Кола Брюньон» 4 страница

Народ. Куда вы? Они уходят! Остановитесь!..
Господь бог. Пропустите! Посторонитесь!
Полишинель. Ты покидаешь нас? Уходишь?
Господь бог. Да не смущается сердце ваше, возлюбленные мои чада! В качестве вашего бога я должен первый перейти по этому мосту! Не мешайте мне! Прежде чем открывать военные действия, я попробую применить меры нравственного воздействия. Я намылю голову этим нечестивцам, я ослеплю их светом Законности и Свободы, и на это подобие древнего Содома я обрушу мои испепеляющие громы! Позвольте же пройти, нуте! Не тревожьтесь! Это дело одной минуты!

Головная часть процессии вступает на мост. Хвост ее — журналисты и дипломаты — остается на этой стороне.

Караул урлюберлошей. Прохода нет! Wer da? ^[3]
Господь бог. Herr Gott^[4]. Вот мой паспорт.
Караульные. Derr alte Gott! A! Паспорт в порядке! Пропустите нашего старого бога!
Господь бог. Мой первый камергер, сюда!
Полишинель (со своего наблюдательного поста). Что это он делает? Опять раздевается!..

Господь бог с помощью своих камергеров проворно снимает галлипулетский мундир и облачается в военную форму урлюберлошей; надевает на голову тюрбан. Навстречу ему выходит процессия из урлюберлошских вельмож и сановников в таких же тюрбанах.

Караул урлюберлошей (возвещает). Его величество Великий хан — хан Вилли-хан — всем ханам хан!

Господь бог спешит навстречу Великому хану урлюберлошей. Они обнимаются.

Господь бог и Великий хан. Мой сын... Мой брат... Мой дядя... Мой кузен... Мой кум...

После многочисленных приветствий они обмениваются тюрбанами и снова обнимаются смеясь. Затем Господь бог подводит Великого хана к Истине, которая по-прежнему сидит, привязанная к своему трону; носилки опущены наземь, и вокруг них стоят уже другие носильщики. Великий хан склоняется перед ней в низком поклоне, потом оборачивается к Господу богу и что-то вполголоса говорит ему, указывая глазами то на небо, то на Истину. Господь бог, храня на устах обычную свою величавую и благодушную улыбку, утвердительно кивает. Затем обращается к новому эскорту Истины.

Господь бог. Да, свет слишком ярок... Наложите ей на глаза повязку. Так лучше для зрения.

Истине завязывают глаза. Для верности ей, кроме того, надевают другую вуаль — густую и черную. В таком виде она похожа на осужденную преступницу, которую везут на эшафот. Покончив с этим, оба властелина удаляются рука об руку; за ними следуют Истина на носилках и ее свита, окруженная со всех сторон караулом из урлюберлошских солдат, марширующих в темпе церемониального марша. Соответствующая музыка.

Толпа галлипулетов (охвачена ужасом при виде удаляющегося Господа бога). Он уходит! Уходит!
Великий дервиш. Да нет же! Не плачьте! Он вездесущ! Он и там и тут!
Толпа галлипулетов (в отчаянии). Нет, он ушел! Ушел! Я видел, видел...
Великий дервиш (презрительно). Видел! Подумаешь, доказательство! Разве не знаете нашего первого правила: не верь глазам своим!
Толпа. А чему же тогда верить?
Великий дервиш. Гласу Господню. Ныне и присно он пребывает с нами. Сейчас услышите его сами.
Голос Господа бога (раздается из граммофонного рупора). Дети мои, я с вами! Почитайте своих дервишей!
Толпа галлипулетов. Чудо!
Один из тощих. Но зачем же он перешел к неприятелю?
Великий дервиш. Да ведь это он вам показывает дорогу. Спешите же, летите вослед своему богу!

Оба народа в крайнем возбуждении толпятся каждый на своем конце моста и осыпают друг друга бранью, но поглядывают вперед с опаской и с места не трогаются.

