Ницше Фридрих Вильгельм 7 страница

Подать, уплачиваемая за роскошь. - Человек, покупая в магазине нужную для него вещь, платит за нее очень дорого, так как ему вместе с этим приходится платить и за предметы, находящиеся в магазине, на которые редко находится покупатель, а именно за различные предметы роскоши. Таким образом, роскошь заставляет самого простого человека, нисколько в ней не нуждающегося, платить в ее пользу постоянный налог.

Почему еще существуют нищие. - Если бы милостыню подавали только из сострадания, то все нищие давно умерли бы с голоду.

Почему еще существуют нищие. - Наибольшей щедростью при раздаче милостыни отличается малодушие.

Как мыслитель пользуется разговором. - Не будучи шпионом, можно многое подслушать, если умеешь хорошо видеть и на время забывать о себе. Но люди не умеют пользоваться разговором; они обращают слишком много внимания на то, что намерены сами сказать или возразить; человек же, умеющий слушать, часто довольствуется коротким ответом и беглым замечанием, сделанным просто из вежливости. В сущности же он старается запечатлеть в своей памяти все высказанное его собеседником и запомнить все его слова и выражения до тона и мимики включительно. - При обыкновенном разговоре каждый из собеседников воображает, что руководит разговором именно он. Это похоже на два плывущие рядом и время от времени сталкивающиеся корабля, из которых каждый находится в приятной уверенности, что именно за ним следует другой корабль или что он даже ведет его на буксире.

Искусство извиняться. - Человек, который извиняется перед нами, должен сделать это очень ловко, иначе легко может случиться, что мы сами почувствуем себя виноватыми и нам это будет неприятно.

Невозможное отношение. - Корабль твоих идей нуждается в глубокой воде, он не может плавать по водам этих приличных, дружески к тебе расположенных людей; воды их неглубоки, и в них встречается слишком много мелей: тебе без толку пришлось бы кружиться и в смущении беспрестанно сворачивать из стороны в сторону, а это, в свою очередь, должно немало смущать твоих друзей, которые не в состоянии догадаться о причине твоего затрудительного положения.

Самая типичная лиса. - Настоящая лиса называет кислым не только тот виноград, который она не может достать, но и тот, который достала или отняла у других.

При самом близком общении. - Как бы люди ни были тесно связаны между собою, все же на их общем горизонте имеются все четыре страны света и по временам они замечают это.

Молчание, вызываемое отвращением. - Случается, что кто-нибудь, как мыслитель и человек, переживает болезненный кризис и публично заявляет об этом. Но слушатели не замечают ничего! они продолжают считать его таким, каким он был прежде! - Это обычное явление уже возбуждало отвращение у многих писателей; они были слишком высокого мнения о человеческом уме; увидав же свою ошибку, они могли только похвалить себя за молчание.

Серьезность дела. - Дело для знатного и богатого человека есть в некотором роде отдых от долгой и привычной праздности. Поэтому-то он с такой серьезностью и страстностью и относится к нему и ценит его так же высоко, как другие люди ценят редкие часы досуга, посвящаемого ими отдыху и любви.

Двоякий смысл зрения. - Подобно тому как мутная рябь внезапно пробегает по волнам, разбивающимся у ног, так в глазах человека появляется иногда что-то неуверенное, двусмысленное, так что невольно задаешь себе вопрос: что это? Ужас? Улыбка? или то и другое вместе?

Положительно и отрицательно. - Этот мыслитель не нуждается в человеке, который опровергал бы его: ему довольно для этого самого себя.

Месть пустых сетей. - Надо остерегаться людей, которые преисполнены горького чувства рыбака, после утомительного дня работы возвращающегося вечером домой с пустыми сетями.

Не пользование своим правом. - Для пользования властью требуется известный труд и мужество. И многие отказываются от своих лучших, законных прав только потому, что право это есть в некотором роде власть, а они слишком ленивы или трусливы, чтобы пользоваться ею. Этот недостаток прикрывается личиной добродетели и называется терпением и снисходительностью.

