Лучше, чем умереть

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 5Следующая ⇒

Goodbye cruel world,

I’m leaving you today.

Goodbye,

Goodbye.

Goodbye, all you people,

There’s nothing you can say

To make me change my mind.

Goodbye.

Roger Waters, Pink Floyd

2 мая 1998 года. Хогсмид

“Посмотри на меня”.

И я смотрю. Нужно смотреть. Мне так давно не говорили, что делать, и мне этого, оказывается, страшно не хватало. Я смотрю на профессора Снейпа, предателя и убийцу, моего бывшего учителя. Больше нет ни страха, ни ненависти. Просто смотрю. У меня хорошо получается. Я вижу, как струйки крови, ветвясь, ползут по его шее и стекают в тёмную лужу под головой. Замечаю слипшиеся волосы, испарину на лбу. Наблюдаю, как тяжелеет мантия на его груди, пропитываясь кровью. Прихожу к выводу, что профессор не успел сегодня побриться. Запоминаю положение лежащего тела по отношению к обломкам стула, к полоскам голубоватого света из заколоченного окна. Я всё делаю правильно, и меня обязательно похвалят.

Я даже приподнимаюсь на цыпочки и выглядываю из-за плеча Гарри, чтобы ничего не пропустить. Теперь я знаю, что я должна делать — я буду стоять здесь и смотреть, запоминать, делать выводы, ждать указаний. Я должна, и это так просто, так хорошо.

— Гермиона!

Я стряхиваю руки Рона. Я снова пытаюсь поймать взляд профессора, но уже поздно. Смотреть больше не на что, и я даю себя увести.

Гарри убегает к думосбору, чтобы посмотреть, что оставил ему Снейп. Это ведь логично — когда задача кажется не имеющей решения, следует искать дополнительную информацию. В воспоминаниях врага вполне может найтись что-то полезное. Все остальные собрались в Большом зале, куда приносят убитых и раненых. Я двигаюсь вдоль ряда знакомых лиц, застывших навсегда, и какая-то часть моего сознания перечисляет имена, но я почти ничего не воспринимаю. Я как будто жду, что всё это окажется сном, и тогда мне не будет больно. Откладываю горе до пробуждения. Сейчас нужно не это, нужно пойти в больничное крыло и принести каких-нибудь зелий — тонизирующих, заживляющих, лишь бы что-то делать. В холле, где мраморная лестница ответвляется к директорскому кабинету, я спотыкаюсь и падаю, отбивая ладони о каменный пол. Что-то впивается мне под колено.

Я шарю по полу в полумраке и у меня в руке оказывается маленький мешочек. Мне не нужно заглядывать в него, чтобы узнать, что внутри. У Гарри дурацкая привычка постоянно стаскивать мантии через голову, так что неудивительно, что шнурок перетёрся, и теперь снитч с надписью “Я открываюсь под конец” на моей ладони, а не на его шее, где ему полагается быть. Потому что предельно ясно, что конец — это сейчас.

Забыв о зельях, я несусь вверх по узкой лестнице. Горгулья остаётся каменной и безмолвной — у Хогвартса сейчас нет директора.

“Гарри, ты уронил... ”

Кабинет пуст. Даже в рамах портретов никого нет. На столе влажно блестит пустой думосбор. Рядом стоит чашка с холодным кофе, подёрнувшимся серой плёнкой, точно как глаза не допившего его профессора.

Я понятия не имею, где теперь искать Гарри. Некоторое время я мечусь по комнате в поисках какой-нибудь подсказки, машинально набивая карманы склянками — где Снейп, там и зелья, и всё аккуратно надписано, только ему это не помогло… Что, в конечном счёте, справедливо. А потом мне на глаза попадается хроноворот.

Учебная модель с ограничителем — переносит только на час, а потом заклинивает, и только инструктор может вернуть его в рабочее состояние. Это, кажется, тот самый, с которым я практиковалась на третьем курсе, прежде чем профессор Макгонагалл выдала мне настоящий. Просто крутануть, оставить снитч на видном месте, и... спрятаться на час. Исчезнуть... это было бы хорошо.