Великий дервиш (обращаясь к Самым Тучным, дипломатам, журналистам и т. д. ). Попрошу вас занять места! Мы, господа, будем петь. Поэты, философы, дервиши, педанты, доценты, интеллигенты, газетной брехни и ученой стряпни признанные мастера, чемпионы пера, у которых в жилах вместо крови бурлят чернила, стройтесь в ряды, составляйте хор! На ваших гусиных перьях мчитесь, неситесь на защиту своей империи! Священные хранители Капитолия, гоготать разрешаю вам вволю я — взвойте трубами, взревите тромбонами, будьте Брутами, будьте Катонами, всем пожертвуйте ради отчизны — кроме, конечно, собственной жизни, ибо вам ведь еще предстоит воспевать тех, кого вы послали вместо себя умирать! Слава и честь вашим луженым глоткам, на расправу и суд коротким, коими вы простаков оглушаете, распинаете и воскрешаете, загоняете пачками в гроб и тавро геройства ставите им на лоб!
Но надо навести некоторый порядок. Позвольте... Вот здесь, внизу, мы разместим басы: метафизиков и теологов испытанную рать, дабы варварам прямо в голову поражать торпедами Идеала и минами Абсолюта... Несколько выше — голоса среднего регистра: историков и юристов, кои по своду законов исполнят партии баритонов, — это молодцы весьма дошлые на то, чтобы Право перекривить и переврать Прошлое... Добавим сюда же полдесятка министров, экономистов и влиятельных журналистов, умеющих на бирже создавать повышенье для акций компании оружейной... Да еще парочку королей — они, положим, фальшивят изрядно, но в птице неважен и голос, если перо нарядно... Еще выше — контральто и тенора — писатели обоего пола или вовсе без пола (для сопранных партий! ), литературные амазонки по стопам своей бабки Венеры с Марсом возжаждавшие адюльтера, и, наконец, непризнанные поэты, которые в надежде урвать хоть крупицу успеха все теперь щеголяют в военных доспехах. Вот мое воинство! О, сколь они все прекрасны, пламенны и страстны, мои рыцари, мои латники, подтянутые и статные, со шпорою на пятке, юнцы на шестом десятке! А выправка-то какова! Маршируют-то как! Ать, два! Ать, два! Тише, тише! Умерьте пыл! На парадах не люди — львы! А уж в бою не сносить бы им головы, но я вспомнил — какое облегченье! — что они не участвуют ни в каких сраженьях; они лейб-гвардия, то есть телохранители, ну и, стало быть, прямое их дело — это хранить свое тело. А на самом верху поместим цимбалы и бряцающие кимвалы, мистиков и заклинателей, газетной истерии зачинателей, кои, шаманствуя по заказу, распространяют психическую заразу и за сходную цену всегда готовы разжигать в толпе древнюю жажду крови. В качестве солиста возьмем социалиста, а в пару к нему католика, они станут дуэтом воспевать добродетель в тоне папских декретов. Правда, эти вина не из одной бочки, но что за важность — их пьют, ну и точка.
Полоний. А мы! А мы! Про нас-то и забыли!
Великий дервиш. Терпенье, мои пацификомилитаристы! Полонию, заслуг его ради, мы предоставим кресло первого ряда.

Пока Интеллигенты настраивают свои инструменты и свои голосовые связки, проделывая это с большой важностью и шумом, к выходу на мост начинают стягиваться войска. Появляется Иллюзия.