Носители света. - В общем не было бы солнечного света, если б его не вносили с собою люди, от природы обладающие свойством ласкаться, как кошки; я разумею так называемых любезных людей.

Когда человек наиболее щедр. - Человек становится наиболее щедрым после того, как ему оказан был какой-нибудь особенный почет или когда он немного поел.

К свету. - Люди стремятся к свету не для того, чтобы лучше видеть, а чтобы больше сиять, и охотно принимают за свет тех, пред кем сияют.

Ипохондрик. - Ипохондрик - это такой человек, который в достаточной степени обладает умом и склонностью к рассужению, чтобы понимать основу своих страданий, потерь, ошибок. Но область, доставляющая ему пищу, очень мала. Он скоро опустошает ее настолько, что лишь кое-где попадаются отдельные былинки. Тогда-то он становится завистником, скупцом и делается несносным.

Обратное вознаграждение. - Гесиод советует как можно больше вознаграждать соседа, помогшего нам в нужде. Сосед испытывает при этом удовольствие, так как видит, что его доброта принесла ему проценты; но и дающий чувствует удовлетворение, так как искупает свое прежнее унижение тем, что с лихвой расплачивается за оказанную ему помощь.

Излишняя утонченность. - Мы больше следим не за слабостями других, а за тем, насколько замечаются наши слабости, а потому наша наблюдательная способность и отличается излишней утонченностью.

Светлая тень. - Близко, совсем близко к мрачным людям всегда почти находится как бы связанная с ними светлая душа. Это словно отрицательная тень, отбрасываемая ими.

Не мстить за себя. - Существует столько утонченных способов мести, что человек, имеющий повод к мщению, может поступать как ему угодно - мстить или не мстить. Все равно по прошествии некоторого времени все будут уверены, что он отмстил. Таким образом едва ли зависит от человека не прибегать к мщению: если он не хочет мстить, то должен умалчивать об этом, так как презрение к мщению выражает собою высшую, утонченную форму мести. Отсюда такой вывод: не следует делать ничего излишнего.

Заблуждение почитателей. - Люди воображают, что высказывают мыслителю нечто чрезвычайно лестное и приятное, заявляя ему, что его мысли и выражения и им приходили в голову. Однако такие заявления мало восхищают мыслителя, а наоборот, часто возбуждают в нем недоверие к своим идеям и выражениям, и он про себя решает подвергнуть пересмотру и те и другие. Если кто-нибудь хочет выразить человеку свое почитание, то отнюдь не должен указывать на сходство мнений, так как это низводит почитаемого человека до уровня его почитателя. В некоторых случаях общественное приличие прямо даже требуют, чтобы мы относились к чужому мнению так, как будто бы мы никогда до сих пор и не слышали ничего подобного и как будто бы оно переступает даже границы нашего кругозора. Так следует поступать, напр., в тех случаях, когда какой-либо старый опытный человек начинает выкладывать перед нами запас своих знаний.

Письмо. - Письмо - это неожиданно наносимый нам визит, а податель письма - посредник такого невежливого на нас нападения. Следовало бы каждую неделю обрекать по часу на получение писем и затем брать ванну.

Предубежденный. - Однажды кто-то сказал: я с детства предубежден против себя; поэтому в каждом порицании я всегда нахожу частицу правды, а в каждой похвале - частицу глупости. Вообще, я ценю похвалу слишком низко, а порицание - слишком высоко.

Путь к равенству. - Несколько часов восхождения на гору приравнивают негодяя ко святому. Усталость - кратчайший путь к равенству и братству, а сон, наконец, присоединяет к этому и свободу.

