Франк Рюзе 3 страница

— Ну ясное дело... Слушай, на своей последней рекламной фотографии я стою в каком-то безразмерном мешке и на высоких шпильках; ты ведь никогда в таком виде не выйдешь на улицу... Или выйдешь? Ну разве что если это войдет в моду, ведь так?

Быстрая прокрутка, чтение.

С потолка свисают перья на ниточках, новая занавеска в душевой кабине сверкает блестками, и, что самое трогательное, Софи приклеила ко дну ванны специальные наклейки против скольжения так, что они образовали мои инициалы. Все это — в маленькой трехкомнатной квартирке, куда мы с ней въехали месяц назад «для совместного проживания». Софи входит в ванную, где я принимаю душ.

— Скажи, ты моешься потому, что чувствуешь себя грязной?

— То есть?

— Ну... после того, как мы занимались любовью.

— Да нет же!

— Ты уверена, что это не потому, что ты брезгуешь мной?

— Конечно, нет, иди ложись, я скоро приду.

— Скоро — это со скоростью света?

Быстрая прокрутка, чтение.

Софи бросила курить. Теперь она пытается и меня отвадить от курения, рисуя крошечные сердечки и цветочки на моих сигаретах и старательно их нумеруя. Я имею право выкуривать только те, что помечены этими рисунками, а она каждый день разукрашивает на одну меньше. Сегодня меня ждут на журнальном столике девять сигарет рядом с ее посланием, написанным розовым фломастером:

«Ты — то, что все хотят видеть и что вижу я; ты — то, чем я мечтаю стать, то, в чем мне так нужно было нуждаться».

Проверяю, нет ли чего на моем автоответчике, слушаю диск Стины Норденштам, которую Софи прозвала Стиной Пшапшупшу, и листаю Figaro Madame, где я сфотографирована вместе с Инес. Однажды на дефиле Versace она мне сказала, что цветы — это половые органы растений и когда ей преподносят букеты, то у нее всегда возникает впечатление, будто ей подарили связку членов.

Включаю Mac, просматриваю американские сайты, посвященные анорексии; там есть свод правил идеального анорексика (типа «Правило № 3: мне безразлично, счастлива ли я, главное, что я стройна») или еще список убедительных причин для голодания, последняя мне нравится больше всех: «Потому что я могу». Выключаю Mac, и очень кстати, — как раз приходит с покупками Софи, и я кидаюсь к ней, чтобы испробовать один фокус, про который вычитала уж не помню где, то ли в Biba, то ли в Marie Claire: нужно засосать губами клитор, потом выпустить, и снова, и опять. Софи после оргазма дышит так прерывисто, что почти пугает меня. «Все в порядке? » — спрашиваю я. Она лежит, уткнувшись лицом мне в шею, и по движению ее губ я угадываю «да». Мы не двигаемся еще несколько минут. Потом Софи чмокает меня в ухо, привстает и вдруг озабоченно хмурится.

— Что такое? — интересуюсь я, гладя ее по щеке. — Ну, что случилось?

Она целует меня и снова отстраняется.

— Что такое, что такое... Ты бледна как смерть.

— Мерси за комплимент.

— Нет, ей-богу, это очень странно.

Встаю с постели, подхожу к зеркалу. И верно: у меня даже губы побелели.

— Прямо как будто белилами намазали.

— Вот видишь!

— А что, даже клево! Да здравствует гипогликемия[17]!

— А вот у меня другая болезнь, — объявляет Софи, шаря между подушками, — называется гипопультокемия! Ну где же этот чертов пульт?

Наконец она его находит и включает телек; я торопливо ложусь в кровать, чувствуя, что у меня упало давление. Жду привычного обморока, но вместо него возникает странная щемящая боль в груди слева.

— Что с тобой? — спрашивает Софи. — Это случайно не та болезнь, которую лечат поцелуями?

И вдруг меня осеняет:

— Черт... Кажется, это сердечный приступ...

Софи одним прыжком перелетает через всю комнату и хватает мой мобильник.

