Мартин Сутер 6 страница

Она упомянула и о своем финансовом положении. Страховка за самоубийц не положена, пенсия у нее маленькая, так что придется снова искать работу. По профессии она флористка. А с такой профессией на такой дом не заработаешь.

В первоначальном виде высказывание, которое Фабио подал как кульминацию всего репортажа, вовсе не было саркастическим: «Пожалуйста, передайте машинисту, что я его хорошо понимаю и что мне очень жаль. Я тоже предпочла бы, чтобы он этого не делал». Фабио сократил его для пущего эффекта.

Еще одна кассета содержала беседы с другими машинистами. Но и в них он не нашел оснований для крупного расследования. На остальных кассетах были записаны материалы старых репортажей.

Когда Фабио начал убирать бумаги со стола, вернулась Марлен.

– Дождик хочет пойти, но не может, – простонала она, обняла Фабио сзади за шею, наклонилась над ним и поцеловала в лоб.

После чего она юркнула в ванную. Он услышал шум душа. Через некоторое время дверь ванной отворилась, и Марлен в своем бледно-розовом шелковом халате проследовала через комнату в спальню. Прошло довольно много времени, прежде чем она оттуда вышла. Она была накрашена и разодета в пух и прах: пояс на бедрах, чулки, стринги и бюстгальтер, все белого цвета.

Не слишком разбираясь в резинках и лифчиках, Фабио долго возился, пытаясь освободить от них Марлен.

Засыпая, он спрашивал себя, неужели и Норина надевает иногда для Лукаса прозрачный боди мышиного цвета с двумя кнопками в паху.

Гроза так и не разразилась. Утром небо было безоблачным. В «Новостях» призывали экономить воду, не поливать газонов и не мыть машины.

Перед выходом из дома Фабио позвонил доктору Марку. Снова отозвалась секретарша и снова пообещала, что доктор отзвонит.

На этот раз в отделении физиотерапии с ним занималась сама Катя Шнель. В программе значились упражнения на равновесие и координацию. Фабио получил доску, к которой снизу была прикреплена половинка металлического шара. Нужно было удерживать равновесие, стоя на этой доске. Ему это удалось, но с большим трудом.

Маленькая женщина некоторое время молча наблюдала за ним, потом спросила:

– Помнится, вы говорили, что ездили на работу на велосипеде?

Фабио сошел с шаткого тренажера.

– Я и сюда приехал на велосипеде.

– С этим надо подождать. Вы когда-нибудь слышали о тай-чи?

– Ах, этот спорт вроде замедленного кино? Да, видел когда-то. По-моему, глупость.

– А свалиться с велосипеда – не глупость?

Покидая реабилитационный центр на Кальтбахвег, 19, Фабио получил назначение явиться в следующую среду на занятия тай-чи.

В это утро доктор Фогель и впрямь был похож на бегемота, только что вылезшего из воды. Несмотря на кондиционер, его просторная расписная рубашка липла к телу.

– Вот это, – прохрипел он, тыкая толстым указательным пальцем в собственный торс, как в совершенно посторонний предмет, – преодолев расстояние в несколько метров от климатизированного автомобиля до климатизированной приемной, аккумулирует столько тепла, чтобы заставлять меня потеть весь остаток дня. Как ваши дела?

– Нарушение равновесия. Это нормально?

– В чем оно выражается?

– В неуверенности на велосипеде.

– С каких пор?

– С тех пор, как я снова езжу на велосипеде.

– Ну, так не ездите. Ведь все равно слишком жарко.

– Терапевт собирается послать меня на тай-чи.

– Это не повредит. Вы должны снова обрести вашу обычную норму. Что еще?

Фабио поведал этой восседающей в специальном кресле горе жира о двойной потере своих воспоминаний. О тех, что хранились в голове, и о других – в памяти компьютера.

И вдруг он услышал самого себя, свой рассказ. Есть Марлен, незнакомая, чужая женщина, ради которой он отрекся от всего и с которой живет. И есть Норина, которую он бросил. Норина, которая больше ничего не желает о нем знать. Норина, которая не выходит у него из головы. Норина, которая изменяет ему с его лучшим другом. Норина, его большая любовь.

Доктор Фогель дважды демонстративно глядел на часы, но Фабио и не думал прерывать свои ламентации. Лишь после того, как доктор нащупал кнопку под столешницей и в кабинет под каким-то предлогом вошла сестра, Фабио заметил, что его время истекло.

