Глава шестая

Гардения решила, что барон ей не нравится. У нее было ощущение, что он втайне посмеивается над тем, что она говорит. Она испытывала отвращение к его манере брать ее за руку и делать ей грубые комплименты, в которых чувствовалась явная неискренность.

Однако не вызывало сомнения то, что он очень нравится тете Лили. Когда бы он ни приехал, она всегда радостно, как девушка, бежала ему навстречу. Она соглашалась со всеми его высказываниями и все время как-то странно заглядывала ему в глаза, иначе Гардения выразиться не могла.

Конечно, говорила себе Гардения, тетя Лили стара, но может же она испытывать дружеские чувства к мужчине, и это не считается легкомысленным или предосудительным, как в юности. И в то же время казалось необычным, что барон ведет себя так свободно в доме ее тетушки. Например, вечером Гардения не могла избавиться от ощущения, что он чувствует себя здесь хозяином.

Все началось, когда Гардения, одетая в новое платье, доставленное от Ворта, спустилась в столовую. Платье принесли точно в назначенное время, за час до ужина. Гардения беспокоилась, что платье запоздает, ей нечего будет надеть и придется сидеть в спальне. Когда же наконец, к ее неописуемому восторгу, Жанна внесла коробку, Гардения вздохнула с облегчением.

— Боже мой, оно прекрасно! — воскликнула Жанна, развернув бумагу. Ее взору предстало воздушное облако из белого шифона, искусно расшитое бриллиантовыми капельками.

Девушки разложили платье на кровати. Какое-то время Гардения не могла шевельнуться от восхищения. Внезапно, при мысли, что сотая часть денег, заплаченных за платье, могла бы кардинально изменить их нищенский образ жизни, который они были вынуждены вести в течение последних нескольких месяцев, когда ей с огромным трудом удавалось доставать еду для матери, ее охватили угрызения совести.

Однако она не ожесточилась на тетушку. Она прекрасно понимала, что тетя Лили совершенно забыла обо всех их трудностях, она даже не имела ни малейшего представления о них. Гардения чувствовала себя виноватой, что на ее туалеты потрачены такие деньги. Но о чем же печалиться? Конечно же, мама была бы вне себя от радости, если бы знала, что ее дочь в Париже, что она может носить такие восхитительные платья. И в то же время Гардения не могла избавиться от ощущения, что мама была бы несколько удивлена, если бы ей рассказали об образе жизни тети Лили.

Но ей надо было одеваться к ужину, и это отвлекло Гардению от грустных мыслей. Жанна убрала ей волосы, и теперь она совсем не походила на ту девушку в выношенном платье, которая выехала из Лондона. Жанна выполняла указания тети Лили, которая, в свою очередь, была проинструктирована самим месье Вортом о том, как следует укладывать волосы. Вместо того чтобы накрутить их и подобрать наверх в стиле «Веселой вдовы», модным в то время, их собрали, и они мягкими волнами сходились на затылке в тугой валик. Прическа была необычной, и Гардения выглядела совсем юной.

Поначалу девушка опасалась, не будет ли выглядеть странной и старомодной, но, когда она была полностью готова, оказалось, что платье наилучшим образом подчеркивает совершенную линию груди и тонкую талию. Месье Ворт знал, что делает: Гардения была сама юность, легкое эфемерное создание, и в то же время в ее облике звучал неуловимый вызов.

— Изумительно, мадемуазель, — бормотала по-французски Жанна, и Гардения понимала, что это не лесть. — Сегодня вечером все мужчины будут смотреть только на вас, — продолжала горничная.

— Боюсь, я никого не знаю, — проговорила Гардения.

— Ничего страшного. Очень скоро они сами вам представятся, — сказала Жанна, искоса посмотрев на Гардению.

— Наверняка тетушка познакомит меня с теми, с кем она хотела бы, чтобы я общалась, — заметила девушка, всем своим видом выражая неудовольствие словами Жанны, которые, по ее мнению, иначе, как дерзостью, назвать было нельзя.

— Большинство и не подумают дожидаться! — упрямо продолжала горничная.

Гардения повернулась перед высоким вращающимся зеркалом в раме красного дерева. Ее окружало таинственное мерцание украшавших платье бриллиантов. Казалось, она вся покрыта росой.

Она очень медленно спускалась по лестнице, направляясь в малую гостиную на первом этаже, где тетушка планировала принимать приглашенных на ужин гостей.

Уже на последней ступеньке она увидела, что дверь в гостиную открыта, и услышала голоса. Не вызывало сомнения, кто разговаривал. Низкий гортанный голос барона исключал всякие другие предположения.

— Это смешно, — услышала Гардения. — Ты же не допускаешь, что этот ребенок может изменить всю твою жизнь.

— Не всю, Генрих, — отвечала тетя Лиля. — Я просто хочу сказать, что мы должны быть немного осторожнее. Она очень молода.

— Слишком молода, — говорил барон. — Если хочешь знать мое мнение, ее следует убрать отсюда.

— Нет, Генрих. Я не могу этого сделать. Я любила свою сестру, и девочка приехала именно ко мне. Я не могу выгнать ее.

— Прекрасно, тогда ей придется смириться с тем, что есть. Больше никаких приемов, подобных этому, иначе, предупреждаю тебя, ноги моей здесь не будет сегодня вечером.