— ГДЕ У ТЕБЯ НОМЕР?

Несмотря на давящую тяжесть, сердце бьется все быстрей и быстрей.

— Что?

— НА КАКУЮ БУКВУ ИСКАТЬ?

— На «к», наверное, — «кардиология».

— ДА НЕТ ТАМ НИЧЕГО! ЧЕЕЕЕРТ, ЧТО ДЕЛАТЬ, СКАЖИ МНЕ, КУДА ЗВОНИТЬ — В СПРАВОЧНУЮ ЧТО ЛИ?

Протягиваю руку. Меня всю трясет.

— Постой... Дай-ка... Мне кажется, я пометила номер сердечком. Глянь в конце.

— В конце чего? — спрашивает Софи, начиная всхлипывать.

— В конце алфавита, балда! Дай сюда!

Медленная прокрутка.

Двое санитаров ставят носилки возле кровати. У того, что пониже, басовитый голос, который время от времени срывается в дискант, и это звучит почти забавно. Они перекладывают меня на носилки, я описываю им жгучую боль в левом плече и руке, слышу, как Софи где-то сзади натягивает пальто, закрываю глаза и плыву под убаюкивающее звяканье вешалок в стенном шкафу.

Быстрая прокрутка, чтение.

Время идет к полудню. Жозеф и Дом сидят у меня в палате, увлеченно дискутируя на тему «Ослабляет ли курево либидо? ». Входит врач, чтобы обсудить со мной вопрос о сердечных стимуляторах, и Жозеф, пользуясь перерывом в дискуссии, спрашивает меня, почему в моем портмоне лежат два сертификата подлинности фирмы Prada (от нечего делать он вывалил его содержимое на тумбочку), а потом добавляет, что парижские больницы давно бы уж могли выдать мне сертификат «постоянного клиента», позволяющий набирать очки за каждое пребывание и получать подарки. Закончив рассказ о последнем поколении стимуляторов (спасибо, утешил: аппарат вроде бы миниатюрный и почти не будет заметен), врач выходит в коридор, и Дом спрашивает, видела ли я в начале прошлой недели ту сцену из «Секса в большом городе», где героиня заявляет, что «сперма — это гадость! ». На тумбочке трезвонит мобильник, это Франсуаза, моя агентша. Она сообщает, что адвокат какого-то американского врача связался с ней, чтобы узнать, не соглашусь ли я часом продать ему энное количество своих яйцеклеток, и, не давая мне вставить слово, обрушивается на манекенщиц из Восточной Европы, которые согласны сдать сколько угодно яйцеклеток в любой банк за любые деньги, так что цены очень скоро упадут до нуля, и завершает свою короткую, но бурную речь громовой цифрой 150 000 евро. Слушая ее, я разглядываю задравшийся край простыни над моими ступнями, которые поворачиваю то влево, то вправо, прежде чем озвучить лаконичный отказ (стараясь, правда, чтобы он прозвучал как можно мягче):

— Нет.

Громкие проклятия в трубке.

— Послушай меня (треск в трубке)... Ты слышишь или нет?

— Угу.

— Я сейчас назову цифру и хочу, чтоб ты мне ответила: «Ну супер! Конечно, согласна! » Ты поняла, это такая игра, ясно? Так вот, я тебе сделаю подарок — сокращу до минимума свои комиссионные, на это я иду только для тебя, ни для кого другого, уяснила? Предположим, я возьму какие-нибудь несчастные 30%, в итоге ты получаешь — соберись! — 210 000 евро чистыми. — Пауза. — Ты что, не врубаешься? В этом месте ты и должна закричать: «Ну супер! Конечно, согласна! » Черт подери, да прочисть же ты уши, мне надоело повторять по сто раз одно и то же!

— Знаешь, я не то чтобы.... Ну, в общем, не хочу я иметь... Короче, у меня его так и так не будет, но... иметь ребенка и в то же время не иметь... Как тебе сказать...