Сначала мне кажется, что ничего не изменилось, но потом я оборачиваюсь к столу и вижу, что чаша с рунами пропала, и значит, хроноворот сработал. Я кладу снитч рядом с кофейной чашкой Снейпа, туда, куда Гарри скоро поставит думосбор, и оглядываю комнату. Мне просто хочется оттянуть тот момент, когда придётся уходить.

Я стою перед шкафом с какими-то экспонатами. Судя по толстому слою пыли на стёклах, это принадлежало ещё Дамблдору. Открываю дверцу и невольно усмехаюсь. Мальчишки со своими игрушками! Коллекция старинного оружия, что же ещё? Я тыкаю палочкой в пожелтевший клочок бумаги, наклеенный перед первой попавшейся штуковиной, и по нему начинают ползти слова, как в музее. У Годрика Гриффиндора, кроме легендарного меча, оказывается, были ещё легендарная палица, легендарный топор и легендарный арбалет, “пробивавший магические щиты небывалой мощи”. На действующую копию которого (XIX век, греческий тис, тетива натягивается приведённым тут же упрощённым заклинанием) я сейчас и гляжу.

Грохот снаружи возвращает меня к реальности. Шкаф сотрясается, и я едва успеваю отскочить от посыпавшихся к моим ногам арбалетных стрел. За тёмными окнами полыхает красным и зелёным. Я вспоминаю, что бой ещё идёт. Вольдеморт сейчас в Визжащей Хижине, к которой крадёмся мы с Роном и Гарри. Минут через пятнадцать он расправится со Снейпом, выйдет наружу, и только тогда объявит перемирие. Вольдеморт будет стоять в дверях, а Нагини — парить рядом с ним в мерцающем шаре, который нам тогда было нечем пробить... Теперь же у меня есть арбалет, и полно зубов василиска!

Я собираю с пола “болты” (если верить надписи, так называются эти короткие толстые стрелы) и накрепко приколдовываю к ним ядовитые зубы. В голове мелькает дурацкая мысль, что я могла бы устроить революцию в стоматологии: импланты за пять минут, вот бы родители-то гордились! Пролезаю в кожаную перевязь Годрикова арбалета и устраиваю его за спиной. Я ещё могу успеть, если... есть! Снейп, должно быть, действительно нервничал сегодня, раз бросил свою метлу возле подставки для зонтиков. За десять минут отсюда до Хогсмида можно добраться только на метле. Мне придётся вылететь из башни, в которую то и дело ударяют проклятия, а я и над школьной-то лужайкой кружиться едва умею, но об этом я стараюсь не думать. Как и о том, что директорская метла наверняка заговорена от посторонних.

Я падаю очень долго. Когда падение прерывается и арбалет бьёт меня по пояснице, мне кажется, что я должна была уже долететь до земли, но подо мной всё ещё немало упругой пустоты, на которую метла ложится, как на пружинный матрас. Я лечу в нужном направлении, наспех наложенные чары невидимости, похоже, действуют, и вспышки проклятий проносятся внизу, не задевая.

Это мой звёздный час, хоть он и добыт не совсем честным путём.

И длится он около десяти минут.

Сотворив хлипенький щит, я зависаю напротив Визжащей Хижины со взведённым арбалетом. Будто во сне, дверь очень медленно открывается, и на пороге появляется тёмная фигура в мантии с капюшоном. Вслед за ней выплывает переливающийся шар. Отдача от выстрела почти опрокидывает меня. Я роняю оружие и обеими руками вцепляюсь в метлу. Вольдеморт и Нагини дисаппарируют прямо с порога, даже не заметив, как отравленная стрела расщепила дверной косяк.

Вот и всё, Гермиона Джин Грейнджер. Вот и весь твой подвиг.

Я сижу и слушаю ультиматум Тёмного Лорда во второй раз. Неплотно закрытая дверь скрипит на перекосившихся петлях.

