XVIII. Часть вторая. Часть третья. Часть четвертая. Часть пятая. Посвящение. Часть первая. Глава I

Часть первая

Глава I

Он встал и, потирая руки, начал скоро ходить по комнате, вдумываясь в первую главу, как, с чего начать, что в ней сказать.

Походив полчаса, он умерил шаг, будто боролся мысленно с трудностями. Шаг становился всё тише, медленнее. Наконец он остановился посреди комнаты как растерянный, точно наткнулся на какой-то камень и почувствовал толчок.

— Да, — шептал он в страхе, — чего доброго, пожалуй, вместо «высокой горы», да вдруг… Что это мне пришло в голову! — Он глубоко задумался.

«Ну, как я напишу драму Веры, да не сумею обставить пропастями ее падение, — думал он, — а русские девы примут ошибку за образец, да как козы — одна за другой — пойдут скакать с обрывов!.. А обрывов много в русской земле! Что скажут маменьки и папеньки!.. »

Он минут пять постоял на месте, потом вдруг захохотал — и опять скорыми шагами заходил по комнате.

«Как побледнели бы русские Веры и как покраснели бы все Марфиньки, если б узнали, что я принял их… за коз! »

— Не это помешает мне писать роман, — сказал он, вздохнув печально, — а другое… например… ценсура! Да, ценсура помешает! — почти с радостью произнес он, как будто нашел счастливую находку. — А еще что?

И задумался… «Кажется, больше ничего, следовательно, остается писать…»

Он умерил шаг, вдумываясь в ткань романа, в фабулу, в постановку характера Веры, в психологическую, еще пока закрытую задачу… в обстановку, в аксессуары; задумчиво сел и положил руки с локтями на стол и на них голову. Потом поцарапал сухим пером по бумаге, лениво обмакнул его в чернила и еще ленивее написал в новую строку после слов «Глава I»:

«Однажды…»

Подумал, подумал и лег головой на руки, обдумывая продолжение. Прошло с четверть часа, глаза у него стали мигать чаще. Его клонил сон.

Ему показалось неловко дремать сидя, он перешел на диван, положил голову на мягкую обивку дивана, а ноги вытянул. «Освежусь немного, потом примусь…» — решил он… и вскоре заснул. В комнате раздавалось ровное, мерное храпенье.

Когда он проснулся, уже рассветало. Он вскочил и посмотрел вокруг удивленными, почти испуганными глазами, как будто увидел во сне что-то новое, неожиданное, точно Америку открыл.

— И во сне статуя! — произнес он, — всё статуя да статуя! Что это: намеки? указания?

Он подошел к столу, пристально поглядел в листки, в написанное им предисловие, вздохнул, покачал головой и погрузился в какое-то, должно быть, тяжелое раздумье. «Что я делаю! На что трачу время и силы? Еще год пропал! Роман! » — шептал он с озлоблением.

Он отодвинул рукопись в сторону, живо порылся в ящике между письмами и достал оттуда полученное за месяц письмо от художника Кирилова, пробежал его глазами, взял лист почтовой бумаги и сел за стол.

«Спешу — в здравом уме и твердой памяти, — писал он, — уведомить вас первого, любезный Кирилов, о новой и неожиданной, только что открывшейся для меня перспективе искусства и деятельности… Прежде всего тороплюсь кинуть вам эти две строки в ответ на ваше письмо, где вы пишете, что собираетесь в Италию, в Рим, — на случай, если я замедлю в дороге. Я сам еду в Петербург. Погодите — ради Бога — и я с вами! Возьмите меня с собой! Пожалейте слепца, безумца, только сегодня прозревшего, угадавшего свое призвание! Долго блуждал я в темноте и чуть не сделался самоубийцей, то есть чуть не сгубил своего дарования, ставши на ложный путь! Вы находили в моих картинах признаки таланта: мне держаться бы кисти, а я бросался к музыке и, наконец, бросился к литературе — и буквально разбросался! Затеял писать роман! И вы, и никто — не остановили меня, не сказали мне, что я — пластик, язычник, древний грек в искусстве! Выдумал какую-то “осмысленную и одухотворенную Венеру”! Мое ли дело чертить картины нравов, быта, осмысливать и освещать основы жизни! Психология, анализ!

Мое дело — формы, внешняя, ударяющая на нервы красота!