На тротуаре царила такая же толчея, как на променаде в Римини в августе, часов этак в десять. Местные служащие в свой обеденный перерыв фланировали по улице, как иностранные туристы.

Каждый ресторан, каждое кафе, каждая кондитерская, каждый киоск выставил наружу несколько столиков.

Может, стоило бы съездить на пару дней в Урбино, к матери, размышлял Фабио. Он последовал совету доктора Фогеля, оставил свой велосипед в подвале приемной и отправился домой пешком.

Поток гуляющих принес его к лодочной станции. Он купил билет на прогулку по озеру и вскоре оказался за столиком на верхней палубе «Чайки». В качестве единственного европейца в группе улыбающихся японцев он уплетал предложенное на борту угощение: зеленый салат с заправкой из трех сортов сыра.

Человек, сидевший напротив Фабио, был похож на старого самурая. Он уже съел свой салат и приступил к сыру: снял фольгу с порции масла, с помощью вилки и ножа отрезал кусочек масла, намазал его на эмменталь, отрезал от него кусочек, насадил на вилку и стал тщательно разжевывать.

Рядом сидела женщина в косынке с козырьком и повязкой на рту, как у хирурга. Чтобы поесть, она ненадолго сдвинула ее вниз, но потом опять подняла.

Из репродуктора послышалась мелодия польки, прерываемая сообщениями на нескольких языках о достопримечательностях на берегу.

Фабио провожал взглядом проплывающий мимо пейзаж и спрашивал себя, что его сюда привело.

Он понял это, когда «Чайка» повернула и запыхтела назад в город вдоль правого берега озера. Он встал из-за стола, провожаемый многочисленными кивками и улыбками своих сотрапезников, вышел на корму и облокотился на релинг.

Они проходили мимо виллы Тускулум, всего метрах в пятидесяти от берега. На плоту никого не было. На берегу валялись три пестрых купальных полотенца. С веранды то и дело выходили люди, устремляясь к палатке с буфетом. В какой-то момент ему показалось, что он заметил Норину, но он мог и ошибиться.

Он сосредоточился на носовой волне и не сводил с нее взгляда, пока она не плеснула в покрытую мхом причальную стенку перед Тускулумом. И вскоре вилла скрылась из вида за большой плакучей ивой.

Сев на трамвай, идущий до Амзельвега, Фабио проехал по чужой улице, открыл чужую дверь, поднялся по чужой лестнице и вошел в чужую квартиру. Раздевшись до трусов, он налил себе стакан минералки и выпил ее, полулежа на чужом диване.

Обмакнув палец в воду, он стряхнул холодную каплю на грудь и стал смотреть, как она прокладывает себе путь по коже. Едва капля просочилась в ямку пупка, он выудил из стакана новую и проследил ее путь по своему телу. Он чувствовал себя чужаком в собственной жизни.

Потом очнулся, вышел на балкон и посмотрел вниз, на газон.

Из верхнего кольца надувного детского бассейна вышел воздух, так что вода держалась на высоте второго сверху кольца. В воде плавала желтая пластмассовая лопатка. Никого не было видно. И ничего не было слышно, кроме тонкого голоска ребенка, плачущего во сне.

Фабио хотелось курить. Но он не нашел сигарет ни на письменном столе, ни на тумбочке, ни на стойке для завтрака, ни на туалетном столике. Он открыл ящик кухонного стола, где у Марлен хранилась заначка. Но там лежала только пустая обертка от блока.

Он вернулся на балкон и прислонился к перилам. Как недавно прислонялся к релингу «Чайки», когда та неудержимо с повисшим флагом скользила мимо Норины.

Мысль о сигарете не давала ему покоя. Фабио снова вернулся в квартиру и начал систематические поиски. Он ничего не нашел ни в кухне, ни в ванной. Он перешел в спальню и перерыл всю свою одежду. Если он и в самом деле курил в течение этих пятидесяти дней, то мог и забыть какую-нибудь пачку в кармане куртки. Он не нашел ничего. Только скомканную квитанцию в нагрудном кармане хлопковой куртки на подкладке. В мае он ездил куда-то на такси.

Он ощупал все висевшие на плечиках платья Марлен, потом обшарил ящики с бельем, сначала свои, потом ее. Не нашел ничего. Разве что пришел к выводу, что вчера составил себе далеко не полное представление об ассортименте возбуждающего белья у Марлен.