Послушная до сих пор метла, словно почуяв близость хозяина, вдруг рывком ныряет вниз. Пытаясь поймать равновесие, я пригибаюсь, посылая её вперёд, и, обдирая колени о порог, влетаю в Хижину, где остался мёртвый профессор Снейп.

И вижу, что он не мёртвый.

Он упал на бок, спиной к двери, а теперь он лежит на спине, его белое лицо обращено в мою сторону, а глаза полуоткрыты. И ещё он хрипит.

Я собираюсь захлопнуть дверь и убежать, но не убегаю. Я собираюсь упасть в обморок, но не падаю. Я не соображаю, что делаю. Стоя на коленях над Снейпом, я вливаю ему в рот кроветворное зелье и одновременно бормочу заклинания, выводя замысловатые фигуры на его шее. Я даже не помню, откуда я знаю все эти чары. Удаётся мне из них не больше половины, но он всё же начинает дышать ровнее, и я не могу сдержать дурацкой радости, как каждый раз на его дурацких уроках, когда моё дурацкое варево приобретало правильный оттенок.

— Грейнджер... прижмите ниже.

Удивительно, но я не падаю в обморок даже когда он начинает давать мне указания. Нам удаётся закрыть самую большую рану, и почти остановить кровотечение. Из воскового его лицо становится просто болезненно-жёлтым.

— Достаточно, — заявляет вдруг Снейп, и пытается сесть. Я удерживаю его на полу. Мои руки по локоть в крови.

— Не двигайтесь! Дайте мне закончить, иначе это через десять минут разойдётся и вы истечёте кровью.

— Молчите и слушайте! — внезапно рявкает он почти как на уроке, и я умолкаю. — Я вас звал не для того, чтоб вы изображали Дайлис Дервент, а для того, чтобы объяснить, что вам делать. Десяти минут мне будет достаточно.

— Вы меня звали?

— Это был Империус. Мои извинения. Он мне похоже, не удался, а на второй меня не хватит, так что не перебивайте. У Дамблдора был план... Вы должны сделать так, чтобы Поттер сдался. Вольдеморта не остановить, пока Поттер жив.

— Это вы убили Дамблдора! О каком плане вы можете...

Снейп утомлённо прикрывает глаза, как будто он устал втолковывать неуклюжему первокурснику, как измельчать соцветия бессмертника.

— Это было частью плана. Если у Поттера хватит ума посмотреть то, что я ему оставил... он поймёт. И расскажет вам... если вы его ещё увидите… живым. Мантикора вас задери, Грейнджер, обойдитесь хоть раз без дурацких вопросов!

Я опираюсь рукой, чтобы подняться с пола.

— Стойте! Я могу доказать... Вам известно, как Поттер нашёл меч Гриффиндора?

Я киваю. Неважно, если он уже знает... Откуда он знает?

— Expecto Patronum!

Я запоздало понимаю, что забыла его обезоружить.

— Expeliarmus, — говорю я, и ко мне в руку прилетает вторая палочка. Профессору, похоже, безразлично. Он с трудом поворачивает голову, чтобы видеть, как между дверью и вешалкой из серебристого облачка возникает слабенький полупрозрачный патронус — та самая лань, что привела Гарри к озеру. У лани тёмные ласковые глаза и длиннющие ресницы. Она застенчиво смотрит на меня и медленно растворяется. Это очень красиво. Мне больно дышать, будто в груди что-то застряло.

— Это всё, что я могу вам предложить в плане доказательств, — говорит Снейп. — И не смотрите так, как будто это я сделал хоркрукс из вашего друга. Вы остаётесь за меня, мисс Грейнджер. Ступайте.

Он молча смотрит, как я накладываю на Хижину все известные мне запирающие, охраняющие и следящие чары. Час, извлечённый из хроноворота, на исходе. И я улетаю в темноту на его метле.