— Кончааааай! 210 000 евро! Проснись, включи мозги! — И она исступленно лупит по трубке. — Эй, ты там, да очнись же! Господи, этой идиотке прямо в руки плывут 210 000 евро, а она еще выкобенивается...

Выключив мобильник, я делюсь информацией с друзьями. Дом сообщает, что в Соединенных Штатах последний писк моды — оплодотворить свои клетки искусственным путем, а потом ввести их себе же внутривенно, — по словам тех, кто это уже делал, и нескольких специалистов, такая процедура здорово омолаживает организм. Появляется Софи, прямиком с занятий. Я успокаиваю ее насчет моего здоровья и рассказываю историю, услышанную сегодня утром от одного весьма симпатичного санитара: в психиатрическом отделении врач в сопровождении студентов вошел в палату девицы, которая в этот момент мастурбировала. Больная, ничуть не смутившись, спокойно продолжала свое занятие. Последовал такой разговор:

— Ну, как вы сегодня?

— Аааах!..

— Н-да... Боюсь, нам придется уйти, нынче она не слишком расположена к общению.

Медленная прокрутка.

Пока под местной анестезией мне имплантируют стимулятор, хирург объясняет, что литиевую батарейку нужно менять примерно раз в пять лет.

— Такое впечатление, будто меня превратили в часы, — говорю я.

— Ну тогда это часы в прелестной оправе, — галантно отвечает он.

Медсестра зашивает разрез. Теперь у меня под мышкой, между левой грудью и плечом, появился крошечный, толщиной с монету, прямоугольный выступ.

Быстрая прокрутка, чтение.

Я валяюсь вместе с Софи на пляже одного из окраинных островков (их здесь называют «моту») архипелага Бора-Бора. Она рисует узоры у меня на спине кремом для загара и рассказывает о здешних комарах, вроде бы маленьких, но страшно агрессивных; перед отъездом из Парижа один аптекарь сказал ей, что если к месту укуса приблизить зажженную сигарету, то жар разрушит комариные протеины, вызывающие аллергию. Я гашу свою третью разрисованную сигарету в пустой пачке, в этот момент нам машут с лодки какие-то люди, и мне приходится натянуть нижнюю часть своего купальника Eres с волнистыми оборками по краям, облепленного песком. Очищаем манго. Вдоль берега плывет серая акула, и мы бросаем ей кожуру. Слепящий солнечный свет постепенно меркнет, небо становится оранжевым и отражается в море, как в зеркале. Мы натираемся жидкостью от комаров, настоянной на цветах тиареи. Софи признается мне в любви, целует в пупок, но, поскольку я молчу, она, выждав с полминутки, садится на корточки и рассеянно смотрит вдаль, потом с отрешенным видом начинает собирать вещи в ожидании того типа, который должен забрать нас отсюда на своем «Зодиаке». Я натягиваю маечку, купленную в Colette (спереди на ней значится Pure[18], сзади Deceit[19]), потому что мне уже зябко.

Любовь, если подумать, всего лишь рефлекс, я в этом уверена. Что-то вроде рефлекса собаки, пускающей слюну при виде куска мяса. Вы прикиньте: если чувство к другому человеку прямо пропорционально желанию трахаться с ним, это может быть только что-то очень уж примитивное, разве нет? И больше всего раздражает иллюзия возникающей при этом страсти, неодолимая тяга к другому существу, которое дополняет тебя, как будто ум, красота или невинность — это болезни, передающиеся половым путем. Хотя некоторые вещи, например культура, которая отличается от интеллекта так же, как сахарин от сахара (то есть содержит 0% интеллекта), довольно-таки заразны.

И вот мы с Софи на «Зодиаке», в отеле, в ресторане. Я слушаю щебет маленьких девочек за столиком позади нас...

— Вот эти льдинки с лимоном... Э-э нет, я тебе их уже давала... А у Кандис есть CD Crossroads, слыхала?..

Софи чихает.

— Бохоже, что... бежду оргазбом и чиханием... — она сморкается, — много общего.

