Терри Пратчетт 9 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 23Следующая ⇒

– Что еще за огромные евнухи? – спросил Виктор.

Один из огромных евнухов застенчиво поднял руку.

– Это я, Морри, – сказал он.

– А, привет, Морри.

– Привет, Вик.

– И я, Утес, – сказал второй огромный евнух.

– Привет, Утес.

– Здорово, Вик.

– Все по местам, – приказал Достабль. – Что тебе, Утес?

– Э‑ э, я тут думал, господин Достабль… Какова моя мотивация в этой сцене?

– Чего? Мотивация?

– Да. Э‑ э. Мне это очень нужно, чтобы, э‑ э…

– А как тебе такая мотивация: не сделаешь то, что нужно, – уволю?

– Идет, господин Достабль, – ухмыльнулся Утес.

– Так, – сказал Достабль. – Все готовы… крути!

Злобный Сукин Сын неловко развернулся и, взбрыкнув ногами под непонятным верблюжьим углом, припустил вперед замысловатой рысью.

Ручка крутилась…

Воздух сверкал.

И тут Виктор проснулся. Ему казалось в тот миг, что он медленно выплывает из некоего розового облака или, быть может, из прекрасного сновидения; вытесняемое светом дня, оно покидает твое сознание, оставляя тебе жгучее чувство утраты, когда безотчетно знаешь – как бы ни было прекрасно то, что готовит тебе день грядущий, ничто не может сравниться с безвозвратно утекающим сновидением.

Виктор закрыл и открыл глаза. Образы стали блекнуть, потом исчезли. Все мускулы болели, словно он и в самом деле недавно натрудил их.

– Что случилось? – невнятно спросил он.

Потом опустил глаза.

– Вот это да.

Вместо верблюжьей шеи его глазам предстала едва прикрытая девичья попка. Так, подумал Виктор, мои дела явно идут на поправку.

– Почему, – спросила ледяным тоном Джинджер, – я лежу на верблюде?

– Понятия не имею. А у тебя были другие планы?

Она соскользнула на песок и попыталась поправить свой наряд.

В эту минуту оба заметили, что окружены зрителями.

Здесь был Достабль. Здесь был племянник Достабля. Здесь был рукоятор. Здесь были статисты. Здесь были разнообразные вице‑ президенты и другие чины, вызванные к жизни самим фактом сотворения движущихся картинок. Здесь был Чудо‑ Пес Гаспод.

И у каждого, кроме пса, хихикающего себе втихомолку, был разинут рот.

Рукоятор продолжал машинально крутить ручку. Потом уставился на собственную руку так, словно уличил ее в чем‑ то неприличном, и остановился.

Достабль тем временем успел совладать с собственным трансом.

– Ух ты! – сказал он. – Вот канальство! Ну и дела!

– Магия, – выдохнул Солл. – Чистая магия.

Достабль пихнул рукоятора в бок:

– Все успел снять?

– Снять что?! – в один голос спросили Джинджер и Виктор.

И вот тогда Виктор увидел сидящего на песке Морри. В руке тролля зияла внушительного вида дыра. Утес пытался зашпаклевать ее чем‑ то. Поймав взгляд Виктора, Морри состроил жалостливую гримаску.

– Ты чего? Думаешь, стал Коэном‑ Варваром, да?

– Во‑ во, – сказал Утес. – Как это называется – так называть его, как ты его называл? А если ты и дальше будешь так своей железкой размахивать, мы потребуем надбавку по доллару в день – «на восстановление отколотых частей тела».

Виктор оглядел меч. На лезвии образовались несколько зазубрин, но он, хоть убей, не мог представить себе, откуда они взялись.

– Послушайте, – заговорил он в полном отчаянии. – Я действительно ничего не понимаю. Я никого никак не называл. Рисовать уже начали?

– Я сижу спокойно, вдруг что‑ то происходит, а в следующую секунду я уже лежу, уткнувшись носом в верблюжью шкуру, – раздраженно сказала Джинджер. – Имею я право знать, в чем тут дело?