Клевета. - Если нападаешь на след низкой клеветы, то не приписывай ее происхождение твоим честным и открытым врагам: если бы они и изобрели что-нибудь подобное, то им никто бы не поверил, имея в виду их враждебное отношение к тебе. Но люди, которым мы долгое время были полезны и которые однако, на основании чего бы то ни было, втайне уверились, что больше ничего не могут от нас добиться, - такие люди способны на всякую низость. Им верят, во-первых, потому, что нельзя предположить, что они станут клеветать во вред себе, а во-вторых, потому, что они близко знают нас. - В утешение оклеветанный человек может сказать себе: клевета есть болезнь других, обнаруживающаяся на моем теле. Она только доказывает, что общество представляет из себя (в нравственном отношении) одно тело, а потому лечение, предпринятое мною, должно оказать пользу и другим.

Райская жизнь детей. - Счастье детей такой же миф, как счастье гиперборейцев, о котором рассказывали греки. Если счастье и существует на земле, говорили они, то очень далеко от нас, где-нибудь там, на краю света. Так же точно думают и более пожилые люди: если человек вообще может быть счастлив, то только в таком возрасте, который так далек от их настоящего, т. е. на границе начала жизни. Для многих, смотрящих через покрывало этого мифа, уже одно зрелище детей доставляет счастье, участниками которого они могут сделаться сами. - Миф о царстве блаженства детей распространен в современном мире везде, где только встречается хоть немного сентиментальности.

Нетерпеливые. - Человек в период развития не хочет развиваться вследствие нетерпения. Юноша не хочет ждать той поры, когда, после долгого изучения, после целого ряда страданий и лишений, картина его жизни наполнится людьми и предметами, и принимает на веру предлагаемую ему готовую уже картину, как будто она может немедленно заменить все краски и линии его картины; он привязывается к какому-нибудь философу или поэту и долгое время несет это иго привязанности, отрекаясь от своей личности. Юноша многому при этом научается, но нередко забывает то, что наиболее достойно внимания и изучения - именно самого себя, и потому на всю жизнь остается приверженцем известной партии. Да! много надо преодолеть скуки, много пролить пота, пока не найдешь своих красок, своей кисти, своего полотна! И даже тогда еще долго, долго не сделаешься настоящим мастером искусства жизни, хотя, по крайней мере, будешь хозяином собственной мастерской.

Воспитателей не существует. - В качестве мыслителя можно толковать только о самовоспитании. Воспитание юношества не что иное, как эксперимент, производимый над тем, что еще неизвестно, незнакомо нам, или же это нивелировка, чтобы привести как бы то ни было новое существо в соответствие с господствующими нравами и обычаями. И то и другое недостойно мыслителя и есть дело родителей и учителей, которые, по выражению одного смелого честного человека, являются nos ennemis naturels - нашими естественными врагами. - Только когда, по мнению света, воспитание человека давным давно закончено, последний вдруг открывает себя: тогда-то начинается задача мыслителя; наступает пора призвать его на помощь - не как воспитателя, а как опытного человека, который сам воспитал себя.

Участие к юношеству. - Нам становится грустно, когда мы слышим, что у одного юноши выпадают зубы, а у другого портится зрение. А как велика была бы наша грусть, если бы мы в состоянии были постичь, сколько роковых и безнадежных недугов таится во всем его организме! - Но почему же это так огорчает нас? Потому, что юношество является продолжателем предпринятых нами задач и всякая убыль, всякий недостаток в их силе наносит вред нашему делу, попавшему в их руки. Нам становится грустно при мысли, что наше бессмертие так плохо гарантировано. Когда же мы чувствуем, что на нас лежит выполнение миссии человечества, наше горе проистекает от сознания, что мы должны передать эту миссию в более слабые руки, чем наши.

