Послесловие автора 15 страница

– Могу ли я доставить ответное послание, ваша светлость?

– Гм-м? – Кэм посмотрел на него так, словно не мог вспомнить, почему тот здесь оказался. Придя в себя, герцог ответил:

– В этом нет необходимости. Ночь, проведенная на заставе, может оказаться весьма благотворной для… моего пажа. Кто там сейчас начальник, кстати? По-прежнему Клэвери?

– Нет, ваша светлость. – Нед беспокойно переступил с ноги на ногу.

– Не Клэвери? Ах да, теперь вспомнил. Его уволили за… контрабанду, не так ли?

Нед ничего не ответил.

– Значит, это Пенхэнли, – предположил Кэм.

– Ага, – кивнул Нед.

Ему стало интересно, что сказал бы герцог, если бы узнал, что госпожа Пенхэнли питает слабость к французским кружевам.

– Тогда не вижу, какие могут быть проблемы, – задумчиво произнес Кэм.

Нед тоже проблем не видел. Законы в этих краях устанавливал герцог Дайсон, а не этот выживший из ума германец Джорди, [57] который сидел на английском троне.

В течение двух часов после того, как письмо Габриель было доставлено, Кэму удавалось убедить себя, что его совсем не волнует, в каком смятении находится его жена и насколько убоги условия на заставе. Габриель заслужила эти страдания своим безрассудным поведением. К тому же герцог был совсем не уверен, что способен встретиться с женой лицом к лицу, сохранив при этом хотя бы подобие хладнокровия. Ведь он даже не подозревал, что ее нет дома, пока посланник не принес письмо. Боже правый, как она могла с ним так поступить?

Габи носила под сердцем его дитя. Она торжественно пообещала ему, что не будет больше убегать. Кэм был уверен, что Габриель начала смиряться с тем, что ее место рядом с ним, в Англии. Он просто хотел так думать, а она старалась, чтобы он этому поверил. Габриель убаюкала его пылкими признаниями, знаками внимания и любви, страстной реакцией на его ласки в постели. Кэм попытался подавить воспоминания о ее мягком теле, с такой готовностью раскрывавшемуся ему навстречу, когда он приходил в спальню жены по ночам. Теперь он поклялся, что больше не притронется к этой лживой суке.

Острый вкус предательства разъедал его язык. Герцог с отвращением представил себя обезумевшим от любви рабом Габриель. Его тошнило при мысли, что ее власть над ним была так велика. Всего за несколько мгновений до того, как обнаружилось ее исчезновение, он уже собирался найти ее и просить прощения за то, что так черство вел себя с ней раньше. Кэм даже не передал письмо, которое заставил написать Габриель, и почти решил отказаться от мщения Маскарону. Герцогу невыносимо было думать о том, как будет страдать его жена, когда правосудие наконец настигнет этого негодяя.

Боже правый, когда Кэм доберется до Габриель, она узнает, что такое правосудие оскорбленного мужа! Он научит ее, что значит полностью подчиняться супругу, или сломает ее, пытаясь сделать это. Если до этого открытого проявления неповиновения Габи считала, что с ней плохо обходятся, то теперь она поймет, с какой снисходительностью, с какой терпимостью и щедростью он вел себя с ней раньше.

Больше часа Кэм поддерживал кипение своего гнева. Вполне естественно, что постепенно гнев рассеялся, оставляя его опустошенным, ничего не чувствующим.

Когда к Кэму вернулось прежнее, относительно спокойное состояние духа, он изменил свое намерение предоставить Габриель ее судьбе. Хотя он старался не сочувствовать ее доле, невыносимо было думать, что, находясь в таком месте, его жена может подвергнуться грубому обращению и оскорблениям. С этого момента фантазия герцога разыгралась, причиняя ему страшные муки. Когда он в сопровождении своих людей наконец выехал из замка, чтобы вернуть Габриель, Кэм уверял себя, что им движет исключительно забота о своем неродившемся ребенке.