— Прости меня, Генрих, прости меня. — В голосе тетушки слышались слезы, и тут только Гардения сообразила, что невольно подслушивает их беседу.

Осторожно, надеясь, что никто не заметил, как она спускалась по лестнице, Гардения взбежала на второй этаж и остановилась, дрожа всем телом. Что значит весь этот разговор? Что она разрушает, почему барон недоволен ее приездом? Какое право он имеет вмешиваться? Он казался таким довольным, когда приехал в пять часов и поднялся, как и вчера вечером, в будуар тети Лили.

О чем они говорили? И почему сегодня он приехал так рано и собирается вернуться к ужину? На все эти вопросы Гардения ответить не могла. Она вспомнила, что уже почти восемь, и начала опять спускаться вниз, изо всех сил стараясь взять себя в руки и добиться того, чтобы волнение и замешательство не отразились на ее лице.

К счастью, к тому времени, когда она добралась до гостиной, там уже сидели гости. У нее уже не было возможности говорить о чем-либо, а только слушать восклицания тети Лили по поводу ее платья.

— Она очаровательна, не правда ли, барон? — с мольбой в голосе обратилась к нему тетушка, и Гардения отметила про себя, что она обратилась к нему в официальной форме, тогда как наедине называла только по имени.

— Да, действительно очаровательна, — согласился барон, на губах которого появилась одна из его хитрых улыбок, и Гардении страстно захотелось швырнуть его слова ему в физиономию.

Появлялись новые гости. Это все были молодые щеголи, главным образом англичане. Среди них было несколько французов, один очень оживленный итальянец, который, как узнала Гардения, только недавно приехал работать в итальянское посольство.

Дамы — почти все они были в годах тети Лили — производили очень странное впечатление. Те же немногие, кто был помоложе, казалось, приклеились к мужчинам, с которыми пришли, и не имели ни малейшего желания разговаривать с кем-либо еще. Барон, вынужденный сопровождать в столовую даму в возрасте тети Лили, хмурился, и, когда все гости подошли к столу, Гардения заметила, что тетя Лили слишком оживленно разговаривает и всячески пытается притвориться веселой и беззаботной.

Лишь спустя некоторое время Гардения, занятая созерцанием обеденного стола с золотой столовой посудой, пришедшая в восхищение от пурпурных орхидей, щедрой рукой рассыпанных между блюдами, и преисполненная благоговейного страха перед серебряной тарелкой, с которой ей предстояло есть впервые в жизни, смогла еще раз посмотреть по сторонам.

Оглядевшись, она увидела, что лицо барона все еще сохраняет недовольное выражение, но остальные гости веселятся вовсю. Казалось, мужчины, в жестких стоячих белых воротничках, фраках и со вставленными в петлицы красными гвоздиками, которыми щеголяли только англичане, чувствуют себя довольно свободно.

Дамы смеялись громко и, по мнению Гардении, развязно. Она не могла представить, чтобы ее мама или кто-нибудь из подруг вдруг, подобно этим дамам, взорвался бы хохотом при какой-то шутке, столь фривольно закидывая при этом голову или наклоняясь вперед и ставя локти на стол, от чего слишком сильно обнажалась их белоснежная грудь. Но ведь большинство женщин были француженки, и это в большой степени, убеждала себя Гардения, объясняло их поведение.

С одной стороны от нее сидел пожилой мужчина, с другой — молодой итальянец из посольства. У пожилого соседа, очевидно, не было намерений разговаривать с Гарденией до тех пор, пока он не наестся и не напьется. Она предприняла несколько пробных попыток завести с ним беседу, но в ответ получила лишь нечленораздельное хрюканье или односложные высказывания. «Ну и грубиян», — подумала девушка. По всей видимости, он считал, что она ничего собой не представляет, и не намеревался прилагать усилия, чтобы что-то о ней выяснить.

Итальянец же весь светился улыбкой и трещал без умолку.

— Вы красивы, очень красивы, — говорил он Гардении. — Я не ожидал встретить такую красавицу в Париже. Шикарные, элегантные — да, такие здесь есть! Но чтобы встретить такую богиню, как вы!

Гардения засмеялась.

— Я думаю, вы здесь совсем недавно, — заметила она. — Уверена, в Париже есть масса француженок, которым через неделю вы скажете те же слова.

Молодой человек покачал головой.

— Француженки принадлежат к той же ветви, что и итальянки, — возразил он. — Они темноволосы, очень привлекательны, иногда встречаются такие, которых по красоте можно сравнить с мадонной, но вы, блондинка в белом платье, вы — сам ангел!

Гардения опять засмеялась. Ей было трудно относиться к этому молодому человеку серьезно, однако она совсем не смущалась его, он просто забавлял ее.

— В настоящий момент у меня нет ни малейшего желания быть ангелом! — проговорила она. — Я хочу наслаждаться Парижем, я хочу весь его осмотреть — красивые здания, Сену, парки и все места, где люди веселятся.

— Вы позволите мне сопровождать вас? — спросил итальянец.

— Вам придется разговаривать об этом с моей тетушкой, — объяснила ему Гардения и заметила в его глазах удивление.

— Разве вы не можете ходить, куда вам хочется, делать, что вам хочется? — поинтересовался он.

— Только с разрешения моей тетушки! — воскликнула Гардения. — Вы понимаете, я живу у нее. Мои родители умерли, и она очень строга в отношении того, что мне делать и куда ходить.

