Год полных лун 7 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 15Следующая ⇒

Он будет воздушным и легким, и его аромат уплывет вдаль.

Джулия распахнула окно.

Уплывет к ее дочери.

Глава 10

В машине была древняя кассетная магнитола.

Огромный, как корабельный штурвал, руль.

В салоне пахло микстурой от кашля.

Но ей она нравилась.

Эмили нравилась эта машина.

Когда механик привез машину обратно, Эмили сразу уселась за руль. Но потом поняла, что не знает, куда ей ехать. И чем больше она размышляла об этом, тем ясней понимала, что ей не хочется уезжать из Мэллаби. Хотя она никогда не призналась бы в этом вслух, — она не скажет об этом ни единой живой душе, — узнав о том, что мама была далеко не совершенством, Эмили сперва растерялась, потом огорчилась, но теперь даже приободрилась.

В Бостоне Далси установила недостижимо высокие жизненные стандарты, и Эмили постоянно чувствовала себя ущербной. Потому что не дотягивала, не справлялась, не могла. Иногда ее это бесило, отчего она чувствовала себя еще хуже. Но теперь оказалось, что и сама Далси не могла соответствовать этим стандартам. Во всяком случае, здесь, в Мэллаби.

Эмили сидела в машине, пока ей не стало жарко, а потом вышла. Она не могла пойти к Джулии, потому что той не было дома. Эмили видела, как она выходила. Ей не хотелось возвращаться в дом, потому что дедушка Ванс прилег вздремнуть, а новые обои с бабочками действовали ей на нервы. Она могла бы поклясться, что иногда они шевелились, и она не понимала, как такое возможно.

Эмили обошла дом и остановилась на заднем дворе, заросшем какими-то сорняками чуть ли не в человеческий рост, так что беседка у леса была еле видна. Оглядевшись вокруг, она поразилась, что отделалась только порезанной пяткой в ту ночь, когда погналась за огнями Мэллаби.

Этих огней не было видно с прошлой субботы, когда они с Джулией были на озере, и Эмили даже слегка огорчалась, что их больше нет. Было бы здорово разгадать хоть одну из загадок этого странного места.

Не зная, чем еще можно заняться, Эмили принялась собирать сухие ветки, усыпавшие двор. Она сходила в гараж посмотреть, нет ли там газонокосилки, но газонокосилки не было. Зато нашлись большие садовые ножницы, и Эмили решила постричь одичавшие кусты самшита, росшие вокруг беседки.

Принявшись за дело, она вспугнула большую лягушку, которая пряталась в тени под кустом. Эмили медленно двигалась вокруг беседки, укорачивая кусты, так чтобы были видны столбы и узорчатая решетка, а лягушка следовала за ней.

Одна из срезанных веток упала прямо на лягушку. Эмили рассмеялась и наклонилась, чтобы ее поднять, и вот тогда она и увидела сердце, вырезанное на заднем столбе беседки.

Большое сердце с инициалами «Д. Ш. + Л. К. » внутри.

Точно такое же, как на дереве у озера.

Эмили провела пальцем по глубокой линии в форме сердца. Логан Коффи когда-то был здесь, на этом дворе. Эмили не знала, что заставило ее обернуться к лесу, — просто наитие, — но на одном из деревьев на самой опушке была еще одна резная надпись.

«Д. Ш. + Л. К. »

Эмили положила ножницы на ступеньки беседки и подошла к дереву с инициалами. Лягушка было направилась следом, но быстро остановилась. Эмили увидела еще одно сердце, чуть глубже в лесу. Потом — еще одно, точно такое же. Они словно обозначали дорогу, которая неодолимо манила за собой. Через каждые три-четыре ствола обязательно находилось сердце с инициалами. Некоторые сразу бросались в глаза, некоторые приходилось высматривать. Эмили медленно продвигалась от одной метки к другой и минут через двадцать вышла из леса на открытое место.

