Часть пятая 4 страница

– Оставь меня наконец в покое! – сказала я. – Я просто хочу вести нормальную жизнь, а с тобой это совершенно невозможно.

– И поэтому ты решила меня бросить?

– Ричард мне только друг.

Это была сознательная ложь – ты уже перестал быть только другом, – но вопреки здравому смыслу мне хотелось разозлить Найалл а. Так все сложилось бы проще.

– Если он «только друг», почему тогда ты не хочешь приехать ко мне?

– Я даже не знаю, где ты.

– Я уже говорил.

– Не верю. Ты где-то в Лондоне.

– Ничего подобного. Я рядом с Сен-Рафаэлем, на склоне холма, в вилле, снятой моими друзьями. Здорово, если бы и ты была здесь.

– Как же так выходит, что ты всегда звонишь как раз перед моей встречей с Ричардом?

– Значит, ты снова с ним встречаешься?

– Должна бы, – сказала я. – Я хочу сказать…

– Думаю, он как раз подходит к твоему дому, – сказал Найалл.

– Что? Ты видишь его из своей Франции?

– Я все вижу.

– Найалл, прекрати! Послушай, если ты обещаешь больше не изводить меня, я приеду к тебе во Францию.

– Прекрасно, – сказал он. – Когда ты выезжаешь?

– Как только, так сразу! Ладно, завтра, если тебе так уж хочется. Подожди минутку…

Зазвонили в дверь, и я увидела твой силуэт за полупрозрачным стеклом. Оставив трубку висеть на шнуре, я впустила тебя. Ты поцеловал меня, и мы на мгновение обнялись. Жестом объяснив, что разговариваю по телефону, я проводила тебя в комнату и плотно закрыла за тобой дверь. Проходя через холл, чтобы запереть входную дверь, я невольно задержала взгляд на противоположной стороне улицы: тесный ряд высоких жилых домов, десятки окон.

Прикрыв трубку рукой, я сказала:

– Извини, Найалл. Это пришли к Дженни со второго этажа.

– Не лги, Сьюзен. Я знаю, что это Грей.

– Скажи лучше толком, где ты там, во Франции. Как до тебя добраться, если я поеду.

– Ладно, слушай: доберешься до Марселя, это несложно, оттуда ходит автобус в Ниццу. Он отправляется от Hotel de Ville^{^[14]} и идет по горной дороге через Сен-Рафаэль. Когда выйдешь из автобуса, придется прогуляться пешком. Иди по направлению к аббатству – там есть указатели. Пройдешь по дороге примерно с милю и увидишь на склоне холма дом с белыми стенами, и…

Не позволив ему закончить, я спросила:

– Зачем ты все это выдумываешь?

– Так когда ты отправляешься? Прямо завтра с утра?

– С меня довольно. Я ухожу.

– Погоди!

– Ухожу, и немедленно. До свидания, Найалл!

Не дожидаясь ответа, я повесила трубку. Меня все еще била дрожь. Сомнений нет, все разговоры про Францию – чистое вранье. Так что же он затевает?

Я была слишком расстроена, чтобы сразу идти к тебе. Прислонившись к входной двери, я несколько минут стояла неподвижно, собираясь с мыслями. Внезапно что-то мелькнуло снаружи, прямо перед дверью – какое-то смутное движение за матовым стеклом. Я в ужасе отшатнулась. Наверное, это была всего лишь птица, или просто кто-то прошел по улице. Я стала думать о тебе. Ты ждал в комнате, всего в нескольких шагах от меня. Я хотела только одного – быть с тобой, но Найалл неизменно вставал между нами. Ему известны все наши планы! Тут я вдруг вспомнила и содрогнулась от ужаса: Найалл ведь способен погружаться в невидимость так глубоко, что даже мне его не разглядеть. Значит, он мог находиться рядом все это время, каждую секунду, что мы провели вместе!