Когда Габриель отпустили под поручительство Кэма, она сразу поняла, что муж наихудшим образом истолковал ее прогулку за пределы Данрадена. Радость, охватившая Габи при виде знакомого силуэта, мгновенно испарилась, когда Кэм отвернул от нее свое каменное лицо. Не успела Габриель пробормотать слова благодарности и спросить о судьбе Голиафа, как ее быстро втолкнули в ожидавший экипаж.

Какая ирония судьбы, думала Габи, впервые ей представился случай хоть немного осмотреть Корнуолл, но из окна экипажа можно было увидеть лишь туман да непроглядную тьму. Экипаж ехал медленно, и рядом с Габи не было никого, кто мог бы отвлечь ее от невеселых размышлений. Габриель предалась отчаянию. Она понимала, что не сможет убедить Кэма, что собиралась вернуться по собственной воле. Ее поймали. Неудивительно, что он предположил худшее. Габриель утешало только одно: теперь, когда вмешался Кэм, можно было не переживать за безопасность, хоть, и не за свободу, Голиафа.

Когда кучер наконец остановил лошадей и герцогине помогли выйти, она с любопытством стала вглядываться в лица окружавших ее шестерых всадников, которые сопровождали экипаж.

– Где его светлость? И… и мой друг? – спросила Габриель одного из них.

Всадник отвел взгляд.

– Герцог скоро будет, – уклончиво ответил он.

Спустя мгновение, обнаружив, что они еще не в Данрадене, Габи поинтересовалась:

– Где мы?

Ведя лошадь под уздцы, подошел конюх. Он подставил руки, чтобы помочь Габриель запрыгнуть в седло.

– В каретном сарае, ваша светлость, – ответил он. – Экипаж не сможет спуститься по крутому склону к замку.

Габриель услышала приглушенный рев моря и поняла, что они, должно быть, недалеко от вершины утесов. В другой ситуации ей было бы интересно внимательнее осмотреть каретный сарай мужа. Но сейчас Габи гораздо больше волновало, что происходит между отсутствующими Кэмом и Голиафом.

Слуги в Данрадене подчинялись герцогине беспрекословно, но держались холодно. Это не удивило Габриель. Ей не хотелось даже думать о том, что они предположили, увидев ее в костюме пажа. Только Бетси, казалось, была как всегда радушной.

– Это был просто выпад, – по-своему объяснила Габриель, надеясь, что Бетси не будет допытываться дальше.

– Выпад? – уточнила Бетси, быстро и ловко раздевая госпожу.

– Розыгрыш, проказа.

– Шутка, – исправила Бетси, внезапно осознав что-то. И очень глубокомысленно и непонятно для Габриель добавила: – Вот чего ему не хватало многие годы, только он не понимает этого.

Бетси удалилась. Габриель с замиранием сердца ждала, когда послышатся звуки шагов Кэма. Прошло некоторое время, и она услышала за дверью поступь мужа. Мгновение он колебался, а потом направился в свою комнату. Со всем самообладанием, на какое только была способна, Габриель ждала, что Кэм войдет в двери, соединяющие их спальни. Прошло тридцать минут, и Габи поняла, что герцог лег спать.

Волна облегчения сменилась недовольством. Он наказывал ее. Габриель уверяла себя, что ей все равно, захочет ли он когда-нибудь выслушать ее объяснения. Потакая внезапно нахлынувшей жажде действия, она задула свечи и направилась к большой пустой кровати. Разложив подушки, как ей нравилось, герцогиня скользнула под одеяло.

Габриель твердо решила уснуть. Через пару минут она уже думала о том, что никогда не замечала, какая огромная у нее кровать. Габи подвинулась на середину и вздохнула. Огромная и холодная, решила она и яростно набросилась с кулаками на подушки. Через секунду Габриель забросила одну из подушек под одеяло и скрутилась вокруг нее калачиком. Стало не так одиноко. По телу побежали мурашки. Ноги герцогини были холодными, словно лед. Габриель была уверена, что к утру замерзнет насмерть и ни одна живая душа в Данрадене не посочувствует ее печальной участи. Слеза скатилась по ее щеке. Ну, разве что Бетси, подумала Габриель. И, конечно, Голиаф. Как бы ей хотелось знать, где он сейчас!