Теперь на лице итальянца появилось выражение неподдельного изумления.

— Я не понимаю, — сказал он, — но я поговорю с вашей тетушкой. Она действительно ваша тетушка?

— Конечно, — ответила Гардения. — Кем же еще она может быть?

Итальянец не ответил, но у нее возникло впечатление, что, если бы у него появилось желание, он бы объяснил ей, что имел в виду.

Ужин подходил к концу, гости шумели все больше и больше. Лакеи в пышных ливреях и с напудренными париками внимательно следили за тем, чтобы фужеры всегда были наполнены. Барон начал наконец оттаивать. Он поднял свой фужер и обратился к гостям.

— За здоровье нашей очаровательной хозяйки, — произнес он. — Думаю, джентльмены этот тост поддержат.

Джентльмены, к которым обращался барон, поднялись на нетвердых ногах.

— За герцогиню, да благословит ее господь, — нестройно пропели они и залпом выпили пенившееся в фужерах вино.

— Спасибо, — улыбнулась тетя Лили. Гардения заметила, что сейчас, раскрасневшись, она выглядела моложе и действительно очень красивой. — Спасибо, надеюсь, вы все сегодня от души веселитесь. Еще много моих друзей приедут попозже, и думаю, те, кто не заинтересуется игрой в карты, будут танцевать. Моя племянница молода. Я знаю, что ей понравится музыка оркестра Вентуры.

При этих словах тетя Лили поднялась и повела дам из столовой. Уже уходя, Гардения услышала, как ее неприветливый сосед справа пробормотал:

— Надо же, оркестр Вентуры! Высоко замахнулась, правда? Я думал, он играет только для королевских особ и в посольствах.

Проходящая мимо дама тоже услышала его слова. Она остановилась, наклонилась к нему и проговорила в самое ухо:

— Чем вы недовольны? Разве вы не слышали, что Лили де Мабийон известна как «королева парижского полусвета»?

Пожилой мужчина хихикнул, и Гардения не могла не почувствовать, что его смех недобрый. Но ей нечего было сказать, да к тому же она не совсем поняла, что имела в виду та дама.

Тетушка уже была около двери, за ней толпой следовали дамы. И только одна из них оставалась сидеть. Прежде чем встать, она вытянула длинную белую руку, взяла за подбородок сидящего рядом с ней мужчину, притянула его к себе и страстно поцеловала в губы.

Гардения замерла от изумления. Она никогда не могла представить, что дама позволит себе такое на ужине или в любом другом месте, где ее могут увидеть.

Красивого молодого человека, развалившегося на стуле, поцелуй, казалось, ничуть не смутил. Он просто шлепнул ее пониже талии, когда она, вертя бедрами, прошла мимо него. Гардения заметила, что ее огненно-красное платье имело очень откровенный вырез как на груди, так и на спине.

«Что сказала бы мама? » — в который раз задавала она себе один и тот же вопрос, следуя за дамами наверх в спальни, немного тревожась по поводу того, как ей реагировать на то, что они скажут или сделают. Но эту проблему решила за нее тетя Лили.

— Гардения, иди в свою комнату и приведи себя в порядок, — жестко сказала она, — а потом, когда будешь готова, приди ко мне.

Гардении ничего не оставалось, как подчиниться.

Мужчины задержались в столовой ненадолго — как раз настолько, насколько задерживался ее отец, когда они дома устраивали приемы, — и вскоре большая гостиная стала наполняться людьми, которые, поприветствовав тетю Лили и пожав ей руку, мигом, как казалось Гардении, кидались к покрытым зеленым сукном столам.

В нише тихо наигрывал оркестр. Сама комната, к удивлению Гардении, полностью преобразилась за то время, что прошло с полудня. Везде были свежие цветы, стены украшали огромные гирлянды, а по потолку, подобно звездочкам, были разбросаны крохотные огоньки, что делало всю комнату, таинственной и романтичной. Но, по-видимому, никого не интересовало убранство гостиной и никто не слушал изумительную игру скрипок.

Гардения была уверена, что итальянец собирается пригласить ее на танец. Но к тому времени, когда она из спальни спустилась вниз, он уже шептался в углу с очень симпатичной женщиной, приехавшей уже после ужина. Та была одета в обтягивающее, как перчатка, платье, сделанное из тончайшей, подобно паутинке, черной ткани. Волосы ее украшал бриллиантовый эгрет.

— Стой рядом со мной и помогай принимать гостей, — сказала тетя Лили.

Однако она нечасто утруждала себя тем, чтобы представлять вновь прибывших — просто махала рукой по направлению к игорным столам или к длинной, заставленной бутылками с шампанским и вазочками с икрой стойке, расположенной в дальнем конце комнаты.

Наконец, когда Гардении стало казаться, что прошла уже целая вечность, она увидела знакомое лицо и поняла, что по лестнице поднимается лорд Харткорт, которого сопровождает его кузен, Бертрам Каннингэм.

При виде их она очень обрадовалась: это ведь единственные среди гостей люди, с которыми она хоть немного знакома. К тому же, как всякой женщине, ей хотелось предстать перед ними в новом платье.

Тетя Лили протянула к ним обе затянутые в белые перчатки руки.

— О, лорд Харткорт, я так счастлива видеть вас! Я так огорчилась из-за того, что вы не приехали сегодня к нам на чай.