Лилюли (склоняясь над спящим Альтаиром). Альтаир, детка моя! Проснись, сонуля!
Альтаир (пробуждаясь). Ах! Лилюли!
Лилюли. Ляленьки-люли! Открой глазки! Пора вставать!
Альтаир. О, как в этой постели чудесно было спать! Сны золотые качали меня, руки твои обнимали меня, кудри твои одевали меня, в зыбкой струе мы плыли, как водоросли перевитые... К какому же счастью, о дорогая, к каким новым радостям нас стремили волны?
Лилюли. К еще более совершенным и полным. Ибо пришло время, дитя, показать, как ты меня любишь. Знаешь ли ты, что в любви, кто все получил, тот еще ничего не имеет? Дарить — вот богатство! Кто себя уберег, перед тем заперты мои двери. Но кто отдал мне все, тот у меня в сердце — там его гнездышко. Хочешь, хочешь, о милый, хочешь отдать мне все?
Альтаир. Я хочу, хочу... Но у меня ничего нет.
Лилюли. Вот это «ничего» мне и нужно: отдай мне твою жизнь! Отдашь? Скажи! Ради меня готов ли ты все претерпеть? Ради меня, скажи, скажи, готов ли ты умереть?
Альтаир. Страдать... Умереть... Какое счастье! Пусть моя кровь течет, как виноградный сок из раздавленных гроздей... Как вино для тебя, для тебя одной...
Лилюли. Приди же, приди, ибо я тебя жажду... О, как прекрасен будет твой жребий! Смотри! Все человечество стремится к свету. Смотри! Пылают золотом вершины гор... Наутро твой народ туда дошел бы... Но те, враги, вам преграждают путь. Они хотят вернуть вас всех во тьму. Стереть вас с лица земли! Отнять у тебя Лилюли!.. О, защити меня! Защити свет!
Альтаир (сжимает ее в объятиях и высоко поднимает). Я на руках донесу тебя до самой вершины! И если даже весь мир восстанет против меня, я всюду пройду, я все одолею, лишь бы руки твои нежные, белоснежные обнимали мне шею!
Полишинель. Эй, берегись! Как бы тебе, дурачок, на камень не напороться! Кто шагает, уткнувшись лицом в девичьи косы, тот не видит дальше кончика носа!
Лилюли. А зачем ему видеть дальше? Возле моего носа живут мои губы и мой поцелуй.
Полишинель. Эта квартирка не для меня. Слишком дорого стоит.
Лилюли. Только жизни. А тебе, скупердяй, свою жалко? Ну и не надо, без тебя обойдемся.
Полишинель. А! Зелен виноград!
Альтаир. Дайте пройти, братья. Я вам открою путь. (Вступает на мост. )
Толпа. Осторожно! Не упади!
Альтаир. Я не боюсь. Поступь моя тверда... (Внезапно останавливается с возгласом изумления).
Лилюли. Ну, что же ты? Почему остановился?
Альтаир. Ах, подожди!.. Кто это? Кто? Вон там! О боже, боже! Мой друг, мой брат! О! Антарес!
Антарес (с другого края оврага). Альтаир!
Толпа. Да осторожней же! Ты упадешь!

Альтаир опускает Лилюли на мост и протягивает руку к Антаресу. Тот, в свою очередь, простирает руки к Альтаиру.

Лилюли (с досадой). Уж будто я так тяжела? Бессовестный! Бросил меня на середине моста!
Альтаир. О друг мой!
Лилюли (тянет его за руку, дергает за волосы, щиплет его). Обманщик! Пустельга! Нахальный воробей! Ветреник! Уже забыл и руки белоснежные мои и поцелуи!
Альтаир (нетерпеливо отстраняет ее). Мой друг! Мой друг! Зачем ты здесь?
Антарес. Я пришел с моим народом. А ты что делаешь тут, Альтаир?
Альтаир. Я свой народ веду на бой.
Антарес. Против кого?
Альтаир. Не знаю... Я забыл...
Лилюли (подсказывает). Вон против тех!
Альтаир. Но это значит против него!
Лилюли. А не все ли равно?
Альтаир. Ах, ты не знаешь, что он для меня! Ведь ты не знаешь, кто мы. Близнецы! Мы друг без друга жить не можем. Он мой товарищ, он мой брат, мы все делили чем кто богат — горе и беды, радости и победы, одной и той же несправедливостью возмущались, одной и той же надеждою опьянялись и долгими ночами со смехом и слезами окрылялись мечтами о том, как мы вдвоем единой волею всемогущею завоюем таинственную страну Грядущего! Мы любили друг друга чистой любовью. Наши сердца сочетались в духовном браке. Все, что есть во мне, есть и в нем: он — это я.
Лилюли. А мне что остается? Нечего сказать, хороша же твоя любовь!
Альтаир. Ах, Лилюли, прости меня, дорогая! Ты в сто раз красивей и лучше (или хуже... иногда я и сам не знаю), но ты непохожая, ты другая. Поэтому я и жажду тебя сорвать. А мы с ним одно. Ты — яблоко в саду Гесперид, мы аргонавты. И один корабль нас несет к тем берегам, где растут золотые яблоки.
Лилюли. Но твой близнец убежал с корабля. Он тебя покинул, отринул... Он бьется под другими знаменами. Слышишь, что он говорит?
Антарес (увидев Лилюли, окликает ее). Лилюли! Ты ль это, любовь моя?
Альтаир. Как! Он тебя любит?
Лилюли. Да, а тебя он предал. И хочет меня похитить.
Альтаир. Но ты-то, ведь ты меня любишь? Ведь ты моя?
Лилюли. Я достанусь тому, кто сильней и храбрей. Ну! Берите меня скорей! (Взлетает, как птица, и присаживается на конец мостовой балки, выдвинутой над пропастью. )
Антарес (бежит по мосту, туда, где сидит Лилюли). Подожди, подожди меня!
Альаир (загораживая ему дорогу). Прочь отсюда! Она моя!