Когда я возвращаюсь, низкое солнце бьёт мне в глаза, растекаясь плавленой медью. Всё изменилось. Я знаю, что профессор Снейп на нашей стороне. Вольдеморт побеждён, а мои друзья спят в Гриффиндорской башне. Мои карманы оттопыриваются от флаконов с зельями и уменьшенных справочников по колдомедицине, и я даже почти не хочу спать. Но в Визжащей Хижине всё по-прежнему, разве что полоски от щелей в ставне сдвинулись в другое место грязного пола и изменили цвет. Снейп сидит, привалившись к стене.

Когда я вхожу, он поднимает на меня мутный взгляд, и только тут до меня доходит, что я оставила его, раненого, в запертой комнате и без палочки. Если бы со мной что-нибудь случилось, для него это было бы смертным приговором.

— Мисс Грейнджер... рад вас видеть...

До меня доходит кое-что ещё. Он не ожидал, что я вернусь. Северус Снейп давно расстался с иллюзиями.

— Всё хорошо, — говорю я, не узнавая собственного голоса. — Хоркруксов больше нет. Вольдеморт мёртв. Гарри жив.

Меня следует внести в “Историю Хогвартса” — я видела, как профессор Снейп улыбается.

Я бухаюсь на грязный пол возле него, трясущимися руками откупориваю зелья и бормочу заклинания. Он наблюдает за моей возней с безразлично-снисходительным видом, как будто я зашиваю горло кролику на экзамене по Защите, а он соглашается смотреть только потому, что должен поставить мне оценку. Я спохватываюсь и возвращаю ему его палочку, но он не делает никаких попыток мне помочь. В промежутках между заклинаниями я пересказываю то, что знаю о случившемся за последние несколько часов.

— Не ожидал, что всё может настолько удачно уладиться, — сообщает Снейп. — Это... воодушевляет.

Я опускаю свою палочку, и её кончик вяло перечёркивает бурое пятно на стене.

— А ведь вы бы убили его, если бы понадобилось.

Он долго смотрит мне в глаза, и наконец едва слышно спрашивает:

— А вы?

И тут я понимаю, как мне дико, фантастически повезло. За всё то время, что мы спасали мир, мне не приходилось выбирать ни между миром и Дамблдором, ни между миром и Гарри. Что бы я выбрала, если бы пришлось? Мир против Гарри Поттера, мальчика-который-и-не-пытался-выжить. Гарри, который никогда ничего не хотел для себя, который пожертвовал собой ради других… Чем они лучше него? Если нужно убивать Гарри для того, чтобы спасти мир, то мир этого не заслуживает.

— Ради чего, профессор? — спрашиваю я. — Ради чего?

А потом я сижу рядом с ним на полу и реву так, как не ревела никогда в жизни. Слёзы текут мне за ворот, у меня промокла даже спина. У меня так опухли веки, что я смотрю сквозь прутья слипшихся ресниц, как через амбразуру. Я икаю, давлюсь, и продолжаю рыдать. “Грёбаный мир”, — сказал бы Рон. Тупая, жестокая, всеобъемлющая мерзость.

Я останавливаюсь, когда осознаю, что мне не полегчает. Моё отчаяние пожизненно; перед моими глазами всегда будет висеть призрачной завесой этот грязный дощатый пол, и каждый мой вдох будет проходить сквозь облако медленного яда, пахнущего железом и гарью.

Нет смысла заострять на этом внимание.

— Извините меня, — говорю я. — Уже всё. Извините.

— Можете продолжать — я не спешу. Помнится, в ваши годы мысли о несправедливости мирового устройства меня тоже... выводили из равновесия.

— Я готова, — говорю я, вскакивая. — Сейчас перемещу вас в Мунго, и...

— Уберите руки!

— Я умею! Я с Гарри аппарировала даже когда он был без сознания!

— Оставьте меня в покое! Я не собираюсь облегчать им задачу.

Я растерянно смотрю на него.

— Какую задачу? Кому?

— Мисс Грейнджер, наивность очаровательна в разумных пределах, а ваша превосходит их раз в пятнадцать. Когда за очередным национальным примирением последует очередное аутодафе, за вашего покорного слугу возьмутся в числе первых, неужели не понятно?