Возрасты жизни. - Сравнение четырех времен года с четырьмя возрастами жизни является весьма почтенной глупостью. Ни первые, ни последние двадцать лет жизни не соответствуют никакому времени года, если не довольствоваться сравнением седых волос с снегом и другими подобными совпадениями в цвете. Первые двадцать лет служат подготовкой к жизни вообще; они как бы представляют из себя длинный первый день нового года, за которым следует еще целый год жизни. - Последние же двадцать лет посвящены обзору пережитого, подведению итогов прошлого, как в меньшем размере мы это делаем всякий раз при наступлении нового года. Но между первым и последним периодом жизни есть еще третий период, который можно сравнить с временами года; этот период начинается с двадцати лет и продолжается до пятидесяти (мы берем все десятилетия целиком, но само собою разумеется, что каждый, сообразно своему личному опыту, может подразделить их на меньшие, более точные промежутки времени). Эти три десятка лет соответствуют трем временам года: - лету, весне и осени; зимы в человеческой жизни нет. С зимою просто сравнивают те, к сожалению, нередкие, жестокие, холодные, безнадежные и бесплодные периоды жизни человека, когда им овладевают недуги. Двадцатые годы это жаркие, трудные, бурные, утомительные годы, когда день хвалят вечером, отирая со лба капли пота; годы, когда труд кажется тяжелым, но необходимым. Эти двадцатые годы представляют из себя лето жизни. Тридцатые годы соответствуют весне: температура тогда то слишком высока, то слишком низка, непостоянна, хотя и привлекательна; всюду струятся соки, всюду появляется обилие листвы, запах распускающихся почек, волшебный рассвет и чудные ночи, труд, к которому будит нас пение птиц - настоящая работа сердца, наслаждение собственным здоровьем, силой и крепостью, усиливаемое еще надеждой на будущее. Наконец, сороковые годы: годы, полные таинственности, как все неподвижно; эти годы подобны обширной горной равнине, по которой пробегает свежий ветерок, над которой сияет безоблачное небо, смотрящее на землю с одинаковою кротостью и днем и ночью. - Это время жатвы и сердечной ясности, это - осень жизни.

Ум женщин в современном обществе. - Какое понятие имеют женщины об уме мужчин явствует из того, что, всевозможными способами украшая себя, они меньше всего заботяться об украшении своего ума и не только не придают чертам своего лица духовного отпечатка, а напротив, стараются все похожее на это скрыть посредством, напр., известного расположения волос на лбу, придавая лицу своему выражение чувственности и некоторой глупости, хотя бы они и не отличались этими качествами. Они твердо убеждены, что женщина, обладающая умом, наводит страх на мужчин, вседствие чего они преднамеренно и охотно отрекаются от своих духовных способностей и принимают на себя личину легкомыслия, недальновидности, надеясь сделать мужчин доверчивее; при этом их как будто окружает нежный заманчивый полумрак.

Великое и преходящее. - Наблюдатель бывает тронут до слез тем мечтательным счастливым взглядом, которым молодая прекрасная женщина смотрит на своего супруга. При этом он испытывает нечто вроде осенней грусти, навеваемой мыслью о громадности и непрочности человеческого счастья.

Чувство самопожертвования. - Многие женщины обладают intellecto del sacrifizio в такой степени, что жизнь становится им в тягость, если мужья не принимают их жертв. Тогда женщина не знает, на что ей обратить свой ум и неожиданно для самой себя из жертвенного животного обращается в жрицу, требующую жертв.

Неженственное. - " Глупа, как мужчина", - говорят женщины; " труслив, как женщина", - говорят мужчины. Глупость в женщине не женственна.

Мужской и женский темперамент и смертность. - Мужская половина человеческого рода обладает худшим темпераментом, чем женская. Это видно из большей смертности мальчиков, происходящей, без сомнения, вследствие того, что они легче " выходят их себя". Их дикие порывы и невыносливость обращают обычное зло в смертельное.

