Расул Гамзатов 19 страница

- Имам, освободи нас от этого разбойника.

- Но что я с ним должен сделать?

- Убить, имам, убить. Он же сам многократный убийца.

- Я дал слово вашему джамаату не убивать в этом ауле ни одного человека. Слово надо держать.

- Имам, найди способ, освободи нас от злодея!

Через несколько дней мюриды Шамиля окружили разбойника, поймали и связали его, а приведя в аул, посадили в подвал. Чтобы наказать преступника по заслугам, собрался специальный суд-диван. Постановили выколоть бандиту глаза. Ослепив, снова посадили злодея в подвал, под замок.

Прошло несколько дней. Однажды ночью, ближе к рассвету, когда Шамиль спал крепким сном, раздался в его комнате шум и грохот. Имам вскочил, огляделся. Видит, что, раскрошив топором дверь, надвигается на него гора звероподобный человек, похожий на дэва, рычащий, извергающий проклятия. Имам понял: разбойнику удалось каким-то образом убежать из-под замка и теперь он пришел отомстить.

Гигант надвигался скрипя зубами. В одной руке он держал огромный кинжал, в другой - топор. Имам тоже схватил свой кинжал. Он звал мюридов, но разбойник успел зарубить их. Аул спал. Никто не слышал зова имама.

Отступая, Шамиль ловил удобный момент, чтобы напасть на противника, а тот сослепу прыгал туда и сюда, метался и махал топором. Он разворотил топором все, что было в комнате.

- Где же ты, храбрец, о котором рассказывают книги? - кричал гигант. Где ты прячешься? Иди, свяжи мне руки, поймай меня, выколи мне глаза.

- Я здесь! - громко крикнул имам и тотчас отскочил в сторону. Топор врезался глубоко в стену как раз в том месте, где секундой раньше стоял Шамиль. Тогда он улучил минуту, прыгнул на своего врага. Тот был сильнее, лютее. Начал кидать и швырять Шамиля, успел несколько раз поранить. Но ловкость и быстрота Шамиля всякий раз выручали, ему удавалось избежать смертельного ранения. Борьба длилась около двух часов. Наконец разбойник схватил Шамиля, поднял над головой и хотел ударить об пол, а потом и отрубить голову. Но поднятый в воздух Шамиль изловчился и успел ударить несколько раз кинжалом по голове разбойника. Тот внезапно сник, ослабел, закачался и рухнул, как кирпичная башня. Кинжал выпал из его рук. Утром нашли их обоих в луже крови. У Шамиля оказалось девять ран, и ему целый месяц еще пришлось лечиться в том ауле.

Борьба Шамиля с могущественным внешним противником во многом напоминала эту драку. Противник в незнакомых ему горах иногда действовал как бы вслепую. Шамиль же ловко увертывался от ударов и внезапно нападал то сбоку, то сзади.

У каждого горца, наверное, есть свой образ Шамиля. Я тоже вижу его по-своему.

Он еще молод. На плоской скале Ахульго, припав на колени, он воздел в небо руки, только что омытые волной Аварской Койсу. Рукава черкески засучены. Губы шепчут какое-то слово - некоторые утверждают, что, когда во время молитвы он шептал " аллах", слышалось людям - " свобода", а когда он шептал " свобода", слышалось людям - " аллах".

Он уже стар. На берегу Каспия он навсегда прощается с Дагестаном. Он пленник белого царя. Он поднялся на камни и окинул взглядом кипящие воды Каспия. Губы его вместо " аллах" и " свобода" шепчут " прощай". Говорят, что на щеках его видели в тот час капли влаги. Но ведь Шамиль никогда не плакал. Возможно, это были морские брызги.

И все же ярче всего он представляется мне, по рассказу отца, в тесной сакле один на один с разъяренным разбойником, в длительной и кровавой борьбе.

С Хаджи-Муратом они жили то в мире, то в ссоре. Много легенд существует о них, много былей.