Но их, по‑ видимому, никто не слушал.

– Ну почему мы не можем найти способ получить звук? – вопрошал Достабль. – Представляете, какой был бы обалденный диалог! Сам я ни слова не понял, но что‑ что, а хороший диалог от плохого я отличить могу.

– Попугаи, – ровным голосом произнес рукоятор. – Обычный зеленый очудноземский попугайчик. Поразительная птица. Объем памяти – как у слона. Наберите несколько десятков штук разного размера – и у вас будет полный голосовой…

Это положило начало обстоятельной технической дискуссии.

Виктор соскользнул со спины верблюда, нырнул под его шею и снизу вверх заглянул в лицо Джинджер.

– Слушай, – со всей возможной убедительностью заговорил он. – Это все та же история! Только в этот раз все было намного мощнее. Как во сне. Рукоятор повернул ручку, и мы точно уснули.

– Да, но что именно мы делали? – спросила она.

– Ты вот что делал, – повернулся Утес к Виктору. – Пригнал верблюда к палатке, спрыгнул с верблюда и давай мечом крутить, как мельница крыльями…

– А еще по камням скакал и смеялся громко, – подсказал Морри.

– Да, и ты сказал Морри: «Вот тебе, Гнусный Мирза‑ Овец! » – продолжал Утес. – После чего врезал ему мечом по руке, продырявил палатку…

– Мечом ты умеешь вертеть, – одобрительно заметил Морри. – Может, это показуха, но машешь лихо.

– Да я вообще не умею… – заикнулся было Виктор.

– А она лежит там, – рассказывал Утес, – вся из себя разреженная. Ну ты ее схватил, а она и говорит…

– Разреженная? – беспомощно спросила Джинджер.

– Разнеженная, – сказал Виктор. – Мне кажется, он имел в виду – разнеженная.

– И говорит: «О, да ведь это…» – Он запнулся. – Какой‑ то Вор… Богатый? … Бог Дамский?

– Бог Датский, – подсказал Морри, растирая руку.

– Да, а потом и говорит: «Тебе грозит большая опасность, потому что мой отец поклялся убить тебя». А Виктор и говорит: «Но теперь, о прекраснейшая роза, я могу открыть тебе, что на самом деле я – Смерть в среде бархан»…

– Что значит «разнеженная»? – подозрительно спросила Джинджер.

– …А потом и говорит: «Аи‑ аи, бежим со мной в кашбу» – или еще куда‑ то, не помню. И как ее… ну, как это называется… то, что люди губами делают?

– Свистнул? – со слабой надеждой спросил Виктор.

– Нет, как‑ то по‑ другому… Звук такой, как пробку из бутылки вытаскивают.

– Поцеловал, – холодно сказала Джинджер.

– Вот‑ вот. Я тебе не судья, но, по‑ моему, целовал ты ее очень крепко. Крайне поцелуйно получилось.

– Я уж думал, сейчас тебе ка‑ ак врежут… – произнес негромкий собачий голос за спиной Виктора.

Он попробовал, не оборачиваясь, пнуть говорившего, но промахнулся.

– И тут, – продолжал Утес, – ты опять запрыгнул на верблюда, поднял ее, а господин Достабль закричал: «Стоп, стоп! Что за ахинея здесь происходит? Кто‑ нибудь мне скажет, какого черта они это устроили? » И тогда ты, Виктор, сказал: «А что случилось? »

– Даже и не припомню, когда я в последний раз видел, чтобы так мечом махали, – сказал Морри.

– О, – отозвался Виктор. – Э‑ э, спасибо.

– И все эти крики – «Ха! » и «Получай, тварь! » Очень профессионально, – добавил тролль.

– Понятно, – кивнул Виктор, поворачиваясь и хватая за руку Джинджер. – Надо поговорить, – быстро прошептал он. – Где потише. За палаткой.

– Если ты думаешь, что я останусь наедине с тобой… – начала она.

