Год полных лун 11 страница

Джулия видела удивление на лицах людей, сидевших в зале. То, чего люди не знали о ее шрамах, они могли и додумать. Но никто не знал о ее беременности.

Хотя Джулия была поражена этой новостью — она даже не знала, что отец стольким пожертвовал ради нее, — у нее в голове что-то переключилось, и все сразу встало на свои места. Отец никогда не умел проявлять свои чувства.

Джулия провела много часов на сеансах психотерапии, пытаясь пересмотреть свои ожидания — и особенно в том, что касается мужчин в ее жизни. Ей хотелось красивых жестов и прочувствованных слов, потому что она так и не получила этого от отца. Иногда ей казалось, что ее безумная юношеская страсть к Савьеру, который казался сказочным принцем, была просто попыткой найти все то, чего ей не хватало в отношениях с папой.

Но как она могла не заметить? Папа все делал тихо. Он не любил громких слов. Даже в своей любви к своей дочери. Трагедия заключалась в том, что никто этого не понимал. Никто из тех, кто был рядом. Все его бросили, потому что им не хватило ума замолчать и услышать его. Пока не стало слишком поздно.

Нет, подумала Джулия. Еще не поздно.

На глаза навернулись слезы, но Джулия все же сумела их удержать.

— Он был простым человеком, хорошим и добрым. — Джулия сама себе поражалась. Неужели она на такое способна? Вот так взять и высказаться перед всеми. — Он заслуживал лучшего, чем мы с тобой, Беверли. Ты не получишь ни половины, ни четверти, ни тысячной доли этого ресторана. И никто не получит. Это было его единственное утешение. Единственное, что никогда его не подводило. У него и так все забрали. Ресторан — последнее, что осталось. — Она указала на дверь. — Уходи, Беверли. И больше не возвращайся. Тебе здесь не рады.

— Хорошо, я уйду, — процедила Беверли сквозь зубы. — Но я вернусь. Когда ты уедешь. И ты ничего не сможешь сделать.

— Я ей напомню, что ей здесь не рады, — заявила Шарлотта, менеджер дневной смены. Джулия и не заметила, как она подошла и встала у нее за спиной.

— Я тоже, — поддержала новая официантка.

— И я, — откликнулся один из мужчин, сидевших за стойкой.

— Я тоже напомню, — крикнул кто-то из зала. Ресторан наполнился одобрительным гулом.

Похоже, Беверли этого не ожидала. Она остановилась в дверях и обернулась к Джулии. Если бы взглядом можно было убить, Джулии уже не было бы в живых.

— Ты всегда так! — рявкнула Беверли. — Заваришь кашу, а потом уезжаешь. И пусть другие расхлебывают.

— У меня для тебя новость, — сказала Джулия. — Я никуда не уеду.

Ресторан взорвался аплодисментами, и Беверли выскочила за дверь.

Джулия стояла, тяжело дыша. А в голове билась все та же мысль: «Что я сделала, черт возьми? »

Джулия наконец-то добралась домой.

— А вот и ты! — воскликнула Стелла, встретив ее в прихожей. Стелла была в своем дневном облачении, как она его называла. В шелковом халате на пуговицах, который ей подарила мама. Стелла говорила, что в таком наряде она себя чувствует «белой женщиной, предающейся праздности». — Я уже начала волноваться! Где ты была прошлой ночью? Даже твоя злая мачеха приходила тебя искать.

— Почему ты переспала с Савьером? — выпалила Джулия с порога. Это вырвалось само собой. Джулия удивилась не меньше Стеллы.

— Что? — растерянно переспросила Стелла.

— Савьер сказал, что вы переспали. Три года назад. Ты его любишь?