Но это же чистое безумие – думать, что он способен на такую гнусность. Пока же, стоя в прихожей и набираясь храбрости, чтобы войти и посмотреть тебе в глаза, я не в первый раз задавала себе вопрос, не является ли сама невидимость особой формой безумия. Найалл однажды заявил, что невидимость – это просто недостаток веры в себя, своего рода несостоятельность личности. Гламы действительно во многом напоминают сумасшедших: параноики по своей сути, страдающие фобиями и неврозами, паразиты и хищники одновременно, тщеславные и трагичные, сексуально озабоченные и эмоционально заторможенные. Их восприятие реального мира безнадежно искажено, что есть классический признак умопомешательства. Если все это верно, то мое собственное желание жить как все нормальные люди есть не что иное, как попытка обрести здравый рассудок, веру в себя и укрепить собственную личность.

В таком случае стремление Найалла держаться возле меня – не есть ли это отчаянная попытка несчастного, потерявшего рассудок и запертого в клетку, вцепиться в здорового и любой ценой вырваться на волю? Когтистые пальцы, царапающие сквозь решетку…

Если я хочу освободиться, мне следует навсегда отвергнуть все это безумие. Не просто излечиться, но полностью пересмотреть свое отношение к миру невидимых. Пока Найалл способен внушить, что преследует меня, его хватка по-прежнему будет крепкой и я не смогу от него отделаться. Единственный путь обрести свободу – перестать верить в его могущество.

Ты стоял у окна в моей комнате и листал один из журналов, лежавших на рабочем столе.

– Прошу прощения, – сказала я. – Позвонил один друг.

– Какая-то вы сегодня бледная. Что-то не так?

– Нет, просто пора выбраться на воздух. Мы ведь идем гулять в парк?

И мы пошли в парк. Я собрала сумку, и ты повез меня в Хэмпстед-Хит. По-прежнему стояла жара, в парке было полно гуляющих. Люди наслаждались непредсказуемым лондонским летом. Рука об руку мы бродили почти до заката, болтали о том о сем, разглядывали прохожих, целовались. Мне нравилось просто быть с тобой.

В тот вечер мы отправились к тебе и впервые занялись любовью. Только у тебя дома я наконец почувствовала себя в безопасности. Мне казалось, что Найалл никак не должен знать, где мы, а если и знает, то не сможет войти в квартиру, а если даже и сумеет, то не сейчас. Так что я позволила себе забыть обо всем и полностью расслабиться. Пока мы были в постели, над Лондоном разразилась летняя гроза. Мы лежали с открытыми окнами среди адского грохота и сверкания молний. Гром прокатывался прямо по крыше, ливень смывал уличный мусор из-под машин. Я свернулась в клубок подле тебя, обнаженная, прислушиваясь к звукам непогоды и наслаждаясь ощущением восторга и недозволенности.

Ты оделся и выскочил из дому купить что-нибудь поесть. Когда ты вернулся, я накинула твой халат, мы уселись бок о бок в постели и принялись с наслаждением жевать сочные шиш-кебабы. Я была счастлива, как никогда.

Потом зазвонил телефон. На меня словно кто-то вылил ушат холодной воды. Я окаменела. Я с ужасом смотрела, как ты выходишь из комнаты, прислушивалась к твоим шагам по коридору, угадывала, как ты открываешь дверь, входишь в соседнюю комнату, приближаешься к столу, поднимаешь трубку. Ненадолго все стихло. Затем ты заговорил:

– Хорошо, Майк. Нет, я понимаю. С этим полный порядок. Я знаю, что будет нелегко. Правильно. Увидимся!

Все мое напряжение как рукой сняло. Я снова кляла себя за то, что позволяю Найаллу манипулировать моими чувствами, даже когда его нет рядом. Ты вернулся в спальню с бутылкой вина и двумя бокалами, задернул шторы и включил свет. Я старалась сделать вид, что по-прежнему чувствую себя чудесно, как всего несколько минут назад, до звонка.