Угрожающе смотрят друг на друга, но вдруг их лица смягчаются и опускаются занесенные для удара руки.

Альтаир. Мой друг!
Антарес. Мой товарищ!
Альтаир. Милые глаза! Милые руки!

Берутся за руки.

Антарес. Милая улыбка! Бесценные воспоминанья!
Альтаир. О, как я жажду тебя обнять!

Еще мгновение смотрят друг на друга, затем горячо обнимаются.

Лилюли. Обнимайтесь, обнимайтесь, мои котяточки, мои голубяточки! Ради твоей Лилюли обними его, обними, задави его, задави! Во славу родины! Чем больше жертва, тем она прекрасней! Ну, Антарес! Ну, Альтаир! Смелей! Мое правило, мальчики, такое: любишь меня — так отдай самое дорогое. А та любовь не заслуживает награды, которая поделиться рада только тем, что самой не надо. Да еще и то не мешает сообразить: если хочешь друга, каким он прежде был, в сердце своем сохранить, то постарайся его, живого, поскорее со свету сбыть, ибо он может образ былого опошлить и загрязнить! Ну и убейте друг друга! Это вменится вам в заслугу! Это доблестно будет и свято! Ну же, ну же, мои волчата!

Альтаир и Антарес схватились друг с другом и яростно борются, катаясь по мосту и с ожесточением нанося друг другу удары; наконец, оба падают без чувств. Толпа на той и на этой стороне оврага окликает их и волнуется. Лилюли, снова взлетев, порхает над лежащими и осыпает их красными и золотыми осенними листьями.

Лилюли. Спите, спите, любимые! Кончены ваши заботы! Вы завершили свою работу, мне послужили примерно, нелицемерно и верно, оба мне отдали больше, чем жизнь, — значит, любили без страха и лжи. Так и должно быть, малютки мои, так вот и надо любить Лилюли! Антарес бездыханен, но Альтаир, мой любимец, я слышу, я слышу, он еще стонет, он еще дышит, он оправится, он на ноги встанет, я его сберегу для новых страданий. Страдать, умирать — это ваш удел, тех, кто взор на меня обратить посмел! Но эти дурачки не стоят участья, ибо вкусить не умеют простое счастье, — их оттого так и тянет в мои объятья, что я своих любовников предаю на распятье! Что ж, пожалуйте, милости просим, за гостеприимство много не спросим — только готовности от гостей жизнь свою кинуть, как горсть костей! Я Иллюзия, я Сладкий Обман — тот меня завоюет, кто идет ва-банк!
Полишинель. Он ничего не получит.
Лилюли. Но жалобами не наскучит. Из тех, кто в путь отправлялся, ни один еще, слава богу, не возвращался. Вперед же, дети Лилюли!
Галлипулеты. Вперед! Вперед! Нас родина зовет!
Урлюберлоши. Блажен, кто за нее умрет!