— А, ты об этом… — сказала Стелла. — Это было ужасно. Не секс… во всяком случае, как я помню. Я тогда была в полном раздрае. Я только что развелась и узнала, что все мои денежки испарились. Савьер пришел ко мне в гости с шампанским, чтобы отметить мою вновь обретенную свободу. Я напилась и набросилась на него. Я собой не горжусь. Поверь, мне никогда не хотелось стать женщиной, с которой занимаются сексом из жалости. Это было всего один раз, и с тех пор я старалась избегать Савьера. Но он не позволил. Он замечательный человек. И хороший друг. А почему ты спросила? — Стелла вдруг театрально схватилась за сердце. — О господи! Так вот у кого ты была прошлой ночью! И вы это сделали!

Джулия ничего не сказала, но, наверное, ее выдал взгляд.

Стелла порывисто обняла ее и прижала к себе.

— Я так за вас рада. Он давно по тебе страдает. Не знаю, чего он так долго ждал. Я над ним даже подтрунивала. Говорила, что он тебя боится. — Она взяла Джулию за руку и увела в гостиную, где на столике стояла початая бутылка водки и упаковка томатного сока. — Давай рассказывай! Все рассказывай! Что у вас было? Когда? Сколько раз?

Джулия покачала головой, уселась в кресло и взяла стакан с «кровавой Мэри», которую Стелла смешала для нее.

— Нет-нет-нет.

— Ты должна рассказать. Ты моя лучшая подруга, — заявила Стелла. Услышав это, Джулия вздрогнула. — Так полагается. Я же тебе все рассказываю, что у меня происходит в жизни.

— Про Савьера ты не рассказала. — Джулия вынула из стакана с коктейлем стебель сельдерея и принялась его грызть.

— Потому что Савьер у меня в жизни не происходит. Он уже произошел. Это было давно и неправда.

Джулия поставила стакан на столик.

— А я правда твоя лучшая подруга?

— Конечно.

— Но в школе ты надо мной смеялась.

Стелла искренне удивилась и тяжело опустилась в кресло напротив Джулии.

— Так когда это было? Ты хочешь сказать, что не можешь быть моей лучшей подругой из-за того, что случилось сто лет назад?

— Нет, — ответила Джулия. В первый раз за очень долгое время она была честна с собой. У нее есть друзья и подруги в Балтиморе, но с ними нет ощущения подлинной дружбы. Балтиморские друзья Джулии принимали ее за ту, какой она им представлялась. Стелла принимала ее настоящую. Такую, как есть. Хотя Джулия уехала из Мэллаби, этот город никогда ее не отпускал. И Стелла об этом знала. — Думаю, у меня никогда не было подруги ближе тебя.

— Вот так-то лучше, — проворчала Стелла. — А теперь рассказывай.

Как только Джулия открыла дверь, Савьер выпалил прямо с порога:

— Давай сразу же проясним этот момент. У нас с Холли ничего нет.

Джулия привалилась плечом к дверной стойке. Было приятно снова увидеть Савьера, хотя они расстались буквально несколько часов назад. И ей нужно было так много ему сказать.

— Вы хорошо смотритесь вместе. Очень друг другу подходите. Вы не думали снова съехаться?

— Я не хочу подходить и смотреться. Холли продает мне свою часть дома, которым мы владеем вместе. Она снова выходит замуж. Она беременна. Я совершенно забыл, что она должна приехать в это воскресенье.

— Это я виновата. Прости.

— Не извиняйся. Лучше давай повторим. — Савьер попытался пройти в квартиру, но Джулия замерла, загораживая дорогу. — Ты не хочешь пускать меня в дом?

— Нет, дело не в этом. Просто… я к нему относилась как к временному жилью. Тут не очень уютно. — Джулия сама себе удивлялась. После всего, что было, она до сих пор смущалась.

— Да меня не волнует твоя обстановка.

— Извини. Непроизвольная реакция. — Она посторонилась, давая ему пройти.

Он вошел и встал в коридоре с довольной улыбкой. С таким видом, словно завоевал Новый Свет.

— Я так хотел здесь оказаться. С тех пор как ты вернулась, я только и думал, как бы сюда проникнуть. И это не то, что ты думаешь. По четвергам, когда я прихожу к Стелле с пиццей, этот невероятный запах от твоей выпечки… он меня опьяняет.