Эпоха циклопических построек. - Европа безостановочно демократизируется. Люди, желающие помешать этому демократизированию, употребляют против него средства, которые демократическая идея вложила каждому в руки и которые она делает все более доступными и действительными; главные же противники демократии (я разумею революционные умы), кажется, для того только и существуют, чтобы посредством возбуждаемого ими страха заставить различные партии скорее вступить на демократический путь. Однако люди, сознательно и добросовестно трудящиеся на пользу будущего, действительно могут навести страх. На лицах их лежит отпечаток однообразия и сухости: они как будто до мозга костей покрыты густой серой пылью. Но несмотря на это возможно, что потомство посмеется над нашими опасениями, а о демократическом труде целого ряда поколений будет так же думать, как мы о постройках каменных плотин и охранительных стен, т. е. как о работе, при которой платье и лицо неминуемо покрываются пылью и сами рабочие становятся несколько тупоумными. Но из-за этого нельзя же требовать, чтобы такое дело было оставлено неоконченным. Повидимому, демократизирование Европы есть звено в цепи тех чудовищных профилактических мероприятий, которые составляют идею нового времени и которые все больше отдаляют нас от средних веков. Только теперь наступает эпоха циклопических построек! Только теперь созидается прочный фундамент, на котором безопасно может покоиться все будущее! Впредь бурные горные потоки уже не в состоянии будут затоплять нив и пажитей культуры! Только теперь возводятся охранительные стены и каменные плотины против варваров, против заразы, телесного и нравственного порабощения! Все это, усвояемое вначале грубо и буквально, постепенно становится более возвышенным и отвлеченным, так что все указанные здесь меры представляют богатую в духовном смысле общую подготовку для величайшего художника в деле садоводства, который только тогда может приняться за свое настоящее дело, когда выполнена будет вся эта предварительная работа. Конечно, в длинный промежуточный период, отделяющий подготовление средств от цели, при громадном чрезмерном труде, напрягающем все духовные силы, нельзя ставить в вину рабочим, если они громко провозглашают, что возведение стен и изгородей и есть настоящая, конечная цель: ведь никто еще не видел садовника и тех плодоносных растений, ради которых возводятся эти шпалеры.

Право всеобщей подачи голосов. - Народ не сам дал себе это право всеобщей подачи голоса; он получил и принял его на всякий случай, так что всегда может отказаться от него, если оно не оправдает его надежд. Повидимому, повсеместно происходит в этом отношении одно и то же: где только существует всеобщее голосование, в нем принимают участие не все, а две трети, а это одно уже свидетельствует против всей системы голосования. Вообще судить об этой системе нужно с большою строгостью. Закон, по которому вопрос об общем благосостоянии решается мнением большинства, не может покоиться на том же основании, на котором зиждется это благосостояние; он нуждается в другом, более широком голосовании, а именно в единогласии всех. Общее право голоса должно быть признано не только большинством, но и всей страной, поэтому достаточно противоречия со стороны небольшого меньшинства, чтобы право это было уничтожено: а непринятие всеми участия в голосовании и есть как раз такое противоречие, которое влечет за собою падение всей системы. " Абсолютное veto" одного лица или, чтобы не впадать в мелочность, немногих тысяч, висит над этой системой, как неизбежное следствие, вытекающее из понятия о справедливости, и во всех случаях, когда прибегают к этому " veto", оно должно, судя по роду голосования, свидетельствовать о том, что основание его вполне законно.

Негодное заключение. - К каким негодным заключениям по вопросам не вполне знакомым приходят даже люди науки, привыкшие делать правильные заключения! Это ужасно! А между тем вполне ясно, что при всех великих мировых событиях, в деле политики, неожиданное и решающее значение имеют именно такие никуда не годные заключения, так как никто не может вполне знать, что нового принесла с собою протекшая ночь. Вся политика даже самых великих государственных людей есть не что иное, как импровизация наудачу.

Предпосылки машинного века. - Пресса, машина, железная дорога, телеграф - вот предпосылки, из которых никто еще не осмелился вывести тысячелетнего заключения.

