с ним обращаться промышленники относятся с таким же уважением, как крестьянин к плугу). Он был серьезен, хлопал по плечу Журавлева, метко попадавшего в колыхавшуюся на волнах чурку, заменявшую голову тюленя, и одобрительно говорил:

- Холосо, холосо!..

Чтобы осмотреть внутренность жилища, я зашел в избу, где жил с семьею пригласивший нас промышленник-ненец. Это была просторная, довольно чистая изба, разделенная на две части. У порога стояло ведро, наполненное птичьими яйцами, лежали окровавленные тушки птиц. У стены на полу сидела маленькая женщина, а в углу под нарами, завалившись навзничь и откинув голову, мертвецки спал молодой охотник. Во второй, чистой комнате, куда направились гости, домашне блестел самовар, а на бревенчатых, еще не потемневших стенах висели разноцветные плакаты. Пол в обеих комнатах, стены и подоконники были до блеска пропитаны звериным салом.

Я спустился к берегу и пошел вдоль узкой, покрытой галькой косы к видневшемуся вдали кладбищу.

На берегу, испытывая новые винтовки, стреляли в мишень промышленники-зверобои. Они присаживались на колени и патрон за патроном выпускали в валявшуюся на берегу бочку.

Я полюбовался на стрелков и пошел на остров, где виднелся сложенный из камней старый гурий*, высились кладбищенские кресты. Остров был открыт с моря. Сорванные ветром белые клочья пены, подпрыгивая, как мячики, катились над покрытой камнями землею. На кладбище я впервые увидел полярные цветы - желтые маки и круглые подушечки лиловых камнеломок.

_______________

* Г у р и я м и поморы называют сложенные на особо приметных и возвышенных берегах груды камней, служащие опознавательными знаками для мореплавателей.

Холмы над могилами были сложены из камней. Здесь глубоких могил не роют, а гроб обкладывают сверху тяжелыми камнями. Из одной могилы торчал угол деревянного ящика, грубо сколоченного гвоздями, по-видимому детский гробик. Высокие деревянные кресты были источены ветром и морозной пылью, которую в зимние ночи несет над снегами новоземельский бешеный сток. Две пегие пуночки, тряся хвостиками, юрко бегали между могил. Обойдя остров, набрав на память цветов, нежно пахнущих весною, я воротился к поселку, где наши, закончив дела, уже усаживались в шлюпки.

Мы остановились в губе Белушьей, чтобы взять промышленников для зимовки на Земле Франца-Иосифа. Один из них, с, удивительным спокойствием согласившийся ехать на далекую землю, уже грузил в шлюпку свои пожитки и собак. Другой (это был тот самый ненец, который стрелял с Журавлевым в чурашку), сгоряча сам назвавшийся в поездку, стоял возле шлюпки.

С ним рядом стояла жена его, нянчившая на руках грудного ребенка. Маленькой рукой она вытирала быстро катившиеся по ее коричневому личику слезы. Два похожих на пингвина ненчонка жались к ногам ее.

- Твои дети? - спросил я конфузливо улыбнувшегося ненца.

- Мои, мои, - ответил он быстро.

- Что же ты не едешь?

- Зена не пускаит. Зена хоцет ехать...

- Нельзя с бабой ехать.

- Поцему нельзя с бабой?

- Начальник не велит.

- А ты нацальник?

- Нет, я не начальник. Начальник другой.

- Нельзя, нельзя с бабой, - уныло соглашался ненец, - беда будет, стрелять друг друга будут...

- Проспишься, друг, радоваться будешь, - успокаивал его, отталкивая шлюпку и вскакивая на весла, веселый матрос. - Это ты сгоряча захотел. Женку бросать нельзя.

Шлюпка, царапая килем, отходила от берега. На корме без шапки (ветер отдувал его светлые волосы) сидел Сергей Журавлев с новоземельскими подарками в руках.