Для романа — нужно… другое, а главное — годы времени! Я не пожалел бы трудов и на время не поскупился бы, если б был уверен, что моя сила — в пере!

Я сохраню, впрочем, эти листки: может быть… Нет, не хочу обольщать себя неверной надеждой! Творчество мое не ладит с пером. Не по натуре мне вдумываться в сложный механизм жизни! Я пластик, повторяю: мое дело только видеть красоту — и простодушно, “не мудрствуя лукаво”, отражать ее в создании…

Сохраню эти листки затем разве, чтобы когда-нибудь вспоминать, чему я был свидетелем, как жили другие, как жил я сам, что чувствовал (или вернее ощущал), что перенес — и…

И после моей смерти — другой найдет мои бумаги:

Засветит он, как я, свою лампаду —

И — может быть — напишет…

Теперь, хотите ли знать, кто я, что я?.. Скульптор!

Да, скульптор — не ахайте и не бранитесь! Я только сейчас убедился в этом, долго не понимая намеков, призывов: отчего мне и Вера, и Софья, и многие, многие — прежде всего являлись статуями! Теперь мне ясно!

Я пластик — вы знаете это, вы находите во мне талант. Стало быть, нужно мне только отыскать свое орудие и прием! У кого пальцы сложились, как орудие фантазии, в прием для кисти, у кого для струн или клавишей, у меня — как я теперь догадываюсь — для лепки, для резца… Глаз у меня есть, вкус тоже — и feu sacr& #233; [169] — да? вы этого не отвергаете? Не спорьте же, не послушаю, а лучше спасите меня, увезите с собой и помогите стать на новый путь, на путь Фидиасов, Праксителей, Кановы — и еще очень немногих!

Никто не может сказать, что я не буду один из этих немногих… Во мне слишком богата фантазия. Искры ее, как вы сами говорите, разбросаны в портретах, сверкают даже в моих скудных музыкальных опытах!.. И если не сверкнули в создании поэмы, романа, драмы или комедии, так это потому…»

Он чихнул.

«Вот, значит — правда! — подумал он, — что я пластик — и только пластик. Я отрекаюсь от музыки — она далась мне в придачу к прочему. Я кляну потраченное на нее и на роман время и силы. До свидания, Кирилов, — не противоречьте: убьете меня, если будете разрушать мой новый идеал искусства и деятельности. Пожалуй, вы поколеблете меня вашими сомнениями — и тогда я утону безвозвратно в волнах миражей и неисходной скуки! Если скульптура изменит мне (Боже сохрани! я не хочу верить: слишком много говорит «за»), я сам казню себя, сам отыщу того, где бы он ни был, кто первый усомнился в успехе моего романа (это — Марк Волохов), и торжественно скажу ему: да, ты прав, я — “неудачник”! А до тех пор дайте жить и уповать!

В Рим! в Рим! — туда, где искусство — не роскошь, не забава — а труд, наслаждение, сама жизнь! Прощайте! до скорого свидания! »

Он с живостью собрал все бумаги, кучей, в беспорядке сунул их в большой старый портфель — сделал «ух», как будто горбатый вдруг сбросил горб, и весело потер рука об руку.

XXIV

На другой день, с раннего утра, весь дом поднялся на ноги — провожать гостя. Приехал и Тушин, приехали и молодые Викентьевы. Марфинька была — чудо красоты, неги, стыдливости. На каждый взгляд, на каждый вопрос, обращенный к ней, лицо ее вспыхивало и отвечало неуловимой, нервной игрой ощущений, нежных тонов, оттенков чутких мыслей — всего, объяснившегося ей в эту неделю смысла новой, полной жизни. Викентьев ходил за ней, как паж, глядя ей в глаза, не нужно ли, не желает ли она чего-нибудь, не беспокоит ли ее что-нибудь?

Счастье их слишком молодо и эгоистически захватывало всё вокруг. Они никого и ничего почти не замечали, кроме себя. А вокруг были грустные или задумчивые лица. С полудня наконец и молодая чета оглянулась на других и отрезвилась от эгоизма. Марфинька хмурилась и всё льнула к брату. За завтраком никто ничего не ел, кроме Козлова, который задумчиво и грустно один съел машинально блюдо майонеза, вздыхая, глядя куда-то в неопределенное пространство.