На то же самое место, куда ее привел свет в ту ночь, когда она бросилась за ним вдогонку.

В парк на Главной улице.

Эмили посмотрела на летнюю эстраду, и — да — у самого основания помоста, рядом с боковыми ступеньками, было вырезано сердце с теми же инициалами.

Она подошла к ступенькам, опустилась на колени и прикоснулась к резьбе.

Почему они привели ее сюда? Может быть, это связано с той давней ночью, когда мама вывела на эту сцену Логана Коффи?

Эмили поднялась на ноги и огляделась. Сейчас в парке было полно людей. Кто-то устроил пикник на траве, кто-то просто загорал. Несколько человек играли с собаками во фрисби.

А потом она увидела Уина Коффи.

Он стоял в центре главной аллеи в компании взрослых. Среди них был и крупный черноволосый мужчина с праздника на озере. Раньше она этого не замечала, но теперь поняла, что они с Уином и правда очень похожи: черные волосы, летний льняной костюм, галстук-бабочка. Взрослые наблюдали за тем, как на улице устанавливают огромный рекламный щит с сообщением о городском фестивале, но Уин смотрел в противоположную сторону. Смотрел прямо на Эмили.

Она быстро пригнулась, спрятавшись за платформой эстрады. И тут же пожалела об этом. Что это на нее вдруг нашло? В таком маленьком городе невозможно все время скрываться. Они неминуемо встретятся с Уином. Но ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она за ним следит. Хотя если ты прячешься сразу, как только кого-то увидишь, этот кто-то именно так и подумает.

Подождав пару минут, Эмили выпрямилась в полный рост. В конце концов, это общественный парк. Сюда каждый может прийти.

Она обогнула эстраду сзади, свернула на боковую аллею и вскрикнула от неожиданности, столкнувшись нос к носу с Уином.

Он стоял, привалившись плечом к платформе и держа руки в карманах брюк.

— Прячешься от меня? — спросил он.

— Нет, — выпалила она. — В смысле, я не знала, что ты будешь здесь. Я даже не знала, что сама буду здесь. Я просто следовала за ними. От дома дедушки. — Она указала на сердце с инициалами, вырезанное на деревянной платформе.

Уин взглянул вниз.

— Они здесь повсюду. По всему городу. После смерти дяди мой дед пытался их соскоблить, но потом бросил. Понял, что их слишком много и он все равно все не найдет.

— «Д. Ш. и Л. К. » Это Далси Шелби и Логан Коффи, да?

Он кивнул.

Эмили не хотела ничего говорить, но все-таки не сдержалась:

— Что бы о ней тут ни думали, она была не такая. Когда уехала.

— Я знаю.

Эмили удивленно приподняла брови, и Уин пояснил:

— Я посмотрел в Интернете. На следующий день, после того, как мы познакомились. Я нашел о ней много всего. Прочел про школу, которую она помогла основать в Бостоне. Кстати, видел твою фотографию на школьном сайте.

Эмили поморщилась, словно откусила кислое яблоко. Она очень надеялась, что это не фотография с рождественского благотворительного базара. На этом снимке она выглядела ужасно — с таким лицом, словно страдала запором, — но почему-то именно эту фотку всегда использовали в информационных материалах о школе. Когда Эмили попыталась возражать, мама сказала: «Не будь тщеславной. Не важно, как ты там выглядишь. Важно, что ты делаешь ». Эмили давно поняла: мама забыла, что значит быть подростком.

— Ты столько всего обо мне знаешь, а я о тебе — ничего, — сказала она. — Это нечестно.

Уин наклонился поближе к ней, и у нее замерло сердце. Его взгляд задержался на ее губах, и Эмили вдруг показалось, что сейчас он ее поцелует. Мысль была совершенно безумная. Но что самое странное, несмотря ни на что, ей хотелось, чтобы он ее поцеловал.

— То есть тебе любопытно узнать? — спросил он.