В правом ящике ее туалетного столика он нашел наконец то, что искал. Вскрытая пачка экстра-легких сигарет лежала между разного рода тюбиками, кисточками, горшочками, баночками и помазками. Как же это он раньше не сообразил, где надо было искать. Гримируясь, Марлен курила, как поп-звезда.

Когда он вынул пачку, за ней обнаружился некий предмет, похожий на карманный фонарик. Он вытянул ящик до упора. Предмет оказался хромированным дильдо. Фабио включил его в сеть, послышалось тихое жужжание дорогого, тщательно продуманного механизма. Интенсивность вибрации регулировалась ступенчатым реле. Даже будучи установлен на предельный уровень, искусственный пенис создавал меньше шума, чем электробритва Фабио. Ясное дело, такой дильдо – просто «роллс-ройс» по сравнению с прочими подобными машинками.

Фабио положил игрушку обратно и попытался задвинуть ящик. Но этому помешала сдвинувшаяся с места старинная шкатулка для косметики. Ему пришлось вынуть ее, чтобы поставить ровно и засунуть снова. А под ней обнаружился его «палм» – маленький карманный компьютер.

Фабио стоял перед своим письменным столом и взвешивал на ладони маленький серый компьютер. Здесь должна была храниться часть файлов, которые в его мозгу были стерты или недоступны. Он не решался включить «палм», словно опасаясь новых открытий. Или отсутствия таковых.

Второе опасение подтвердилось. Данные, высветившиеся на маленьком экране, были столь же скудными, сколь и знакомыми.

Он врубил свой ноутбук и запустил программу синхронизации с «палмом». Данные совпадали. Никаких новых адресов, никаких новых записей, никаких дополнений, никаких новых текстовых документов. Либо он им не пользовался, либо скопировал на него с ноутбука данные на пятое июня. Это не могло быть случайностью. Он наверняка сделал это совершенно сознательно.

Он сам. Или кто-то другой.

Он кликнул иконку программы синхронизации маленького компьютера. «Последняя дата синхронизации – 5 июня…» – высветилось на экране. Это ничего не значило. Достаточно было незадолго до синхронизации изменить дату в ноутбуке, и так же менялись настройки «палма».

Он выключил его и снова засунул в ящик, под плоскую шкатулку с косметикой. Вынув из надорванной пачки две сигареты, он восстановил в ящике прежний беспорядок, уселся за свой письменный стол и задумался.

На жестком диске ноутбука он нашел папку «Архив». Она содержала копию данных его «палма», которые он время от времени переписывал на всякий случай. Запись была датирована пятым июня.

Значит, кто-то манипулировал его компьютерами. Пока он лежал в больнице, кто-то заменил актуальные данные архивными, кто-то стер все файлы в его «палме» и перенес на их место архив из ноутбука.

Тот факт, что его компьютер был спрятан в туалетном столике Марлен, означал только одно: она имела отношение к подмене. Он не знал, насколько хорошо она владела компьютером, но для такой манипуляции не нужно быть гениальным программистом.

Фабио сунул в рот сигарету, затянулся и выдохнул дым в потолок.

Если это Марлен, то почему в редакционном компьютере последние записи датируются пятым июня?

Значит, в редакции у нее есть сообщник. И нетрудно догадаться, кто именно.

Фабио раздавил сигарету, выключил ноутбук и стал прибираться на письменном столе. Ему попалась под руку квитанция такси. Он разгладил скомканную бумажку.

На ней значился адрес редакции и адрес места назначения: Аувег, 12, который ничего ему не говорил. Он позвонил в справочную службу и узнал, что по этому адресу значится доктор Андреас Барт. Итак, он ездил на такси брать интервью у вдовы доктора Барта. Полистав свою новую записную книжку на пружинках, он прикрепил квитанцию к листку с датой 16 мая.

Он уже закрыл книжку, когда ему вдруг пришло в голову, что даты не совпадали. Квитанция была от 18 мая.

Угнетающе тяжелый день сменился душным вечером. Фабио стоял на балконе и смотрел вниз. Управляющий домом выкладывал на газон два садовых шланга. Его звали Анзельмо. Похоже на Амзельвег. Амзель – это дрозд, который вечерами пел на березе. Таким способом Фабио запомнил имя управляющего.