— Ты его видишь? — спросила Джулия.

— Конечно, вижу. Он сейчас на тебе, искрится в твоих волосах. И в манжете на рукаве. — Он показал в каком.

Джулия вывернула манжет, и действительно — из него высыпались крупинки сахара и муки.

— Потрясающе.

— Так ты мне покажешь свою квартиру? — попросил Савьер.

— Ну вот, коридор ты уже видел. — Джулия указала на каждую из четырех дверей. — Спальня, ванная, кухня, гостиная. — Она провела его в гостиную и предложила присесть. А сама осталась стоять. Слишком взвинчена была. — Этот диванчик мне отдала мама Стеллы. У меня в Балтиморе был очень хороший диван. Сейчас он хранится на тамошнем складе.

— Собираешься переправить его сюда?

— Не знаю.

Савьер откинулся на спинку диванчика, явно сдерживаясь из последних сил, чтобы не торопить разговор.

— А правда, что ты рассорилась с Беверли в ресторане сегодня утром?

Джулия рассмеялась.

— Это Стелла тебе рассказала? Или весь город уже в курсе?

— И Стелла, и город. Так что случилось?

— Мне надо было снять груз с души. И ей тоже, как выяснилось.

— Я слышал, ты говорила, что не будешь продавать ресторан, — осторожно начал Савьер.

— Ну что сказать? Сама удивляюсь.

— А как же твой двухлетний план? — Он на секунду замялся. — Значит ли это, что ты остаешься?

Она ответила не сразу.

— Помнишь, я говорила, что мне нужно сказать тебе важную вещь? Вот сейчас я ее и скажу. А потом я оставлю тебя одного, чтобы ты спокойно подумал, ладно?

Савьер насторожился:

— Одного — в смысле уйдешь и никогда не вернешься?

— Одного — в смысле ты здесь посидишь, а я пойду погуляю, — объяснила она. — А потом… кто знает?

— Хорошо. Говори свою важную вещь.

— Сиди здесь. Я сейчас.

Она пошла в спальню и принялась лихорадочно шарить под кроватью, пока не нашла старый учебник алгебры. Открыла его и достала две фотографии своего ребенка. Ребенка Савьера. Других фотографий у нее не было, а эти она спрятала в книжку, еще когда была в интернате — и потом не придумала лучшего места, где их хранить. Книгу Джулия оставила на кровати, а фотографии принесла в гостиную. Она была вся на взводе, по коже бежали мурашки.

Боясь передумать, она быстро сунула фотографии Савьеру в руки.

Она наблюдала за ним, поначалу смущаясь, а потом вдруг встревожившись. Он на миг поднял голову, встретился взглядом с Джулией, а потом снова уставился на фотографии.

— Она родилась пятого мая, — сказала Джулия. — Три килограмма. Совсем на меня не похожа. А на тебя — очень. Светлые волосы, голубые глаза. Ее удочерила пара из Вашингтона.

— У меня есть дочь?

Джулия кивнула и быстро ушла, пока он не спросил что-то еще.

Волны жара поднимались от металлических конструкций на трибуне, переливаясь расплывчатой рябью. Раньше у Джулии было здесь «свое» место. На самом верхнем ряду, там, где стена ограждения примыкает к бетонной кабинке — ложе для прессы, — образуя уголок тени.

Джулия не бывала здесь с тех пор, как уехала из Мэллаби в шестнадцать лет. Теперь все казалось другим, но в то же время пугающе прежним. Она села в «своем» уголке и стала смотреть на футбольное поле, где все это произошло. Где ее жизнь навсегда изменилась. Кирпичное здание школы на той стороне поля сейчас было тихим. Но учителя уже начали приходить в школу и готовиться к новому учебному году — если судить по распахнутым настежь окнам. Столовая располагалась на первом этаже и выходила окнами на стадион. Джулия вспомнила, что ей говорил Савьер. Как он наблюдал за ней на трибунах на обеденной перемене.