Те и другие устремляются на мост; завязывается битва. Лилюли парит над сражающимися, затем улетает.

Полишинель. Ах, сорока! Добилась-таки своего!.. Она не любит ничего. И ей не жалко никого. Чужая печаль ей смех — всех манит и убегает от всех. Однако ухитрилась им голову так вскружить, что из любви к ней они готовы друг другу горло перекусить и каждый мечтает главный выигрыш получить! Эй, подходи! Вынимайте билетики! Тащите скорее! Это, господа, беспроигрышная лотерея! Завтра розыгрыш! Завтра вам что хотите подарим, и притом совершенно даром, все чего жаждет ваша душа, получите, не истратив ни одного гроша! Ну, а сегодня, платите натурой — недорого — всего-навсего своей шкурой!
Хор интеллигентов (они поют на однообразный веселенький мотивчик, раскачиваясь в такт всем телом). Благо тем, кого могила — в юных летах поглотила, — небо милость им явило — от печалей сохранило! — Мы охотно бы по силе — эту участь разделили, — свой живот бы положили, — чин геройский заслужили! — Но мы, ах! поторопились, — слишком рано мы родились! — Значит, боги так судили, — чтобы эти простофили — нас собою заменили!

Тем временем оба народа, обменявшись тумаками, опять ретировались каждый к своему концу моста и с этой безопасной дистанции осыпают друг друга бранью, показывая кулаки.

Интеллигенты (глядя на них сверху с эстрады). Да они и не думают двигаться! Умрем же, господа, умрем! Нет участи отрадней! Ну же, решайтесь! Смелее!
Народы (вызывая друг друга). А ну подойди! А ну попробуй! Ох, и будет тебе закуска! Ты, однако, не толкайся, а то как дам! Ну, ну, начинай! Да нет уж, начинай сам! Ах, чтоб тебе! Ты мне отдавил ногу! Да нет же, это не я, ей-богу! Это вот он, сзади меня подтолкнул! У-у, какая боль! Наступил, дуралей, прямо мне на мозоль! Ну ладно, на этот раз прощаю... Но ежели ты опять!..
Великий дервиш. Ничего не выходит... Несмотря на наши святые старанья отравить им существованье, эти болваны не желают расстаться со своей постылой жизнью... (Интеллигентам. ) А вы-то чего молчите? Или прикажете подбодрить вас розгой? Пойте, пойте, черт вас дери, вы, герои мозга!
Интеллигенты. Позвольте! Позвольте! Дайте хоть перевести дух! От этого пенья у меня уже язык распух! Ужасное занятие! Да еще по такой погоде! Пить! Я изнемогаю от зноя! А кроме того, не скрою, что предпочел бы музыку в другом роде. — Я не Тиртей, и все эти барабаны и трубы для моих ушей чересчур грубы; то ли дело в сторонке от боя по глоточкам впивать томную грусть гобоя или флейты нежные переливы, ибо поэт рожден, чтобы славить любовь, и мир, и златые нивы!
Полоний (вскакивая с места). Предатели! Арестовать их немедля!
Лилюли. Ах вот как, мои ягняточки! И вы тоже вздумали брыкаться! Не желаете больше блеять? Не хотите в бантиках от рожек до ножек вприпрыжку бежать к доброму мяснику под ножик? Ну, ничего, мы вас еще и не тому научим! Вы у нас заскачете, вы у нас бе-бе-бе-бе-бе заблеете, а велим, так и танцевать сумеете! Сейчас позовем танцмейстера! (Птичьим голосом поет призывный клич. )

Ло-ло-и! Ло-ло-и!
Лоп-лоп-лоп-лоп-лоп-лоп-лоп-их!
Лопай, лопай, лопай их!

Пиль-пиль-пиль-пиль-пиль-пиль!
Иси! Иси!
Куси! Куси! Куси! На!
Моя кузи-кузи-на!