Позвонила Марлен, сказала, что у нее назначена деловая встреча в «Ночлежке» с каким-то журналистом и она припозднится. Фабио был рад этому. Он еще не знал, как ему с ней держаться.

Почему даты его визита к Жаклине Барт не совпадали? Неужели таксист ошибся? Или он сам неправильно записал дату? Или перенес визит? Или ездил к вдове два раза?

Анзельмо включил обе поливалки, несмотря на призывы властей экономить воду. Взглянув вверх на Фабио, он крикнул:

– Каузио, Росси, Беттега!

– Привет! – отозвался Фабио.

– Привет, – буркнул Анзельмо. Он был разочарован, как ребенок, с которым никто не хочет играть.

Фабио ушел с балкона. Почему бы ему не позвонить Жаклине Барт и не спросить ее?

Он набрал ее номер. Трубку долго не поднимали. Может, она переехала? Она же говорила, что после смерти мужа такой дом ей не по карману.

Он уже хотел повесить трубку, когда услышал женский голос:

– Да?

– Госпожа Барт?

– Нет, – сказал голос со славянским акцентом, – я домработница. Госпожа Барт уехала в отпуск.

– Когда она вернется?

– В конце месяца.

– Можно с ней связаться?

– Она в Италии. Иногда звонит. Вы можете оставить для нее сообщение.

– Передайте ей, что звонил Фабио Росси из «Воскресного утра». У меня к ней важный вопрос. Попросите ее позвонить. – Он продиктовал домашний номер Марлен и номер своего мобильника.

Было уже темно, когда Марлен вернулась домой. Она была возбуждена и благоухала напитками, неотделимыми от ее работы с прессой. После приветственного поцелуя ее рука скользнула в боксерские трусы Фабио, и его благое намерение соблюдать дистанцию потеряло силу.

– Тай-чи – это метод восстановления внутренней и внешней гармонии, метод познания самого себя и достижения внутренней концентрации. – Вместе с прочими участниками курса для начинающих Фабио, стоя в полукруге перед учителем тай-чи, внимал его вступительной речи. – Кроме того, тай-чи регулирует обмен веществ, улучшает кровообращение, снижает кровяное давление, расширяет сосуды, помогает при вегетативных нарушениях, устраняет бессонницу и активизирует функции центральной нервной системы.

Сокурсники Фабио были как раз в том возрасте, когда человек проявляет личный интерес к каждому из этих эффектов в отдельности. Самого Фабио интересовало скорее равновесие – внешнее и внутреннее.

– Уверенная осанка и стабильное равновесие способствуют внутренней стабильности, у вас появляется чувство, что вы обеими ногами стоите на земле, – продолжал учитель. Поистине Фабио это совсем бы не помешало.

Тренеру было за пятьдесят. Его веки, щеки, губы, углы рта и мочки ушей устремлялись вниз. Может, это у него профессиональная болезнь, следствие перманентного расслабления. Его звали Хорст Нефф. Фабио запомнил его имя по аналогии с «Нефритовой принцессой за прялкой». Так называлась одна из живых картин тай-чи, которые они будут изображать к концу начального курса.

Когда они наконец приступили к тренировке, начав с первой из тринадцати основополагающих живых картин, оказалось, что Фабио лучше всех в группе выполняет спокойные, мягкие, плавные движения. Увы, в упражнениях на равновесие он занял самое последнее место.

До полудня Фабио должен был явиться на прием в университетскую клинику. Он прошел через парк и кафетерий. Здесь уже не было ни одного свободного места, слышалось звяканье посуды и приглушенные голоса, витал знакомый запах больницы и скверного кофе. Кое-кого из пациентов он знал в лицо и даже кивнул мужчине с пластырем на голове, выбритой лишь наполовину. Но тот не ответил на приветствие. Наверное, не узнал Фабио без больничного халата. Или не смог припомнить.

Медсестра проводила его в приемную неврологического отделения. Но едва он сел и поздоровался с двумя другими ожидавшими своей очереди больными, пожилой супружеской парой, как зазвонил его мобильник. Женщина бросила на него неодобрительный взгляд.

Фабио встал, подошел к открытому окну, встал спиной к супружеской паре и назвал себя. Ему ответил незнакомый женский голос.

– С вами говорит Жаклина Барт, мне сказали, что у вас есть ко мне какой-то вопрос. Я полагала, что с этим делом покончено. – В ее голосе звучало беспокойство.