Я в последний раз посмотрел на неприветливый берег, на остававшихся на нем людей. По лицу маленькой женщины текли радостные слезы.

НОВОЗЕМЕЛЬСКИЕ ГОСТИ

Пятый день в море. Вчера стояли в Белушьей губе. Бурые новоземельские горы-берега - в снеговых, белых латах. Над ними - северное небо, плоские облака.

Такого неба и облаков я не видывал нигде. С суровостью каменных берегов созвучны лица промышленников, их белейшие, как снег в горах, зубы, их серые, как береговой камень-валун, глаза.

Первую новость с новоземельского берега принес Сергей Журавлев: на Маточкином Шаре на днях родила женщина двойню. Сергей смеется - лицо обветренное, как камень.

- Живы?

- Живехоньки! - отвечает Сергей, смеясь.

В кают-компанию он приходит слегка хмельной, высокий, с теплым шарфом на шее. Зубы белые, крепкие. Здесь о нем, о его храбрости ходят легенды. В нем странная смесь решимости с бахвальством, выносливости с неврастенией. Вчера он вошел хмельной, сияющий.

- Будет туман, Сергей?

- Нет, тумана не будет, - с непоколебимой уверенностью объявил Сергей.

А сегодня и дождь и туман - долго стоим недвижимо.

Вечером последний раз мы остановились у Кармакульского становища. Здесь, по предварительному сговору, нас ожидал второй новоземельский промышленник, идущий с нами на Землю Франца-Иосифа.

Туман, ветер и дождь были такие, что на палубу не хотелось показывать носа.

Шлюпка, отойдя от трапа, скрылась в серой пелене дождя и тумана. Сквозь сетку дождя смутно виднелся берег.

Поздней ночью приехали с берега гости. В темноте они поднялись по трапу. С гостями были две женщины и ребенок. Одна из них, скинув мокрую шубку, оказалась в летнем, без рукавов, легоньком платье. Она уже вторую зиму безвыездно жила на Новой Земле, и приход первого корабля был для нее событием. Собравшись в гости на ледокол, она оделась, как женщины в городе одеваются перед театром. На ее миловидное, покрытое каплями воды лицо и на зазябшие голые руки нельзя было смотреть без улыбки. Мы посадили гостей за ярко освещенный стол в кают-компании " Седова", поставили угощение пирожные и конфеты.

- Скучно было зимовать? - спросил кто-то.

- Сначала было скучно, теперь привыкла, - бойко ответила гостья. Теперь уезжать отсюда не хочется...

- Ну, это вряд ли.

- Ей-богу, не хочется.

Женщина очень скоро освоилась и отогрелась. Она пила чай и рассказывала о скудных радостях новоземельской жизни. Ее спутница, жена отправлявшегося с нами промышленника Кузнецова, держа на руках ребенка, молчаливо сидела в углу и, ослепленная ярким светом, исподлобья смотрела на окружавших ее людей.

Сам Кузнецов, вместе с Журавлевым, устраивал на палубе собак. Они пришли мокрые, возбужденные, пахнущие ворванью и псиной. Весь багаж Кузнецова состоял из одноствольного дробного ружья, мешочка с патронами, меховой малицы и нескольких собак, приехавших с ним в шлюпке. Со своими собаками промышленник не хотел расставаться. В кают-компании, наполненной людьми, ярко освещенной электричеством, он казался суровым и молчаливым.

Присев к столу рядом с женою, он взял на руки маленького сына, родившегося и росшего на Новой Земле.

Новоземельский гражданин настойчиво тянулся к конфетам, которые высыпал перед ним на стол хлопотавший и успевавший заботиться обо всех буфетчик Иван Васильич. Маленькому новоземельцу понравились конфеты с белым медведем, нарисованным на обертке.

- Видать, что промышленник растет.

- Как звать-то?

- Владимир.

- Ну, Владимир, дожидайся - отец через год вернется, гостинцев привезет...