Возведя Хаджи-Мурата в сан наиба, Шамиль послал его в Хайдак и Табасаран, чтобы привлечь их на свою сторону, вернее, чтобы вовлечь их в войну. Он надеялся, что Хаджи-Мурат будет действовать убеждением, однако новый наиб навел в Хайдаке и Табасаране порядок кнута и огня. Если кто осмеливался заикаться о законе, Хаджи-Мурат показывал свой кулак и говорил: " Вот ваш закон. Я Хаджи-Мурат из Хунзаха. Я и есть для вас главный закон".

До Шамиля дошли слухи о жестокостях Хаджи-Мурата. Он послал гонца и вызвал наиба к себе. Тот вернулся с большой добычей. Его отряд гнал впереди себя стада рогатого скота, отары овец, табуны лошадей. Сам Хаджи-Мурат держал поперек седла похищенную красавицу.

- Ассалам алейкум, имам! - приветствовал Хаджи-Мурат своего вождя, сходя с коня.

- Ваалейкум ассалам, наиб. С приездом тебя. С чем хорошим приехал?

- Не с пустыми руками. Есть серебро, есть отары, есть кони, есть ковры. Хорошо ткут ковры в Табасаране.

- А красавицы не найдется?

- Есть и красавица. Да еще какая! Для тебя привез, имам.

Воины некоторое время смотрели в глаза друг другу. Потом Шамиль сказал:

- Скажи, с этой красавицей, что ли, я пойду воевать? Мне нужны не овцы, а люди. Мне нужны не кони, а всадники. Ты угнал у них скот. Но этим ты ранил их сердца и отворотил от нас. Они должны были стать нашими воинами, заменить убитых и раненых. А кем их теперь заменишь? Разве случилось бы с нами то, что случилось в Салты и Гергебиле, если бы хайдакцы и табасаранцы были с нами? И разве допустимо, чтобы одни дагестанцы разоряли других дагестанцев?

- Имам, но другого языка они не понимали!

- А ты постарался сам понять их язык? Если бы понял, то обошлось бы без кнута и огня. Разве разбойники мои наибы?

- Имам, я - Хаджи-Мурат из Хунзаха!

- Я тоже - Шамиль из Гимры. А Кебед-Магомед из Телетля, а Гусейн из Чиркея. Ну и что из того? Аварцы, хиндаляльцы, кумыки, лезгины, лакцы, ограбленные тобой хайдакцы и табасаранцы - все мы сыновья одного Дагестана. Мы должны понимать друг друга. Ведь мы - пальцы одной руки. Для того, чтобы получился кулак, все пальцы должны крепко-крепко соединиться. За храбрость спасибо тебе, Хаджи-Мурат. За это ты достоин любой награды. Твоя голова увенчана чалмой. Но теперь я тебя не одобряю.

- Когда другие в таких же чалмах грабили, ты ничего им не говорил, имам. Теперь, где бы гром ни гремел, все на мою голову.

- Я знаю, кого ты имеешь в виду, Хаджи-Мурат: Ахбердилава, моего сына Кази-Магомеда или даже меня самого. Но Ахбердилав ограбил в Моздоке нашего врага. Я отнял добро у ханов, которые не хотели идти вместе с нами и даже пытались противостоять нам. Нет, Хаджи-Мурат. Чтобы быть наибом, недостаточно иметь смелое сердце и острый кинжал. Надо иметь еще хорошую голову.

Такие споры часто возникали между Шамилем и Хаджи-Муратом. Эти распри раздувались, преувеличивались молвой, и в конце концов злая вражда разделила их. Хаджи-Мурат покинул Шамиля, ушел на другую сторону, лишился головы. Тело его погребено в Нухе. Знаменательное разделение: голова досталась врагу, а сердце осталось в Дагестане. Какая судьба!

ГОЛОВА ХАДЖИ-МУРАТА

Отрубленную вижу голову

И боевые слышу гулы,

А кровь течет по камню голому

Через немирные аулы.

И сабли, что о скалы точены,

Взлетают, видевшие виды.