— Да, — честно ответила она, тяжело сглотнув. — И особенно почему твой дядя покончил с собой из-за того, что вышел из дома ночью. Возможно, мама, когда здесь жила, была не самым приятным в общении человеком, но что же это за страшный секрет, из-за которого стоит лишать себя жизни?

Она поняла, что сказала, только когда он отпрянул и пристально посмотрел на нее:

— Ты, я смотрю, много чего узнала после нашей последней встречи.

— Дедушка говорит, он ничего мне не рассказывал, потому что считал, что мне лучше не знать. Он как-то не очень доволен, что ты взялся меня просвещать насчет маминого прошлого.

— А ты сама?

— Я все равно люблю маму.

Он замялся, как будто его слова дали некий побочный эффект, о котором он даже не помышлял.

— Я и не добивался чего-то такого. Прости. Я просто пытался помочь.

«Кому помочь, интересно? » — подумала Эмили. Ей или себе самому?

— А что в этом такого, чтобы выходить по ночам? — спросила она. — В смысле, ты же выходишь из дома по вечерам?

— Нет.

— Нет? — удивленно переспросила она. — Почему?

— Если я скажу, ты не поверишь.

— Ты уже говорил. Но откуда ты знаешь, поверю я или нет?

Он посмотрел на нее таким взглядом, что каждая клеточка ее тела буквально зазвенела от напряжения. Так бывает, когда кто-то тихонько подкрадывается к тебе со спины и громко кричит тебе в ухо — ты испуганно вздрагиваешь и хватаешь ртом воздух.

— Надо быть осторожнее в своих желаниях, — произнес он. — Иногда они исполняются.

— Уин, что ты здесь делаешь? — Черноволосый мужчина, одетый как Уин, неожиданно показался из-за угла платформы. Он был крупным, но не тучным. Сразу было понятно, что это большой человек. Во всех смыслах слова. От него пахло сигарами и накрахмаленным свежим бельем. Он посмотрел на Уина, который сразу насупился и напрягся, словно натянутая струна. Потом перевел взгляд на Эмили. — Ага, — сказал он, как будто вдруг что-то понял. — Ты, наверное, Эмили Бенедикт.

— Да.

Он улыбнулся ей «президентской» улыбкой, сверкнув белоснежными зубами. Но его глаза не улыбались.

— А я Морган Коффи, мэр Мэллаби. И отец Уина. Кажется, я тебя видел в субботу на дне рождении дочери. Не помню, чтобы тебя приглашали.

— Я не знала, что нужно было приглашение. Извините.

— Ну, тогда ладно. — Он протянул Эмили руку для рукопожатия. Когда он стиснул ее ладонь, ей показалось, что у нее затрещали кости. — Добро пожаловать в Мэллаби.

— Спасибо. — Она попыталась вытащить руку из его громадной ладони.

Но он держал крепко и даже слегка приподнял ее руку, не сводя взгляда с серебряного браслета у нее на запястье.

— Откуда он у тебя? — спросил он, вдруг посуровев.

Эмили все-таки удалось выдернуть руку. Она прикрыла браслет ладонью.

— Это был мамин браслет.

Морган Коффи выглядел совершенно ошеломленным.

— Мой отец подарил его моей матери, когда они поженились.

Эмили покачала головой. Тут явно была какая-то ошибка.

— Может быть, они просто похожи.

— На подвеске-луне есть надпись: «С тобой от темна до рассвета».

Эмили даже не нужно было смотреть. Слова почти стерлись, но их еще можно было прочесть. На глаза навернулись слезы.

— Простите, — пробормотала она и быстро стянула с руки браслет. Она протянула его Моргану Коффи. Ее рука дрожала, душа разрывалась. — Она его, наверное, украла.

После всего, что Эмили узнала о маме, она уже ничему не удивлялась.

Морган дернул щекой.

— Она его не украла. Уин, пойдем. — Он развернулся и зашагал прочь.

Браслет он не взял.