Какой-то тип за соседним столом объявляет, что не может спать на неглаженых простынях. Девчонка, сидящая напротив, тихим голоском отвечает, что ей очень нравится спать в грязной постели.

Быстрая прокрутка, чтение.

Я говорю себе, что уже пора взрослеть. Выкидываю прочь свою коллекцию «киндер-сюрпризов», оставив только фею, на головку которой Софи наклеила мое крошечное лицо, вырезанное из какой-то фотографии, осматриваю пуфики и решаю, что нужно купить стулья.

Верещит домофон: это Жозеф. Он поднимается, сообщает, что у него болит голова, и мы с ним роемся в аптечке; он ухмыляется при виде пузырька «попперса», который Дамьен когда-то купил, чтобы «расслабить» меня перед тем, как заняться содомией (эта попытка кончилась моим истошным воплем: «Вынь, вынь, вынь! Жжет, жжет, жжет! »). Жозеф говорит, что початый флакон лучше хранить в холодильнике. Потом из чистой вежливости спрашивает, как дела с работой. Отвечаю, что скоро еду в Германию, сниматься для рекламы румян.

— Ты по-немецки-то говоришь?

— Софи научила меня одной фразе — «Ich verstehe nicht», это значит «Ничего не понимаю».

Бли-и-ип! Это Инес, она рассказывает, что была в Тунисе и что страховая компания Europe-Assistance вывезла ее оттуда, так как «представь себе, вывихнула лодыжку в своих чертовых Gucci на высоких каблуках». Потом мы болтаем еще о чем-то, и она загадывает мне загадку, услышанную от Рассела Кроу, — про Лос-Анджелес и йогурт, но ее плохо слышно, а переспрашивать мне неудобно, поскольку я уже изобразила веселый смех.

Мы с Жозефом смотрим на DVD Time Code[20], потом я говорю, что нашла слово «гомосексуальность» в философском словаре и узнала, что, по мнению Фрейда, все мы проходим эту стадию в той или иной форме, прежде чем стать гетеросексуалами, откуда следует, что (цитирую) «гомосексуальность является фиксацией на стадии инфантилизма или же регрессией в эту стадию», конец цитаты.

— Ты как считаешь, я инфантильна? — спрашиваю у Жозефа.

— Я знаю, что кое-кто держит у себя CD с ремиксами Шанталь Гойя (я колочу его диванной подушкой по голове)... Ой, не надо! Я уже забыл, кто это...

Появляется Софи в своем коротеньком топе Eat me whole[21], целует меня, одновременно у Жозефа звенит в часах будильник; он бросается к телеку с криком: «Шабрина» началась! » Софи жарит картошку, а я тем временем проверяю электронную почту и обнаруживаю «мыло» от Людивин, в котором она сообщает, что в настоящий момент: а) страдает непереносимостью электропроводов, б) не способна выйти на улицу без бутылочки с водой. Во время ужина Софи берет меня за левую руку и нежно ее сжимает.

Быстрая прокрутка, чтение.

19 часов. Софи, Жозеф и я в кафе «Ле де Маго»: апельсиновый сок — «Монако»[22] — ананасовый сок. Жозеф рассказывает, что он намекнул С., чей отец работает в картотеке полиции, что ему нравится такая-то девушка, и на следующий день С. притащил ему распечатку на пять страниц с полной информацией о ней. Потом мы вспоминаем одну нашу приятельницу, объевшуюся каротина, чтобы выглядеть загоревшей, и в результате ставшую оранжевой. Затем следуют рассуждения о погоде (я объявляю, что готова выйти замуж за радиатор) и о Людивин, которая задает себе слишком много вопросов. На это Жозеф говорит, что быть уравновешенным — не значит находить ответы на поставленные вопросы, а значит уметь вовремя остановиться и не задавать их себе. Возле церкви Сен-Жермен какой-то шут гороховый врубает магнитофон, и окружающее пространство погружается в звуки new age. Мы еще долго обмениваемся философскими взглядами на жизнь, так что, когда наступает моя очередь, я уже и не знаю, о чем говорить.