И скачут вдоль крутой обочины

Кавказу верные мюриды.

Спросил я голову кровавую:

" Ты чья была, скажи на милость?

И как, увенчанная славою,

В чужих руках ты очутилась? "

И слышу вдруг:

" Скрывать мне нечего,

Я голова Хаджи-Мурата,

И потому скатилась с плеч его,

Что заблудилась я когда-то.

Дорогу избрала не лучшую,

Виной всему мой нрав тщеславный... "

Смотрю на голову заблудшую,

Что в схватке срублена неравной.

Тропинками, сквозь даль

простертыми,

В горах рожденные мужчины,

Должны живыми или мертвыми

Мы возвращаться на вершины.

Перевел Я. Козловский

Увезли имама из Дагестана. Настроили крепостей с амбразурами во все стороны. Пушки и ружья смотрели из амбразур. Они хотя и не стреляли, но как бы говорили: " Смирно сидите, горцы, ведите себя хорошо и тихо".

В печальной доле племя этих гор,

В печальной доле реки, звери, птицы,

Казалось, нет дороги на простор

И только в смерти выход из темницы.

" Земля дикарей", - сказал один губернатор, уезжая из Дагестана. " Они живут не на земле, а в пропасти", - писал другой.

" Этим диким туземцам и та земля, что есть, - лишняя", - утверждал третий.

Но даже в то глухое время звучали голоса Лермонтова, Добролюбова, Чернышевского, Бестужева-Марлинского, Пирогова... Да, были в царской России люди, понимавшие душу горца, сказавшие добрые слова о народе Дагестана. Если бы горцы могли тогда понять их язык!

Вечный снег на горах Дагестана,

Вечной ночи над ним темнота,

сказал некогда Сулейман Стальский, глядя на родную землю.

" С тех пор, как Дагестан посадили в темницу, все месяцы года имеют по тридцать одному дню", - писал некогда мой отец.

" Горы, мы с вами сидим в подвале", - сказал некогда Абуталиб.

" От такого горя и тур грустит в горах", - пела некогда Анхил Марин.

" Об этом мире и думать нечего. У кого жирнее хинкалы, у того больше и славы", - махнул рукой Махмуд.

" Счастья нигде нет", - сделал вывод, объездив весь мир, кубачинец Ахмед Мунги.

Но Ирчи Казак писал: " Мужчина Дагестана везде должен оставаться мужчиной Дагестана".

Но тот же Батырай писал перед смертью: " Пусть у храбрых не рождаются робкие сыновья".

Но тот же Махмуд пел:

Если тур заплутался в горах, где темно,

Иль тропу, или смерть он найдет все равно.

Но тот же Абуталиб сказал: " Этот мир вот-вот загремит. Пусть же он загремит громче".

И пришло время - раздался гром. Ударило далеко, не сразу докатилось до Дагестана, но все уже было разделено на две части зримой красной чертой: история, судьбы, жизнь каждого человека, все человечество. Гнев и любовь, мысль и мечты - все разделилось надвое.

- Загремело!..

- Где загремело?

- По всей России.

- Что загремело?

- Революция.

- Чья революция?

- Детей трудового народа.

- Ее цель?

- Кто был ничем, тот станет всем.

- Ее цвет?

- Красный.

- Ее песни?

- " Это есть наш последний и решительный бой".

- Ее армия?

- Все голодные и горестные. Великая армия труда.

- Ее язык, нация?

- Все языки, все нации.

- Ее глава?

- Ленин.

- Что говорит Революция горцам Дагестана? Переведите нам. Герои и певцы перевели на все наречия Дагестана язык революции:

" Веками угнетенные народы Дагестана! В наши дома, на наши поля по извилистым горным тропинкам пришла великая Революция. Слушайте ее и служите ей. Она говорит вам слова, которых вы никогда не слышали. Она говорит:

- Братья! Новая Россия подает вам свою руку. Принимайте ее, сплетайтесь с нею в крепком рукопожатии, в ней ваша сила и ваша вера.