Прошел целый час. Джулия так и сидела, не зная, что делать дальше. Сколько времени нужно Савьеру, чтобы все переварить? Может быть, на такое не хватит и целой жизни? Краем глаза она заметила какое-то движение на левом краю футбольного поля. Она повернулось в ту сторону. Это был Савьер, и он шел к ней.

Он остановился у лестницы на трибуну и поднял голову. В руке он держал фотографии. Сверху Джулии было не видно, какое у него лицо. Он взбешен? Расстроен? Теперь все изменится безвозвратно? Джулия мысленно приготовилась к тому, что все будет плохо, и сказала себе: «Крепись». Хотя теперь она была далеко не такой ранимой, как в шестнадцать лет. Ее ожидания стали гораздо скромнее. У Джулии был длинный список вещей, которых у нее никогда не будет, и Савьер всегда стоял в этом списке — наряду с ее дочерью, длинными пальцами и способностью поворачивать время вспять.

Он смотрел на нее снизу вверх. Когда Савьер поставил ногу на первую ступеньку, он был шестнадцатилетним мальчишкой, этаким светловолосым ангелом, по которому плакали все девочки в школе. С каждой новой ступенькой, ведущей вверх, он становился все старше: по-детски пухлые щеки сменились острыми скулами, кожа обрела золотистый загар, волосы чуть потемнели. Когда он поднялся на самый верх, это уже был Савьер из сегодняшнего дня, из этого утра… из прошлой ночи.

Он молча сел рядом с ней.

— Как ты узнал, что я здесь? — удивилась она, потому что сама не знала, что придет сюда, пока не прошла мимо школы.

— Интуиция подсказала.

— Ну, давай. Спрашивай.

— Самое главное даже не надо спрашивать. Я знаю, почему ты мне ничего не говорила.

Она кивнула:

— Ну да.

— Ты знаешь, где она сейчас? Где живет, чем занимается? — Савьер посмотрел на фотографии. — Как ее зовут?

— Нет. — Джулия принялась теребить манжет рубашки. — Такое было условие. Я могу с ней увидеться, только если она сама меня найдет. Ты говорил, что когда твоя мама пекла что-то сладкое, ты всегда это чувствовал и возвращался домой. И я подумала… я знала сердцем… что если я буду печь сладкое, она это почувствует и придет. Почувствует и вернется домой, ко мне. — Женщина смотрела себе под ноги, потом перевела взгляд на футбольное поле. Куда угодно, только не на Савьера. — Мне кажется, она унаследовала от тебя эту неодолимую тягу к сладкому. Когда я ее носила, мне постоянно хотелось сладкого.

— То же самое было и с моей мамой, когда она носила меня. Она мне рассказывала.

— Я так хотела ее оставить, — сказала Джулия. — Очень долго я злилась на всех, что никто не захотел мне помочь. И только потом я поняла, что это была проекция собственной вины. Потому что я не смогла позаботиться о ней сама. Я была не в том состоянии, чтобы о ком-то заботиться.

Теперь уже Савьер отвел взгляд.

— Сказать, что я виноват, — вообще ничего не сказать. Я перед тобой в неоплатном долгу. За нее. — Он показал головой. — У меня есть дочь!

— Ты ничего мне не должен. Ты уже подарил мне ее.

— На этом снимке у тебя еще розовые волосы. — Он приподнял фотографию, на которой Джулия держала малышку. — Когда ты перестала их красить?

— Когда вернулась в интернат. А потом я их очень коротко обрезала.

— А когда у тебя появилась розовая прядь?

Джулия нервно убрала прядь за ухо.

— В колледже. Мои друзья в Балтиморе считают, что я ее делаю, чтобы показать, какая я современная и авангардная. Но причина в другом. Это напоминание о том, через что я прошла… через что я способна пройти. Напоминание, что не нужно сдаваться.