Татьяна Марковна пробовала заговаривать об имении, об отчете, до передачи Райским усадьбы сестрам, но он взглянул на нее такими усталыми глазами, что она отложила счеты и отдала ему только хранившиеся у ней рублей шестьсот его денег. Он триста рублей при ней же отдал Василисе и Якову, чтоб они роздали дворне и поблагодарили ее за «дружбу, баловство и услужливость».

— Много — урод! пропьют… — шептала Татьяна Марковна.

— Пусть их, бабушка, да отпустите их на волю…

— Рада бы: хоть сейчас со двора! Нам с Верой теперь вдвоем нужно девушку да человека. Да не пойдут! Куда они денутся? Избалованы, век — на готовом хлебе!

После завтрака все окружили Райского. Марфинька заливалась слезами: она смочила три-четыре платка. Вера оперлась ему рукой на плечо и глядела на него с томной улыбкой, Тушин серьезно. У Викентьева лицо дружески улыбалось ему, а по носу из глаз катилась слеза «с вишню», как заметила Марфинька и стыдливо сняла ее своим платком.

Бабушка хмурилась, но крепилась, боясь расчувствоваться.

— Оставайся с нами! — говорила она ему с упреком. — Куда едешь? сам не знаешь…

— В Рим, бабушка…

— Зачем? Папы не видал?

— Лепить…

— Что?

Долго бы было объяснять ей новые планы — и он только махнул рукой.

— Останьтесь, останьтесь! — пристала и Марфинька, вцепившись ему в плечо. Вера ничего не говорила, зная, что он не останется, и думала только, не без грусти, узнав его характер, о том, куда он теперь денется и куда денет свои досуги, «таланты», которые вечно будет только чувствовать в себе и не сумеет ни угадать своего собственного таланта, ни остановиться на нем и приспособить его к делу.

— Брат! — шепнула она, — если скука опять будет одолевать тебя, заглянешь ли ты сюда, в этот уголок, где тебя теперь понимают и любят?..

— Непременно, Вера! Сердце мое приютилось здесь: я люблю всех вас — вы моя единственная, неизменная семья, другой не будет! Бабушка, ты и Марфинька — я унесу вас везде с собой — а теперь не держите меня! Фантазия тянет меня туда, где… меня нет! У меня закипело в голове… — шепнул он ей, — через какой-нибудь год я сделаю… твою статую — из мрамора…

У ней задрожал подбородок от улыбки.

— А роман? — спросила она.

Он махнул рукой.

— Как умру, пусть возится, кто хочет, с моими бумагами: материала много… А мне написано на роду создать твой бюст…

— Не пройдет и года, ты опять влюбишься и не будешь знать, чью статую лепить…

— Может быть, и влюблюсь, но никогда никого не полюблю, кроме тебя, и иссеку из мрамора твою статую… Вот она как живая передо мной!..

Она всё с улыбкой глядела на него.

— Непременно, непременно! — горячо уверял он ее.

— Опять ты — «непременно»! — вмешалась Татьяна Марковна, — не знаю, что ты там затеваешь, а если сказал «непременно», то ничего и не выйдет!

Райский подошел к Тушину, задумчиво сидевшему в углу и молча наблюдавшему сцену прощания.

— Если когда-нибудь исполнится… то, чего мы все желаем, Иван Иванович… — шепнул он, наклонясь к нему, и пристально взглянул ему в глаза. Тушин понял его.

— Все ли, Борис Павлович? И случится ли это?

— Я верю, что случится, иначе быть не может. Уж если бабушка и ее «судьба» захотят…

— Надо, чтоб захотела и другая, — моя «судьба»…

— Захочет! — договорил Райский с уверенностью, — и если это случится, дайте мне слово, что вы уведомите меня по телеграфу, где бы я ни был: я хочу держать венец над Верой…

— Да, если случится… даю слово…

— А я даю слово приехать.

Козлов в свою очередь отвел Райского в сторону. Долго шептал он ему, прося отыскать жену, дал письмо к ней и адрес ее и успокоился, когда Райский тщательно положил письмо в бумажник.

— Поговори ей… и напиши мне… — с мольбой заключил он, — а если она соберется… сюда… ты по телеграфу дай мне знать: я бы поехал до Москвы навстречу ей…

Райский обещал всё и с тяжелым сердцем отвернулся от него, посоветовав ему пока отдохнуть, погостить зимние каникулы у Тушина.