– Слушай, сейчас не время разводить…

Тяжелая рука легла Виктору на плечо. Он обернулся и увидел глыбу Детрита, заслонившую весь мир.

– Господин Достабль сказал никому никуда не уходить. Все должны оставаться здесь, пока господин Достабль не скажет.

– Ну и надоел ты мне, – сказал Виктор. Детрит озарил его широкой улыбкой, сверкающей драгоценными камнями[12].

– Господин Достабль сказал, я могу скоро стать вице‑ президентом, – с гордостью сообщил он.

– Над кем? – спросил Виктор.

– Над вице‑ президентами.

Чудо‑ Пес Гаспод издал негромкое гортанное урчание. Верблюд, который до той минуты праздно созерцал небо, заерзал на песке и вдруг быстро ткнул вперед ногой, хватив тролля чуть ниже спины. Детрит взвизгнул. Гаспод обвел окружающий мир удовлетворенно‑ невинным взглядом.

– Пошли, – мрачно сказал Виктор. – У нас есть минутка‑ другая, пока он ищет, чем поколотить верблюда.

Они расположились в тени за палаткой.

– Хочу сразу предупредить, – холодно сказала Джинджер. – Я никогда в жизни не старалась выглядеть разнеженной.

– Может, стоит попытаться? – рассеянно заметил Виктор.

– Что?!

– Извини. Послушай, мы же все это не по своей воле делаем. Я совершенно не умею сражаться мечом. Я всегда им просто размахивал. А у тебя какие ощущения были?

– Знаешь, как бывает, когда кто‑ то что‑ то скажет и ты вдруг соображаешь, что до этой минуты грезила наяву?

– Такое чувство, словно твоя собственная жизнь куда‑ то отступает, а ее место заполняет что‑ то другое.

Они помолчали, обдумывая сказанное.

– Считаешь, это все из‑ за Голывуда? – спросила она.

Виктор кивнул. А затем резко кинулся вбок и приземлился точно на Гаспода, который до этого мгновения внимательно наблюдал за беседующими.

– Тяв, – выдавил Гаспод.

– А теперь слушай, – прошипел Виктор ему в ухо. – Довольно намеков. Выкладывай, что ты такое в нас заметил. Или отдам тебя Детриту на съедение. Посоветую приправить горчицей.

Пес брыкался и сучил лапами.

– Или наденем на тебя намордник, – пообещала Джинджер.

– Я не опасный, – вопил Гаспод, взметая вокруг себя песок.

– По‑ моему, говорящая собака очень опасна, – сказал Виктор.

– Ужас как опасна, – поддержала его Джинджер. – Никогда не знаешь, что она может сказать.

– Вот видите? Видите? – уныло промолвил Гаспод. – Я знал, стоит мне признаться в том, что я умею говорить, обязательно наживу себе неприятностей. Нельзя, нельзя так обращаться с животным.

– Ничего не попишешь, приятель, – отрубил Виктор.

– Ну ладно. Ладно. Только вам же хуже, – буркнул Гаспод.

Виктор ослабил захват. Пес уселся поудобнее и первым делом отряхнулся от песка.

– Все равно до вас ничего не дойдет, – проворчал он. – Собака – поняла бы, а вот вы не поймете. Это связано с опытом существования вида – знаете, что это такое? Можно пояснить на примере поцелуев. Вы знаете, что такое поцелуи, а я не знаю и знать не могу. Поцелуи не наше собачье дело. – Он заметил предостерегающий взгляд Виктора и поспешил перейти к сути. – У вас на лицах постоянно такое выражение, точно вы здесь на своем законном месте. – Он бросил на них испытующий взгляд. – Ну что? Убедились? – воскликнул он. – Я же говорил – не поймете! Это… это все вопрос территориальности. В вас присутствуют все ярко выраженные признаки того, что вы находитесь точно там, где вам следует находиться. Почти все остальные здесь чужаки, а вы – нет. Э‑ э‑ э… Ну как еще втолковать… Когда вы в первый раз оказываетесь на чужой улице, вас обязательно облает какая‑ нибудь местная собака. Дело тут не только в запахе. Мы сразу чувствуем, когда кто‑ то или что‑ то нарушает границы. Некоторым людям становится не по себе, когда они видят, что картина висит криво. Здесь то же самое, только сильнее. И я сейчас точно знаю, что… единственное место, где вы сейчас можете быть, – это здесь.