Потом они долго молчали. На футбольное поле выехал рабочий на моторизированной газонокосилке и принялся ездить кругами по газону. Джулия и Савьер наблюдали за ним.

— Ты остаешься? — наконец спросил Савьер.

Что Джулии ответить на это? Он сидел совершенно спокойный. Она не знала, что он чувствует на самом деле.

— Я слишком долго себя убеждала, что мой дом — не здесь. И сама начала в это верить, — осторожно проговорила она. — Мне всегда было непросто ощущать свою принадлежность.

— Я могу стать твоим домом, — тихо сказал Савьер. — Можешь принадлежать мне.

Она уставилась на него, пораженная его словами. Он повернулся к ней, увидел слезы у нее на глазах, обнял и прижал к себе. Она уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась. Она рыдала, пока у нее не заболело горло. Пока весь газон на футбольном поле не был пострижен и в воздухе не разлился аромат свежескошенной травы.

Подумать только: после всех этих лет, после всех поисков и ожидания, после всех сожалений она вернулась сюда и нашла свое счастье. Там, где его и оставила.

На школьном футбольном поле в Мэллаби, штат Северная Каролина.

Где оно дожидалось ее.

Глава 15

Эмили шла по ночному городу. Машин на улицах не было, но она постоянно прислушивалась, не загудит ли где двигатель, и замедляла шаг на темных участках между кругами света от фонарей, чтобы убедиться, что Уин не пригласил к летней эстраде весь город, как когда-то давно это сделала ее мама.

Эмили всегда была далека от мистики, но здесь, в Мэллаби, она столкнулась с невероятными вещами, поверить в которые было никак невозможно. И все же она иногда задумывалась: а вдруг это правда? И на свете действительно существуют сказочные великаны, и обои меняют рисунок сами по себе, и Уин может то… то, о чем он говорил? И если так, это значит, что он вовсе не собирается мстить. За то, что сделала ее мама. Чем ближе Эмили подходила к парку, тем сильнее ей хотелось, чтобы именно так и было.

Она вышла на Главную улицу и остановилась у входа в парк. Вокруг не было ни души. В зеленовато-сером свете луны все казалось таинственным и странным. Тени деревьев тянулись к ней по траве, словно хрупкие пальцы ведьм. Эмили вошла в парк и направилась к летней эстраде.

Она остановилась перед центральной лестницей, подняла голову. Взглянула на флюгер в виде полумесяца, потом обернулась в сторону улицы — посмотреть, не идет ли Уин.

— Ты пришла. Я думал, ты не придешь.

Она испуганно вздрогнула. Голос Уина донесся словно из ниоткуда.

— Где ты? — Она обвела взглядом парк.

— У тебя за спиной.

Эмили повернулась обратно к эстраде. Руки дрожали, и она сжала их в кулаки. Сжала так крепко, что ногти вонзились в ладони. Приглядевшись внимательнее, она наконец различила его фигуру в темноте в глубине сцены.

Ее сердце сжалось в комок.

— Ты не светишься, — проговорила она обиженно, как будто он забыл поздравить ее с днем рождения или наступил ей на ногу и не извинился. Эмили действительно стало обидно, и она чувствовала себя полной дурой. Именно из-за того, что ее это задело. Ничего сверхъестественного не случилось. Все было просто, и это как раз хорошо. Так понятнее. В конце концов, она для того и пришла. Чтобы дать ему посмеяться над ней. Чтобы попробовать все исправить.

Он поднялся на ноги. Его белый костюм выделялся на фоне густой темноты. Уин подошел к краю сцены и медленно спустился вниз. Встал в двух шагах от Эмили. Она с вызовом посмотрела ему в глаза. «Ну, давай. Что ты там собирался сделать? — подумала она. — Я готова ».

Она даже не сразу поняла, что Уин нервничает и смущается. А потом все и произошло. Вокруг него появилось слабое сияние. Словно что-то подсвечивало его сзади, хотя у него за спиной не было никаких источников света. Сияние становилось все ярче. Как будто тепло, исходящее от его кожи, превращалось в белое свечение. Он был похож на мечту о солнечном свете посреди темной ночи. Его свет, словно живой, колыхался волнами, и, казалось, протягивался в пространство. Это было невероятно красиво. Пугающе красиво.