Тихо вышли все на крыльцо, к экипажу, в грустном молчании. Марфинька продолжала плакать. Викентьев подал ей уже пятый носовой платок.

В последнее мгновение, когда Райский готовился сесть, он оборотился, взглянул еще раз на провожавшую его группу. Он, Татьяна Марковна, Вера и Тушин обменялись взглядом — и в этом взгляде, в одном мгновении, вдруг мелькнул, как будто всем им приснившийся, тяжелый полугодовой сон, все вытерпенные ими муки… Никто не сказал ни слова. Ни Марфинька, ни муж ее не поняли этого взгляда, — не заметила ничего и толпившаяся невдалеке дворня.

С этим взглядом и с этим сном в голове скрылся Райский у них из вида.

XXV

В Петербурге он прежде всего бросился к Кирилову. Он чуть не ощупывал его, он ли это, тут ли, не уехал ли без него, и повторил ему свои новые артистические упования на скульптуру. Кирилов сморщился, так что нос ушел совсем в бороду, — и отвернулся с неудовольствием.

— Что это за новость! По вашему письму я подумал, не рехнулись ли вы? Ведь у вас есть один талант: отчего бросились опять в сторону? Возьмите карандаш, да опять в академию — да вот купите это. — Он показал на толстую тетрадь литографированных анатомических рисунков. — Выдумали скульптуру! Поздно… С чего вы это взяли?

— Да мне кажется, у меня — вот в пальцах (он сложил пять пальцев вместе и потирал ими) есть именно этот прием — для лепки…

— Когда вздумали! Если б и был прием, так поздно!

— Что за поздно: у меня есть знакомый прапорщик — как лепит!..

— Прапорщик — так, а вы… с седыми волосами!

Он энергически потряс головой. Райский не стал спорить с ним, а пошел к профессору скульптуры, познакомился с его учениками и недели три ходил в мастерскую. Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук, ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не спал, никуда не ходил, видясь только с профессором скульптуры, с учениками, ходил с ними в Исаакиевский собор, замирая от удивления перед работами Витали, вглядываясь в приемы, в детали, в эту новую сферу нового искусства. Словом, им овладела горячка: он ничего не видал нигде, кроме статуй, не выходил из Эрмитажа и всё торопил Кирилова ехать скорей в Италию, в Рим.

Он не забыл поручения Козлова и пошел отыскивать по адресу его жену, где-то в Гороховой, в chambres garnies. Войдя в коридор номера, он услыхал звуки вальса и — говор. Ему послышался голос Ульяны Андреевны. Он дал отворившей ему дверь девушке карточку и письмо от Козлова. Немного погодя девушка воротилась, несколько смущенная, и сказала, что Ульяны Андреевны нет, что она поехала в Царское Село, к знакомым, а оттуда отправится прямо в Москву. Райский вышел в сени: навстречу ему попалась женщина и спросила, кого ему надо. Он назвал жену Козлова.

— Они больны, лежат в постели, никого не принимают! — солгала и она.

Райский ничего не написал к Козлову.

Он едва повидался с Аяновым, перетащил к нему вещи с своей квартиры, а последнюю сдал. Получив от опекуна — за заложенную землю — порядочный куш денег, он в январе уехал с Кириловым, сначала в Дрезден, на поклон Сикстинской мадонне, «Ночи» Корреджио, Тициану, Поль Веронезу и прочим, и прочим.

В Дрездене он с Кириловым все утра проводил в галерее — да изредка бывал в театре. Райский торопил Кирилова ехать дальше, в Голландию, потом в Англию и в Париж. Но Кирилов уперся и в Англию не поехал.

— Зачем мне в Англию? Я туда не хочу, — говорил он. — Там все чудеса в частных галереях: туда не пустят. А общественная галерея — небогата. Из Голландии вы поезжайте одни в Англию, а я в Париж, в Лувр. Там я вас подожду.

Так они и сделали. Впрочем, и Райский пробыл в Англии всего две недели — и не успел даже ахнуть от изумления, подавленный грандиозным оборотом общественного механизма жизни, — и поспешил в веселый Париж. Он видел по утрам Лувр, а вечером мышиную беготню, веселые визги, вечную оргию, хмель крутящейся вихрем жизни, и унес оттуда только чад этой оргии, не давшей уложиться поглубже наскоро захваченным из этого омута мыслям, наблюдениям и впечатлениям.