Она села на кровати и мрачно уставилась в пустоту перед собой. Вздохнув, Габи отбросила одеяло и встала. Кто-то должен был позабыть о гордости и сделать первый шаг. И этим кем-то, по всей видимости, придется стать именно ей. Габриель на цыпочках подошла к двери в смежную комнату и замешкалась. Собрав в кулак всю смелость, словно перед боем на рапирах, Габриель повернула ручку и шагнула в спальню Кэма.

Глава 16

Комнату окутывал полумрак, но Габриель смутно различала силуэты. Чем ближе она подходила к кровати, тем медленнее становился ее шаг. Смелость, внезапно охватившая Габриель, так же быстро оставила ее. Стараясь не издавать ни звука, герцогиня осторожно попятилась обратно к двери, но вдруг краем глаза заметила тлеющий огонек возле окна. Кэм сделал глубокую затяжку. Габи услышала, как он медленно выдохнул дым сигары. До нее донесся легкий запах табака. Кэм наблюдал за ней.

Его голос был таким мягким, таким спокойным, что Габриель не сразу поняла, какими холодными были его слова.

– Разумнее отложить нашу ссору до тех пор, когда я буду лучше себя контролировать, – сказал Кэм.

Он уже давно не говорил с ней таким тоном. Сердце Габриель сжалось.

– Кэм, – прошептала она, – все не так, как ты думаешь. Ты ведь знаешь, что я никогда не оставила бы тебя, особенно теперь, когда ношу под сердцем твоего ребенка.

Ответом ей был тихий язвительный смех. Габриель, не задумываясь, направилась к мужу и с мольбой в голосе произнесла:

– Я хотела преподать тебе урок. Я собиралась вернуться, но Голиаф случайно нашел меня, и прежде чем я успела вернуться, нас арестовали.

Герцог выругался себе под нос и отвернулся от нее. Срывающимся голосом он сказал:

– Уволь меня от этих лживых оправданий! А теперь оставь меня. Если ты и дальше будешь выводить меня из равновесия, я за себя не отвечаю.

Чувство вины и раскаяния охватило Габриель. Она причинила ему боль, и это было невыносимо.

– Я люблю тебя, – сказала Габи; ей на глаза наворачивались слезы, но она поборола желание расплакаться. – Я хотела доказать тебе это.

– Ради Бога! – Кэм со злостью раздавил окурок сигары в пепельнице. – Не надо, Габи! – его голос прозвучал резко.

Колбурн уклонился от ее протянутой руки.

Габриель заколебалась.

– Прости, – пробормотала она, не зная, что еще сказать.

Сквозь стиснутые зубы он произнес:

– Пожалуйста, оставь меня, пока я еще могу дать тебе такую возможность. Я сам не свой. Пожалуйста. Я не хочу причинять тебе боль.

– Напрасно ты думаешь, что можешь запугать меня, Кэм.

Спокойная уверенность жены задела его гораздо сильнее, чем Габи могла себе представить. Он ничем не мог запугать ее, а самому ему приходилось переживать невыносимые страдания. Кэм вспомнил о риске, которому Габи подвергалась, об опасности, которую она на себя навлекла, и его терпение лопнуло.

Когда герцог схватил жену за плечи, он был уверен, что собирается отшлепать ее как следует по голым ягодицам.

– Ты намеревалась доказать, что любишь меня?! – прорычал он.

– Д…да.

Кэм с такой силой набросился на ее губы, что голова Габриель откинулась назад. С молниеносной скоростью его руки заскользили по ее телу, освобождая Габи от совершенно лишней ночной сорочки. Не успела Габриель опомниться, как она уже лежала на постели на спине. Кэм своим весом, прижимал ее к матрасу.