Уин просто стоял, давая Эмили возможность себя рассмотреть. Кажется, его напряженные плечи немного расслабились, когда он понял, что девушка не собирается убегать. Но она не убегала не потому, что не хотела. Она не могла даже пошевелиться. Просто оцепенела.

Он сделал шаг к ней. Потом еще один шаг. Эмили видела, как его свет потянулся к ней. А потом и почувствовала его — словно ленты тепла, обвивающие ее. Обычно ей нравилось это необыкновенное ощущение, но одно дело чувствовать, а другое — видеть, что происходит.

— Стой, — выдохнула она. Ей наконец удалось отступить. Только теперь Эмили поняла, что отклонялась назад, и ей пришлось сделать шаг, чтобы не упасть. — Стой на месте.

Он сразу остановился, и девушка попятилась.

— Что с тобой? Ты в порядке? — спросил он.

Нет, она не в порядке! Эмили повернулась к нему спиной и наклонилась вперед, упершись руками в колени. Она никак не могла отдышаться.

— Эмили, тут нечего бояться.

— Как ты это делаешь? — спросила она. — Прекрати!

— Не могу. Но я могу выйти из лунного света. Иди, сядь на ступеньки.

Она обернулась через плечо и увидела, что он хочет приблизиться к ней.

— Не подходи. Просто сделай, что нужно сделать, чтобы оно прекратилось.

Он поднялся по ступенькам и отступил в темноту в глубине сцены. Эмили подошла к лестнице и тяжело опустилась на нижнюю ступеньку. Свесила голову вниз и попыталась сосредоточиться на чем-то совсем постороннем. «Летологика — временное состояние, при котором человек не может вспомнить слово, которое хочет произнести».

Постепенно она успокоилась, пятна света, плясавшие перед глазами, исчезли, и она подняла голову. Из-за холодного пота ей стало зябко.

— Я не хотел тебя напугать, — сказал Уин из глубины сцены. — Прости.

Ей было не обязательно оборачиваться к нему, и от этого стало легче.

— За нами сейчас наблюдают? Нас снимают на видео? Ты за этим меня пригласил?

— Я тебя не обманываю, — в его голосе слышалась боль. — Просто показываю, кто я есть.

Она сделала глубокий вдох и вытерла мокрый лоб тыльной стороной ладони. Если это по-настоящему… тогда она понимала, почему жители города были так потрясены, когда ее мама вывела Логана Коффи на сцену в ту ночь.

Странно и удивительно на самом деле.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Уин. — Принести тебе воды?

— Нет, оставайся на месте. — Она поднялась на ноги и повернулась к сцене. — Здесь все знают?

— Все, кто был в парке в ту ночь, — ответил он из темноты. — Моя семья позаботилась о том, чтобы больше никто этого не увидел.

— Но все знают, что свет в лесу — это ты?

— Да. Я давно это делаю, с самого детства. Но до меня то же самое делали многие наши предки.

— Почему ты хотел, чтобы я это увидела?

Он замялся, как будто теперь уже не был ни в чем уверен. Эмили вдруг почувствовала себя ужасно. Как будто он ей доверял, а она обманула его доверие. Мама учила ее другому. Она учила ее принимать и уважать людей, помогать им и никогда не бояться проявлять сочувствие. Вся ее жизнь вела к этой минуте, а она испугалась и подвела всех. Подвела Уина. Подвела маму.

Она очень остро ощутила, что история повторяется. Ей было страшно. Она боялась и за себя, и за Уина — зная, как все обернулось в тот раз.

— Я не знал, как подойти к людям и сказать: «Вот он я. Примите меня таким, какой я есть», — признался Уин после долгой паузы. — Когда я увидел тебя в первый раз, я сразу понял, что должен тебе показать. Я думал, ты мне поможешь.