Едва первые лучи полуденной весны сверкнули из-за Альп, оба артиста бросились через Швейцарию в Италию.

Райский, живо принимая впечатления, меняя одно на другое, бросаясь от искусства к природе, к новым людям, новым встречам, — чувствовал, что три самые глубокие его впечатления, самые дорогие воспоминания — бабушка, Вера, Марфинька — сопутствуют ему всюду, вторгаются во всякое новое ощущение, наполняют собой его досуги, что с ними тремя — он связан и той крепкой связью, от которой только человеку и бывает хорошо, — как ни от чего не бывает, и от нее же бывает иногда больно, как ни от чего, когда судьба неласково дотронется до такой связи.

Эти три фигуры являлись ему, и как артисту, всюду. Плеснет седой вал на море, мелькнет снежная вершина горы в Альпах — ему видится в них седая голова бабушки. Она выглядывала из портретов старух Веласкеза, Жерар Дова, — как Вера из фигур Мурильо, Марфинька из головок Грёза, иногда Рафаеля…

На дне швейцарских обрывов мелькал образ Веры, над скалами снилась ему его отчаянная борьба с ней… Далее — брошенный букет, ее страдание, искупление… всё!

Он вздрагивал и отрезвлялся, потом видел их опять, с улыбкой и любовью протягивающими руки к нему.

Три фигуры следовали за ним и по ту сторону Альп, когда перед ним встали другие три величавые фигуры: природа, искусство, история…

Он страстно отдался им, испытывая новые ощущения, почти болезненно потрясавшие его организм.

В Риме, устроив с Кириловым мастерскую, он делил время между музеями, дворцами, руинами, едва чувствуя красоту природы, запирался, работал, потом терялся в новой толпе, казавшейся ему какой-то громадной, яркой, подвижной картиной, отражавшей в себе тысячелетия — во всем блеске величия и в поразительной наготе всей мерзости — отжившего и живущего человечества.

И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не изменял своей семье, своей группе, не врастал в чужую почву, всё чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто в часы досуга от работ и отрезвления от новых и сильных впечатлений раздражительных красот юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты природы и искусства, пропитаться насквозь духом, окаменелых преданий и унести всё с собой туда, в свою Малиновку…

За ним всё стояли и горячо звали к себе — его три фигуры: его Вера, его Марфинька, бабушка. А за ними стояла и сильнее их влекла его к себе — еще другая, исполинская фигура, другая великая «бабушка» — Россия.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке BooksCafe. Net

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1] интимные ужины (фр. )

[2] образ жизни (фр. )

[3] грудь (фр. )

[4] племянником (фр. ).

[5] возвышенным (фр. ).

[6] не беспокойтесь (фр. ).

[7] Чего хочет женщина — того хочет Бог! (фр. ).

[8] крошка Нини (фр. ).

[9] Увеселительная прогулка (фр. ).

[10] — Полторы тысячи! (фр. ).

[11] — Ну, тысячу рублей! (фр. ).

[12] Пусть убирается! (фр. ).

[13] «Надо соблюдать осторожность в своих привязанностях! » (фр. ).

[14] — Какое громкое слово! (фр. ).

[15] дурной тон (фр. ).

[16] — Довольно, кузен! (фр. )

[17] довольно, довольно, помилосердствуйте (фр. ).

[18] и все, что вы так любите! (фр. ).

[19] развлекаться (фр. ).

[20] ни больше ни меньше (фр. ).

[21] невыполнимая задача! (фр. ).

[22] — Да у вас в самом деле талант, сударь! (фр. )

[23] человек щедрый, широкий (фр. ).

[24] «шаг вперед, шаг налево, держитесь прямей, не кривляйтесь... » (фр. ).

[25] сердцееды (фр. ).

[26] — Да, он был вполне благовоспитан (фр. ).

[27] выздоравливающим (фр. ).

[28] музыкальные и танцевальные вечера (фр. ).

[29] у меня было тяжело на сердце (фр. ).

[30] значит, тут замешано чувство? (фр. ).

[31] из приличия (фр. ).

[32] предупредительность (фр. ).