- Дети ущелий и гор! Открывайте окна в большой мир. Начинается не день новый, а новая судьба. Идите навстречу этой судьбе!

- Теперь вы не обязаны гнуть спину перед сильными. Отныне на вашего коня не сядет чужой. Теперь ваши кони - ваши кони, ваши кинжалы - ваши кинжалы, ваши поля - ваши поля, ваша свобода - ваша свобода".

Так перевели язык " Авроры" на языки народов Дагестана. Его перевели Махач, Уллубий, Оскар, Джелал, Кази-Магомед, Магомед-Мирза, Гарун и другие мюриды революции, хорошо знавшие горести Дагестана.

И пошел Дагестан навстречу своей судьбе. Горцы приняли цвет и песни революции. Но испугались ее враги. Это над их головами загремел гром, под их ногами зашаталась земля, перед ними вскипело море, за их спинами обрушились скалы. Затрясся и рухнул старый мир. Разверзлась глубокая пропасть.

- Дайте руку! - взмолились враги революции, называвшие себя друзьями Дагестана.

- Ваши руки в крови.

- Постой, не уходи, оглянись, Дагестан!

- А на что оглядываться, что позади? Нищета, ложь, темнота и кровь.

- Маленький Дагестан! Куда ты?

- Искать большое.

- Окажешься ты как маленький челнок в большом океане. Пропадешь. Исчезнут твой язык, твоя религия, твои адаты, твоя папаха, твоя голова! угрожали они.

- Я привык ходить по тесным тропинкам. Теперь, на широкой дороге, неужели сломаю ногу? Слишком долго я искал этот путь. Ни один волос не упадет с моей головы.

- Дагестан - вероотступник. Он погибает. Спасите Дагестан! - каркали вороны, выли волки. Кричали, угрожали, просили, убивали, обманывали. Кто только не кидал камня в зажженный фонарь! Кто только не пытался сжечь великий мост! Знамя сменялось знаменем, разбойник сменялся разбойником. Словно шубу в зимнюю холодную ночь, тянули друг у друга, рвали в клочья маленький Дагестан. А он метался, как тур, освобожденный от цепи. Каждый с жадностью хищника кинулся ловить его для себя. Какие только охотники не стреляли в него!

" Я, имам Дагестана Нажмудин Гоцинский, выбран народом у Андийского озера. Моя сабля ищет папахи, увенчанные красным лоскутом материи! " " Братья по религии, мусульмане! Идите за мной. Это я поднял зеленое знамя ислама", - так говорил зычным голосом другой человек. Его звали Узун-Хаджи.

" Пока я не вздерну на жердь голову последнего большевика и не выставлю ее на самой высокой горе Дагестана, я не повешу свое оружие на гвоздь! " шумел князь Нухбек Тарковский.

Как раз в тот год в Хунзахе построил себе дворец полковник царской армии Кайтмаз Алиханов. Он позвал одного горца, чтобы показать ему новое жилище. Довольный собой и дворцом, Кайтмаз спросил:

- Ну как, хорош мой дворец?

- Для умирающего человека даже слишком хорош, - ответил горец.

- Зачем мне умирать?

-Революция...

- Ее я в Хунзах не пущу! - сказал полковник Алиханов и вскочил на белого скакуна.

" Я Саидбей - родной внук имама Шамиля. Пришел сюда от турецкого султана, чтобы с помощью его аскеров освободить Дагестан", - так заявил еще один пришелец, а с ним были всевозможные турецкие паши и беи.

" Мы - друзья Дагестана", - кричали интервенты, и на земле Дагестана высадился британский десант.

" Дагестан - это ворота Баку. И я на этих воротах повешу крепкий замок! " - хвалился полковник царской армии Бичерахов и разрушил Порт-Петровск.

Много было непрошеных гостей. Чья только грязная лапа не рвала рубаху на груди Дагестана! Какие знамена здесь не промелькнули! Какие ветры не крутились! Какие волны не разбивались о камни!