– Это по поводу моих планов на следующую неделю, – сказал ты. – Я должен был ехать в Турцию, но поездка отменяется. Ты в порядке, Сью?

– Все прекрасно. И что же теперь, вместо этой поездки?

– Придумаю что-нибудь. Можно позвонить кое-кому из знакомых, узнать, нет ли других предложений. Или, например, устроить небольшой отпуск. Последнее время у меня было много работы. – Говоря это, ты открыл бутылку и наполнил бокалы. – А что у тебя? Много сейчас заказов?

– Почти ничего. Все заказчики в отъезде.

– Послушай, есть одна идея, которую я давным-давно вынашиваю. Хочу попробовать снять документальный фильм, что-то вроде исследования. Затея вполне может провалиться, поэтому я до сих пор откладывал, все ждал подходящего случая, рассчитывал совместить это дело с отпуском, сделать из него предлог для приятного путешествия. Вот думаю: не согласишься ли ты поехать со мной?

– В путешествие? – спросила я. – Когда?

– В самое ближайшее время, если, конечно, ты не занята.

– И куда именно?

– Все определяется идеей фильма. Я не говорил о своей коллекции открыток?

– Нет.

– Сейчас покажу.

Ты вышел из спальни и отправился в соседнюю комнату, которую называл кабинетом. Через минуту ты вернулся, держа в руках старую коробку из-под обуви.

– На самом деле я никогда всерьез не коллекционировал открытки, просто как-то случайно купил всю эту кучу разом. Было это года два назад, и с тех пор мало что добавилось. Почти все они довоенные, некоторые выпущены до Первой мировой войны и даже в прошлом веке.

Мы вытащили открытки и разложили их на постели: видовые снимки, почти все черно-белые или тонированные в сепии, многие на обороте были исписаны от руки – обычные весточки, какие посылают из отпуска друзьям и домашним. Открытки были рассортированы по странам и городам, каждый раздел имел аккуратный ярлычок. Примерно половину составляли английские, и они лежали отдельно, обшей пачкой, остальные были из Германии, Швейцарии, Франции, Италии, несколько штук – из Бельгии и Голландии.

– Идея такая: поездить по местам, изображенным здесь, и посмотреть, как они выглядят сейчас, – попытаться отыскать тот же самый вид, что на открытке, тот же ракурс и сравнить со старыми фотографиями, выяснить, какой отпечаток наложило на них время. Как я уже говорил, это может стать основой для фильма, но даже если ничего не выйдет, мне все равно хотелось бы поехать и увидеть все собственными глазами. Ну, что скажешь?

Твои открытки сразу меня очаровали. Застывшие мгновения былых времен: центральные улицы, еще не запруженные транспортом, туристы-англичане в брюках гольф, лениво фланирующие вдоль заграничных приморских бульваров, соборы и игорные дома, пляжи с купальщиками в скромных пляжных костюмах, путешественники в соломенных шляпах, горные виды с канатными дорогами, дворцы и музеи, широкие пустынные площади.

– И ты намерен побывать во всех этих местах? – спросила я.

– Конечно нет. Я думаю ограничиться Францией, южным побережьем. Посмотри, как много любопытных открыток оттуда. – Ты взял из моих рук несколько карточек. – Французская Ривьера по-настоящему стала туристской Меккой только после Второй мировой войны, а здесь в основном довоенные виды.

Ты принялся перебирать их, вытаскивая одну за другой и показывая мне. Все это были хорошо известные курорты, но выглядели они совершенно непривычно. Особенно тебя занимала одна небольшая подборка с видами средиземноморского побережья в окрестностях Сен-Рафаэля. Совпадение было настолько поразительным, что внезапный приступ страха перед Найаллом сковал меня снова.

– А не могли бы мы поехать куда-нибудь в другое место, Ричард? – робко спросила я.

– Конечно могли бы. Но это как раз то место, куда хотелось бы поехать мне.

– Только не Франция. Я не хочу во Францию.

Ты выглядел таким разочарованным среди вороха открыток на постели.