[33] — Довольно, кузен, довольно! (фр. ).

[34] — Я прошу вас об одной любезности, кузен (фр. ).

[35] — Оставьте меня! (фр. ).

[36] моя милая... превосходный музыкант и любезнейший молодой человек (фр. ).

[37] туда, туда (нем. )

[38] увлечением (фр. ).

[39] — Фи, что за выражения! (фр. )

[40] признание в любви (фр. ).

[41] — Честное слово (фр. ).

[42] скажите прямо (фр. ).

[43] словом, если б это была правда (фр. ).

[44] выскочки (фр. ).

[45] мошенников, проходимцев (фр. ).

[46] это достойный человек (фр. ).

[47] — В добрый час! (фр. ).

[48] — Добрый вечер! добрый вечер! (ит. )

[49] «В полуночной тишине» (ит. ).

[50] «Мученики» (фр. ).

[51] «Очерки истории нового времени» (фр. )

[52] рождаются (лат. ).

[53] приветствую, друг... (лат. ).

[54] отыди... (лат. ).

[55] «Сочинения Горация» (лат. ).

[56] «Наполеон Малый» (фр. ).

[57] чего хочет женщина... (фр. ).

[58] — Скажите что-нибудь, Мишель! (фр. )

[59] — Садитесь же (фр. ).

[60] очень жарко (фр. искаж. ).

[61] — Ах, свет так злоречив! (фр. )

[62] что мы понимаем друг друга! (фр. ).

[63] Вот, вот... (фр. )

[64] О, как мы подходим друг другу! (фр. )

[65] — Освободитесь от всего этого (фр. ).

[66] — Бедный мальчик! (фр. )

[67] — Я хочу превратить этого ребенка в светского молодого человека! (фр. )

[68] вам нравится этот план? (фр. )

[69] пожалуйста, поступайте как вам будет угодно (фр. ).

[70] Наконец-то!.. (фр. )

[71] близок к тому (фр. ).

[72] но что рано или поздно всё этим кончится, и как она будет тогда довольна, счастлива! и т. д. (фр. )

[73] — Невыполнимая задача (фр. ).

[74] ничто человеческое... (лат. )

[75] хорошими манерами (фр. ).

[76] дурного воспитания (фр. ).

[77] самостоятельности (англ. ).

[78] Смелее! (фр. )

[79] Мишель! Поздоровайтесь же и положите всё это куда-нибудь (фр. )

[80] Мишель, погуляйте немного в саду! (искаж. фр. )

[81] очаровательный пейзаж! (фр. )

[82] Кто эта красавица? (фр. )

[83] Ах, какая красота! (фр. )

[84] о вы страшный человек! (фр. )

[85] — Не так ли? (фр. )

[86] Напишите мой портрет (фр. ).

[87] — Надеюсь, мое лицо подходит? (фр. )

[88] Нам вас так недоставало! (фр. )

[89] — Не так ли? (фр. )

[90] — Благодарю вас, г-н Викентьев: вы очень любезны (фр. ).

[91] — Тысяча извинений, мадемуазель, за беспокойство (фр. ).

[92] Проклятье! не лезут — о, простите, мадемуазель... (фр. )

[93] — О! Мадам, я вам очень признателен. Прошу вас, мадемуазель, пожалуйста, останьтесь! (фр. )

[94] Право, я не могу: я должен сделать несколько визитов... Ах, черт, не лезут... (фр. )

[95] великодушен (фр. ).

[96] гигантских шагов (фр. ).

[97] — Освободи место, чтоб я мог его занять... (фр. )

[98] — Нет, нет, не беспокойтесь (фр. ).

[99] неблагодарный! (фр. )

[100] он глуп, груб? (фр. )

[101] здесь душно: пойдемте в сад! (фр. )

[102] — Нахал! (фр. )

[103] выскочка (фр. )

[104] Моя прекрасная, очаровательная, божественная (фр. ).

[105] Бедная моя голова, я с ума схожу! Я рассчитываю на вас, мой добрый и прекрасный друг, и жду ответа (фр. ).

[106] каждая ваша минута драгоценна (фр. ).

[107] Пойдемте, дорогая (фр. ).

[108] — Ну как, хороша я? (фр. )

[109] — О, да, очень хороши! (фр. )

[110] — Стакан воды! (фр. )

[111] не могу больше (фр. ).