— Я тоже расстроился, — ответил лорд Харткорт, — но, как я сообщил вам в записке, которую, надеюсь, вы получили, у меня были дела, я не мог уехать из посольства.

— Вы слишком серьезно воспринимаете жизнь, — улыбнулась тетя Лили. — Как вы поживаете, господин Каннингэм? Очень мило с вашей стороны, что вы приехали. — Она коснулась руки Бертрама и, заметив, что лорд Харткорт пожимает руку Гардении, поспешно добавила: — Гардения так добра, она помогала мне принимать гостей. Потанцуйте с ней, лорд Харткорт. Вентура никогда не простит меня, если не найдется ни одного почитателя его музыки. А вы, господин Каннингэм, будьте так любезны, принесите мне что-нибудь выпить. У меня пересохло в горле.

Мужчинам больше ничего не оставалось, как только следовать указаниям тети Лили.

— Конечно, давайте потанцуем, — с серьезным видом обратился к Гардении лорд Харткорт, когда хозяйка в сопровождении Берти Каннингэма направилась к стойке в конце гостиной.

Лорд Харткорт положил руку Гардении на талию, и она несколько обеспокоенно проговорила:

— Надеюсь, я не буду наступать вам на ноги. Мама учила меня, но мне редко приходилось танцевать с мужчинами. Вы должны извинить меня, если я окажусь неуклюжей.

— Уверен, с вами ничего подобного не случится, — галантно заметил лорд Харткорт.

Гардения обнаружила, что он прав. Так как он танцевал просто, без всякой претенциозности, она с легкостью успевала за ним, и они плавно, в такт музыке скользили по залу.

— Какой замечательный оркестр! — воскликнула девушка. — Никогда бы не подумала, что танцевальная музыка может быть столь прекрасна.

Они сделали несколько кругов по залу, когда лорд Харткорт заметил:

— Здесь жарко, не так ли? Аромат цветов одурманивает. Почему бы нам не выйти на балкон подышать свежим воздухом?

— Да, конечно, — согласилась Гардения, бросая взгляд на открытые стеклянные двери, ведущие на широкий балкон, который тянулся вдоль всего дома.

Они вышли на воздух. Дул слабый ветерок, лорд Харткорт подставил ему разгоряченное лицо.

— Так лучше, — заметил он. — У французов в домах всегда очень жарко.

— Но тетя Лили англичанка, — запротестовала Гардения.

— Ах да! — воскликнул лорд Харткорт. — Боюсь, я забываю об этом и всегда считаю ее француженкой, потому что у нее французский титул.

— Конечно, — сказала Гардения.

Она положила руки в перчатках на перила и, склонив голову, смотрела в сад. Ветер слегка шевелил листья деревьев, за которыми светились огни города.

— Ну как, вам здесь нравится? — нарушил молчание лорд Харткорт.

— Мне очень интересно, все оказалось совсем другим по сравнению с тем, чего я ожидала, — искренне ответила Гардения.

— Вы и сами выглядите по-другому, — заметил лорд Харткорт, облокачиваясь на перила и заглядывая Гардении в глаза. — Дело, наверное, в вашем платье. Оно очень не похоже на то, в котором вы приехали.

— Тетя Лили была так добра, — объяснила ему Гардения, — она повела меня к Ворту.

— Да, я слышал об этом, — проговорил лорд Харткорт.

— Удивительно, он сшил его за двадцать четыре часа! — продолжала девушка. — С трудом верится, правда?

— Вы, возможно, понравились ему, — предположил лорд Харткорт. — Говорят, месье Ворт никогда, ни для кого не будет спешить, пока кто-нибудь ему не понравится и он не удостоверится, что этот человек сделает честь его творению.

Гардения с улыбкой посмотрела на него.

— А я делаю ему честь? — спросила она.

Эти слова сопровождались легким кокетством. Наблюдая за дамами во время обеда, Гардения почувствовала, что ее чопорность и серьезность совершенно не соответствуют царившей на приеме атмосфере.

— Вы очаровательны, — ответил лорд Харткорт. — Вы будете любезны с господином Каннингэмом?

Гардения, ожидавшая от него совсем не таких слов, растерянно посмотрела на него.

— Любезна с господином Каннингэмом? — переспросила она. — Я не очень понимаю, что вы имеете в виду.

— Думаю, вы все понимаете, — усмехнулся лорд Харткорт, — но ваша тетушка решительно настроена держать его подальше от вас.

— Тетя Лили не разрешила ехать с ним кататься одной, — проговорила Гардения. — Она объяснила мне, что так не делают. Наверное, я виновата, что сама предложила, но мне казалось, что в Париже все по-другому, совсем не так, как принято в Англии.

— Полагаю, вы понимаете, что вещи такого рода — всего лишь уловки, — заметил лорд Харткорт. — Мой кузен действительно горит желанием стать вашим другом. Он замечательный человек: добрый, великодушный. Не думаю, что вы когда-нибудь пожалеете, что позволили ему первым показать вам Париж.

— Кажется, все хотят это сделать, — просто сказала Гардения.

У нее возникло впечатление, а может, ей только привиделось, что при этих словах лицо лорда Харткорта застыло.

— Значит, у бедного Берти уже есть соперник, не так ли? — спросил он.

И на этот раз Гардения не поняла, что он имеет в виду.