– Почему обязательно Франция? – спросила я. – А как насчет Швейцарии, например?

– Нет, для моей задумки важен именно юг Франции. Ладно, как-нибудь в другой раз.

– Я бы с удовольствием поехала, честное слово, но в данный момент я без гроша.

Оказывается, у меня не было другой отговорки, кроме той, что я уже пустила в ход в разговоре с Найаллом.

– Это не имеет значения, Сью. Мы поедем в моей машине. Я в состоянии оплатить все – ведь я пока не нищий. Кроме того, вероятно, мне удастся вернуть значительную часть за счет налогов.

– У меня даже нет заграничного паспорта.

– Не проблема. Если ты решишь ехать, я займусь твоим паспортом, и за сутки он будет готов. В агентстве Би-би-си есть офис…

– Нет, Ричард. Мне жаль, но это невозможно. Ты собирал открытки и аккуратно укладывал их в коробку в прежнем порядке.

– Ты ведь не говоришь настоящей причины, не так ли?

– Так. Хорошо, вот настоящая причина: есть один человек, мой знакомый, с которым мне не хотелось бы встречаться. Сейчас он во Франции. По крайней мере, я думаю, что он там, и…

– И это твой дружок, о котором ты не собиралась упоминать вовсе?

– Да. Как ты узнал?

– Нетрудно догадаться, что у тебя кто-то есть. – Все почтовые открытки уже были убраны с постели и аккуратными пачками расставлены в обувной коробке. – Ты по-прежнему с ним встречаешься?

Опять этот невинно-иронический тон. Я начала рассказывать о Найалле, пытаясь облечь в приемлемые для тебя выражения то, что происходило между нами на самом деле. Я сказала, что он – давний друг, что знаю его с юных лет, что в последнее время мы стали отдаляться друг от друга, но он не желает меня отпускать. Я обрисовала его как человека с собственническими наклонностями, ребячливого, не знающего меры, склонного к насилию, любителя манипулировать людьми. Но, разумеется, это была только часть правды. Найалл значил для меня гораздо больше.

И все то время, пока мы с тобой обсуждали Найалла вслух, меня продолжали терзать мои собственные сомнения. Я неотступно думала о том, где же он все-таки сейчас на самом деле. Проблема эта никуда не делась, и так или иначе мне предстояло ее разрешить. Но думать, что Найалл не в Сен-Рафаэле, а где-то в другом месте, значило скатиться к безумию.

– Если ты окончательно решила с ним расстаться, Сью, – убеждал меня ты, – рано или поздно ему все равно придется смириться с этой мыслью.

– Боюсь, что это произойдет скорее поздно, чем рано. А с тобой я хочу быть прямо сейчас. И могу, если мы поедем куда-нибудь в другое место. Куда угодно.

– Хорошо. Куда ты предлагаешь?

– Единственно, чего я хочу по-настоящему, так это на время выбраться из Лондона. Сесть в машину и уехать куда-нибудь. Просто куда глаза глядят.

– Ты хочешь сказать, здесь, в Англии?

– Тебе это, может, покажется скучным, но ведь я-то все время жила только в городе и почти никуда не выезжала. В Англии полно мест, где я никогда не бывала, целые области. Может, просто поездим по стране?

Ты выглядел удивленным. Я отвергла шикарное предложение повидать Французскую Ривьеру и уговаривала тебя вместо этого на скромную автомобильную поездку по Британии. Но именно на этом мы в конце концов и сошлись. Потом, когда ты пошел в кабинет, чтобы вернуть открытки на место, я отправилась вместе с тобой и стала разглядывать твою коллекцию кинооборудования. Ты почему-то смутился и начал уверять, что все это барахло занимает слишком много места и только собирает пыль. Но мне твоя комната и коллекция показались крайне любопытными: они немало рассказали о тебе самом, помогли лучше понять тебя, почувствовать, увидеть, каким ты был до нашей встречи. Там же, в кабинете, наполовину скрытые коробками с пленкой, хранились и твои награды.