Фабио не сразу сообразил, кто у телефона.

– Спасибо, что позвонили, госпожа Барт. Да, с этим делом покончено, у меня к вам вопрос личного характера. Я потерял свой ежедневник и пытаюсь восстановить даты. Я хотел просить вас припомнить, когда состоялся наш разговор.

– И ради этого я должна звонить вам, будучи в отпуске? – Несмотря на упрек, в голосе проскользнуло что-то вроде облегчения.

– Простите великодушно. Бухгалтерия срочно требует финансового отчета.

– Минутку, не разъединяйтесь. – Он подождал, пока она достала свой ежедневник. – Первый разговор или второй?

– Оба, – только и ответил Фабио.

– Среда, шестнадцатое мая, в пятнадцать часов. И пятница, восемнадцатое мая, в семнадцать часов. Вам это поможет?

– Мне это очень поможет, спасибо. – Он пожелал ей приятного отпуска и поинтересовался, где она отдыхает. Она была в Амальфи.

Супружескую пару пригласили в кабинет. Женщина бросила торжествующий взгляд на Фабио. Он выключил мобильник, сунул в карман и сел.

Ради чего он ездил к Барт два раза? Для интервью в сорок строк даже первый разговор продолжался слишком долго. О чем они говорили во второй раз? И почему ее встревожил его звонок? «Я полагала, что с этим делом покончено».

С каким делом? Тем самым? Большим?

Фабио позвали в кабинет. Принимал доктор Бертод. Уложив Фабио на стол для обследований, он тут же принялся ощупывать его лицо.

– Есть какие-то изменения?

Фабио ответил отрицательно.

– Что-нибудь еще?

– Нарушения равновесия.

– Вы как-то боретесь с этим?

– Тай-чи.

– Хорошо. Это пройдет. Такое часто бывает. Нет оснований для беспокойства. Как с памятью?

– Я работаю над этим. Пока безуспешно.

– Вы уже были там, где вас подобрали?

Фабио покачал головой.

– Попробуйте как-нибудь. Иногда это помогает. Место действия. Картинки. Запахи.

Доктор Бертод снял швы на голове Фабио, пожелал ему счастья и попросил записаться на прием через четыре недели.

Трамвай был совсем старый. Маршрут номер девятнадцать пролегал по одному из самых бедных районов города. Стены вагона были разрисованы граффити, заляпаны краской, исчерканы водостойким фломастером, сиденья и спинки изрезаны ножами.

Фабио Росси сидел в прицепном вагоне. Народу было немного: пожилые люди, школьники, домашние хозяйки.

На одной из остановок вошли трое молодых людей, две женщины и парень. Они вошли вместе, но расселись в разных местах по всему вагону. Фабио это показалось странным. Он не выпускал этих троих из поля зрения.

Когда трамвай тронулся, одна из женщин произнесла громко, на весь вагон:

– Ночь.

Никто не обернулся. Но отозвался парень, сидевший у входа посреди вагона:

О, как прекрасны грезы

И сны в ночной тиши

И эхо старой сказки

В сумраке души.

Лица пассажиров замкнулись в надежде, что этот тип не попросит у них денег. Первая молодая женщина продолжала:

В сиянье лунном горы,

Задумавшись, молчат.

Среди руин смятенных

Ручьи печально мчат.

В передней части вагона прозвенел высокий голос третьей женщины, самой молодой из них. Она продолжила чтение на том же вышколенном литературном немецком:

Краса твоя застыла

И обрела покой.

Тень хладная укрыла

Тебя в тиши ночной.

Девятнадцатый трамвай грохотал мимо фасадов, почерневших от выхлопных газов. Киоск, забегаловка, секс-шоп, турецкие деликатесы, велосипедная мастерская. Фабио чуть не разрыдался. Лицо первой женщины расплывалось перед его глазами, но ее голос продолжал:

Моих безумных жалоб

Лес гордый не поймет.

Лишь соловей о милой

Всю ночь в лесу поет.

– Гусофенштрассе, пересадка на Ауфельд, – объявил водитель.

Молодой человек подхватил:

Пускай же гаснут звезды,

Пускай наступит день,

Пускай развеет ветер

Сумрачную тень.

– Мы – студенты Театральной академии – приглашаем вас на акцию «День открытых дверей», которая состоится в ближайшую субботу, – объявила первая женщина. Молодые люди приготовились к выходу.