Уин проводил его взглядом и повернулся к Эмили:

— Все прошло даже лучше, чем я ожидал.

Она отвернулась и крепко зажмурилась, пытаясь удержать слезы.

— Не хочу даже спрашивать, чего ты ожидал.

Он улыбнулся и шагнул к ней. Взял браслет, который Эмили по-прежнему держала на вытянутой ладони, и надел ей на руку.

От его рук исходило тепло, причем Эмили чувствовала его кожей даже там, где Уин к ней не прикасался. У нее снова возникло это волшебное чувство покоя и утешения. Эмили сделала глубокий вдох. Слез как не бывало. Как он это делает? Рядом с ним она чувствует настороженность — и в то же время ей хочется как можно дольше оставаться с ним.

Уин застегнул браслет у нее на руке и поднял глаза. Он по-прежнему прикасался к ее запястью, и девушку била мелкая дрожь, хотя она очень старалась это скрывать.

— Мы увидимся на фестивале?

Джулия уже приглашала ее, но Эмили ей ничего не ответила. Однако теперь она не задумывалась ни секунды.

— Да.

— Мы друзья? — он произнес это так, словно просил ее сделать что-то опасное. От его присутствия она чувствовала себя смелой. Почему — непонятно. Она никогда не чувствовала себя смелой. По крайней мере, не так, как сейчас. Как будто теперь у нее появился выбор, который она наконец может сделать сама.

Эмили кивнула.

— Друзья.

Когда Савьер вернулся с работы и уже заворачивал на подъездную дорожку к дому, он увидел, что на ступеньках крыльца сидит Джулия, держа на коленях круглую коробку с тортом. Он и не думал, что она знает, где он живет. Значит, он все-таки не совсем ей безразличен. Хотя, возможно, Савьер опять выдавал желаемое за действительное. Он часто обманывался насчет Джулии.

Зато теперь стало понятно, что черный грузовичок, припаркованный за два квартала от его дома, действительно принадлежал ей. Проезжая мимо, Савьер подумал, что это, наверное, ее пикап, хотя так и не понял, почему он припаркован так далеко. Может быть, ей не хотелось, чтобы ее видели у его дома.

Он остановился рядом с въездом в гараж и заглушил двигатель. Вышел из машины, прихватив с переднего сиденья портфель с документами. Сегодня он ездил смотреть объекты под аренду, представлявшие потенциальный интерес для их с отцом семейной фирмы. Их бизнес по управлению недвижимостью медленно, но верно распространялся на соседние округа.

Поначалу отец был против. Очень долгое время их единственными клиентами были Коффи, владевшие большей частью арендуемой собственности в Мэллаби. Савьеру пришлось выдержать немало сражений с отцом, прежде чем тот согласился хотя бы подумать о расширении бизнеса. Сейчас дела шли так хорошо, что Савьер с отцом собирались открыть дополнительный офис.

Когда он подошел, Джулия поднялась на ноги. Она была в синих джинсах и синей блузке в крестьянском стиле с распущенными завязками на груди. Такая красивая и нежная, с огромными карими глазами и светло-каштановыми волосами, отливавшими золотом в свете вечернего солнца. Савьер сразу не разглядел розовой пряди, и ему отчаянно захотелось ее найти.

Джулия всегда завораживала его, его тянуло к ней, как людей любознательных и пытливых всегда тянет к чему-то такому, чего они не понимают. Но он сам все испортил. Хорошо постарался, чтобы лишиться возможности быть с этой женщиной. Да, Савьеру тогда было шестнадцать, но это его не оправдывает. На самом деле ему давно пора выдать награду «Самое продолжительное сожаление в мире».

Та ночь с Джулией была просто невероятной. Она была его давней мечтой из разряда фантастики. Они принадлежали к двум разным мирам. Он — во всех отношениях положительный мальчик, гордость родителей и радость учителей; она — крутой панк. Он всегда думал, что с ней у него нет никаких шансов, и поэтому держался на расстоянии и наблюдал за ней издалека.

