С. Гудзенко. Б. Слуцкий
С. Гудзенко
Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.
Б. Слуцкий
Еще скребут по сердцу «мессера», еще вот здесь безумствуют стрелки, еще в ушах работает «ура», русское «ура-рарара-рарара! »- на двадцать слогов строки. Здесь ставший клубом бывший сельский храм, лежим под диаграммами труда, но прелым богом пахнет по углам — попа бы деревенского сюда! Крепка анафема, хоть вера не тверда. Попишку бы лядащего сюда!
Какие фрески светятся в углу! Здесь рай поет! Здесь ад ревмя ревет!
На глиняном нетопленом полу лежит диавол, раненный в живот. Под фресками в нетопленом углу Лежит подбитый унтер на полу.
Напротив, на приземистом топчане, кончается молоденький комбат. На гимнастерке ордена горят. Он. Нарушает. Молчанье. Кричит! (Шепотом — как мертвые кричат. ) Он требует как офицер, как русский, как человек, чтоб в этот крайний час зеленый, рыжий, ржавый унтер прусский не помирал меж нас! Он гладит, гладит, гладит ордена, оглаживает, гладит гимнастерку и плачет, плачет, плачет горько, что эта просьба не соблюдена.
А в двух шагах, в нетопленом углу, лежит подбитый унтер на полу. И санитар его, покорного, уносит прочь, в какой-то дальний зал, чтобы он своею смертью черной нашей светлой смерти не смущал. И снова ниспадает тишина. И новобранца наставляют воины: — Так вот оно, какая здесь война! Тебе, видать, не нравится она — попробуй перевоевать по-своему!
|