— Какое аутодафе, о чём вы? Вас оправдают, то есть, я хочу сказать, вас даже не в чем обвинить...

Профессор хмыкает.

— Во-первых, есть в чём. Во-вторых, боюсь, что нынешний Визенгамот ещё более грозен и ещё менее вменяем, чем при Дамблдоре. А в-третьих, какого дракла я вообще должен что-то доказывать этому, как вы изволите выражаться, грёбаному миру? Если хотите знать, мне надоело.

Я даже не сержусь на него за то, что он нагло цитирует мои мысли. Мне нечего скрывать от Снейпа, потому что сейчас мы с ним, как сказал бы Рон, в одном и том же дерьме. С точки зрения мироощущения, конечно. Со всех остальных точек зрения, профессору гораздо хуже.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю. Я читала, что это помогает. Я снова сажусь на пол, расправляя под собой мантию.

— Выслушайте меня, — говорю я. — Вы ведь могли бы провести обряд Фиделиуса, профессор Снейп?

— Допустим.

— Сейчас никто, кроме меня, не знает, что вы живы. Эту информацию можно сделать Тайной. Как вы думаете, ведь возможно сформулировать её таким образом, чтобы вы стали... Ненаходимым? Чтобы вас не мог видеть никто, кроме Хранителя? Я вот только не знаю, нужно ли дожидаться, когда о вашей смерти объявят официально.

Снейп молчит. На секунду мне кажется, что он и не слушал. Когда он отвечает, меня поражает отсутствие насмешки в его голосе.

— У нас сегодня какое-то изумительное взаимопонимание, мисс Грейнджер. Именно это я и обдумывал, пока вы, э-э... переживали катарсис.

Обдумал и отверг, потому что... потому что это полная бессмыслица! Мне становится стыдно, что я могла предложить такую глупость. Маячить среди привычного мира, никак с ним не взаимодействуя — это хуже, чем превратиться в привидение…

— Это настолько безупречно, что я всё искал подвох...

Я оборачиваюсь к нему, и с ужасом понимаю, что он не шутит.

— Свобода и покой, мисс Грейнджер. Вы сейчас вряд ли поймёте... это, пожалуй, даже лучше, чем умереть.

Даже.

Свобода и покой — всего-то навсего. То, чего у него никогда не было. Я чувствую, что сейчас снова разревусь.

— Останется только разобраться с трупом. Есть у вас какие-нибудь светлые идеи на предмет моих бренных останков?

Это так похоже на попытку меня развеселить, что мне хочется разреветься с удвоенной силой. Но я сдерживаюсь.

— Поджечь дом? — предлагаю я, изображая азарт. — Кругом полно бегущих Пожирателей, разбираться никто не станет.

— По-гриффиндорски грубо и прямолинейно. То, что нужно.

Я измеряю профессора взглядом и трансфигурирую вешалку в довольно удачное подобие грудной клетки. Это даже забавно.

— Улыбнитесь, я вон из того котла ваш череп сделаю.

— Мисс Грейнджер, вас мама с папой не пустили в школу скульпторов? Бросайте эту ерунду!

Я покорно опускаю палочку и наблюдаю, как профессор перетряхивает свои карманы. На пол летят связка ключей, часы на цепочке, серебряный нож и ремень с какой-то пижонской пряжкой.

— Даже это оплавится почти до неузнаваемости, — сообщает он менторским тоном. — А от человеческого трупа, если грамотно поджечь, остаётся горстка пепла, это я вам как специалист говорю.

Я вспоминаю Адский Огонь в Выручай-комнате и меня начинает трясти. Специалист. Я ещё не рассказала ему о Крэббе. Наверное, и не стану.

Мои волосы пахнут жирным дымом. Одежда тоже. Под ногтями у меня кровь.