" Если ты не покоришься, Дагестан, мы столкнем тебя в море и утопим! " грозили пришельцы.

В то время мой отец писал: " Дагестан похож на животное, которое со всех сторон клюют птицы".

Была стрельба, был огонь, была кровь, дымились скалы, горел хлеб, разорялись аулы, болезни косили людей, крепости переходили из рук в руки. И длилось все это четыре года.

" Продав поле, покупали коня, продав корову, покупали саблю", говорили тогда горцы.

Ржали лошади, теряя всадников. Вороны клевали глаза убитых.

Отец сравнивал Дагестан того времени с камнем, через который с шумом протекло множество разных рек. А мать сравнивала его с рыбой, плывущей против многих бурных потоков.

Абуталиб вспоминает: " Каких только зурнистов не повидала наша страна! " Сам он был зурначом партизанского отряда.

Сейчас перьями пишут ту повесть, ту историю, которая была уже написана саблями. Сейчас, изучая те дни, взвешивают на весах и славу и подвиги. Оценивая героев, ученые спорят между собой, можно даже сказать, воюют.

Но герои отвоевали. И мне, право, не важно, кто был первым, кто вторым, а кто третьим. Важно другое: революция вложила свой кинжал в ножны, полой черкески стерев кровь последнего убитого врага. И горец из этого кинжала уже выковал серп. Свой острый штык он воткнул между камней на откосе. Налегая на соху, начал пахать свою землю, понукая, погнал своих быков, нагрузил на арбу сено со своего поля.

Водрузив красное знамя на вершине горы, Дагестан закрутил усы. Из чалмы лжеимама Гоцинского он сделал пугало, а самого имама покарала революция. Перед судом взмолился Гоцинский: " Белый царь в живых оставил Шамиля. Волос не упал с его головы. Почему же вы меня убиваете? "

Дагестан и революция ему ответили: " Такому, как ты, Шамиль тоже отрубил бы голову, он говорил: " Предателю лучше находиться в земле, чем на земле". Да, кара свершилась, и ни одна гора не содрогнулась, никто не заплакал, никто не установил на его могиле каменного надгробья.

Через Цунтинские леса бежал на своем белом коне Кайтмаз Алиханов. Бежали с ним и два его сына. Но их настигли красные партизанские пули. Белый конь полковника, понурившись, хромая на одну ногу, вернулся в крепость Хунзах.

- По неверной дороге пустили они тебя, - сказал бедному животному Муслим Атаев. - И Дагестан хотели пустить по такой же дороге.

Прогнали и Бичерахова. В волнах Каспия утонули его разрозненные отряды. " Аминь", - сказали волны, смыкаясь над ними. " Аминь, - сказали и горы, - пусть в ад попадут те, кто на земле творил ад".

В Стамбуле я пошел на базар. Окружавшие меня бывшие аварцы показали мне там одного старика, шедшего сквозь толпу. Он был похож на мешок, из которого высыпали зерно.

- Он - Казимбей.

- Какой Казимбей?

- Тот, который приходил в Дагестан с войсками султана.

- Неужели он еще жив?

- Тело, как видите, живо. Нас познакомили.

- Дагестан... Знаю я эту страну, - сказал дряхлый старик.

- Вас в Дагестане тоже знают, - сказал я.

- Да, я там был.

- Еще приедете? - спросил я нарочно.

- Больше не приеду, - сказал он и поспешил за свой прилавок. Неужели этот мелкий торговец на стамбульском базаре забыл, как он в Касумкенте прямо в поле убил трех мирных землепашцев? Неужели он не вспомнил скалу в горах, с которой бросилась юная горянка, лишь бы не попасть в руки его янычар? Неужели не вспомнил этот торговец, как к нему из сада привели мальчонку, как он отобрал у него вишню и косточкой плюнул прямо ему в глаза? Но, во всяком случае, не забыл он, как бежал в нижнем белье и как горянка крикнула ему вслед: " Эй, вы забыли папаху! "

Бежали из Дагестана грабители. Бежали британские десантники. Бежал Казимбей, бежал Саидбей, внук Шамиля.