Та ночь была воплощением всего, о чем он так долго мечтал, хотя в ее сладости ощущалась и легкая горечь. Все, что он тогда говорил Джулии, было правдой — он сам в это верил, захваченный волшебством сбывшейся мечты. Но юности свойственно видеть лишь «здесь» и «сейчас». Может быть, на один шаг вперед, но не дальше.

Когда Джулия на следующий день уехала в интернат, Савьер испугался. У него была Холли. Их отношения одобряли не только родители, но и все в школе. Особенно после того, что случилось с Логаном и Далси в тот же самый год — и как весь город ополчился на нее, и даже на ее подруг стали поглядывать с подозрением. Савьер рассудил, что надо держаться за то, что есть.

А Джулии у него не было. Она была как вода, вытекшая сквозь пальцы. Красивая, яркая, странная, непредсказуемая — в ней было все, чего не было в нем. Никогда прежде Савьер не сталкивался ни с чем подобным. Он повел себя мерзко, когда она позвонила и сказала ему, что беременна. Он не любил вспоминать тот разговор. А когда вспоминал, представлял все так, словно смотрит фильм про кого-то другого. Это был единственный способ хоть как-то смириться с произошедшим — полностью абстрагироваться. Это был не он. Это был кто-то другой, какой-то ужасный мальчишка, заставивший девочку сделать аборт, потому что ему не хотелось отвечать за последствия своих поступков.

Но в конечном итоге ответить пришлось. Судьба всегда найдет способ цапнуть тебя за седалище. Савьер думал, что сможет жить дальше. Сначала — с Холли, потом — с головой погрузившись в семейный бизнес. Но потом Джулия вернулась в город, и Савьер понял, что он ничего не забыл.

Все эти годы он просто ждал.

Ждал, что она вернется и простит его.

— Не думал, что ты знаешь, где я живу, — сказал он, поднявшись на крыльцо.

— Да я только недавно узнала. Кто-то мне говорил, что ты владеешь тем большим домом на Гатлифф-стрит. Я так поняла, что ты в нем и живешь. Но Стелла сказала, что там вы жили с Холли, а после развода ты переехал сюда.

— На самом деле мы с Холли так и владеем тем домом совместно. Когда она переехала в Роли, мы договорились, что будем его сдавать, а деньги делить пополам.

— А что же ты сам не остался там жить?

— Да он слишком большой для меня одного. Мои родители подарили его нам на свадьбу. Пять спален. Слишком явный намек на внуков.

— Ясно, — смущенно проговорила Джулия.

— Не смущайся. Я вот давно не смущаюсь. Уже смирился.

Джулия явно ему не поверила, если судить по ее взгляду, но поспешила сменить тему:

— Я принесла тебе торт, — сказала она, вручая ему коробку. — Торт «Колибри». Вчера испекла.

В первый миг он буквально опешил, потом поставил портфель на крыльцо и взял у Джулии коробку.

— Ты испекла торт специально для меня?

— А что такого? Ну испекла. Мне нужно сказать тебе одну вещь. На самом деле даже не одну. Но самое важное приберегу на потом.

На потом. Это интриговало. И давало надежду. Савьер знал, что надежда — глупое чувство, но ничего не мог с этим поделать. «На потом» означало, что будет какое-то время между «сейчас» и «потом». Время, чтобы побыть с ней.

— А торт — чтобы подсластить мне пилюлю?

— Торт, потому что я знаю: ты любишь сладкое.

Он махнул рукой в сторону двери.

— Зайдешь? — спросил он, вдруг разволновавшись при мысли, что она войдет в его дом. Как будто если она переступит порог, это будет какое-то важное, значимое достижение. Она станет чуть ближе к нему. Чуть ближе к тому, чтобы его простить.

Но Джулия покачала головой.

— Не могу. По дороге сюда у меня закончился бензин.