На его губах никогда еще не было такого привкуса отчаяния, никогда еще его руки не прикасались к ее телу так настойчиво. Ураган его страсти увлек Габи за собой так стремительно, что все ее чувства смешались. Габриель обнаружила, что желание может порождать желание. Кэм требовал, и она отдавала, ничего не утаивая.

Искусный любовник, он играл с самыми уязвимыми точками ее чувственного тела – ямкой внизу шеи, нижней частью груди, спиной, внутренней стороной бедер, – заставляя дрожать от предвкушения момента, когда он овладеет ею полностью, Кэм отклонился, ликуя при каждом судорожном вздохе, каждом стоне наслаждения, каждой мольбе о спасении, которой он добивался от нее.

Пламя разливалось по их коже; движения становились все ритмичнее по мере того, как они приближались к пропасти; слова превратились в негромкие вскрикивания и стоны; сладострастные запахи и вкусы поднимали их все выше на волне удовольствий.

Герцог вошел в жену с такой силой, что у обоих перехватило дух. Ему пришлось стиснуть зубы, чтобы побороть захлестывающее его наслаждение. Он, не отрываясь, смотрел в глаза Габриель, когда перенес вес своего тела на руки и выпрямил их, чтобы сделать проникновение как можно глубже. Он замер, наслаждаясь ощущением безумной дрожи, которая начала охватывать ее.

Тут уж она будет ему повиноваться, пообещал себе Кэм. Тут, в самом древнем и примитивном ритуале, с помощью которого мужчина доказывает свою силу женщине. Кэм хотел сказать это жене.

– Я люблю тебя, – произнес он к собственному удивлению.

Она выгнулась ему навстречу, и он больше не в силах был сдерживаться. Кэм стал двигаться еще быстрее, подчиняя Габриель своему ритму. Он обхватил ее спину; сердца их бились, словно слились в одно; мышцы застыли в напряжении; дыхания смешались. Кэм почувствовал, что это он отдает все. А потом он чувствовал только Габриель…

Они лежали не шевелясь в объятиях друг друга, запыхавшиеся и ошеломленные. Первым пришел в себя Кэм. Нахмурившись, он отодвинулся от жены и сел на кровати. Габриель продолжала лежать, восстанавливая дыхание после неистовых ласк. Кэм зажег свечу рядом с постелью и посмотрел на жену.

Ни капли скромности, решил он. Габриель не пошевелила ни одним мускулом с того момента, как он отстранился от нее, не сделала ни малейшей попытки прикрыться. Она лежала на постели нагая, как в момент рождения, и распутная; ее кожу покрывал румянец, в глазах читалось ошеломление, шелковые волосы в беспорядке разметались по подушкам. Его жена была прекраснее и желаннее, чем имела право быть женщина. Несправедливо, что она насытилась, а он жаждет большего. Кэм опустил голову и прильнул к ее губам, властно целуя их.

Габриель подняла безвольную руку и притронулась к груди мужа.

– Кэм, нам нужно поговорить, – прошептала она, отворачиваясь от его поцелуев.

– Нет.

Убрав одной рукой ее волосы, Кэм повернул к себе голову жены и снова поцеловал.

Габриель оттолкнула его руку и приподнялась на локтях.

– Кэм, ты должен мне поверить. Я собиралась вернуться. Клянусь.

– А Голиаф просто проходил мимо, – не мог не съязвить герцог.

– Да! Нет! Я хотела сказать, что я не знала, что он в Корнуолле, просто случайно наткнулась на него. – Пресвятая Богородица, даже ей самой эти объяснения казались смешными. – Что ты с ним сделал? – потребовала ответа Габриель.

Ее тревога стала быстро нарастать, когда Габи заметила, что в глазах Кэма загорелись искры.

– Он в темнице, – недобрым голосом ответил герцог. Он прочитал по лицу жены, о чем она сейчас подумала – кандалы, тиски для больших пальцев, дыба и кипящее масло, если он не ошибался. Герцог уже проклинал себя за то, что заключил Голиафа в южной башне, в комнате, которую раньше занимала Габриель, снабженной в придачу всеми удобствами.