(Здесь ее пение переходит в говор. ) Ко мне! Ко мне! Скорей, кузина! Одним прыжком вскочи им на спину! Этих осляток пришпорь ударом костлявых пяток! Да они и сами пойдут, лишь бы над ухом вовремя щелкнул кнут! Славные ослики! Я их, честное слово, очень люблю, они все глотают, чем я их ни кормлю, — покладистый народ и предобрый! — только последний кусок, кузиночка, надо твоим уксусом сдобрить. Видишь, они уже разинули рты и шире держат карманы — ждут, чтобы им с небеси посыпалась манна. Ах, как они любят повиновенье! Так приступай же к делу, Общественное Мнение! Вззы! Вззы! Куси их! Куси! Свет рассудка в них погаси!

Издалека, со дна оврага, доносится вой автомобильной сирены. Этот вой, сперва тонкий, как визг пилы, но потом быстро нарастающий, непрерывный и неистовый, представляет собою как бы звуковую ось, вокруг которой, как облако пыли, вихрем кружится множество других звуков: крики, пронзительный свист дудок, злобный лай, стремительная дробь барабанов, дребезжание треугольников, звон бубенцов и глухие удары гонга. Вся толпа, находящаяся на сцене, на мгновение застывает с разинутыми ртами, оцепенев, словно загипнотизированная. Но, по мере того как этот ураган звуков приближается, коленки у всех начинают дрожать, зубы стучать, головы уходят в плечи как у мальчишки, когда он ждет затрещины. Полишинель припал к земле и так плотно втиснулся в углубление за камнем, что его совсем не видно — только торчит горб. Лилюли вспрыгивает на перекладину моста ближе к входу; она стоит, расставив ноги, и хохочет, простирая руки к тем, кто приближается. На сцену врывается толпа сатиров и обезьян. Они скачут и прыгают, наигрывая на визгливых маленьких флейтах и на свирели Пана какой-то пронзительный, отрывистый, дикий и шутовской, пляшущий мотив. Они появляются отовсюду, справа, слева, сверху, снизу, с одной стороны моста и с другой, сбегают по горным тропинкам, выскакивают из оврага. Они всех цветов — медно-красные, бронзово-зеленые, черные, как чугун, отливающие металлическим блеском. Бегут гурьбой, испуская прерывистые крики. В один миг они окружили обе толпы и все тесней сжимают их кольцом своего стремительного вихря. Кажется, что новые сонмы их прибывают с каждой минутой. Наконец, из глубины пропасти на повороте дороги при непрерывном вое сирены появляется фантастический автомобиль из вороненой стали: корпус посажен низко, спереди рог, как у носорога. На высоком сиденье без спинки, как на треножнике Пифии, сидит, свесив ноги, поразительная фигура — это богиня Лопп'их (Общественное Мнение). Она напоминает индусское божество и ту женщину с мертвенным лицом и воздетыми кверху руками, которую мы видим на картине Бёклина «Три всадника» (из Апокалипсиса), находящейся в Цюрихской картинной галерее, У нее блуждающие, остекленевшие глаза, груди и живот обнажены. Над тормозом автомобиля согнулся Дьявол Дюрера (Рыцарь и Смерть) с волчьими клыками и ушами, как у осла, зверь, который таится в первобытной чаще Человечества, — туда его загнал Разум, но он всегда настороже и тотчас выныривает на свет божий, когда придет его час (а час этот рано или поздно непременно приходит). Вокруг автомобиля эскорт из конных казаков с пиками наперевес и поднятыми нагайками. В тот миг, когда шум и вой достигают наивысшего напряжения, вдруг все смолкает и замирает на месте: ни звука, ни движения. Все застыло, как замороженное, — казаки в своих угрожающих позах, сатиры и обезьяны в момент прыжка, коленопреклоненные толпы, согнувшись до земли, женщины, спрятав лицо в завернутые на голову юбки. Мгновенье немой тишины. Затем богиня вдруг разом опускает руки, — всадники взмахивают кулаками и щелкают нагайками; обе толпы мгновенно вскакивают на ноги, и, подгоняемые сатирами и обезьянами, которые их толкают, кусают и щиплют, все — Галлипулеты с одной стороны, Урлюберлоши — с другой, — кидаются на мост со свирепым воплем, в котором нет уже ничего человеческого.