Меня удивили необычайная простота и легкость, с которыми промышленник собрался в далекое и длительное путешествие. Казалось, что человек отправляется на неделю навестить соседнее становище. Ни малейшего следа беспокойства, волнения не было заметно на лице его.

- На это у нас смотрят просто, - объяснил мне капитан, - здесь люди привыкли не считаться с большими расстояниями, а лишнюю зимовку считают ни во что. Бывает, что зимою люди приходят пешком из становища в становище. Верст двести через бурю и снег темною ночью отмахает запросто человек только для того, чтобы запастись табаком или поделиться последними новостями. И никто не смотрит на такой поход как на подвиг...

Мы простились с последними обитателями Новой Земли, и, подняв якорь, " Седов" взял курс - теперь уже к далекой Земле Франца-Иосифа.

В ОТКРЫТОМ МОРЕ

Покачивало еще вблизи берегов, а чем дальше уходили мы в море, ветер и зыбь прибывали. Многие не показывались из кают. Туго пришлось доктору, каюта которого находилась в кормовой части. Борясь с морской болезнью, доктор добровольно наложил на себя самый строжайший пост и, вместе с матрацем и подушкой, переселился под трубу на верхнюю палубу - под ветер и дождь. В кожаной шубе, бледный, как с погоста мертвец, он представлял собою весьма печальное зрелище.

Уже волны нет-нет перекатывали через палубу, доставляя удовольствие кинооператору, спешившему вовремя заготовить кадры " страшного шторма". Тяжелее всего доставалось несчастным лошадям, стоявшим на палубе без всякой защиты от непогоды. Широко расставив скользившие по железной палубе копыта, переваливаясь и дрожа, засекаемые брызгами, они стояли понуро, не дотрагиваясь до сена.

Собаки приспособились скоро. С удивительной ловкостью они удирали и прятались от накатывавших на палубу волн, разливавшихся шумным и пенистым потоком. Некоторые из них, не обращая внимания на катившиеся потоки ледяной воды, успешно занялись охотой за окороками, вывешенными для проветривания на вантах. С мостика можно было наблюдать, как с ловкостью цирковых акробатов они с разбегу подпрыгивают на трюме и, уцепившись зубами за мясо, остаются висеть с дрыгающими на воздухе ногами.

Невесело пришлось нам, обитателям твиндека, где были расположены наши каюты. То и дело мы были вынуждены принимать проливавшиеся с потолка холодные души. Не помогали ни подвешенные к потолку ведра, ни другие экстренные меры. Вода гуляла по палубе, заливала столы, вещи, глубокими лужами скоплялась на постланных одеялах. К довершению несчастий и неудобств, вызванных качкой, в переднем трюме опрокинулась и разлилась пудовая бутыль с формалином, и зловонная жидкость, наполняя удушливым запахом каюты, расплывалась по всему твиндеку.

Чем дальше мы уходили в море, злее свирепствовала на корабле морская болезнь. Тяжелые неприятности качки спокойно выдерживали моряки, не желавшие даже почтить погоду за большой шторм, да некоторые из участников экспедиции, чувствовавшие себя прекрасно. Счастливцы с двойным аппетитом садились за опустевший стол, вокруг которого с прежней заботливостью хлопотал неутомимый Иван Васильич, кажется, и не замечавший никакой качки. Вскоре наиболее крепившиеся из подверженных болезни принуждены были сдать... Вот, не справившись с трескою, любовно предложенной рукою Ивана Васильича, и заливаясь медленной бледностью под здоровым загаром, поднялся и побежал к выходу Ушаков, и обедающим было слышно, как, к удовольствию дежуривших собак, он приостановился на самом пороге. Вот, неожиданно отказавшись от супа и положив ложку, поглаживая великолепную бороду, вышел из кают-компании и прислонился к поручням сам начальник экспедиции впрочем, лишь для того, чтобы получше полюбоваться видом бушующего моря...

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