Габи всмотрелась в его лицо, и ее тревога постепенно угасла.

– Ах, тогда все в порядке, – сказала герцогиня. – Я на минуту испугалась, что ты сурово с ним обошелся.

Кэм стукнул кулаком по столбику кровати, и Габриель отпрянула, широко раскрыв глаза от испуга.

– Я мог бы повесить его как шпиона, – прорычал герцог.

Ее нижняя губа задрожала.

– Но ты ведь этого не сделаешь, правда, Кэм? Голиаф не шпион, и ты знаешь это. Он приехал в Корнуолл, чтобы забрать меня домой, в Нормандию. Только ради этого.

Герцог вспомнил о разговоре, который состоялся между ним и Голиафом после того, как Габриель увезли с заставы. Провалиться ему на месте, если великан не заставит его защищаться, требуя объяснить грубое поведение с Габриель. Она была невинной девушкой, строго напомнили ему, когда ее похитили из дому и увезли из Нормандии. И Кэм, словно неоперившийся юнец, краснел от обвинительного тона Голиафа. Колбурн довольно гневно ответил, что теперь Габриель самая настоящая герцогиня и скоро, возможно, станет матерью его наследника. Более высокого положения в обществе она сможет добиться, только если станет женой Наполеона Бонапарта или принца Уэльского. А поскольку оба эти джентльмена уже женаты, Габриель следовало бы поздравить с тем, что она заполучила одного из самых завидных женихов Англии.

Пламя гнева, горящее в глазах Голиафа, превратилось в нечто подозрительное, похожее на озорной огонек. Только после этого великан согласился ответить на вопросы герцога о том, с какой целью он прибыл в Корнуолл и что было известно Маскарону, и Голиаф стал, конечно, оправдывать Габриель, но этого следовало ожидать.

Ей нельзя доверять, решил Кэм. Он не станет ей доверять, даже если она поклянется в невиновности на целой куче библий! Она была лживой сукой, искусной актрисой. Но в одном он все же мог на нее положиться: Кэм знал один способ, как утвердить свое господство.

– Кэм, в чем дело?

Габриель всматривалась в лицо мужа, не зная как истолковать его полный решимости взгляд. Его глаза стали темно-голубыми и продолжали темнеть. «Страсть, – подумала она, – и немного гнева». Габриель видела в этом взгляде непоколебимую решимость, но не знала, что она означает. А потом она все поняла.

Габриель резко отпрянула от Кэма, но ее так же быстро швырнули на место. Одной рукой он вцепился ей в волосы, а другая сомкнулась вокруг ее талии.

– Я предупреждал, чтобы ты не входила сюда, – его голос был хриплым, дыхание тяжелым. – Но ты не послушалась. Ты никогда не слушаешься. Черт тебя побери, Габриель! За свои поступки надо отвечать. Тебе пора попять это.

Габриель почти мгновенно почувствовала: им руководила не любовь. По иронии судьбы, Кэм учил ее предмету, по которому она сама собиралась преподать ему урок. Ей не было страшно. Ей было тошно. Они могли с таким же успехом наброситься друг на друга с обнаженными рапирами. В том состязании, которое он сейчас навязывал ей, только один мог выйти победителем. И, как всегда, опыт Кэма уменьшал ее шансы на успех.

Но она не была бы Габриель де Бриенн, если бы сдалась без боя. Она не была совсем уж новичком в состязании, в котором неожиданно приняла участие. Словно дуэлянт, знающий кое-что о сильных и слабых сторонах противника, она бросилась в атаку. Кэм до поры до времени сдерживал собственную страсть, строго контролируя эмоции. Габриель проверила этот контроль словами нежности и бархатными ласками. Она покрывала жадными поцелуями его шею и плечи, тихо вздыхала, постанывала и шептала о своем желании, пытаясь выскользнуть из-под его влияния. Габриель почувствовала, что герцог дрогнул, но тут же овладел собой, не дав ей закрепить преимущество.