- Где сейчас Саидбей? - спросил я в Стамбуле.

- Уехал в Саудовскую Аравию.

- Зачем?

- По торговым делам. Там у него есть немного земли.

Торговцы! Не пришлось вам поторговать в Дагестане. Революция сказала: " Базар закрыт". Кровавой метлой вымела она из горской земли всю нечисть. Теперь лишь чахлые тела " защитников и спасителей Дагестана" бродят где-то в чужих краях.

Несколько лет тому назад в Бейруте состоялась конференция писателей стран Азии и Африки. Меня тоже послали на эту конференцию. Приходилось иногда выступать не только на конференции, но и в других местах, куда нас приглашали. На одном таком вечере я рассказывал о своем Дагестане, о его людях, обычаях, читал стихи разных дагестанских поэтов и свои.

После вечера на лестнице меня остановила молодая красивая женщина.

- Господин Гамзатов, можно ли поговорить с вами, не уделите ли вы мне немножко времени?

Мы пошли по вечерним улицам Бейрута.

- Расскажите о Дагестане. Пожалуйста, все, - просила моя неожиданная спутница.

- Но я только что рассказывал целый час.

- Еще, еще!

- А что вас интересует больше?

- О, все! Все, что касается Дагестана!

Я начал рассказывать. Мы брели наугад. Не давая мне еще закончить, она просила:

- Еще, еще.

Я рассказывал.

- Прочтите свои стихи на аварском языке.

- Но вы же ничего не поймете!

- Все равно.

Я читал стихи. Чего не сделаешь, когда просит молодая красивая женщина. К тому же в ее голосе чувствовался такой искренний интерес к Дагестану, что отказать было нельзя.

- А не споете ли вы аварскую песню?

- О нет. Петь я не умею.

" Сейчас заставит меня танцевать", - подумалось мне.

- Хотите, я вам спою?

- Сделайте милость.

В это время мы вышли к морю, зеленовато освещенному яркой луной.

И вот в далеком Бейруте неизвестная мне красавица на непонятном языке запела для меня дагестанскую песню " Далалай". Но когда она запела вторую песню, я понял, что поет она на кумыкском языке.

- Откуда вы знаете кумыкский язык? - удивился я.

- К сожалению, я его не знаю.

- Но песня...

- Этой песне меня научил мой дедушка.

- Он что, был в Дагестане?

- Да, в некотором роде он бывал.

- Давно?

- Видите ли, мой дед - Нухбек Тарковский.

- Полковник?! Где он сейчас?

- Жил в Тегеране. В этом году умер. Умирая, он все время просил меня петь ему эту песню.

- О чем она?

- О перелетных птицах... Он меня научил и одному дагестанскому танцу. Смотрите!

Женщина вся засветилась, как молодая луна, она легко вскинула руки и поплыла по кругу, словно лебедь по озеру.

Потом я попросил ее еще раз спеть песню о перелетных птицах. Она и перевела мне слова. Придя в гостиницу, я по памяти записал песню, но уже переводя на аварский язык.

Да, в Дагестан пришла весна. Но я все думаю: какое отношение имеет князь Нухбек Тарковский к этой песне о перелетных птицах? Зачем ему, живущему в шахском Тегеране, вспоминать солнце красных гор, ему, полковнику, который бежал от революционного края и от мести Дагестана? Как он мог испытать чувство тоски по родине?

Сначала, живя в Иране, Тарковский говорил: " То, что произошло со мною и с Дагестаном, - ошибка судьбы, и я вернусь туда, чтобы исправить эту ошибку". Он и вместе с ним другие эмигранты каждый день ходили на берег Каспия, чтобы узнавать новости из Дагестана. Но они видели каждый раз, что на мачтах кораблей, плывущих по Каспию, полощутся красные флаги. Осенью, глядя на летящих с севера птиц, тоскующая его жена пела песни. Пела она и эту песню о перелетных птицах. И сначала князю Тарковскому эта песня очень не нравилась.