— Полагаю, дело в том, — сказала она, — что тетя Лили хочет показать мне Париж сама. Сегодня весь вечер я с сожалением размышляла о том, что она не имела детей. Если бы у нее была дочь или сын, ей жилось бы намного лучше. Наверное, приятно устраивать вечера для своих друзей, но насколько приятнее устраивать их для всей семьи!

Лорд Харткорт промолчал, она повернулась и взглянула на него. Ее глаза на изящном личике казались огромными. Он повернулся к ней, потом протянул руку и взял ее за подбородок.

— Не пойму, вы глупы или действительно так наивны, как кажетесь? — спросил он.

Гардения хотела было ответить ему, сказать, что ее возмущает, когда ее называют глупой, но вместо этого какое-то странное выражение, которое, несмотря на слабый свет из окон, она заметила в его глазах, заставило ее затаить дыхание. Они стояли и глядели друг на друга. Она кожей ощущала исходившую от его пальцев теплую силу, проникавшую ей в душу и наполнявшую все ее существо сладостным трепетом.

Внезапное появление Бертрама Каннингэма, остановившегося в дверях, вывело их из этого волшебного оцепенения.

— А! Вот вы где! — воскликнул он. — Я вас везде ищу. Даже представить не мог, что вы здесь.

— Там слишком жарко для танцев, — сказал лорд Харткорт, убирая руку и поворачиваясь к своему кузену.

— А мне, когда весело, жара не мешает, — заметил Бертрам. — Пойдемте, потанцуйте со мной, мисс Уидон. Не всегда удается танцевать под такой оркестр, как в Мабийон-Хаусе.

— С удовольствием, — ответила Гардения, — но мне кажется, очень невежливо оставлять лорда Харткорта одного.

— Не беспокойтесь за него, — улыбнулся Бертрам. — Он обязательно найдет кого-нибудь, кто подбодрит его, да и то только в том случае, если останется, в чем я очень сомневаюсь.

— Не дави на меня, Берти, — сказал лорд Харткорт. — Ты умолял меня пойти с тобой, и я, естественно, не собираюсь заканчивать веселье только потому, что тебе самому удалось заполучить мисс Уидон.

— Давайте не будем сейчас танцевать, — взмолилась Гардения. — Давайте останемся здесь и побеседуем. Здесь прохладно, к тому же я никогда в жизни не видела более красивого зрелища, чем огни ночного Парижа. Я испытываю страх, когда оказываюсь среди гостей тети Лили: они такие шумные!

При этих словах Гардения вспомнила ночь своего приезда и содрогнулась. Если сегодня повторится то же самое, она поднимется в спальню и запрется на ключ.

— А ты знаешь, мисс Уидон права, — согласился Берти. — Скоро здесь будет дым коромыслом. Я видел, как только что приехал Андре де Гренель, и он уже успел порядком набраться.

— Что значит «набраться»? — поинтересовалась Гардения.

Она обращалась к лорду Харткорту, но ответил Бертрам Каннингэм.

— Опьянел, захмелел, слишком много выпил, — объяснил он. — С ним всегда так. Многие французы спокойно переносят алкоголь, а вот Андре нет. Он становится буйным.

— Я очень надеюсь, что он не сломает красивую мебель в гостиной, — забеспокоилась Гардения. — Вчера утром я видела, что ваза дрезденского фарфора была вдребезги разбита. Она, должно быть, стоит кучу денег, но я ни разу не слышала, чтобы тетя Лили жаловалась.

— Возможно, она ничего против этого не имеет, — предположил Бертрам.

— Ну что вы, разве можно спокойно относиться к тому, что разрушают твой дом, — убежденно проговорила Гардения. — Мне кажется, те, кто приходит сюда и пользуется гостеприимством моей тетушки, ведут себя безнравственно, поступая подобным образом. Не поверю, что такое могло бы случиться в Англии.

— Да запросто, — возразил Бертрам Каннингэм. — Ты помнишь, Вейн, ту вечеринку у Кавендишей? На следующее утро Роза была в бешенстве и каждому выставила счет на двадцать фунтов.

— Кто такая Роза? — спросила Гардения.

— Роза Льюис — очень колоритная личность, — ответил Берти. — Она содержит отель на Джермин-стрит.

— Но едва ли можно сравнивать ее с тетей Лили, — заметила Гардения. — Ломать мебель в отеле — это одно, а в частном доме — другое.

На мгновение воцарилась тишина. Потом у Берти вырвался смешок.

— Вы великолепны, вы действительно великолепны! Андре абсолютно прав: о вас будет говорить весь Париж!

Не успела Гардения что-либо ответить, как вмешался лорд Харткорт:

— Мне кажется, замечание мисс Уидон вполне справедливо: это частный дом, и все должны помнить об этом.

Его кузен бросил на него странный взгляд, собрался было что-то сказать, но передумал. Внезапно на балкон вышел Андре де Гренель.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, Каннингэм, — сказал он. — Я слышал, что ты уже приехал, но нигде не мог разыскать. Зная любовь англичан к свежему воздуху, я решил, что балкон — единственное место, где ты можешь быть!

— И ты оказался прав, — коротко заметил Бертрам.

Граф его не слушал. Увидев Гардению, он сразу же направился к ней, взял ее руку и поднес к губам.

— Маленькая монашка! — воскликнул он. — Я знал, что, когда увижу вас в следующий раз, на вас будет какое-нибудь сверкающее платье, но его что-то слишком много, да, действительно, слишком много.