— А, так вот почему ты оставила грузовичок в двух кварталах отсюда.

Она кивнула.

— Я просто ждала тебя, чтобы отдать торт и сказать кое-что. А теперь надо идти на заправку.

— Я тебя подвезу.

— Спасибо, лучше я сама.

Она ничего от него не хотела. А он хотел от нее столько всего.

— Я действительно пеку торты из-за тебя, — призналась она, помолчав. — Ну, начала печь торты из-за тебя. Вот что я хотела тебе сказать.

Этого Савьер не ожидал. Он слегка покачнулся на каблуках.

Джулия сунула руки в карманы джинсов и слегка сгорбилась.

— Я запомнила, как ты рассказывал, что всегда чувствовал, когда твоя мама пекла что-то сладкое. Мне понравилась эта история. Я начала печь в интернате. Это тоже целая история. Но суть в том, что в тот период моей жизни, когда все было плохо, ты дал мне что-то хорошее. Что-то, за что можно было держаться. Когда я вернусь в Балтимор, открою свою кондитерскую. И все это началось с тебя. За что я тебе и благодарна.

Он вдруг почувствовал себя поверженным в прах. Она была слишком великодушной.

— Я не дал тебе ничего, кроме боли. Как можно за это благодарить?

— Я научилась помнить только хорошее.

Савьер не знал что сказать. Долго мялся, а потом спросил:

— И это еще не самое важное?

Она улыбнулась.

— Нет.

С одной стороны, ему очень хотелось знать. С другой стороны, ему еще сильнее хотелось, чтобы это длилось подольше. Как бы ни мучило его любопытство, он был готов жить в предвкушении вечно, если это означало, что Джулия будет рядом. Пусть даже так.

Савьер открыл коробку с тортом. Он обожал торт «Колибри». Ему стоило немалых трудов сдержаться и не начать поглощать его прямо сейчас, отламывая куски руками. Когда он был маленьким, мама пыталась прятать от него сласти, но он всегда их находил. Просто не мог по-другому. Тогда он еще не научился сопротивляться.

Эту неодолимую тягу к сладкому Савьер унаследовал от деда. Вот почему они всегда были особенно близки. Ближе, чем со всеми остальными членами семьи. Именно дед научил его «отключаться» и усмирять эту страсть — после стольких мучений с больным животом. И еще он сказал Савьеру, что не все видят то, что видит он сам, и лучше вообще ничего никому не рассказывать. Или рассказывать только тем, в ком ты уверен.

Савьер давно научился абстрагироваться от своего странного дара и только когда волновался или сильно уставал, вдруг нечаянно видел серебристую дымку, струящуюся из окон, или взвихренные искры над коробкой для завтраков у кого-нибудь из детишек на улице. Сознательно он включал этот радар только по четвергам, когда Джулия пекла торты по вечерам. Она пряталась от него, но он знал, чем она занимается. Она была мастером своего дела. Запах, идущий от ее тортов, сводил с ума. Савьер был потрясен. Это он ее вдохновил!

— Ты единственная, кому я рассказывал о своей тяге к сладкому, — признался Савьер.

Он не рассказывал об этом даже бывшей жене.

— Жаль тебя огорчать, но это ни для кого не секрет.

Савьер быстро закрыл коробку, пока еще мог устоять перед искушением. Он показал головой.

— Ничего не получится. Можешь сколько угодно язвить и насмешничать, но мы оба знаем, что у тебя ко мне слабость. Ты сама призналась. Вот только что.

— Я буду категорически все отрицать, если ты мне припомнишь мои слова.

— Пойдем, — сказал он, вдруг почувствовав себя легким, как перышко. — Я тебя подвезу до твоего грузовика. Может, и на заправку идти не придется. Кажется, у меня в гараже есть канистра с бензином.

— Нет, я…

Но он уже подхватил портфель и пошел вниз по ступенькам.