— Как? — быстро спросила она. — Как я тебе помогу? Я не понимаю.

— Ты можешь сказать, что теперь, когда ты все увидела, твое ко мне отношение не изменилось. Что для тебя я остался таким же, каким был днем. Вот и все.

Эмили расправила плечи и отошла от лестницы.

— Иди сюда, Уин.

— Ты уверена?

— Да.

Он принялся осторожно спускаться со сцены, готовый в любую секунду метнуться обратно. Его кожа вновь засияла. Эмили стояла на месте, хотя внутри у нее все оборвалось.

Когда он встал перед ней, девушка взяла его за руку. Чтобы поддержать и его, и себя. Она удивилась: его рука, как всегда, была теплой, а не обжигающе горячей.

— Это больно? — спросила она.

— Нет.

Эмили тяжело сглотнула. Ее била дрожь. Наверное, он это чувствовал.

— Мне кажется, это красиво. Мне кажется, я в жизни не видела ничего красивее.

Он стоял перед ней, сияя как солнце, и смотрел на нее так, словно это она была чудом. Он наклонился к ней ближе, и его сияние словно протянулось вперед и обняло ее всю. Ощущение было такое, что выходишь из тени на яркий солнечный свет. Теперь его свет окружал их обоих и колыхался волнами, словно желая сказать: «Они вместе, теперь они вместе! » Уин слегка наклонил голову.

«Сейчас он меня поцелует», — подумала Эмили. Она это знала, хотя не смогла бы сказать, почему. Точно так же ты иногда просыпаешься и доподлинно знаешь, что день будет очень хорошим. Она много об этом думала, — намного больше, чем ей хотелось бы, — но даже не представляла, что все будет вот так. Совсем иначе, чем она ожидала. И все же… именно так, как должно быть.

Но прежде чем это успело случиться, из темноты донеслись звуки чьих-то шагов, и Уин с Эмили испуганно отпрянули друг от друга. Сестра Уина бежала к ним через парковую лужайку.

— Уин! Что ты делаешь? — выдохнула запыхавшаяся Кейли и резко остановилась, чуть не поскользнувшись на мокрой от росы траве. — Отец говорит, чтобы ты шел домой. Сейчас же.

Эмили с Уином переглянулись. Она не привыкла видеть его таким растерянным и неуверенным.

— И что теперь? — спросила девушка.

— Теперь переживем наказание и будем жить дальше. Как в прошлый раз, только…

— Лучше, — закончила она за него.

Он прикоснулся к ее щеке и улыбнулся, потом побежал через парк к дому. Эмили и Кейли смотрели ему вслед. Это было прекрасно.

— Красиво, правда? — спросила Кейли.

Эмили посмотрела на нее с опаской, удивленная тем, что та нормально разговаривает с ней.

— Да, — тихо произнесла она.

— Мне бы тоже хотелось вот так. Он даже не представляет, как я ему завидую. — Она помолчала и добавила: — Я всю жизнь слышу истории о той ночи. С моим дядей и твоей мамой. Я думала, ты такая же, как она. Я рада, что ты не такая. — Она улыбнулась, словно это был комплимент.

Эмили понимала, что с точки зрения Кейли это и есть комплимент. И все же она никогда не привыкнет к тому, как в Мэллаби относятся к ее маме. Даже теперь. История не повторилась, круг разомкнулся, и, по идее, теперь вся враждебность должна исчезнуть. Но она не исчезла. Возможно, Эмили и удастся вписаться в здешнюю жизнь. Но маме бы это не удалось.

— Я лучше пойду посмотрю, что там у них. Еще увидимся. И не раз. Думаю, теперь вы с Уином часто будете вместе.

Кейли, чья кожа не излучала свет, быстро слилась с темнотой. Эмили еще долго стояла одна в ночном парке, а потом все же пошла домой.