Кэм сжал ее запястья и поднял ее руки высоко над головой. Контроль. Он обрел его и теперь не уступит ей. Ему не нужна ее любовь. Ему нужна ее покорность. Куда он поведет, туда она и отправится. Она полностью принадлежит ему. И сейчас он ей это докажет.

Медленно прочертил он языком тропинку от ямки внизу ее шеи до грудей, лениво, медлительно облизывая соски, пока они не стали твердыми как гранит. Когда он взял один из них в рот, Габриель вздрогнула. Кэм медлил, улыбаясь своему удовлетворению, когда ей стало тяжело дышать. Она попыталась освободить руки, но он не позволил ей прикасаться к нему. Кэм начал сильно сосать, и она выгнулась ему навстречу.

Не торопясь, он стал опускаться ниже, губами и языком исследуя каждое ребро, ничем не пренебрегая в стремлении заставить Габриель сдаться. Раскрытой ладонью он погладил мышцы на ее животе. Кэм опустил голову и провел губами по тонкой серебристой ниточке шрама на ее бедре. А потом его язык скользнул глубже и прикоснулся к ней в самом интимном и чувствительном месте. Габриель замерла. Он снова прикоснулся к ней языком, и ее охватила дрожь.

Кэм поднял голову. Габриель судорожно извивалась, с большим трудом вдыхая каждую порцию воздуха, бессвязно протестуя против того, что он с ней делал. Неотрывно глядя ей в глаза, он погрузил в нее пальцы. Габриель грубо выругалась. Улыбаясь, Кэм надавил сильнее, ритмично двигаясь, погружаясь все глубже в ее теплую плоть, заставляя повиноваться его требованиям. В глазах жены Кэм увидел, как сопротивление борется со страстью, в тот момент, когда она перестала осознавать что-либо, кроме ощущений, которые он вызывал.

Когда все закончилось и тело Габриель обмякло, она взглянула на мужа. Игнорируя этот обиженный взгляд, он широко раздвинул ее колени, располагая Габи так, чтобы сделать собственное удовольствие как можно более полным. И впервые за все время, он использовал ее быстро и рационально, исключительно как источник удовлетворения своего плотского аппетита.

Габриель не произнесла ни звука, даже не попыталась сопротивляться, когда Кэм повалил ее на спину рядом с собой. Он ожидал слез и упреков или даже ударов кулаком. Она же лежала, словно каменная статуя, подавленная и задумчивая. Он чувствовал себя опустошенным и удивительно неудовлетворенным.

Кэм пошевелился и потянул одеяло, чтобы прикрыть наготу жены. Габриель, казалось, не заметила этого заботливого жеста. Ее взгляд был сосредоточен на балдахине, висевшем над кроватью. Кэму стало интересно, о чем она думает. Ее молчание лишало его присутствия духа.

Повернувшись к жене, герцог обхватил ее рукой за талию и притянул к себе. Габриель вздохнула и отвернулась от него, не сопротивляясь, а так, словно ее не волновало ого присутствие или она просто не замечала его. Кэм привык к тому, что жена старалась расшевелить, вывести его из задумчивости в те моменты, когда они приходили в себя после утоления страсти. Сейчас герцогу недоставало этой близости, и Кэм начинал осознавать, как много он, возможно, потерял.

– Габриель!

Кэм пытался придумать, что сказать.

– Гм-м?

– Расскажи мне о шрамах на твоем теле, тех, что на плече и бедре. Откуда они у тебя?

На мгновение ему показалось, что она не собирается отвечать.

– Поговори со мной, – прошептал Кэм и убрал волосы с ее лица, впервые с тех пор, как она вошла в его спальню, прикасаясь к ней с нежностью.

От удивления Габриель молчала еще несколько секунд. Она испытующе взглянула на мужа, а потом произнесла:

– Пуля попала мне в плечо, когда мы наткнулись на федератов на окраине Лиона. Они напали на нас из засады. – Габриель замолчала, позволяя мыслям перенести ее в прошлое.

– Когда это произошло?