Пока он пристраивал торт и портфель на заднем сиденье и ходил в гараж за канистрой, Джулия стояла на подъездной дорожке, смущенная и невероятно красивая.

Савьер открыл пассажирскую дверцу. Джулия вздохнула и села в машину.

Пока Савьер садился за руль и включал двигатель, Джулия принялась перенастраивать навигатор. Савьер улыбнулся, увидев, что она задает путь к «Унитазам для всей семьи», магазину сантехники на шоссе за городом.

Уже через несколько минут он привез ее к грузовичку. Они оба вышли из машины, Савьер достал из багажника канистру и залил бензин в бак грузовика. Джулия поблагодарила его, но прежде чем она успела забраться в кабину, Савьер выпалил на одном дыхании:

— Давай сегодня вместе поужинаем.

Она покачала головой.

— Это не самая лучшая мысль.

— Давай. Тебе здесь осталось полгода. Поживи хоть немножко.

Джулия фыркнула.

— Ты действительно думаешь, что сумеешь затащить меня в постель?

— Ни в коем случае! — Савьер изобразил искреннее потрясение. — Я тебя приглашал на ужин. Это твой извращенный, растленный ум сразу нацелился на постель.

Она улыбнулась, и он обрадовался. Это было гораздо лучше, чем язвительная неприязнь, с которой она относилась к нему эти полтора года. Савьер неосознанно поднял руку, провел ладонью по волосам Джулии, потом зарылся в них пальцами, чтобы найти розовую прядь. Он часто задумывался, почему она оставила эту прядь. В юности она красила волосы в розовый. Может быть, это была память о прошлом? Или напоминание о том, к чему не надо возвращаться?

Он посмотрел в глаза Джулии и поразился тому, какие они огромные. Она опустила взгляд, на миг задержав его на губах Савьера.

Она подумала, что сейчас он ее поцелует.

А она стоит, не убегает.

Внезапно ему показалось, мир наполнился оглушительным ревом — это кровь стучала в висках. Он подался вперед и прижался губами к ее губам.

Все было так, как он помнил: прикасаться к ней, целовать. Это влечение между ними — когда кровь превращается в электрический ток. Господи, Савьер почти чувствовал, как она поддалась под его напором и приняла его — просто, безо всяких усилий. Он помнил, как безоглядно она отдавалась ему в ту ночь на футбольном поле, помнил, что тогда чувствовал и как думал про себя: «Кажется, эта девочка в меня влюблена ».

Савьер вздрогнул и оторвался от ее губ.

— Мне надо ехать, — выпалила Джулия, явно смущаясь и глядя в сторону. — Спасибо за бензин. — Она распахнула дверцу и одним прыжком взобралась в кабину.

Он еще долго стоял на тротуаре, глядя в ту сторону, куда уехала Джулия.

«Что произошло? — думал он. — Что, черт возьми, произошло? »

Глава 11

Давным-давно, в незапамятные времена, землю вокруг Мэллаби занимали фермерские и свиноводческие хозяйства. В ту нелегкую для всей Северной Каролины пору, когда крупный скот не желал плодиться и размножаться, свиноводство стало спасением для штата. Как и все обитатели маленьких городов Северной Каролины, жители Мэллаби безмерно гордились своим умением готовить различные блюда из свежекопченой свинины, и вскоре это умение сделалось немаловажной частью их самобытности. Сперва барбекю стало воскресной традицией, потом — символом города, и, наконец, — видом искусства, искусства старой Северной Каролины, искусства, рожденного тяжким трудом.

Шли годы, маленькие фермы и некогда оживленные торговые тракты, протянувшиеся до Теннесси и дальше, постепенно исчезли. На их месте возникли жилые кварталы и торговые центры, вблизи проложили автомагистраль. Люди, которые помнили, уезжали. Приезжали другие, не помнившие. Со временем первопричины забылись, осталось лишь коллективное бессознательное, традиция без памяти, сон, который снился всем жителям Мэллаби единожды в год.