– А ты, оказывается, знаменитость! – сказала я, взяв в руки «Приз Италии» и прочитав надпись.

– Просто везение. Любой мог оказаться в тот год победителем. Постоянно что-то случалось, и почти все репортажи были превосходными.

Я прочла надпись вслух, хотя в темном углу, где стоял твой приз, разобрать буквы было почти невозможно.

«Ричард Грей, телеоператор, телевизионные новости Би-би-си. Специальная награда. Съемки в условиях крайней личной опасности».

– За что это? – спросила я.

– Ничего там такого не было. Все, кто снимает новости, время от времени попадают в переделки.

Ты взял у меня свой трофей и вернул на полку, задвинув подальше за коробки, вовсе с глаз долой.

– Надо еще выпить, – сказал ты и увел меня обратно в спальню.

– Расскажи, как все было, – попросила я.

– Мы снимали беспорядки в Белфасте. Со мной еще был звукооператор. Там не случилось ничего особенного, что бы потом ни твердили всякие шишки на вручении.

– Пожалуйста, Ричард, расскажи. Ты явно чувствовал себя неловко.

– Я нечасто рассказываю о таких вещах.

– Ну же!

– Пойми, это было частью обычной работы. Тогда нас всех, по очереди, отправляли в Северную Ирландию. Я никогда не отказывался, ведь за такие командировки больше платят. Работа там, по правде говоря, не из легких, но трудности меня никогда особенно не пугали. Съемка – это съемка, а с проблемами сталкиваешься в любом деле. В общем, в тот день был марш протестантов, и мы провели много времени на улицах, снимая демонстрантов. А вечером, когда вся бригада собралась в баре отеля, чтобы немного выпить, вдруг прошел слух, будто начались беспорядки в районе Фоллс-роуд: что собралась группа подростков и они швыряют камни, и будто армейские власти выслали туда «сарацинов» на их усмирение. Мы начали спорить, нужно ли туда идти. Все страшно устали, но в конце концов я и Вилли – мой звукооператор – решили пойти и взглянуть, в чем дело. Наш репортер к тому времени уже отправился спать, но мы разбудили его. Я зарядил камеру для ночной съемки, и один из армейских «лендроверов» подбросил нас до места… Когда мы приехали, стычка не выглядела особенно жаркой, просто собралась небольшая кучка подростков, швырявших камни. Мы оказались позади военных и были в полной безопасности. Ничего серьезного вроде не затевалось. Известно, что подобные беспорядки к полуночи выдыхаются сами собой. Но неожиданно дело стало принимать дурной оборот: вместе с камнями в нас полетели бутылки с зажигательной смесью. Судя по всему, к мальчишкам присоединились и взрослые. Тебе, наверное, скучно?

– Конечно нет! Продолжай!

– Военные решили немедленно разогнать протестующих, был отдан приказ стрелять. Солдаты открыли огонь пластиковыми пулями, однако подростки и не подумали разбежаться – так и кидались камнями и бутылками. Тогда войска перешли в наступление, и мы с Вилли двинулись следом за ними, поскольку снимать из-за спин военных совершенно безопасно. Не пробежали мы и сотни ярдов, как угодили прямо в засаду к республиканцам: из окон стреляли снайперы, а в боковой улочке засела целая банда боевиков с зажигательными бомбами… Все словно сошли с ума. Наш репортер куда-то делся, мы нашли его много позже. В общем, так вышло, что кругом – одни боевики: солдаты растерялись и замешкались, и мы очутились в самой гуще толпы. Я снимал не переставая – видимо, вошел в раж. Но, удивительное дело, в нас ни разу не попали, хотя стрельба шла со всех сторон и время от времени что-то пролетало совсем рядом. Они были слишком увлечены, чтобы нас заметить, и стреляли в солдат, а мы продолжали снимать крупным планом. Но затем военные опомнились, опять полетели пластиковые пули, и толпа разбежалась. Мы оставались в центре событий, пока все не закончилось. Так что получился очень неплохой материал.