Он еще раз оглядел собеседников, а потом принялся старательно скрести ухо.

– Вот беда, – сказал он. – Я могу это объяснить только по‑ собачьи, но вы‑ то слушаете по‑ человечьи…

– Мистика какая‑ то, – сказала Джинджер.

– Ты еще что‑ то говорил о моих глазах, – напомнил Виктор.

– Да. Ну, к примеру. Ты видел свои глаза? – Гаспод обернулся к Джинджер. – А ты, девушка?

– Не говори ерунды, – сказал Виктор. – Как мы можем увидеть собственные глаза?

Гаспод развел передние лапы.

– Так посмотрите в глаза друг другу! – посоветовал он.

Они машинально повернулись друг к другу лицом.

Последовала долгая пауза. Пес, воспользовавшись перерывом, шумно облегчился на колышек палатки.

– Вот это да, – произнес наконец Виктор.

– У меня что, такие же? – спросила Джинджер.

– Да. Тебе не больно?

– А тебе?

– Вот так, – сказал Гаспод. – И когда увидите Достабля, приглядитесь к нему. Так же, как глядели друг на друга.

Виктор потер слезящиеся глаза.

– Получается, что Голывуд призвал нас сюда, что‑ то с нами сделал и… и…

– Он заклеймил нас, – с горечью закончила Джинджер. – Поставил на нас свое клеймо. Вот как это называется.

– Вообще‑ то… хм… смотрится довольно привлекательно, – галантно заметил Виктор. – Придает глазам этакую искорку.

На песок упала чья‑ то тень.

– А, вот вы где, – сказал Достабль. Как только они поднялись, он вроде как по‑ дружески обхватил их за плечи. – Вы, молодежь, вечно куда‑ то исчезаете вместе, – лукаво добавил он. – Одобряю. Ценю. Понимаю. Очень романтично. Но сейчас нам надо делать картинку. У меня там много хороших людей ждут вас не дождутся. Пойдемте, обрадуем их.

– Понял, о чем я? – тихо спросил Гаспод. Если точно знаешь, куда смотреть, такое трудно не заметить.

И в том и в другом глазу Достабля, в самой серединке, полыхало по крохотной золотой звездочке.

В самом сердце Клатча, этого громаднейшего темного континента, воздух был тяжел. Вот‑ вот должен был настать сезон дождей.

В тростнике близ медлительной коричневой реки квакали лягушки[13]. На засушливых отмелях дремали крокодилы.

Природа затаила дыхание.

Из голубятни Ажуры Н'Коута, торговца разнообразной живностью, донеслось взволнованное воркованье. Он покинул веранду, где до этого дремал, и отправился посмотреть, что вызвало такой переполох.

Несколько оплешивевших тварей, предназначенных к срочной продаже, что зевали и мирно работали челюстями в огромных загонах позади хижины, встревоженно подняли головы, когда Н'Коут одним прыжком перескочил ступени веранды и сломя голову припустил через двор фермы.

Обогнув загоны для зебр, хозяин налетел на своего помощника М'Бу, который неторопливо вычищал страусиный загон.

– Сколько… – И замолчал, со свистом переводя дыхание.

Двенадцатилетний М'Бу бросил лопату и от души похлопал хозяина по спине.

– Сколько… – предпринял Н'Коут новую попытку.

– Опять переработал, хозяин? – обеспокоенно спросил М'Бу.

– Сколько у нас слонов?

– Я только что убирал там, – сказал М'Бу. – У нас три слона.

– Не ошибаешься?

– Нет, хозяин, – терпеливо ответил М'Бу. – В слонах трудно запутаться.

Ажура опустился в рыжую пыль и стал прутиком выводить какие‑ то цифры.