— Жизнь похожа на тусовку. Нет, ей-богу... Да погоди ты... Это так и не иначе! Какой у нас выбор... Э-э-э... Жрать наркотики, трепаться либо снимать кого-то и оттягиваться вовсю... Ну что еще... Можно торчать дома, в четырех стенах, можно смотреть, как человек, который тебе нравится, живет с кем-то другим... Короче, выбор огромный.

В заключение своей тирады я изо всех сил пытаюсь выглядеть прикольной девчонкой — а что еще остается?

— В любом случае, раз уж я здесь... По крайней мере, пока наш отец, тот-что-на-небеси, не посадит меня в свою машину где-нибудь в полпервого ночи. Вообще-то он сказал, ровно в полночь, но я ухитрилась выторговать у него еще тридцать минут, и я не собираюсь ждать его у ворот; он посигналит, я сяду — и адью!

Жозеф отъезжает от меня вместе со стулом.

— Ты что, серьезно верующая?

— Да ладно, это так, красивые слова.

— Неправда, — говорит Софи, — перед оргазмом она всегда шепчет: «Боже мой... Боже мой... »

Пауза.

Тема: съешьте меня.

От кого: Ludi < shibi_moon@hotmail. com >

Кому: Priscille < priscille _hemilly@yahoo. fr >

> Вчера я была у одного парня, и там был его дружок, мы наелись грибов[23], потом стали смотреть фильм, и вдруг меня заколдобило на названии ресторана в фильме (он назывался The La Trattoria, и я себе говорила: но ведь здесь два артикля, английский и итальянский, два артикля, английский и итальянский! И меня это мучило невыносимо! ). Ну а потом мы стали купаться втроем в большой ванне, и тут мне почудилось, что плющ на краю ванны хочет меня задушить. Потом я трахалась с ними обоими — я думала, это будет прикольно, а на деле оказалось ну просто никак, они все время только ржали, а мне было ну просто никак, честно! Так что теперь у меня не осталось никаких иллюзий. Одни только предпочтения.

Тема: подругомство?

От кого: Priscille < priscille_hemilly@yahoo. fr >

Кому: Ludi < shibi_moon@hotmail. com >

> Ку-ку! Как дела? Слушай, скажу честно, твое последнее письмо навело меня на «размышления» (< = мне кажется, тут все-таки нужны кавычки). И вот плоды (этих моих размышлений => ): я подумала: ну и ну! Странное дело, мы еще как бы не совсем подруги, но уже и не просто знакомые. И тогда я решила, что это можно назвать именно так — подругомство. Мы все подругомые, понимаешь? И, чтобы отметить это звание, посылаю тебе в аттачменте красивую открыточку: «Тебе, разделяющей мою страсть к обуви! » Надеюсь, она тебе понравится.

Быстрая прокрутка, чтение.

Покупаю себе классные брючки-стрейч, перехожу улицу напротив магазина и вижу у светофора девчонку на скутере, без шлема; у нее курносый носик и длинные белокурые волосы. Она одета в белое, на ногах розовые кроссовки. Скутер срывается с места; какой-то тип спрашивает у меня время.

И вдруг я слышу громкий визг тормозов.

Поднимаю глаза: большой грузовик, выехавший наперерез скутеру, задел его переднее колесо.

Девчонка падает.

Грузовик тормозит, но останавливается не сразу и расплющивает ее голову.

Парень, спросивший время, пялится на меня.

Шофер грузовика выскакивает из кабины и орет как ненормальный.

У меня подгибаются коленки, и я плюхаюсь на тротуар.