Фабио подошел к парню:

– Скажите, кто это написал?

– Йозеф фон Айхендорф, – был ответ. Дверь открылась, и парень вышел из вагона.

– Спасибо, – крикнул вслед ему Фабио. – Это было прекрасно.

На Визенхальде, где девятнадцатый делает круг, еще стоял предыдущий трамвай. Открытая остановка с двумя скамейками и мусорной урной, закрытый киоск, заляпанный краской билетный автомат. Дальше начиналось пригородное шоссе. От него ответвлялась узкая дорога, ведущая к застроенному холму. На одном из столбов висел указатель с табличкой «Кладбище».

Фабио миновал жилые дома и шел теперь в тени обрамлявшей дорогу буковой рощи. Его белая рубашка поло насквозь пропотела и липла к спине. На дороге не было ни души.

Рощица заканчивалась у кладбищенской стены. Фабио пошел дальше и обнаружил литые чугунные ворота, две таблички с запрещающими знаками – для собак и для гудков, и еще одну с указанием времени работы. Асфальтированная дорожка вела к часовне из декоративного бетона, а уже оттуда – на само кладбище. Оно представляло собой сетку аллей, между которыми зеленели ухоженные стандартные могилы. Ряды были пронумерованы, как в кинотеатре.

На каком-то перекрестке с двумя скамейками, четырьмя картонными коробками и схемой расположения кладбища он повернул назад. Что бы ни произошло 21 июня, наверняка произошло не здесь. На таких кладбищах ему нечего было делать. Из-за таких вот кладбищ он сохранил свой итальянский паспорт. Его отец всегда говорил: «Здесь можно жить и умереть, но быть здесь похороненным – нельзя».

В следующий раз, приехав в Урбино, он обязательно сходит на запущенную могилу своего отца. Нанесет визит мраморному ангелу, которой обошелся матери в восемь миллионов лир.

Он нашел маленький боковой выход, обогнул кладбище и двинулся дальше по дороге. Слева тянулся большой луг с высокой травой и редкими фруктовыми деревьями. А за лугом угадывался город под желтоватым колпаком смога.

Метров через двести асфальтовое покрытие закончилось чистой белой чертой. Там стоял щит с надписью, запрещавшей проезд всему транспорту, кроме автомобилей службы доставки.

Это место показалось Фабио знакомым. Он двинулся дальше. Дорога разветвлялась: поворачивала в лес и шла прямо вдоль опушки. Фабио пошел прямо. Дорога сделала поворот и уткнулась в плотную изгородь. Фабио проследовал вдоль изгороди до дощатой калитки с эмалированной табличкой: «Садовое товарищество Вальдфриден. Вход только членам и гостям». За калиткой виднелась часть территории: садовые домики, утопающие в жимолости, глициниях и виноградных лозах; кусты, живые изгороди, клумбы, фруктовые деревья, дождевые цистерны, компостные кучи. Возможно, несколько флагштоков и тележных колес и были здесь лишними, но по сравнению с кладбищем Визенхальде здесь царил настоящий хаос.

Фабио вспомнил, куда он попал. Открыв калитку, он вошел на территорию товарищества, прошел немного вперед и свернул на боковую дорожку. Под козырьком небольшого домика с желтыми ставнями играли в карты трое пожилых мужчин в майках. Фабио поздоровался, те недоверчиво кивнули в ответ.

В самом конце дорожки находился участок, немного больший по размерам и менее ухоженный, чем остальные. На выцветшей табличке у садовых ворот едва проступала надпись: «Гуррама». Кусты малины и ежевики были перевиты усиками тыквы, укоренившейся в компостной куче; одна клумба превратилась в летний луг; перед изгородью, отделявшей участок от лесной опушки, вымахали в человеческий рост кусты медвежины; на овощной грядке красовались головки капустного салата.

Домик тоже отличался от большинства остальных. Он был построен на лесном склоне оврага, его передняя стена держалась на сваях, так что под ней образовался открытый подвал для дров, садового инвентаря, бочек, стремянок и разного барахла. Сам же дом имел односкатную крышу из ондулина, деревянную веранду и комнату с одним окном. С веранды открывался красивый вид на город. В комнате стояли две корабельные койки – узкие, короткие, неудобные и скрипучие.