— Послушайте, граф, — твердо проговорил лорд Харткорт. — Мисс Уидон — племянница герцогини, она приехала из Англии и будет жить в этом доме. Вчера вечером, когда она приехала, вы ошиблись. Думаю, вам стоит извиниться.

— Племянница Лили де Мабийон? — Хотя граф выпил довольно много, его голова еще работала. — Это правда?

— Да, — подтвердил лорд Харткорт.

— Тогда приношу свои самые искренние извинения, — сказал граф, поворачиваясь к Гардении. — Но мне все равно жаль, что я не поцеловал вас.

Он опять поднес ее руку к губам. Гардения занервничала и вырвала руку.

— Пойдемте танцевать, мисс Уидон, — предложил Берти, и Гардения обрадовалась возможности избавиться от графа.

Берти закружил ее в танце. Он танцевал лучше своего кузена, однако у Гардении не возникало желания, чтобы их танец длился до бесконечности, как это было с лордом Харткортом. Все потому, что они с лордом Харткортом двигались медленнее, думала девушка, он хотел убедить ее, что она неплохо танцует и вполне способна двигаться в такт музыке.

— Послушайте, это замечательно! — шептал ей Берти. — Я так страстно желал заполучить вас. Что вы скажете на то, чтобы через часик незаметно улизнуть и отправиться к «Максиму»? Я привезу вас назад до того, как ваша тетушка заметит ваше отсутствие.

— Но я не могу так поступить, — возразила Гардения, удивленная его настойчивостью.

— Почему? — спросил он. — Ну, знаете, ваша тетушка слишком строга. Я не так богат и знаменит, как мой кузен, но я буду заботиться о вас и создам вам хорошие условия, обещаю.

— Лорд Харткорт говорил мне, что вы собирались показать мне Париж, — тихо проговорила Гардения.

— Ну, и что вы об этом скажете? — встрепенулся Бертрам.

— Не думаю, что тетя Лили разрешит, — ответила она.

— Право же! — взорвался молодой человек. — Хватит повторять одно и то же. Чего вы ждете? Какого-нибудь великого князя?

— Я никого не жду, — ответила Гардения.

— Тогда давайте немного развлечемся, — продолжал уговаривать ее Берти. — Пошли. Мы сбежим сейчас. Возьмите свою накидку — нет, не надо, ночь теплая. Моя машина у ворот.

— Это невозможно, — запротестовала Гардения. — Вы не понимаете. Тетя Лили была так добра ко мне, она доверяет мне, и, если она говорит, что меня надо сопровождать, как в Англии, конечно же, я должна согласиться. В конце концов, я полностью завишу от нее.

— Именно это я и пытаюсь втолковать вам, — сказал Берти. — Вам не придется зависеть от нее. Если вы не будете слишком требовательны, у меня хватит денег.

— Давайте выйдем на балкон, — задыхающимся голосом проговорила Гардения, выскальзывая из его рук и чувствуя, что у нее начинает кружиться голова. Она никак не могла понять, о чем же он говорит.

В зале было полно танцующих. Одна пара остановилась около Берти, и между ними завязалась оживленная беседа. Гардения не стала дожидаться его и вышла на балкон. Там она увидела, что графа уже нет, а лорд Харткорт стоит в одиночестве.

— Вам понравился танец? — спросил он, закуривая. Дым сигары повис в воздухе.

— Не знаю, — ответила Гардения. — Господин Каннингэм пытался уговорить меня поехать с ним к «Максиму», но я не вполне уверена, что тетя Лили одобрит это. Я не должна ехать с ним одна, не правда ли?

Лорд Харткорт удивился наивности ее вопроса, но, когда девушка подняла на него глаза, он увидел, что они светятся чистотой и непорочностью.

Лорд Харткорт не отрываясь смотрел на Гардению, и опять слова казались лишними. Внезапно он резко отвернулся.

— Думаю, ответить на этот вопрос вы должны сами, — сказал он.

— Но господин Каннингэм не понимает! — воскликнула Гардения. — Я пыталась объяснить ему, что тетя Лили по-доброму отнеслась ко мне, и, так как я нахожусь в полной зависимости от нее, я должна делать то, что она хочет.

— А что она хочет? — спросил лорд Харткорт.

На его губах появилась циничная улыбка.

Гардения не ответила. Внезапно она вспомнила, как тетушка говорила: «Я просила лорда Харткорта приехать к нам на чай одного. Он очень богат и представляет собой прекрасную партию. Он не замешан ни в каких скандалах. Я хочу, чтобы ты была с ним полюбезнее. Это очень важно».

— Ну? — Это короткое слово пробудило Гардению от воспоминаний.

— Думаю… — медленно начала она, неспособная солгать в ответ на заданный им вопрос, — что моя тетушка хочет, чтобы я подружилась с вами, а не с вашим кузеном.

— Ах, вот оно что, — проговорил лорд Харткорт. — Итак, позвольте мне прояснить ситуацию. Я выхожу из игры. Вы поняли? Я вне игры.

При этих словах он швырнул сигару в сад и ушел, оставив Гардению, удивленно смотревшую ему вслед, в одиночестве. Она, должно быть, сказала что-то плохое, но, если даже и так, ей было совершенно непонятно, почему он ушел не попрощавшись. Это было грубо, но, как чувствовала Гардения, совершенно не в его характере.