Авва-ва-а!

Обе толпы схватились на середине моста. Водоворот тел. Передние летят с моста в овраг, задние напирают, как обезумевшее стадо. Автомобиль становится носом к зрителю; на передней площадке автомобиля, опершись лапами о борт, скорчился Зверь Дюрера, как химера на раструбе водостока; перед автомобилем проходят гуськом самые видные Галлипулеты всех возрастов и мастей, разного роста и сложения, все прикованы за шею к одной цепи. Они пляшут, кривляются, вопят и потрясают томагавками по команде огромного Негра, весь костюм которого состоит из набедренной повязки; он вращает глазами и, пятясь, приплясывает, оставаясь все время лицом к закованным в цепи пленникам.

Пленные Мозги (поют и пляшут). Мы мозги, мы умы, мы свободные мужи, с характером железным, с душою гордой, гибкой и твердой, как шпага из толедской стали. Мы в огне закалены, мы всегда верны тому, кто нас держит. А что он хочет делать, это не наше дело — ему распоряжаться, а нам повиноваться. Кто сумел нас взять, тот — рукоять, а мы — лезвие острое и резвое. Рукоять меняется, лезвие сохраняется. И мы всегда рады колоть и когтить, кромсать и холостить в священном раже всех, кого прикажут, — рассыпать удары налево и направо, на виновных и на правых, на всех, кого хотите. А если повелите, то мы с готовностью в этом пире на закуску сделаем себе харакири.
Негр (который их подбадривает). Эй, мозги! Живей! Живей! Поклон! Прыжок! Выше! Выше! Гоп! Гоп! Гоп! Изгибайтесь! Извивайтесь! Животы вперед! Виляйте задом! Пяткою и носком, пяткою и носком топните, притопните, притопните, в такт танго! Вперед! Назад! Поклон! Прыжок! Выше! Выше! Выше!
Интеллигенты (глядя на них с высоты эстрады). Ах, как мне нравятся эти антраша — эти пируэты, эти па — когда выпятивши груди — свободные люди — все по команде, гоп, гоп, гоп, — как один, кидаются в боевой галоп! — Слава неграм белым и черным! — Слава их ляжкам выносливым и проворным! — Слава этим рыцарям — без страха и сомненья — нашей повелительницы — Общественного Мненья!

Общая свалка, крики и суматоха. Группа Галлипулетов одолевает Урлюберлошей, вытесняет их с моста и преследует на этой стороне оврага. Другая группа Урлюберлошей одолевает Галлипулетов, вытесняет их с моста и преследует на той стороне оврага. Преследуемые и преследователи взбираются на горные склоны и продолжают колотить друг друга, испуская воинственный рев. Тем временем Пленные Мозги, приплясывая, прошли вереницей по мосту, встретились на середине с другой вереницей Пленных Мозгов, которые двигались в противоположном направлении и теперь, все так же приплясывая, занимают место первых. Тем временем Интеллигенты на эстраде, наговорившись вдосталь, отдыхают, созерцая эту картину, утоляют жажду освежительными напитками и отирают пот после своих героических трудов. Но Зверь Дюрера, сойдя с автомобиля, медленно обходит кругом эстраду, поглядывая на певцов со своей сатанинской усмешкой. Этого достаточно для того, чтобы Интеллигенты торопливо кинулись к пюпитрам и возобновили песнопения.