Шли годы. Выросли дети. Состарился полковник. Он понял, что навеки лишен Дагестана. Он понял, что Дагестану предназначена другая судьба, что страна эта сама выбрала для себя единственный и правильный путь. И тогда престарелый князь тоже запел песню о перелетных птицах.

Отец говорил:

- Дагестан не пойдет с теми, кто не пошел с Дагестаном.

Абуталиб добавлял:

- Кто сел на чужого коня, тот быстро свалится. Наш кинжал не идет к чужому покрою одежды.

Сулейман Стальский писал:

" Я был подобен клинку, зарытому в землю. Советская власть вытащила меня, отчистила от ржавчины, и я заблистал".

Отец еще говорил:

- Хоть мы и всегда были горцами, но только сейчас поднялись на вершину горы.

Абуталиб добавил:

- Дагестан, выходи из подвала!

Моя мать пела, качая люльку:

Спи спокойно, мир в горах настал,

Выстрелов не слышно среди скал.

- Самый короткий месяц февраль, а какой важный, - говорил также Абуталиб, - в феврале свергли царя, в феврале образовалась Красная Армия, в феврале Ленин принял делегацию горцев.

В то время в далеком ауле Ругуджа женщины сложили песню о Ленине:

Ты первым пришел и людьми нас назвал,

Оружье победное в руки нам дал,

Как гуси, услышав орла, разлетаются прочь,

От Ленина-солнца развеялась темная ночь.

У маленького народа большая судьба. Поют дагестанские птицы. Звучат слова сынов революции. О них говорят дети. Имена их высечены на могильных камнях. Но у иных героев не известны могилы.

Я люблю тихой ночью бродить по улицам столицы Дагестана. Когда читаю названия улиц, мне кажется, снова заседают ревкомы республики. Махач Дахадаев! Слышу я его голос: " Мы - борцы революции. Языки наши, имена наши, характеры наши - разные. Но у всех нас есть одно общее: верность революции и Дагестану. Никто из нас не пожалеет ни крови, ни жизни ради революции и Дагестана".

Махача убили разбойники из отряда князя Тарковского.

Уллубий Буйнакский. Слышу его голос: " Враги меня убьют. Убьют они и моих друзей. Но сжатые в единый кулак наши пальцы никакому врагу не удастся разжать. Этот кулак тяжел и верен, потому что его сжали беды Дагестана и идеи революции. Он схватит за горло угнетателей. Знайте об этом".

Молодого дагестанского коммуниста, двадцативосьми-летнего Уллубия убили деникинцы. Они убили его в пустыне. Теперь там растут маки.

Слышу я голос Оскара Лещинского, Кази-Магомеда Агасиева, Гаруна Саидова, Алибека Багатырова, Сафара Дударова, Солтан-Саида Казбекова, отца и сына Батырмурзаевых, Омарова-Чохского... Их много, убитых. Но каждое имя - это огонь, звезда, песня. Все они герои, оставшиеся вечно молодыми. Они наши дагестанские Чапаевы, Щорсы, Шаумяны. Они погибли в Ахтах, в ущелье Ая-Кака, у Касумкентского потока, за стеной Хунзахской крепости, в сожженном Хасавюрте, в древнем Дербенте. В Араканском ущелье нет камня, который не обагрен кровью дагестанских комиссаров. В Мочохских кряжах была расставлена западня для отряда Багатырова. Видели кровь Темир-Хан-Шура, Порт-Петровск и все четыре Койсу, куда теперь бросают цветы в память о погибших. Погибли сто тысяч дагестанцев - коммунистов и партизан. Но другие народы узнали о Дагестане. Миллионы друзей протянули руки красному Дагестану. Познав тепло этих дружеских рук, дагестанцы сказали: " Теперь нас немало".

Война не рождает людей. Но в огне революционных боев родился новый Дагестан.