– Я не помню. По-моему, мне тогда было лет десять-одиннадцать. Да, пожалуй, именно столько, потому что той осенью Голиаф научил меня, как пользоваться пистолетом.

Под одеялом Кэм прикоснулся пальцами к бедру Габриель и нижней части одной груди.

– А эти шрамы? – его голос был неестественно спокойным.

– Примерно та же история. – Габриель пожала плечами, показывая, что не хочет вдаваться в подробности. – Мы не искали приключений, сам понимаешь. Но когда нас загоняли в угол, мы боролись изо всех сил.

Кэм немного отодвинулся от жены, чтобы внимательнее рассмотреть ее лицо. Она ответила таким же внимательным взглядом.

– Ты была совсем ребенком, – вкрадчиво произнес герцог. – Тебе следовало бы заниматься вышивкой или учить азбуку.

Габриель усмехнулась.

– Верно. Но в бою рапира гораздо полезнее иголки или ручки. Можешь мне в этом поверить, англичанин.

Легкомыслие жены вызвало в герцоге легкое раздражение.

– Твой дед за многое должен ответить, – сказал Кэм.

– Ты ничего не знаешь об этом, – возразила Габриель и, уловив осуждение в его голосе, ушла в себя.

Только ветер, заставлявший дребезжать оконные стекла, нарушал тишину. Кэм пододвинулся ближе к Габриель и тыльной стороной ладони коснулся ее руки.

– Поговори со мной, – сказал он. – Расскажи мне об этом.

Ее дыхание участилось.

– Мне неприятно вспоминать о тех временах, как ты, наверное, понимаешь. Мы были в бегах. Мой мир был очень маленьким – только Маскарон, Голиаф и Ролло. Лишь этим людям я могла доверять. У нас была тяжелая жизнь. Я не могла вести себя как женщина в этом мужском обществе. Это спровоцировало бы сплетни, подозрения, ты понимаешь, о чем я. Я уже кое-что рассказывала тебе об этом.

– Поэтому ты, очевидно, и приняла мальчишеское обличье.

Габи кивнула.

Кэм зажмурился, вспоминая. Он был так жесток с ней, так открыто выражал презрение по поводу недостатка и ней женственности. Он сказал ей, что она никогда не сможет стать настоящей женщиной. Герцог понял, как ей, должно быть, больно было слышать эти слова.

Когда он открыл глаза, они были ярко-голубыми.

– Меня твой мальчишеский наряд не ввел в заблуждение, – сказал он жене.

Габриель зарделась от удовольствия.

– Ни на одну секундочку? – спросила она.

Он провел кончиками зубов по ее плечу.

– На полсекунды, – признал он. – Но к тому времени, как Голиаф увез тебя из Андели в замок, я был почти влюблен.

Габриель внимательно посмотрела на него.

– Это правда, – мягко сказал Кэм. – Я просто не хотел признаваться в этом, даже самому себе.

– Но ты говорил…

– Я знаю, что я говорил, – перебил ее герцог. – Я был глуп, как осел! Я не хочу, чтобы ты менялась. И никогда на самом деле не хотел. – Кэм подарил жене одну из своих искушающих улыбок. – Я даже стал питать слабость к твоим ругательствам. А теперь продолжи свой рассказ.

Габриель смотрела на него, словно громом пораженная.

– Твой рассказ, Габриель, – мягко напомнил Кэм.

– Что? Ах да. Но рассказывать особо нечего. Как я уже говорила, мы скрывались, переходя с места на место, и всегда были на шаг впереди наших преследователей. Кто-то, не знаю кто, жаждал нашей крови. Нам нельзя было оставаться где-нибудь надолго. Нас столько раз предавали, что мы сбились со счета. Нам повезло остаться в живых. Шрам на бедре? Это след от рапиры часового, охранявшего стены Баланса. Мы пытались сбежать из города, когда узнали, что там появились эти убийцы, representents en mission. [58] Я упала со стены и сломала ребро. А шрам под грудью? Это от ножа контрабандиста, которому не понравилось, что мы составляем ему конкуренцию.