Ты улыбался, стараясь преуменьшить значение этой истории. Рассказ неожиданно воскресил в моей памяти жуткий телерепортаж, который показали несколько раз, а потом сняли с экрана, чтобы использовать как улику на суде.

– Это тот фильм, где у женщины вспыхнули волосы? – спросила я.

– Да.

– И еще там показали лицо мужчины, который убил солдата?

– Да, это оттуда. Моя лента.

– Когда ты был там, в гуще толпы, и продолжал снимать, – произнесла я, – что именно ты чувствовал?

– Я уже подзабыл подробности. Просто так вышло само собой.

– Ты сказал, что вошел в раж. Что ты имел в виду?

– Иногда так увлекаешься съемкой, что перестаешь думать обо всем остальном. Замечаешь только то, что есть в видоискателе.

– И ты был возбужден?

– Наверное.

– И никто не замечал вашего присутствия?

– Никто, честное слово. Будто бы я стал… Знаешь, как будто они не могли меня видеть.

Больше я не задавала вопросов, мне и так все стало ясно. Мысленно я видела эту картину совершенно отчетливо: ты и звукооператор, бегущие вперед, припадая к земле, связанные общим снаряжением, в самом пекле вы снимаете уже бессознательно, полагаясь только на интуицию. Ты упомянул, что перед этим вы выпили, что вы оба устали. И вам казалось, что никто вас не замечает. Я хорошо знала это ощущение, мне ничего не стоило вообразить, как ты чувствовал себя в эту минуту. Я уже не сомневалась, что тогда, в миг опасности, твое облако сгустилось и скрыло вас с напарником от глаз разъяренной толпы, защитило, сделав невидимыми.

Мы задержались в Лондоне еще на три дня под предлогом подготовки к путешествию, но времени зря не теряли. Мы старались получше узнать друг друга и провели немало часов в постели. Познакомившись с твоим холостяцким бытом, я почувствовала себя чуть ли не домовитой. Мы решили, что в твоей квартире надо сделать косметический ремонт, я вынудила тебя купить массу кухонных принадлежностей и подарила большой комнатный цветок в горшке, чтобы украсить гостиную. Ты, вероятно, был несколько ошеломлен всем этим, но я чувствовала себя на верху блаженства.

Мы выехали из Лондона в четверг утром и двинулись на север по шоссе М1, никуда конкретно не направляясь. Нам было довольно того, что мы вместе. До самого последнего момента я нервничала, опасаясь, что Найалл выследит нас. Только когда мы сели в машину и уже мчались прочь из Лондона, я почувствовала себя наконец в безопасности.

Первую ночь мы провели в Ланкастере, в отельчике близ университета. Мы отходили от долгой поездки, чувствуя себя счастливыми и предвкушая прелести отдыха вдвоем. Вечером мы составили план на завтра, решив совершить экскурсию по Озерному краю. Скоро выяснилось, что мы оба довольно равнодушны к достопримечательностям. Нам было довольно приехать на место, немного побродить, сделать пару снимков, иногда поесть или выпить и двигаться дальше. Мне нравилось, как ты ведешь машину, я наслаждалась ее комфортом, удобством салона, плавным ходом. Наши вещи лежали в багажнике, заднее сиденье пустовало, и мы сваливали туда путеводители и карты, продукты в дорогу, яблоки и шоколад, сувениры и прочую ерунду, которая накапливается во время путешествия. Первые три дня мы ехали без определенного маршрута: из Озерного края направились в национальный парк Йоркшир-Дейлс, ненадолго задержались среди холмов южной Шотландии, потом повернули обратно и двинулись к северо-восточному побережью Англии. Меня радовали постоянная смена пейзажей, стремительные переходы от низин к холмам, от промышленных зон к сельской местности. За спиной остался север страны, и мы выехали на равнины восточного побережья. Ты сказал, что прежде не бывал в этой части острова, так что новые впечатления ожидали нас обоих. Ты по-прежнему видел во мне загадку, но по-своему наслаждался путешествием. Мы уже довольно долго были вместе, и постепенно во мне нарастало чувство освобождения. Наконец-то я вырвалась из тисков, моя прежняя несчастливая, недостойная жизнь осталась позади.