13 ноября 1920 года был созван Первый чрезвычайный съезд дагестанских народов. На съезде от имени правительства РСФСР выступил Сталин. Он объявил автономию стране гор - Дагестану. Новое имя, новый путь, новая судьба.

Вскоре дагестанский народ получил подарок. Ленин прислал свою фотографию с надписью: " Красному Дагестану". Кубачинские златокузнецы и унцукульские краснодеревщики создали невиданную рамку для этого портрета. В этом же году из махачкалинского порта вышел новый пароход - " Красный Дагестан". Но и сам Дагестан походил теперь на могучий корабль, вышедший в большое новое плавание.

" Утренняя звезда". Так назвали первый дагестанский журнал. Пришло в Дагестан утро. Открылись окна в широкий мир.

В трудные дни гражданской войны, когда в горах хозяйничали отряды Гоцинского, мой отец получил письмо от однокашника по медресе.

В письме бывший соученик рассказывал о Нажмудине Гоцинском и о его войсках. В конце письма отец прочитал: " Нажмудин недоволен тобой. Мне показалось, что он очень хотел бы, чтобы ты обратился к горской бедноте со стихами, где рассказал бы правду об имаме. Я взял на себя обязанность связаться с тобой и обещал ему, что ты это сделаешь. Прошу тебя, исполни мою просьбу и желание имама. Нажмудин ждет твоего слова".

Отец ответил: " Если ты взял на себя такое обязательство, то ты и пиши стихотворение о Нажмудине. Что касается меня, то я не намерен проводить воду к его мельнице. Вассалам, вакалам... "

В то же время большевик Магомед-Мирза Хизроев вызвал отца в Темир-Хан-Шуру и предложил сотрудничать в газете " Красные горы". В этой газете и было опубликовано стихотворение отца " Обращение к горской бедноте".

Отец писал о новом Дагестане, он сотрудничал в газете " Красные горы". Шло время. У Магомеда-Мирзы Хизроева родилась дочка. Позвали отца, чтобы он выбрал ей имя. Высоко подняв девочку, отец провозгласил:

- Загьра!

Загьра - это значит звезда.

Родились новые звезды. Росли дети, носящие имена погибших героев. Весь Дагестан стал похож на большую колыбель.

Каспийские волны пели ему колыбельные песни. Огромная страна склонилась над Дагестаном, как над ребенком.

А мама пела тогда песни о ласточках, о травах, прорастающих из-под камней, о цветах, расцветающих осенью. Под эти колыбельные напевы выросли в нашем доме три сына и одна дочь.

И вновь выросли в Дагестане сто тысяч сыновей и дочерей. Выросли землепашцы, скотоводы, садоводы, рыбаки, каменотесы, чеканщики, агрономы, врачи, учителя, инженеры, поэты, артисты. Поплыли корабли, полетели самолеты, загорелись невиданные доселе лампы.

- Теперь я стал хозяином большого богатства, - сказал Сулейман Стальский.

- Теперь я в ответе не только за аул, но и за всю страну, -сказал мой отец.

- Мои песни, летите в Кремль! - воскликнул Абуталиб.

Новые поколения создавали новые черты народа.

Великая Страна Советов - могучее дерево. Дагестан - ветка на нем.

И вот, чтобы это дерево выкорчевать, чтобы сжечь его ствол и его ветки, напали на нас фашисты.

В тот день жизнь должна была идти своим чередом. В Хунзахе воскресный базар. В крепости - выставка достижений сельского хозяйства района. Отряд молодежи пошел штурмовать вершину Седло-горы. Аварский театр готовил к постановке пьесу моего отца " Сундук бедствий". Вечером должна была состояться премьера.

Но утром открылся такой сундук бедствий, что все остальные бедствия пришлось забыть. Утром началась война.

Тотчас потянулись из разных аулов цепочки мужчин и молодых людей, вчера еще мирных пастухов и земледельцев, а сегодня защитников Родины. Старушки, дети и женщины стояли на крышах всех дагестанских аулов и долго глядели вслед уходящим. И уходили надолго, многие навсегда. Только и слышалось:

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