Девушка следила, как он шел через большую гостиную, и приподнятое настроение, царившее в ее душе весь вечер, стало исчезать. Она почувствовала, как одинока, ей стало страшно, она была готова расплакаться.

* * *

Лорд Харткорт спустился в холл и приказал подать свою машину. Вся ситуация была смешной, говорил он себе. Если герцогиня ищет покровителя для своей племянницы, почему же выбор пал на него? Конечно, для такой красивой девчушки она запросто может найти кого-нибудь побогаче Берти. Но в то же время, раз уж она так молода, любой бы решил, что ей лучше иметь какого-нибудь приличного молодого человека, ведущего здоровый образ жизни, чем всем известного повесу. Без сомнения, герцогиня намеревается продать девочку тому, кто предложит самую высокую цену. Именно так и поступают в полусвете. Все они думают о деньгах, и хотя у герцогини довольно большое состояние, вряд ли она горит желанием вообще тратить на свою племянницу, не говоря уже о покупке туалетов.

— Я сам поведу машину, — сказал лорд Харткорт шоферу, и тот склонился в вежливом поклоне, когда машина тронулась с места.

Внезапно лорда Харткорта охватило непреодолимое желание глотнуть свежего воздуха. Он задыхался в удушливой атмосфере бального зала, а мысль, что Гардению будут толкать в объятия то одного мужчины, то другого, пока герцогиня не удовлетворится в своих притязаниях, вызывала у него отвращение. Может, эту идею подал ей барон? Лорд Харткорт не мог найти ответа.

Барон ему не нравился еще в большей степени, чем Гардении. Познакомившись с ним примерно год назад по долгу службы, лорд Харткорт узнал, что он груб и исключительно неразборчив в средствах, когда дело касается женщин. Как женщина, даже такая морально опустившаяся, как герцогиня, может иметь дело с этим фон Кнезбехом, было выше понимания лорда Харткорта.

У него было ощущение, что его втянули в заговор, которому не видно конца. Ему опять вспомнилось, как в ночь своего приезда Гардения звала на помощь, отбиваясь от пытавшегося поцеловать ее графа. Он вспомнил, как хрупка и беспомощна была она, когда лежала на диване, как длинные темные ресницы бросали тень на бледные щеки. Он не мог не признать, что сегодня девушка выглядела совсем по-другому, она превратилась в настоящую красавицу. И в этих кажущихся невинными глазах, и в маленьком остром личике было нечто такое, что заставило бы любого поверить в ее слова, как бы неправдоподобно они ни звучали.

Конечно, это было нелепо. Она уже, наверное, догадалась, что представляет собой ее тетка. Не могла же она считать, будто присутствовавшие за обедом или снующие по гостиной женщины принадлежат к парижскому высшему свету или что уважающая себя дама переступит порог Мабийон-Хауса. Ее невинный вид — игра, убеждал себя лорд Харткорт. Она прекрасно понимала, о чем говорит, когда рассказывала, что тетка хочет, чтобы они подружились. Конечно, понимала! Но его на эту удочку не поймать! У него есть Генриетта, она его удовлетворяет, а что еще нужно мужчине?

Некоторое время лорд Харткорт ехал не разбирая дороги, а когда огляделся, оказалось, что он находится в Булонском лесу, около одного из ресторанов, где был завсегдатаем. Он направил машину к ресторану, собираясь зайти и выпить чего-нибудь, но потом подумал, что там слишком много народу и очень шумно. После изумительной игры Вентуры ресторанный оркестр наверняка покажется чудовищным.

Внезапно он решил, что будет делать. Он поедет к Генриетте! Лорд Харткорт понял, что она единственный человек, который поможет ему избавиться от неприятных мыслей. По крайней мере, с ней не сложно. Не надо притворяться, что он видит в ней не ту, кем она является на самом деле.

— Цветы, месье? — обратился к нему по-французски старый-престарый продавец цветов, тащивший огромную корзину.

— Нет, спасибо, — по-французски ответил лорд Харткорт, но тут же передумал. — Дайте мне вот эти! — попросил он, указывая на большую охапку в углу корзины.

— Но они еще не собраны в букеты, месье, — объяснил цветочник. — Это цветы для петлиц. Моя дочь только что привезла их из деревни.

— Я покупаю все, — сказал лорд Харткорт.

Он дал старику пять франков и получил в ответ целый поток благодарностей. Лорд Харткорт взял белые цветы и уложил их рядом с собой на сиденье. Только проехав несколько миль, он осознал, что это гардении. Стебли с зелеными листьями еще не были подрезаны, и весь букет издавал божественный аромат, обволакивающий лорда Харткорта. Гардении! Они заставили его опять подумать об этой проклятой девчонке.

Он нажал на газ. Чем быстрее он доберется до Генриетты, тем лучше. Она его не ждет, но от этого их встреча будет более радостной. Он был у нее в пять и когда в семь собрался уходить, она прижалась к нему и стала упрашивать, чтобы он побыл еще немного.