=> =>, =>

Вечеринка у парня, который работает в Nova-mag, но чем именно он там занимается — тайна, покрытая мраком. Я невольно оказываюсь рядом с ним, поскольку он стоит возле крекеров, болтая с девицей, которая подробно описывает, как ей делали эпизиотомию[24]:

— Ну вообще-то, на самом деле... конечно, все вышло чисто случайно, просто в соседней палате у женщины возникли какие-то проблемы, и они занялись ею, а меня так и оставили, с разрезанной промежностью и ногами в петлях, на два часа, ты представляешь, на целых два часа! Ну и вот, значит... Лежу-лежу, а потом начинаю осматриваться и вдруг вижу свое отражение в лампе на потолке... Ну это полный отпад! До родов тебе никогда не скажут, что с тобой может такое случиться. Все говорят: «Ты увидишь, это потрясающе! » Но никто не предупредит, что после эпизиотомии каждый раз, когда писаешь, нужно сушить шов феном, чтобы избежать воспаления. Только представь, как приятно, когда, к примеру, входят медсестры, а ты им кричишь, стоя враскоряку: «Э-э, подождите секундочку... » А сама сушишь феном промежность, ну просто туши свет! И никто тебе заранее не расскажет, что если твой младенец не высосал все до конца, то молоко так и будет из тебя литься и ты месяцами будешь ходить липкая, притом круглые сутки, потому что даже когда ты моешься, то от теплой воды молоко само начинает течь, и все по новой. А до чего же страшно, когда после родов встаешь на весы: «Послушайте, доктор, вы уверены, что я нормально разродилась, а? Там у меня внутри случайно не осталось чего... Куска плаценты или еще чего-нибудь? »

Я отпиваю глоток лимонада и возвращаюсь на свой диванчик. Сидящая там девица сообщает мне, что терпеть не может блондинку, которая ведет программу о дефиле на канале Paris-Premi& #233; re, а я ее успокаиваю: эту даму все терпеть не могут. Подхожу к Софи; какой-то тип заливает ей, что заполнил дымом разного происхождения герметичные кубы из плексигласа и в ближайшем будущем собирается завесить всю комнату сотнями галогенных ламп и зеркалами, чтобы стать невидимым в... Софи прерывает его объяснения, доказывая Амбре, что может дотронуться до своего носа кончиком языка («это не очень-то красиво, но я умею, вот, смотри! »). Отсюда разговор постепенно перекидывается сначала на одного нашего приятеля, который объелся «марками»[25] на одном рейв-парти, куда в два часа ночи нагрянула полиция (втягивая воздух сквозь сведенные зубы, он бормотал что-то типа: «Ш-ш-ш-ш... Ввы увверены, что... ш-ш-ш-ш... я должен ссесть вв эту ммашшину и уезжжжать? »), а потом на Хлою, которая проходит курс детоксикации и у которой отказала одна почка.

=> =>, =>

Бред какой-то: вхожу в ванную и вижу, что в унитазе пузырится вода. Звоню куда следует, и мне присылают слесаря. Усатый мужик весело ухмыляется:

— Ну и в чем же проблема?

— Э-э-э... По-моему, у унитаза мания величия, он решил изобразить из себя джакузи.

=> =>, =>

Вчера встретила у себя в агентстве девчонку, которая ждала какие-то документы. Пока мы болтали, она занималась тем, что совала иголку себе под ногти и, когда иголка втыкалась слишком глубоко, дула на палец, как ребенок. Я пыталась держаться невозмутимо, типа все нормально, но она все же, видимо, заметила испуг у меня в глазах и объяснила:

— Это чтобы ощущать себя живой.

Треплюсь по телефону с Людивин, которая рассказывает, что решила внести нотку пикантности в свою жизнь и с этой целью вчера вечером трахнулась с преподавателем математики прямо в классе своего лицея.

— И знаешь... У него член оказался с гулькин нос.

— Да ты что... Ну каких размеров?

— М-м-м... — я слышу в трубке какой-то шорох, — погоди-ка, сейчас возьму линейку. Ну-у-у... примерно-о-о... Да, где-то так. Сантиметров девять, вот.

— Всего?

— Ага, и, когда он вставил, ты даже не представляешь, до чего мне стало страшно, что презерватив останется внутри. Так что через пять минут, нет, даже через две, я сказала ему: все, стоп, хватит. А он стонет... Погоди, я тебе изображу: «Нет... нет... » Черт, не получается похоже, ну, короче, он мне: «Нет-нет, я хочу довести тебя до оргазма». И тут на меня такая ржачка напала... Я прямо не могла остановиться, уж и язык себе кусала, и губы... Хохочу как ненормальная, и все тут.