Тормоз культуры. - Мы часто слышим, как говорят: " там мужчинам некогда заниматься производительным трудом; военные упражнения и переходы с места на место поглощают у них все время; остальная же часть населения должна кормить и одевать их; одежда же их бросается в глаза своей пестротой и глупыми украшениями. У людей признаются лишь немногие отличительные свойства, и больше, чем где бы то ни было все люди походят друг на друга, или по крайней мере с ними обращаются, как с людьми вполне одинаковыми. Там от человека требуют послушания без рассуждения, ему только приказывают, но тщательно остерегаются прибегать к убеждения. Наказаний существует немного, но они тяжелы и часто переходят границы крайней жестокости. Измена там считается величайшим преступлением и на критическое отношение ко злу отваживаются только самые смелые; жизнь ценится дешево, и честолюбие нередко принимает формы, грозящие опасностью для жизни". - Услыхав это, всякий скажет: " Это картина варварского общества, находящегося в опасности". Пожалуй, кто-нибудь добавит к этому: " Это изображение Спарты". Но найдутся люди, которые призадумаются и предположат, что эта картина современного нам милитаризма, являющегося в нашем культурном обществе живым анахронизмом, картиной варварского общества, посмертным произведением прошлого, имеющим для современного прогресса значение тормоза. - Однако же и тормоз в высшей степени необходим для культуры, а именно, когда она слишком быстро спускается с горы или, может быть, как в данном случае, слишком быстро подымается в гору.

Больше уважения к знанию! - При господстве конкуренции как в труде, так и в торговле, судьей в деле производства сделалась публика. Но публика мало смыслит в этом деле и судит о предметах по их наружному виду. Вследствие этого показное искусство (а может быть и вкус) при конкуренции улучшается, но в той же мере ухудшается качество произведений. Поэтому, если разум не совсем еще утратил свою цену, то необходимо положить предел этой конкуренции и создать новый господствующий над ней принцип. Судить о ремесле может только мастер; мнение же публики должно основываться на доверии к его личности и к его честности. Итак, долой всякий анонимный труд! По крайней мере, за доброкачественность товара должен своим именем ручаться какой-нибудь сведущий человек, если имя мастера неизвестно или ничего не говорит. Дешевизна в свою очередь тоже нередко вводит в заблуждение относительно достоинства продукта, хотя судить о дешевизне можно только, когда убедишься в доброкачественности. Но публика об этом не рассуждает. Итак: в настоящее время имеют преимущество те товары, которые эффектны на вид и стоят недорого; к таким товарам естественно принадлежат произведения машинной работы. Вследствие этого машины, ускоряющие и облегчающие производство, производят с своей стороны такие сорта, на которые больше всего спрос, иначе от машин не было бы никакой выгоды и они по большей части бездействовали и стояли бы. О том же, какие сорта больше всего требуются, судит, как уже сказано, публика, которая руководствуется в своем суждении наружным видом предмета и его дешевизной, что, разумеется, в высшей степени неправильно. Таким образом, и в области труда мы должны держаться лозунга: больше уважения к знанию!

Опасность для правителей демократии. - Демократия имеет возможность, не прибегая к насилию, а только употребляя постоянное, вполне законное давление, довести своих правителей до роли нуля. Но нуль этот сохраняет свое обычное значение, т. е. ничего не знача сам по себе, он, будучи поставлен с правой стороны какого-либо числа, увеличивает значение последнего в десять раз. Президенты остаются роскошным украшением на простой, целесообразной одежде демократии, прекрасным излишком, который она дозволяет себе, остатком исторической почтенной одежды предков, пожалуй, даже символом самой истории. В этом отношении они представляют из себя нечто такое, что может иметь чрезвычайно большое влияние, но, конечно, в том только случае, если они, подобно нулю, поставлены на надлежащем месте, а не особняком. - Во избежание опасности обратиться в ничто, президенты всеми силами держатся за свое звание военных правителей: им нужны войны, т. е. исключительные положения, так как в этих случаях приостанавливается медленное законное давление демократии.