Лорд Харткорт ехал через Булонский лес, и его мысли о Генриетте были полны тепла и нежности. Он свернул на маленький бульварчик, где стоял дом, который он когда-то купил. Улицы казались пустынными. Он оставил машину под деревьями у тротуара, перешел на противоположную сторону и открыл дверь своим ключом. Неожиданность его визита придавала всему приключению особую остроту и даже таинственность. Обычно его встречала маленькая опрятная горничная, которой он платил. Она открывала дверь и принимала его шляпу, Генриетта всегда ждала его наверху, иногда разряженная в экзотические платья, а чаще всего обнаженная, как и вчера, когда ей хотелось, чтобы он купил ей изумрудное ожерелье.

Свет в холле и на лестнице был погашен, а мягкий ковер заглушал шаги. Его путь освещал свет от уличных фонарей. Он прекрасно знал, что комната Генриетты будет полна света. Она испытывала ужас перед темнотой, и рядом с ее кроватью всегда горела лампа. Когда она была ребенком, ее отец в наказание запер ее в шкафу, и с тех пор у нее развилась клаустрофобия. При мысли, что может оказаться в темноте, она впадала в истерику.

Держа в руке букет гардений, лорд Харткорт неслышно повернул ручку комнаты Генриетты. Он решил разбросать цветы по подушке, чтобы ее волосы впитали их аромат. Внезапно он замер! Незнакомая голая рука лежала на плече Генриетты, а рядом на подушке лежала чья-то голова! Генриетта не одна!

Он, наверное, неподвижно стоял целую минуту. Наконец Генриетта открыла глаза. Она вскрикнула, ее крик был полон смертельного ужаса.

— Прошу прощения за мое вторжение, — ледяным тоном, который, казалось, заморозил всю комнату, произнес лорд Харткорт.

— Боже мой! Но ты не собирался сегодня приходить! — выдохнула Генриетта.

Лежавший рядом с ней мужчина пошевелился и приподнялся на локте. Он был средних лет, с седеющими волосами и с густыми темными бровями. Он уставился на лорда Харткорта с выражением замешательства на лице. Вид у него был крайне нелепый.

Лорд Харткорт резко повернулся.

— Позвольте пожелать вам обоим доброй ночи. — Его слова были полны сарказма.

Затем он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Спускаясь по лестнице, он слышал, как кричала Генриетта. Ее пронзительный голос был неприятен, и он понимал, что она еще долго после его ухода будет кричать и ругать всеми словами своего нынешнего любовника, кем бы он ни был.

Лорд Харткорт сел в машину и завел двигатель. Он в бешенстве рванул с места и, не разбирая дороги, помчался по пустынным улицам Парижа. Причиной охватившей его ярости была не Генриетта, а он сам, допустивший, чтобы его выставили таким дураком. Еще куда ни шло, думал он, если бы мужчина, с которым Генриетта изменяла ему, был молод и привлекателен, но стареющий любовник мог означать одно-единственное — ей хотелось больше денег, больше драгоценностей, ее жадная натура оказалась ненасытна. Он презирал себя за то, что позволил себе связаться с таким мелочным, жадным, полностью лишенным совести существом.

Когда лорд Харткорт вспомнил о еще не оплаченном чеке за изумрудное ожерелье, подаренное им Генриетте вчера вечером, его нога вдавила педаль газа в пол, и он понесся еще быстрее. Можно, конечно, отказаться платить, сказать ювелиру, что он не одобряет таких дорогих подарков и что ожерелье надо вернуть. Но он знал, что стиснет зубы и заплатит. Он сделал подарок своей любовнице, а раз это подарок — она может оставить его себе. Пусть она повесится на нем! Да, пусть у нее остаются ее драгоценности, но он даст указания своему поверенному немедленно выставить ее из дома.

Да, с горечью думал лорд Харткорт, не скоро он позволит какой-нибудь проститутке заловить его в свои сети. Теперь он понимал, что никогда не любил Генриетту, ему хотелось обладать ею только из-за того, что это было предметом зависти его приятелей. Она, конечно, привлекательна, это же ее оружие. Иногда она волновала его, но, к своему облегчению, он обнаружил, что никогда не испытывал к ней более сильного чувства. И теперь в его душе остались только досада и раздражение, что она одурачила его.

Когда лорд Харткорт подъезжал к центру, занимался рассвет. Внезапно он почувствовал, как устал. Гнев испарился, и единственным его желанием было добраться до кровати. Завтра у него будет много времени, чтобы придумать, как объяснить все своим друзьям.

«Ты порвал с Генриеттой? — будут спрашивать они. — Но что, что она натворила? »

В одном он был полностью уверен: он никогда не расскажет им правды. Может, это тщеславие, может, это ребячество, но он не вынесет, если они будут смеяться над ним.

Он уже доехал почти до самого дома, когда осознал, что вся машина заполнена восхитительным ароматом. Он, должно быть, так и не выпустил из рук цветы, которые купил для Генриетты.

Перед ним высились огромные фонтаны на площади Согласия. В свете утреннего солнца они переливались всеми цветами радуги, отражая первые золотые лучики, пробивавшиеся через затянувшие небо облака. Лорд Харткорт остановил машину. Взяв букет, он высунулся в окно и, перегнувшись через дверь, выбросил его в воду.

Цветы упали на середину фонтана, разметав веер брызг. Стягивавшая их веревка развязалась, и букет распался. Белые головки, окруженные зеленью листьев, были обращены в небо. Они казались очень хрупкими, и лорд Харткорт увидел, что некоторые цветы еще не распустились, что на них много слегка приоткрывшихся бутонов.

Опять ему напомнили о Гардении!

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