С яростью, поразившей обоих, Кэм выкрикнул:

– О чем думал Маскарон, дьявол его побери?! Ради всего святого! Должен был быть какой-то другой способ защитить тебя – родственники, женский монастырь, какое-нибудь убежище!

– Нет, – возразила Габриель. – Ты не понимаешь, как все было на самом деле. Голиаф поддерживал Маскарона. Они боялись, что тот, кто ненавидел моего дедушку, не колеблясь, использует меня, чтобы отомстить, если я только попаду к нему в руки.

Казалось, Габриель углубилась в воспоминания, недоступные для ее мужа.

Кэм обнял Габриель, словно защищая от всех невзгод.

– Мне очень жаль. Прости меня. Я не знал. Я не мог знать.

Габи постепенно очнулась от задумчивости.

– Я не против, чтобы ты знал об этом, – сказала она, – но только ты.

У Кэма комок стоял в горле, мешая ему говорить. Герцог был рад, что его жена неправильно поняла вырвавшиеся у него слова. Конечно, это он был тем самым человеком, который ненавидел ее деда. Это он с помощью своих агентов гнал Маскарона по стране, словно зверя на охоте. Кэм не знал, сможет ли когда-нибудь простить себя за то, что причинил Габриель столько страданий. Он не знал, как загладить свою вину перед ней.

Кэм крепче обнял жену, притягивая ее ближе, и наклонил голову, чтобы поцеловать в губы.

Габриель уперлась руками в его плечи, не позволяя совершить задуманное.

– Теперь твоя очередь, – сказала она. – Ты никогда не рассказывал мне, что случилось с твоей мачехой и сестрой. Я знаю, что ты ездил во Францию, чтобы вернуть их домой. Что произошло, Кэм? Что пошло не так?

Кэм лежал неподвижно, его лицо стало непроницаемым. Голос Габи был неровным, когда она наконец пробормотала:

– Понятно.

Кэм почти почувствовал ее отчуждение.

– Габриель, – тихо произнес он, – мы такие разные. Именно это, в первую очередь, привлекло меня в тебе. Для тебя естественно раскрывать свои мысли и чувства. Я не знаю, смогу ли… ответить тебе тем же.

Габриель проницательно взглянула на него.

– Чего ты боишься? – спросила она.

Без предупреждения он перевернулся и прижал ее к себе, обнимая с таким отчаянием, будто кто-то хотел вырвать Габриель из его рук. И тогда, укрывшись в крепких объятиях жены, Кэм начал рассказывать о самом трагическом эпизоде своей жизни.

Время от времени герцог умолкал, осторожно подбирая слова. Он не хотел причинить Габриель боль. Кэм не хотел, чтобы она догадалась о том, что он обвинял Маскарона в смерти своей мачехи и сестры. Имя Маскарона ни разу не было упомянуто. Кэм даже не сказал, как называлась тюрьма, в которой держали его близких. Но он рассказал жене достаточно, чтобы удовлетворить ее любопытство. Кэм не мог знать, что с каждым произнесенным словом давал понять, как беспощадно винил себя все эти годы.

Руки Габриель беспрестанно гладили его шею и спину, успокаивая, утешая, пока рассказ не подошел к концу. Когда Кэм наконец погрузился в молчание, Габриель произнесла удивительно ровным тоном:

– В те дни Францию поразил приступ безумия, который никто никогда не сможет объяснить. – Вспомнив картины прошлого, она вздрогнула. – Жаль, что я не могу забыть. Жаль, что ты не можешь забыть. В этом прошлом есть нечто, не знаю, что именно, заставляющее меня опасаться за будущее.

– Тише, любимая! Не переживай так, – стал успокаивать ее Кэм. – Там нет ничего такого, что может коснуться нас. Я не допущу этого.

Габриель уткнулась лицом в его шею.

– Тогда отпусти Голиафа домой, к моему дедушке. Разве ты не понимаешь? Если ты причинишь вред кому-либо из них, как могу я быть счастлива?

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