Утром ее разбудил громкий стук в дверь на переднем крыльце. Она села в постели и растерянно огляделась. Вчера она легла спать слишком усталой и ошеломленной. И даже забыла включить свой плеер. Она изумленно вздохнула, увидев, что обои вновь изменились. Теперь на них было ночное небо с разными фазами луны. И вот тогда она вспомнила все, что случилось ночью.

Он светился.

А следом пришла еще одна мысль: «Он хотел меня поцеловать. И почти поцеловал».

Настойчивый стук продолжался. Эмили встала с кровати. Она легла спать, не раздевшись, поэтому она сразу же выбежала в коридор и спустилась на первый этаж.

Ее удивило, что входная дверь была заперта. Обычно Ванс не запирал дверь, когда уходил завтракать. Эмили как раз спустилась с последней ступеньки, когда дверь в комнату дедушки открылась и в коридор вышел сам Ванс. На его влажных волосах были видны следы от расчески. Значит, он еще не ушел завтракать. Неужели еще так рано?

Ванс пошел открывать дверь, не заметив Эмили, застывшую на нижней ступеньке.

— Нам надо поговорить, — объявил Морган Коффи, даже не поздоровавшись. Его белый льняной костюм был весь измят, будто его не снимали всю ночь. Темные волосы, обычно зачесанные назад и приглаженные гелем, торчали во все стороны и падали на лоб. Из-за этого Морган казался моложе и сходство с Уином усиливалось.

— Морган? — Ванс искренне удивился. — Что ты здесь делаешь в такую рань?

— Я бы пришел еще раньше, если бы мне не пришлось дожидаться рассвета.

— Входи. — Ванс посторонился, пропуская Моргана в прихожую. — Что случилось?

Морган заметил Эмили и весь напрягся. Его ненависть к ней была словно взрывная волна. Эмили даже попятилась и поднялась на одну ступеньку вверх.

— Я так понимаю, внучка тебе еще не рассказала, — проговорил Морган, указав подбородком на Эмили. Его взгляд был таким жгучим, что дедушка Ванс встал между ними, словно защищая внучку. — И уж если на то пошло, почему ты разрешил ей приехать сюда, Ванс? По-твоему, ваша семья доставила нам мало горя?

— Что случилось? — повторил Ванс.

— Вот то и случилось. Вчера ночью твоя внучка выманила в парк моего сына. В точности как тогда.

— Эмили здесь ни при чем, — заявил с порога Уин. Он открыл сетчатую дверь и вошел в дом. — Я сам пригласил ее в парк. И все было не так, как тогда. Мы с Эмили были только вдвоем.

— Тебе было велено сидеть дома, — сказал Морган.

— Речь идет обо мне. Значит, мне надо присутствовать.

Дедушка Ванс явно пришел в замешательство. Он растерянно посмотрел на внучку:

— Эмили?

— Я думала, он меня приглашает, чтобы унизить. Чтобы отомстить моей маме. Я не поверила, когда он сказал, что светится в темноте. Я не поверила, когда он сказал, что мы встретимся в парке и он мне покажет.

— Дитя, зачем же ты пошла на эту встречу, если думала, что он собирается тебя унизить? — спросил Ванс с недоверием.

— Я думала, это поможет загладить вину…

Ванс поднял ладонь размером со сковороду.

— Не надо. Дальше не надо. Ты не отвечаешь за то, что сделала твоя мама. Морган, закончим сейчас.

— Ты ее выгораживаешь. Точно так же, как выгораживал дочь.

Лицо дедушки Ванса сделалось жестким. Он был рассержен, а рассерженный великан — это зрелище не для слабонервных.

— Я никогда не пытался оправдывать Далси и всегда признавал свою вину в том, что случилось, потому что не мог контролировать свою дочь. Но послушай меня и запомни: моя внучка — не Далси. И я не позволю, чтобы с ней так обращались.

Морган прочистил горло.

— Мне будет спокойнее, если ты сядешь, Ванс.

Ванс не стал облегчать ему жизнь.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 111213 14 15 Следующая ⇒