[112] человек многоопытный, великодушный (фр. ).

[113] что мы подходим друг другу — да, дорогой Борис (фр. ).

[114] — Мсьё Борис! оставьте — о! о! <... > что вы от меня хотите (фр. ).

[115] — Сжальтесь, сжальтесь! (фр. )

[116] — Поща-дите, поща-дите! (фр. )

[117] Умоляю вас, садитесь скорее и поедемте! Эта женщина: какой ужас! (фр. )

[118] — Очень рад видеть вас обоих! (фр. )

[119] — Придется хорошенько проучить этого паршивца! (фр. )

[120] — Хорошо, очень хорошо, коллега! (фр. )

[121] — Собственность — это кража (фр. ).

[122] вдвоем (фр. ).

[123] полнокровие в системе воротной вены (лат. ).

[124] на закуску (фр. ).

[125] ложный шаг! (фр. )

[126] «Софи зашла в своих поступках слишком далеко, не отдавая себе отчета в последствиях... » (фр. )

[127] «Да <... > она зашла слишком далеко, не отдавая себе в своих поступках отчета... Она сделала ложный шаг... (фр. )

[128] стрелке (фр. ).

[129] На всех наложено покаяние <... > и моя бедная Софи не смеет спуститься, чтобы составить мне компанию <... > и мы оба заперты... (фр. )

[130] «Но скажите на милость, скажите, что здесь такого? из-за чего <... > весь этот переполох? Чего не выдумают старые девы! » (фр. )

[131] «Да, я совершила ошибку <... > я скомпрометировала себя, женщина, уважающая себя, не должна заходить слишком далеко... позволять себе» (фр. ).

[132] «Но что ты сделала, дитя мое? » (фр. )

[133] «Да нисколько» (фр. ).

[134] И она плачет, плачет, несчастное дитя! Эта записка!... (фр. )

[135] «Приходите, граф, я вас жду между восьмью и девятью, никого не будет, и, главное, не забудьте папку с этюдами. Остаюсь и т. д. С. Б. » (фр. )

[136] «Туча разрослась из-за этой записки <... > между нами говоря... Софи не была вполне равнодушна к ухаживаниям графа, но он благородный человек, а она слишком хорошо воспитана, чтобы допустить... ложный шаг... » (фр. )

[137] «в очень щекотливое положение» (фр. ).

[138] «Но как он смеялся исподтишка, этот граф (он очень хитер), когда я излагал ему все глупые соображения моих дорогих сестриц! Старые дуры! » (фр. )

[139] «ключ к загадке» (фр. ).

[140] «приняв всё всерьез» (фр. ).

[141] «подозреваем» (фр. ).

[142] «Я понимаю: говорите всё! смелей! » (фр. )

[143] подставку для букета (фр. )

[144] Смелей! (фр. )

[145] Можете надеяться на всё... (фр. )

[146] — Что вы меня любите <... > не правда ли? Вы избегали меня... но страсть привела вас назад... (фр. )

[147] — О, смилуйтесь! Не так резко... что вы делаете... оставьте!.. (фр. )

[148] жемчужно-серого цвета (фр. )

[149] мещанин во дворянстве (фр. ).

[150] «Очень рада, жду» (фр. ).

[151] Да здравствует любовь и веселье! (фр. )

[152] «развязный тон» (фр. ).

[153] — Итак, лед сломан? (фр. )

[154] За ваше здоровье! (фр. )

[155] — За ваше! (фр. )

[156] ничтожество, жалкая девочка, у которой нет ничего, кроме хорошенькой внешности?.. (фр. )

[157] — Пейте — и смелей! (фр. )

[158] — О, я уважаю семейные тайны... (фр. )

[159] — О, я вас понимаю! <... > Вот соль, вот туалетный уксус... (фр. )

[160] — Пейте же! (фр. )

[161] — Говорите все (фр. ).

[162] что здесь что-то кроется! (фр. )

[163] — И что же? (фр. )

[164] — Вот где прячется чувство! (фр. )

[165] — Но он смешон! (фр. )

[166] — Это все? (фр. )

[167] — Ах, гадость (фр. ).

[168] Забудьте все! Да здравствует веселье! (фр. )

[169] священный огонь (фр. )

⇐ Предыдущая 45 46 47 48 49 50 51 52 5354