Фабио это знал. С этой веранды он когда-то, в день национального праздника, наблюдал фейерверк над городом. А поздно ночью пытался переспать с Нориной, не разбудив Лукаса. «Гуррама» принадлежала его двоюродному деду.

Иногда стоит следовать своему первому побуждению. Первым побуждением Фабио было позвонить Лукасу и сказать: «Угадай, где я сейчас нахожусь? » И послушать, как он на это отреагирует.

Фабио вынул из кармана мобильник и тщетно попытался набрать номер редакции. «Нет доступа к сети», – значилось на дисплее. В самом деле, этот захламленный сад находился в далеком пригороде за пределами досягаемости мобильника. Они убедились в этом наутро после национального праздника: все трое проспали и хотели заказать такси. Лукасу пришлось идти до поворота и еще дальше по шоссе, прежде чем он поймал сигнал связи.

Фабио пошел обратно. На полпути ему преградил дорогу мужчина в майке, похожий на тех игроков в карты.

– Кого вы ищете? – грубо спросил он.

– Я друг Лукаса Егера. Я думал застать его здесь.

Человек немного смягчился.

– Друг Лукаса. Вот как. Нет. Я его не видел. Но они приезжали на выходные. Он и эта, его новая. Они пахали больше дома, чем в саду, – прибавил он, подмигивая.

Фабио быстро пошел прочь, стараясь не думать о Норине и Лукасе в корабельной койке.

У поворота дороги сигнальная панель мобильника заполнилась маленькими квадратами. Фабио набрал номер редакции, выслушал два гудка и отсоединился.

Иногда нужно следовать первому побуждению. Но иногда лучше воздержаться.

Два часа спустя Фабио наткнулся на решающее указание.

Поездка в душном трамвае так его утомила, что до дома Марлен он быстро добрался на такси. От нечего делать он перелистал записи в ежедневнике, врубил компьютер и просмотрел сохраненные файлы, прослушал свои аудиокассеты, захваченные из редакции.

Одна была какая-то странная. Она называлась «Разное» и была пуста. То есть на ней ничего не было наговорено, но слышались какие-то шумы. Шорохи пустого помещения. Если усилить громкость, можно уловить что-то похожее на звук автомобиля, проезжающего мимо закрытого окна. Фабио включил максимальную скорость. Те же звуки, двумя октавами выше.

И потом вдруг, почти в самом конце сорокапятиминутной стороны А, прозвучал голос.

Фабио перемотал пленку назад.

Снова громкая тишина пустого помещения, а потом без всякого вступления женский голос:

«…просто все с собой. Поступайте с этим как сочтете нужным, но так, как понимал это он. Я могу на вас положиться? »

Он узнал этот голос. Говорила Жаклина Барт.

Другой голос ответил:

«Я вам обещаю».

И его он тоже узнал. Это было его собственный голос.

Найти номер Жаклины Барт не составляло труда. Определитель мобильника хранил в памяти один-единственный итальянский вызов.

– Отель «Санта Катерина», добрый вечер, – отозвался женский голос. Фабио попросил соединить его с госпожой Барт. После пяти гудков дежурная сообщила, что госпожа Барт вышла из своей комнаты, может быть, на террасу, и попросила не разъединяться. Фабио ждал.

– Барт у телефона. Я вас слушаю. – Где-то на заднем плане раздавалась музыка.

– Это Фабио Росси из «Воскресного утра», простите, что снова вас беспокою.

Она молчала.

– Алло?

– Я вас слушаю, что вам угодно?

– У меня к вам странный вопрос.

Она опять замолчала.

– То, что я сказал вам о финансовом отчете, не совсем правда. Со мной произошел несчастный случай, травма головы, и у меня провал в памяти. Пятьдесят дней. Я не могу ничего вспомнить. И наши встречи тоже.

Музыка умолкла, послышались слабые аплодисменты.

– Продолжайте, – сказала госпожа Барт.

– Не могли бы вы напомнить, какие материалы отдали мне при нашей второй встрече? У меня не осталось следов.

Снова заиграла музыка.

– Материалы?

– Материалы или документы. На пленке вы просите меня использовать их согласно воле вашего мужа. Не могли бы вы сказать, о чем шла речь?

– А разве на пленке не записано?

– К сожалению, почти все стерто.

– Материалы, – пробормотала она. – Ах да. Я отдала вам биографию моего мужа. Кое-какие биографические сведения. Можете оставить их себе. У меня есть копии.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