– У старого Мулуккаи должно быть полдюжины, – бормотал он. – И у Тазикела около двадцати, не меньше, плюс у этих людей в дельте почти всегда есть…

– Кому‑ то нужны слоны, хозяин?

– …Пятнадцать голов, он мне говорил, да плюс еще партия у лесорубов, возможно, по дешевке, итого, скажем, две дюжины…

– Кому‑ то нужно много слонов, хозяин?

– …Говорил, ходит стадо на границах Т'этце, там все легко уладить, и еще в долинах около…

М'Бу прислонился к изгороди и приготовился терпеливо ждать.

– Сотни две. Плюс‑ минус десять голов, – подвел итог Ажура, отбрасывая прутик. – Капля в море.

– Не бывает плюс‑ минус десяти слонов, хозяин, – твердо возразил М'Бу.

Он знал, что при подсчете слонов необходимо соблюдать абсолютную точность. Человек может быть не уверен относительно того, сколько у него жен, но только не тогда, когда речь идет о слонах. Слон либо есть, либо его нет.

– У нашего агента в Клатче заказ на… – Ажура проглотил слюну, – тысячу слонов. На тысячу! И немедленно! Оплата наличными по доставке!

Ажура выпустил из рук клочок бумаги.

– И все в один город, в Анк‑ Морпорк, – сказал он упавшим голосом и вздохнул. – Аи, какая была бы добыча!

М'Бу почесал голову и поглядел на тяжелые облака, что собирались над горой Ф'тванга. Скоро по сухому вельду прокатит грозовая колесница.

Потом он нагнулся и подобрал с земли прутик.

– Что ты делаешь? – спросил Ажура.

– Рисую карту, хозяин, – ответил М'Бу. Ажура покачал головой:

– Не утруждай себя, мальчуган. До Анка – три тысячи миль, согласно моим подсчетам. Зря я размечтался. Слишком много миль, слишком мало слонов.

– Мы бы могли пройти через равнины, хозяин, – возразил М'Бу. – На равнинах много слонов. Пошлем вперед себя гонцов. Мы бы по пути собрали много слонов, это не очень трудно. Все равнины уставлены этими проклятыми тварями.

– Нет! Нам пришлось бы идти вкруговую, по берегу, – сказал торговец, проведя по песку длинную кривую линию. – Потому что здесь, – он постучал по высохшей земле, – джунгли, и здесь тоже джунгли. – Он снова постучал, слегка контузив высунувшегося кузнечика, который легкомысленно принял первое постукивание за начало дождя. – А в джунглях дорог нет.

М'Бу взял прутик и прочертил через джунгли прямую линию.

– Тысяча слонов, хозяин, не больно‑ то думает о дорогах!

Ажура на минуту задумался. Потом взял прутик и нарисовал зубчатую линию около джунглей.

– Но здесь Горы Солнца, – сказал он. – Очень высокие горы. Много глубоких ущелий. И никаких мостов!

М'Бу взял прутик, ткнул им в джунгли и усмехнулся.

– Я знаю одно хорошее место, хозяин. Там только что выкорчевали много леса – первый сорт, хозяин.

– Да? Хорошо, мальчик, но кто будет поднимать его в горы?!

– Знаешь, хозяин, в ту сторону как раз пойдет тысяча больших сильных слонов.

И М'Бу снова осклабился. В его племени было принято затачивать зубы до игольной остроты[14]. Он вернул хозяину прутик.

Челюсть Ажуры медленно опускалась.

– Клянусь Семью Лунами Назрима, – выдохнул он, – у нас что‑ то может получиться. Если мы пойдем так, нам нужно будет пройти всего тысячу триста – тысячу четыреста миль. А может, и меньше. Да. Попробовать стоит.

– Согласен, хозяин.

– Знаешь, мне всегда хотелось сделать в жизни что‑ то значительное. Что‑ то настоящее, – продолжал Ажура. – Что за жизнь – страус здесь, жираф там… Человека помнят не по таким делам. – Он устремил взгляд к пурпурно‑ серому горизонту. – Вот я и думаю: ведь можно попробовать, а?