=> =>, =>

Скромная вечеринка у Людивин. Среди гостей парень, который увлекается вампиризмом (он и сам бледен как смерть), девчонка, которая завалила экзамены на медицинском, но вынесла оттуда информацию о том, что волосы бывают гладкие или вьющиеся в зависимости от формы отверстия, из которого растут (а также о том, что во рту и в анусе одинаковая слизистая оболочка), визажист, который говорит, что Ив Сен-Лоран как-то раз объяснил ему, что мужские пиджаки застегиваются слева направо, поскольку так удобнее доставать бумажник из левого внутреннего кармана, в отличие от женских, которые застегиваются на другую сторону. Людивин восклицает, что это настоящий мачизм, визажист с притворным отчаянием падает с кресла, шепча умирающим голосом: «О Боже, но у женщин ведь есть сумочки! » Певец из одной английской группы, чей клип регулярно шел по MTV в прошлом году, начинает пародировать самого себя и орет на всю комнату: «I want to die», имитируя завывания фанатов; через несколько минут он лезет целоваться с парнем, который рассказывает, что программисты в его фирме говорят «было» вместо «мыло», чтобы различать бумажные письма и электронные; звуковым фоном служит последний альбом Autechre. Людивин обличает «этот коварный Bon March& #233; », где она недавно шла в бакалейную секцию, а угодила сама не зная как в отдел Tara Jarmon и стала примерять летние платья. Затем девицы обсуждают достоинства пюре из ревеня, содержащего меньше каких-то там калорий, чем другие. «Ну что, пошли? » — повторяет Софи каждые две минуты. Ей надо лечь спать пораньше, у нее завтра в восемь утра начинаются уроки. Я слегка раздраженно говорю ей, что хочу остаться; мы немного ругаемся из-за ключей, потому что я забыла свои дома, наконец она уходит, а мы с Людивин забираемся в комнату ее младшей сестренки, и я включаю «волшебный диктант».

— Назовите по буквам zxzznrzmghh.

Мы заливаемся идиотским смехом, нажимая на первые попавшиеся клавиши.

— Zxzznrzmghh пишется через два L. Повторите попытку.

Мы ржем как ненормальные, Людивин щекочет меня, заставляя хохотать еще громче, ее рот оказывается в опасной близости от моего лица, и я поспешно спрашиваю, который час. В ответ она тычет пальцем в часы у меня на запястье, а я говорю, что по ним ничего нельзя узнать, и выхожу из комнаты, чтобы спросить время у одного из парней. Он говорит, но я его не слушаю, просто заявляю, что уже поздно и мне пора, делаю всем ручкой и вызываю лифт. Людивин кричит: «Постой! » — и догоняет меня на площадке; дверь квартиры захлопывается от сквозняка. Людивин протягивает мне сжатый кулак со словами: «У меня для тебя подарок».

Она разжимает руку, в которой ничего нет, и делает вид, будто надевает мне кольцо на палец.

— Это кольцо-невидимка, — говорит Людивин. И с громким смехом добавляет: — Не бойся, Софи его не заметит.

У меня слегка щиплет в горле, я чувствую себя виноватой оттого, что не могу ответить ей, и в то же время не могу притвориться, что снимаю невидимое кольцо, — вместо этого я молча гляжу на палец. Будто на нем и вправду что-то надето. В каком-то смысле так оно и есть.

Подходит лифт, я жму на ручку, но он не останавливается, а едет выше. Я говорю себе: может, это знамение, и тут же вспоминаю, что не верю ни в какие знамения. Хотя сейчас мне вдруг кажется, что я совсем не прочь поверить в это.

— Повторите попытку! — говорит Людивин, подражая голосу «волшебного диктанта».