Мало-помалу сцена пустеет. Сражающиеся скрылись на верхних уступах склона. На переднем плане виден лишь неподвижный автомобиль и на нем застывшая, как статуя, богиня; на эстраде — послушный хор Интеллигентов, внизу вереницы Пленных Мозгов продолжают свою пляску в глубоком молчании, напоминая гротескный фриз. Больше ничего нет. Впрочем, есть. Пониже, в сторонке, Жано по-прежнему трудится на своем поле. Зверь Дюрера зачуял его. Очень спокойно, неторопливо перебирая своими ослиными копытами, он приближается к Жано и останавливается в двух шагах, по-волчьи вывесив язык из раскрытой пасти. Жано, хотя и стоит к нему спиной, чувствует его дыхание. Он поднимает голову, оборачивается, видит застывшего в неподвижности Зверя и сам на мгновенье застывает, разинув рот и свесив руки; потом, согнувшись, втянув голову в плечи, избегая глядеть в сторону Зверя, быстрым шагом идет к своему ослу, который мирно пасется на травке, натягивает на него уздечку, садится верхом и рысит к мосту.
На мосту Жано сталкивается с урлюберлошским Санчо Пансой, пузатым и благодушным, который едет ему навстречу верхом на муле. Середина моста узка, проехать можно только одному. Оба всадника не имеют ни малейшего желания переходить к враждебным действиям, каждый охотно уступил бы дорогу другому, и они уже начинают обмениваться любезностями; все окончилось бы мирно, если бы не подзадоривающие их крикуны.

Жано (на своем осле) и Гансо (на своем муле. Все четверо сталкиваются нос к носу). Эй! Эй!

Останавливаются в недоумении и разглядывают друг друга.

Гансо. Славная погодка.
Жано. Только уж больно жарко.

Пауза.

Гансо. Ну, здравствуй.
Жано. Здорово!

Пауза.
Оба смотрят друг на друга, растерянно ухмыляясь.

Жано. Куда это тебя бог несет?
Гансо. Да так, вздумалось прогуляться.
Жано (показывая на своего осла). А я вот его вывел. Пусть, думаю, проветрится.
Гансо (вежливо). Красавчик! (Он имеет в виду осла. )
Жано (отвечая любезностью на любезность). Ишь, гладкий! (Он подразумевает мула. )
Гансо (косится на пропасть). А глубоконько тут.
Жано. Да уж, не дай бог свалиться...

Оба стоят, не смея шевельнуться.

Я вам мешаю, а? Хотите проехать?
Гансо. Ничуть, ничуть, напротив... Мне самому совестно. Прощенья просим...
Жано. Попятиться бы надо...
Гансо. Да уж, видно, придется... Хотите вы?
Жано. Да хоть бы и я... Спешить мне некуда...
Гансо. Э! Да и я не тороплюсь.

Пауза.

Жано. А что, если обоим вместе?
Гансо. Вот это правильно! Возьмем назад маленько... И ты и я... Ну-ка! Разом!
Зрители (по обе стороны оврага раздаются негодующие восклицания. ) Жано! Жано! Гансо! Несчастный! Что ты делаешь! Не уступай ни пяди! Вперед, черт возьми! Жано, вспомни о своих предках! Гансо, тебя ждет слава. Видишь, она тебе делает ручкой! Только надо ему — вон тому! — сперва задать хорошую взбучку! Честь требует, чтобы вы — раз и готово! — шкуру содрали один с другого! Дери с него, эй! А не то расстанешься со своей! Шкуру! Шкуру! Шкуру! Свою или чужую! Хлестните своих коней! Бей! Бей! Бей! Ага, заговорило в вас ретивое! Победить либо издохнуть! Первое хорошо, да неплохо и второе! В битву, богатыри! Издохните, герои!

По обе стороны оврага Интеллигенты сошли со своих эстрад и сбились на концах моста, загораживая выход. Пленные Мозги напирают на всадников сзади и что есть силы лупят обоих скакунов. На той стороне оврага в облаке открылось окошко, и в него, благостно улыбаясь, выглядывает Господь бог. Иллюзия порхает над мостом, держа в руках горн и пальмовые ветви. А Дьявол Дюрера вскарабкался на скалу и, скорчившись, сидит на вершине, как изваяние, лицом к Господу богу. «Два авгура... » Жано и Гансо вертят головами в напрасных поисках выхода и, постепенно одушевляясь под влиянием сыплющихся на них отовсюду окликов и брани, начинают уже свирепо вращать глазами и задирать друг друга, расхрабрившись со страху.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 Следующая ⇒