Перед самым рассветом в первый день фестиваля барбекю в Мэллаби легкий утренний туман опускался на город, проникал в окна и сны горожан. «Вы забудете, когда проснетесь, — шептал он. — Но сейчас помните и гордитесь. Это ваша история».

Стелла ушла рано утром, задолго до того, как Джулия наконец вышла из дома. Стелла считала, что на празднике надо гулять вовсю. Она приходила на площадь едва ли не первой и возвращалась домой только на следующий день. Иногда Джулия за нее беспокоилась. Ничего не могла с этим поделать. За последние полтора года она хорошо узнала Стеллу. Джулия никогда не встречала другого такого же человека, который так сильно старается быть довольным тем, что у него есть.

Стелла, которую Джулия знала теперь, была совсем не похожа на Стеллу, которую она помнила по школе. Тогда Стелла выпендривалась как могла. Точно как Далси Шелби. Они были подругами — не разлей вода. Стелла ездила на блестящем черном «БМВ», купленном специально под ее блестящие черные волосы. И все в школе знали, что мама Стеллы, декоратор интерьеров (она жила в Роли, а Стелла — в Мэллаби, с отцом), оформила спальню дочери в виде зала кинотеатра, с экраном и аппаратом для приготовления попкорна. Фотографию этой спальни даже напечатали в каком-то интерьерном журнале.

На самом деле, когда Джулия вернулась в Мэллаби, она удивилась, что Стелла до сих пор живет здесь. Джулии всегда казалось, что богатые девочки из ее класса будут жить неординарной, волшебной жизнью. У них было все. Им были открыты любые пути. Человек, у которого столько всего, вряд ли согласится на меньшее, правда?

Как оказалось, корнем всех бед Стеллы была влюбленность: она влюбилась не в того мужчину. История стара как мир. Ее бывший муж изрядно подпортил ей жизнь. Мало того, что он ей изменял, так еще и растратил ее доверительный фонд. В результате своей эпопеи с замужеством Стелла превратилась в веселую, самокритичную женщину, работавшую в цветочном магазине, жившую в доме, который едва могла себе позволить, и пившую вино из пакетов. Иногда Джулия задавалась вопросом, а не хочет ли Стелла вернуть все назад? Отдала бы она все, чему научилась, за возможность снова стать той беззаботной девчонкой, которой завидовали все вокруг?

Джулия ни разу ее не спросила об этом. Их прошлое оставалось щекотливой и местами болезненной темой, поэтому Джулия ничего не сказала Стелле о Савьере и их поцелуе, хотя ей очень хотелось с кем-нибудь поделиться. Уже одно то, что она не смогла рассказать Стелле о чем-то личном, означало, что они не так близки, как той представлялось. Это огорчало Джулию, хотя она не понимала почему. Она не хотела сближаться ни с кем в Мэллаби. Настоящая жизнь ждет ее в Балтиморе.

Был уже полдень, когда Джулия наконец зашла за Эмили, чтобы забрать ее на фестиваль барбекю. Она постучала в дверь и услышала, как Эмили бежит вниз по лестнице с нехарактерным для нее воодушевлением. Джулия тут же насторожилась. Это было подозрительно.

Эмили выбежала на крыльцо, а через пару секунд следом за ней вышел Ванс.

— Ты уверен, что не хочешь пойти с нами? — Эмили чуть ли не подпрыгивала от нетерпения.

— Уверен, — ответил Ванс. — Вам и без меня будет весело.

Джулия и Ванс наблюдали, как Эмили сбежала вниз по ступенькам крыльца.

— Я приведу ее до темноты, — пообещала Джулия Вансу. — И мы принесем вам чего-нибудь вкусного с праздника.

— Спасибо, Джулия. Ты очень добра. Она прямо вся взбудоражена, да? — Ванс поглядел вслед Эмили, которая уже исчезла за деревьями.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