И вот я чувствую на губах прикосновение чего-то нежного. А потом прикосновение чего-то нежного и влажного, пытающегося разжать мне зубы. И, конечно, как это часто бывает, когда к вам стучат, вы открываете.

По дороге домой (никаких инцидентов, если не считать психа на машине, который затормозил передо мной, чтобы пописать у меня на глазах) я прокрутила назад весь эпизод с ее языком у меня во рту, с ее руками на моих бедрах и поняла, что в голове у меня полная каша.

Медленная прокрутка.

Разрыв в трех картинах.

1) Софи действует мне на нервы. Ведет себя так, будто чувствует себя виноватой. Да, виноватой. В том, что заставляет меня чувствовать себя виноватой. Я вспоминаю день рождения, когда мне исполнилось пятнадцать лет и моя лучшая подруга призналась мне, что спит с моим парнем. В свое оправдание она сказала: «В общем-то люди — это настоящие животные, разве нет? »

2) Софи плачет. Она плачет так бурно, что ее рыдания похожи на смех.

Рекламная пауза.

3) Тема: —

От кого: Sophie < idmiwad[26]@yahoo. fr >

Кому: Priscille < priscille_hemilly@yahoo. fr >

> Я ем помидор. Это все, что я сегодня ела. Да мне и не хотелось. Минуту назад я собралась ополоснуть лицо, но, увидев, что там, куда ты обычно ставила свою косметику, пусто, я выбежала из ванной. Оставляю тебе половинку помидора, как будто ты рядом со мной, как будто ты сейчас подойдешь и съешь ее, а потом скажешь: а они ничего, эти твои биотоматы. Или же: а остатки — сладки. Я зову тебя, и мне чудится, что я слышу в ответ твой голос: «Иду! » Нет, не могу больше! V меня распухла губа: когда я говорила с тобой по телефону минуту назад, я кусала ее, даже не замечая этого. Ненавижу свое тело. Ведь оно тебе уже не нравится, и мне кажется, что оно мне больше не принадлежит... А кому же тогда? Может быть, тебе? У меня горит лицо, но нет сил пойти в ванную и опять столкнуться с исчезновением всех твоих баночек. Прости меня за то, что пишу все это, но, пока я пишу, мне кажется, что я не одна, а с тобой. Я читала твой mail тысячу раз, читала и перечитывала до тех пор, пока слова не утратили всякий смысл и не стали просто мертвыми знаками. Как бы мне хотелось тоже рассказать тебе о прожитом дне — если бы он у меня был, или о вчерашнем — если бы у меня было это самое вчера, но нет, все куда-то сгинуло, ничего не осталось. Я знаю, это почти так же «таинштвенно», как X-Files, но у меня и вправду НЕ БЫЛО ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ. (Таинштвенная музыка. ) Боже, куда подевалась моя жизнь и куда делся последний номер Cosmopolitan? Ведь я уверена, что положила его в ту синюю штуку для журналов. (Только что нашла Cosmo под кроватью. ) Ах нет, это я свою жизнь засунула в синюю штуку для журналов, как же я сразу не догадалась!

=> =>, =>

Семейный ужин на две пары: Жозеф с Дом и я с Людивин. Люди рассказывает, что одна девчонка из ее класса попробовала мастурбировать при помощи своего мобильника с включенным вибратором (который завернула в целлофановый пакет для заморозки овощей), и что ее десятилетний кузен восторгается «гениальной идеей Мерлина Мэнсона, который сделал себе операцию по удалению двух ребер, чтобы можно было сосать у самого себя». Повар готовит блюда прямо у нашего столика, разводя вокруг пар и сырость, отчего у Людивин начинают виться волосы, а потом мы все пытаемся вспомнить имя знаменитого психоаналитика, который покончил с собой, засунув голову в целлофановый пакет. Потом Люди рассказывает о своих приключениях у дерматолога, а Жозеф снова излагает нам свою «пограничную» теорию (вкратце: волосы на лобке ограничивают половой орган; сбрить их — означает уничтожить эту границу, иными словами, сделать все тело продолжением полового органа).

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