Вот тут-то, на пятый день, и случилось первое явление Найалла.

Мы прибыли в деревушку Блейкни на северном побережье Норфолка и остановились в крошечном пансионе на узкой улочке, которая спускалась прямо к воде. Деревушка не понравилась мне с первого взгляда, но мы не выходили из машины уже несколько часов и мечтали об одном – где-нибудь заночевать, чтобы назавтра отправиться в Норидж. Мы только забросили багаж в номер и сразу же ушли, даже не раскрыв сумки, отыскали ресторанчик, пообедали, а вернувшись назад, обнаружили, что вся моя одежда вынута из сумки и разложена аккуратными стопками на постели. Каждая вещь была тщательно сложена.

– Должно быть, это сделала хозяйка, – сказал ты.

– Но она ведь не имеет права входить и трогать наши вещи!

Я отправилась выяснить, в чем дело, но та уже была в постели.

Следующую ночь мы провели в Норидже, в отеле. Где-то во втором часу я внезапно проснулась от неприятного ощущения удара. Ты спал. Я протянула руку, чтобы включить лампу. Стоило мне шевельнуться, как что-то скользнуло по подушке и упало на матрац – твердое и холодное. В ужасе я вскочила, стараясь увернуться от «чего-то», чем бы оно ни было, и зажгла свет. На постели возле меня лежал кусок мыла – совершенно новый, сухой и душистый, с торговой маркой, оттиснутой на поверхности. Ты заворочался, но так и не проснулся. Я вылезла из постели и почти сразу заметила на полу яркую станиолевую обертку. Она была аккуратно развернута, расправлена, будто кто-то положил ее на ковер специально. Я молча уставилась на красочную упаковку, недоумевая, что бы это значило. Наконец я снова забралась в постель, выключила свет, зарылась глубоко под одеяло и прижалась к тебе. Больше в ту ночь я не заснула.

Утром ты предложил ехать на запад: пересечь самую широкую часть страны и побывать в Уэльсе. Я была слишком поглощена ночным происшествием и согласилась без разговоров. Дорожную карту мы бросили в машине, и я вызвалась сходить за ней.

Когда я подошла к площадке для парковки, машина стояла там, где мы оставили ее накануне вечером, но в замке зажигания торчал ключ и двигатель работал.

Сперва я подумала, что это ты забыл его выключить и оставил работать на всю ночь, но, когда я дернула дверцу, оказалось, что она заперта и ключ зажигания висит на моей связке. Дрожа от страха, я открыла водительскую дверь тем ключом, который дал мне ты, и протянула руку к другому, тому, что в замке. Он выглядел совершенно новым, словно сделанным на заказ. Или это был украденный запасной ключ?

Со всей силы я зашвырнула его подальше в кусты, окружавшие площадку. Когда я вернулась в номер и протянула тебе карту, ты, видимо что-то заметив, спросил, чем я расстроена. Я выкрутилась, сказав, что у меня вот-вот должны начаться месячные, и это была чистая правда. Но действительная причина была в другом: я уже догадывалась, что происходит, и меня охватил ужас.

Во время завтрака я не произнесла ни слова, и пока мы ехали через Фены, продолжала молчать, скованная страхом и глубоко погрузившись в себя.

Наконец ты обратился ко мне:

– Я бы съел яблоко. Там еще осталось?

– Сейчас посмотрю, – едва выдавила я. Я повернулась на сиденье, что в последние дни проделывала неоднократно, и посмотрела назад, однако на этот раз меня била дрожь.