– Ну конечно, хозяин.

– И прямиком через горы!

– Конечно, хозяин.

Если очень пристально вглядываться, можно было различить, как над пурпурно‑ серым проходит белая кайма.

– Это очень высокие горы, – сказал Ажура, и в голос его закралось сомнение.

– Склон ведет вверх, склон ведет вниз, – философски ответствовал М'Бу.

– И то правда, – согласился Ажура. – То есть в целом дорога получается ровная.

И он снова взглянул на горы.

– Тысяча слонов, – пробормотал он. – Знаешь, мальчуган, когда сооружали гробницу царя Леонида Эфебского, на перевозке камня работали сто слонов. А двести слонов, как рассказывает история, использовались на строительстве знаменитого дворца Рокси.

Вдалеке зарокотал гром.

– Тысяча слонов, – повторил Ажура. – Тысяча слонов. Хотел бы я знать, зачем может понадобиться тысяча слонов?

До самого вечера рассудок Виктора колебался на грани помешательства.

Были скачки, были смертоносные схватки – и постоянная путаница во времени. Эту путаницу Виктор так и не смог объяснить. По‑ видимому, позднее мембрану можно было разрезать и склеить заново так, чтобы события происходили в нужной последовательности.

А некоторые события не должны были происходить вовсе. Художник, к примеру, написал на одной карточке: «В Каролевском Дварце, Часам Пожже». Один час выпал из Времени просто так, за здорово живешь. Разумеется, Виктор понимал, что этот час вовсе не вырезали из его жизни острым ножом. Довольно часто нечто подобное случалось в книгах. Да и на сцене тоже. Как‑ то раз он был на представлении странствующей труппы, где действие чудесным образом перенеслось с «Поля битвы при Цорте» в «Эфебскую крепасть, той же ночью», – для чего понадобилось всего на минутку опустить занавес из парусины, из‑ за которого в зал долетали глухие звуки возни и перебранки, пока на сцене меняли декорации.

Но здесь все складывалось иначе. Здесь, сделав одну сцену, через минуту делали другую, действие которой происходило днем раньше и в другом месте. А все потому, что Достабль, не желая платить лишние деньги, взял в прокат палатки, предполагая одновременный клик обеих сцен. Тебе же следовало иметь в виду лишь Настоящее и постараться забыть обо всем остальном, а это крайне трудно – в особенности если все время ждешь это странное ощущение…

Оно так и не явилось. После очередной, довольно унылой сцены сражения Достабль объявил, что все, картинка закончена.

– А разве конец делать не будем? – спросила Джинджер.

– Вы сделали его утром, – ответил Солл.

– А‑ а! …

Воздух наполнился демоническим стрекотом, – бесенят выпустили из ящика, и теперь они сидели на краю своего обиталища, болтая маленькими ножками и пуская по кругу крохотную сигаретку. Статисты выстроились в очередь за расчетом. Верблюд лягнул вице‑ президента по верблюдам. Рукояторы смотали отрисованные мембраны на огромные бобины и разошлись в разные стороны, чтобы втайне, как водится у рукояторов, под покровом ночи, предаться ремеслу ножниц и клея. Мисс Космопилит, вице‑ президент по гардеробу, собрала костюмы и куда‑ то с ними уковыляла.

Несколько акров пустыря с чахлыми сорняками перестали быть волнистыми дюнами Великого Нефа и снова стали пустырем с чахлыми сорняками. У Виктора было чувство, что с ним происходит нечто подобное.

По одному и по двое со смешками и прибаутками разошлись создатели магии движущихся картинок, напоследок договариваясь о встрече у Боргля.

Джинджер и Виктор остались вдвоем в расширяющемся круге пустоты.

– Когда из нашей деревни уезжал цирк, я испытывала нечто подобное, – промолвила Джинджер.