— Тогда, значит, всё готово? — говорю я. — Вот, возьмите, это противоядие Сметвика, здесь примерно на неделю. Швы, конечно, временные, но вы ведь что-нибудь придумаете… А подожжём снаружи, когда вы будете уже Ненаходимым. Начинаем?

— Что начинаем? — спрашивает Снейп с невинным видом. Я чувствую, что краснею.

— Ну, обряд... — бормочу я по инерции, — Фиделиус.

— Нет, мисс Грейнджер. С вами мы ничего начинать не будем, — заявляет он тоном, не допускающим возражений. — У меня есть, к кому прибегнуть.

— Но это же безумие! — не выдерживаю я. — Вы всё испортите! Втянете в это посторонних, и вас предадут!

Профессор криво усмехается.

— Не предадут.

— Почему нет?

— Вот вам наводящий вопрос: как вы думаете, почему Вольдеморт не использовал против меня банальную аваду?

Он опять изображает учителя, утомлённого моей бестолковостью. И я опять покупаюсь и изображаю отличницу:

— Не хотел тратить силы перед… противостоянием с Гарри? Потому что Непростительные проклятия ослабляют того, кто их использует? Особенно против тех, кому он чем-то обязан, а вы наверняка...

— Видите, можете же соображать, когда постараетесь. Не стану утомлять вас подробностями, но так получилось, что он был обязан мне жизнью — одной из своих жизней, по крайней мере. А уж если такими долгами не пренебрегал сам Тёмный Лорд, то лицо, к которому я собираюсь обратиться, и подавно не осмелится. А вы можете забыть...

Он говорит это так вкрадчиво, что на мгновение мне действительно хочется забыть всё это наваждение — лужи крови в разгромленной комнате, его мёртвое лицо, и, главное, всё то, что я здесь думала. Но я понимаю, что это невозможно. Для того, чтобы забыть себя, надо превратиться в подобие Гильдероя Локхарта, нашего незадачливого преподавателя, пятый год прозябающего в Мунго...

— Я не мистер Локхарт, мисс Грейнджер, — усмехается Снейп, — я умею обращаться с памятью. И в любом случае, ничего не стану делать без вашего согласия. Я позволил себе предложить, потому что вам так было бы проще.

— Вы всё время лезете в мои мысли без моего согласия, — замечаю я беззлобно. — И дело не в том, как проще, а в том, как правильно! Зачем вы хотите, чтобы ваши свобода и покой держались на чьём-то страхе?

— Затем, что я не хочу, чтобы они держались на вашем благородстве! Поймите, это способно вам всю жизнь отравить! Вы не сможете рассказать даже самым близким людям — ни Поттеру, ни Уизли, ни-ко-му…

Моя очередь с усталым видом закатывать глаза.

— Не надо мне объяснять, как работает Фиделиус. Я всё понимаю. Я действительно всё понимаю. Хранителем должна быть я, так нужно. Пожалуйста. Для меня это ещё важнее, чем для вас.

Где-то в тысяче световых лет от Хижины орут ополоумевшие петухи.

— Сюда скоро придут, профессор. Если только вы действительно хотите…

Незримо присутствовать. Уйти и остаться. Свобода и покой.

— Я действительно хочу, — произносит он очень тихо.

Я достаю палочку и беру его за руку.

— Грёбаный мир, в моём лице, — говорю я, — должен сделать для вас хотя бы это.

Рон никогда не узнает. Поэтому я могу сказать себе, что он бы со мной согласился.

—

Примечания:

1. Эпиграф — из " Стены" Пинк Флойд:

Прощай, жестокий мир,

Сегодня я тебя покидаю.

Прощай, прощай, прощай.

Прощайте и вы, люди.

Вам не сказать ничего такого,

Что могло бы заставить меня передумать.

Прощайте.

(Пер. G& F)

2. Дайлис Дервент — известная целительница, впоследствии — директор Хогвартса. Упоминается в книге “Гарри Поттер и Орден Феникса”

3. Сметвик — целитель, которому удалось вылечить Артура Уизли после укуса Нагини. Там же.

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