Бумажный мешок с яблоками лежал, как обычно, на заднем сиденье с твоей стороны. И все остальные вещи лежали там же, сваленные в одну кучу: карты, твоя куртка, мой рюкзак, мешок с продуктами для завтрака на природе. Все они почему-то лежали на одной половине сиденья. И всякий раз, когда нам нужно было положить что-то в машину, мы инстинктивно занимали только одну половину сиденья. Вторая все время оставалась свободной…

Свободной для другого пассажира.

Я заставила себя посмотреть на это пустое место за своей спиной. Сиденье прогнулось, точно под тяжестью человеческого тела.

С нами в машине был Найалл.

– Останови машину, Ричард! – попросила я.

– В чем дело?

– Пожалуйста! Меня тошнит! Скорее!

Ты сразу притормозил и съехал на обочину. Едва машина остановилась, я выбралась наружу. Приготовленное для тебя яблоко так и осталось у меня в руке. Пошатываясь, я отошла от машины. Меня трясло, я чувствовала страшную слабость. От обочины поднималась небольшая насыпь, обрамленная низкой живой изгородью; дальше начиналось бескрайнее поле. Я наклонилась над изгородью, не обращая внимания на колючки и сухие веточки, впивавшиеся в тело. Ты выключил двигатель и бегом бросился ко мне. Я ощутила твою руку на своих плечах, но продолжала дрожать и плакать. Ты успокаивал меня, но ужас от того, что я только что обнаружила, пробирал меня насквозь. Ты поддерживал меня, не давая упасть, а я перегнулась через изгородь, меня рвало.

Ты принес из машины несколько салфеток, чтобы я могла привести себя в порядок. Потом я вернулась на обочину, но никак не могла заставить себя повернуться лицом к машине.

– Может, поискать доктора, Сью?

– Не стоит, через минуту я буду в порядке. Иногда у меня такое бывает перед месячными.

Не могла же я сказать тебе правду.

– Просто нужно побыть немного на свежем воздухе.

– Если хочешь, мы можем остановиться здесь.

– Нет, поехали дальше. Через пару минут, хорошо?

Я попросила тебя принеси из рюкзака мятные таблетки. Пресноватый вкус мела и мяты успокаивал. Я села на сухую траву и смотрела на высокие стебли коровьей петрушки, кивавшие зонтиками. Над головой изредка пролетали утомленные жарой насекомые. За моей спиной проносились автомобили, шурша шинами по мягкому щебню. Но я не могла заставить себя обернуться, зная, что там, в машине, – Найалл.

Вероятно, он был с нами с самого начала. Подслушивал, как я разговаривала с тобой в пабе, присутствовал на наших первых свиданиях, уселся в машину еще до того, как мы выехали из Лондона. Он все время был с нами, молча сидел позади, наблюдал и слушал. Мне никогда от него не избавиться!

Он вынуждал меня действовать. Если я действительно хочу жить как нормальные люди, я должна освободиться от него навсегда. Я уже не могу вернуться назад, к бессмысленной, праздной жизни гламов, а Найалл желает насильно привязать меня к себе, затащить на прежнюю дорожку, потому старается испортить и разрушить все, что угрожает его планам.

Я должна начать с ним войну. Не прямо сейчас – потрясение еще слишком свежо – и лучше бы не в одиночку. Я нуждалась в твоей помощи.

Я ждала, сидя в траве, а ты подошел и опустился рядом на колени еще минуту назад я даже подумать не могла о возвращении в машину, где по-прежнему сидел Найалл. Однако я понимала, что должна решиться, если хочу добиться своего, и это будет началом.

– Мне уже лучше, – сказала я. – Поедем.

– Ты уверена?

Ты помог мне подняться, и мы обнялись. Я сказала, что сожалею о причиненном беспокойстве, что теперь уже все должно быть нормально и, как только месячные придут, я почувствую себя гораздо лучше. Через твое плечо я смотрела на автомобиль. Заднее окно салона сверкало и вспыхивало, отражая солнечный свет.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