– Достабль говорил, что завтра будем делать новую картинку, – сказал Виктор. – По‑ моему, он их придумывает прямо на ходу. Ну а мы с тобой свои десять долларов получили. За минусом комиссионных, причитающихся Гасподу, – добросовестно уточнил он. Глупо улыбаясь, он смотрел на свою партнершу. – Гляди веселей! Ты ведь делаешь то, что всегда хотела делать.

– Не говори ерунды. Два месяца назад я даже не знала о движущихся картинках. Их просто не существовало.

Они бесцельно брели в сторону города.

– И кем же ты хотела стать? – отважился спросить он.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Знаю только, что дояркой мне быть никогда не хотелось.

Слово «доярка» было знакомо ему с детства. Виктор попытался связать отрывочные образы.

– А мне всегда казалось, что дойка коров – интересное занятие, – нерешительно сказал он. – Запах лютиков, бодрость, свежий воздух.

– Холодно, сыро, а только закончишь доить – эта чертова тварь лягнет ведро, и оно опрокинется. Давай не будем говорить о коровах. И об овцах. И о гусях тоже не будем. Я нашу ферму просто ненавидела.

– Понимаю.

– А еще, когда мне было пятнадцать лет, меня хотели выдать за двоюродного брата.

– Не рановато?

– Да нет… В наших краях все в таком возрасте выходят замуж и женятся.

– Почему?

– Наверное, чтобы было чем занять субботний вечер.

– А‑ а.

– А ты, разве не хотел кем‑ нибудь стать? – спросила Джинджер, вложив весь пренебрежительный смысл вопроса в одно коротенькое местоимение.

– В общем‑ то, не хотел, – ответил Виктор. – Каждая работа выглядит интересной – пока ей не займешься. В конечном итоге работа всегда останется работой. Пари держу, что даже такие личности, как Коэн‑ Варвар, вставая по утрам, думают: «Ох, только не это, опять целый день топтать подошвами сандалий эти скучные золотые престолы! »

– И что, он в самом деле этим занимается? – с невольным интересом спросила Джинджер.

– Да. Если верить рассказам.

– Зачем?

– Понятия не имею. Такая у человека работа. Джинджер зачерпнула пригоршню песка. В ней обнаружились крохотные белые ракушки, оставшиеся лежать в ладони, после того как сам песок тихими струйками просочился сквозь пальцы.

– Помню, как в нашу деревню приехал цирк, – сказала она. – Мне было десять лет. В цирке выступала девушка в трико с блестками. Она ходила по канату. Даже могла кувыркаться на нем. Все кричали, хлопали. Мне тогда на дерево влезть не позволяли, а ей хлопали. Вот тогда‑ то я все и решила.

– Ага, – сказал Виктор, пытаясь разобраться в тайнах психологии. – Ты решила, что обязательно должна кем‑ то стать.

– Не угадал. Тогда я решила, что стану больше чем кем‑ то.

Она швырнула ракушки в сторону заходящего солнца и рассмеялась.

– Стану главной мировой знаменитостью, все будут в меня влюбляться, и я буду жить вечно.

– Всегда полезно знать, чего хочешь, – дипломатично заметил Виктор.

– Знаешь, в чем трагедия этого мира? – продолжала Джинджер, не обращая на него ни малейшего внимания. – Трагедия его в том, что здесь полно людей, так и не узнавших, кем они хотят стать или в чем заключается их талант. Сыновья, пришедшие в кузницу потому, что там работали их отцы. Неподражаемые флейтисты, которые состарились и померли, так и не увидев никогда музыкального инструмента, и по этой причине ставшие не флейтистами, а пахарями‑ недотепами. Таланты, которые так и не были обнаружены… Возможно, при рождении эти люди ошиблись временем, поэтому их таланты так никто и не открыл.

Она перевела дыхание.

– Трагедия в том, что некоторые люди так и не узнали, кем они могли бы стать. Всему виной – упущенные возможности. Так вот, Голывуд – моя возможность, и это время – мое. Ты понимаешь?

Виктор ничего не понял из ее слов.

– Ага, – кивнул он.