Учителя - неизбежное зло. - Как можно меньше посредников между производительными умами и умами, жаждущими и воспринимающими духовную пищу. Все посредники почти всегда непроизвольно делают подмесь к передаваемой ими пище; к тому же они хотят за свое посредничество слишком большой платы, уделяемой им в ущерб оригинальным, творческим умам, а именно, платы в виде интереса, удивления, времени, денег и многого другого. Итак, учителей нужно считать таким же неизбежным злом, как и купцов, и по возможности сокращать необходимость в них. Если материальное бедственное положение Германии зависит в настоящее время главным образом от того, что в ней слишком много людей хотят жить и хорошо жить торговлей (т. е. стараясь покупать у производителей, насколько возможно, дешевле и продавать по возможности дороже потребителям, получая выгоду в ущерб тем и другим); то главной причиной нашего духовного бедственного положения является избыток учителей, благодаря чему так мало и так плохо люди учатся.

Дань уважения. - Человеку известному, уважаемому - будь то врач, художник или ремесленник, который что-либо делает или работает для нас, мы охотно даем за труд высокую плату, нередко даже превосходящую наши средства. Напротив, неизвестному мы предлагаем плату, насколько возможно, низкую. Здесь происходит борьба, где каждый борется за пядь земли и вызывает других на борьбу с собою. Для нас в труде человека известного заключается как бы нечто неоценимое: мы словно видим вложенные в него творческий дух и чувство и думаем, что можем выразить ему за это свою признательность не иначе, как ценою некоторого самопожертвования. Самая большая дань - это дань уважения. Чем больше господствует конкуренция и чем более приходится покупать у неизвестных, тем дань эта меньше; а между тем она-то и служит масштабом величия сердечных человеческих отношений.

Средство к действительному миру. - Ни одно правительство не сознается, что оно содержит войско ради удовлетворения своей страсти к завоеваниям. Войско существует якобы для защиты, и в доказательство его необходимости ссылаются на мораль, допускающую самооборону. Но ведь это другими словами значит, что мы, признавая за собою высокую нравственность, приписываем крайнюю безнравственность соседу, который будто бы своей наклонностью к завоеваниям и нападению, вынуждает наше государство думать о средствах к самозащите. Кроме того, наш сосед, отрицающий, подобно нам, свои завоевательные наклонности и утверждающий, что держит войско в тех же видах самозащиты, как и мы, считается нами лицемером и коварным преступником, который без всякого повода и во всякое время готов напасть на безмятежную жертву, ничего подобного не ожидающую. В таких отношениях друг к другу находятся в настоящее время все государства: они предполагают у соседей только дурные побуждения, а у себя только хорошие. Такое предположение, однако, еще более негуманно, чем даже войны. Мало того: оно само по себе уже представляет побудительную причину к войне, так как, на основании вышесказанного отрицая у соседа нравственность, мы тем самым вызываем в нем враждебные настроения и действия. Нам необходимо вполне отречься как от наклонности к завоеваниям, так и от учения, что войско необходимо для самообороны. И, может быть, наступит великий день, когда народ, отличавшийся войнами и победами, отличавшийся развитием милитаризма и привыкший приносить ради этого всевозможные жертвы, добровольно воскликнет: " мы разбиваем свой меч! " и вся военщина до самого основания будет уничтожена. - Сделаться безоружным, будучи перед этим наиболее вооруженным - единственное средство к действительному миру, который всегда должен основываться на миролюбивом настроении. Так называемый же вооруженный мир служит признаком неспокойного состояния всех современных государств, которые не доверяют ни себе, ни соседям и, отчасти из ненависти, отчасти из страха не складывают оружия. Но лучше погибнуть, чем ненавидеть и бояться и вдвое лучше погибнуть, чем заставлять других бояться нас и ненавидеть! - Вот что должно стать высшим принципом каждой страны. - Нашим либеральным народным представителям некогда, как известно, думать о природе человека, иначе они поняли бы, что напрасно трудятся, стараясь достичь " постепенного ослабления бремени милитаризма". Мало того: надо помнить, что когда это бедствие становится слишком велико, то ближе всего оказывается та роковая судьба, которая одна и может помочь. Древо военной славы, может быть, только сразу разбито ударом молнии, а молния, как известно, нисходит сверху.