Магия для простых людей, как говорит Зильберкит. Кто‑ то крутит ручку, а ты чувствуешь, как жизнь становится иной.

– И это касается не только меня, – продолжала Джинджер. – Эта возможность дана всем нам. Всем тем, кому не удалось родиться волшебниками, королями или героями. Голывуд – это большой кипящий котел, и на его поверхность всплывает уйма необычного, непривычного. Все кругом находят себе новые занятия. Ты знаешь, что женщинам в театрах играть не дозволено? Зато в Голывуде это можно. В Голывуде находится занятие даже для троллей, и находятся тролли, которые им занимаются, а не головы людям разбивают. А что делали рукояторы до того, как появились ручки, которые нужно крутить?

Она неопределенно махнула в сторону далеких огней Анк‑ Морпорка.

– А скоро найдут способ соединить движущиеся картинки со звуком, и тогда появятся люди, которые невероятно здорово умеют делать… умеют звучить. Пока они об этом и не догадываются, но они уже на подходе. Я их чувствую. Они совсем рядом.

В глазах ее полыхало золотое пламя. «Возможно, в них отражается заходящее солнце, – подумал Виктор, – однако…»

– Если бы не Голывуд, сотни людей никогда бы не узнали, какое занятие им по душе. И многие тысячи благодаря ему могут забыться на час‑ другой. Весь этот треклятый мир содрогнулся и закачался.

– Вот‑ вот, – сказал Виктор. – Это меня и пугает. Нас словно сортируют, располагают по ячейкам. Мы думаем, что мы пользуемся Голывудом, а это он использует нас. Всех без исключения.

– Использует? Для чего?

– Не знаю, но…

– Возьми, к примеру, волшебников, – снова заговорила Джинджер, пылая негодованием. – Кому какая польза от их магии?

– Прежде всего, магия сохраняет целостность мира… – начал было Виктор.

Но Джинджер менее всего была настроена выслушивать возражения.

– Они, конечно, мастера создавать волшебные огни и всякие курьезы, но пусть бы они попробовали сотворить каравай хлеба!

– Можно и каравай, только на очень короткое время, – тушуясь, сказал Виктор.

– Что‑ то я не поняла.

– Такое реальное явление, как каравай, содержит в себе очень много… ну, как это… энергии, если говорить твоим языком. Для воссоздания такого объема энергии потребуется колоссальная сила. Даже самые классные волшебники не смогут создать хлеб, который просуществует дольше крохотной доли секунды. Но, видишь ли, основная задача магии заключается вовсе не в этом, – поспешно добавил он. – Дело в том, что мир…

– Да кому это интересно? – прервала его Джинджер. – Вот Голывуд действительно служит простым людям. Магия серебряного экрана.

– Что на тебя нашло? Вчера…

– То было вчера, – нетерпеливо перебила его Джинджер. – Неужели ты не понимаешь? Ведь теперь мы можем чего‑ то достичь. Можем кем‑ то стать. И это благодаря Голывуду. Пусть устрицей мне будет этот мир…

– Я открою его специальным ножом для устриц, – закончил Виктор.

Она досадливо отмахнулась.

– Да чем угодно, – сказала она. – Хотя я, вообще‑ то, думала о мече.

– Правда? А по‑ моему, ножом удобнее.

– Казначе‑ е‑ ей!

«С какой стати я должен бегать как мальчишка, это в мои‑ то годы?! – думал казначей, спеша по коридору на призывный рык аркканцлера. – И что его так привлекло в этой проклятой штуковине? Чертов горшок! »

– Иду, мэтр, – прогудел он.

Стол аркканцлера был завален старинными документами.

После кончины волшебника все его бумаги помещаются в одно из внешних хранилищ библиотеки. И тихо плесневеющие штабеля бумаги, колыбель таинственных жучков и гнили, уходили лабиринтом полок в даль, недоступную воображению. Среди волшебников крайне популярна была тема, что бумаги‑ де содержат богатейший материал для исследователей, лишь бы нашелся такой заинтересованный человек.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