Можно ли уравнять имущество по справедливости. - Когда несправедливость в распределении имущества начинает сильно ощущаться - стрелка больших часов как раз указывает на это, - то, как на средства помочь в беде, указывают, во-первых, на уравнение имущества, а во-вторых, на уничтожение личной собственности и в переходе ее в ведение общины. Последнее средство очень по сердцу нашим социалистам, которые весьма недовольны древней заповедью евреев: " Не укради". По их мнению, восьмая заповедь должна была бы гласить: " Не владей собственностью". - В древности нередко делались попытки, хотя и в малом масштабе, удовлетворить чувство справедливости по первому рецепту, т. е. по средством уравнения имуществ. Однако попытки эти постоянно заканчивались неудачей, и это одно могло бы послужить для нас уроком. Легко сказать: " равные участки земли". Но сколько горечи скопляется в сердце при проведении новых границ и межей, при утрате издавно чтимого имущества! Как часто бывает оскорблено и попрано при этом чувство благочестия! При перемене границ, меняется и самая нравственность. А среди новых собственников - опять сколько затаенных обид, сколько зависти друг к другу: ведь трудно найти два вполне одинаковых участка земли, а если, паче чаяния, таковые и найдутся, то зависть к соседу помешает признать это. И как долго тянулось это отравленное и нездоровое в самом корне равенство! Часто один участок земли переходил по наследству к пяти лицам и дробился между ними, тогда как в других случаях один человек наследовал пять участков. Правда, суровыми законами о наследстве старались устранить такую несправедливость, но все же иногда встречались люди, обладавшие равными участками, но нуждающиеся и недовольные, у которых ничего не было за душой, кроме недоброжелательства к родным и соседям и стремления все ниспровергнуть. - Если же поступить по второму рецепту, т. е. сделать собственником общину, а каждое отдельное лицо лишь временным арендатором, то это поведет только к истощению почвы. Человек - противник всего, чем владеет мимоходом. Он не прилагает к временному владению никаких забот и стараний, а относится к нему, как хищник, грабитель, т. е. беспутно расточает его. - Правда, Платон находит, что себялюбие исчезнет, как только будет уничтожена собственность, но на это ему можно было бы возразить, что с исчезновением себялюбия человек лишится своих четырех главных добродетелей. Самая страшная чума не в силах так повредить человечеству, как отсутствие тщеславия. Что представляют из себя человеческие добродетели без себялюбия и тщеславия? Мы будем недалеки от истины, если скажем, что они в сущности представляют не что иное, как звук пустой, простую личину добродетели. Утопическая основная мелодия Платона, которую по сие время распевают социалисты, основана на недостаточном знании людей. Ему незнакома была история нравственных восприятий и происхождение всех хороших и полезных свойств человеческой души. Платон, как и весь древний мир, смотрел на добро и зло, как на редкие противоположности, т. е. верил в радикальное различие добрых и злых людей, хороших и дурных качеств. - Чтобы собственность внушала больше доверия и была более нравственна, следует расчистить все пути к накоплению мелкой собственности и препятствовать стремлению к слишком быстрому обогащению. Все отрасли транспорта и торговли, способствующие скоплению крупной собственности, необходимо изъять из рук частных лиц и частных обществ и считать богатых, как и неимущих, опасными элементами общества.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