Скотт Вестерфельд 9 страница

– Боюсь, нам об этом ничего не известно, – осторожно сказал Алек. – Мы в Константинополе всего два дня.

Мэлоун посмотрел с лукавинкой, будто услышал от собеседника тонкую шутку.

– Видимо, недостаточно долго, чтобы начать звать его Стамбулом, – съязвил он.

Алеку вспомнились слова доктора Барлоу о том, что у местных жителей в ходу другое название. Хотя в гостинице служащие восприняли это без особых эмоций. «Да зовите этот город как хотите, – сказали они. – Мы сами его толком не знаем».

– Получается, вы все еще не были в бухте и не видели там новых боевых кораблей султана?

– Каких таких кораблей?

– Два броненосца, только что переданные немцами османам. – Мэлоун прищурился. – Вы их не видели? Эти корабли трудно с чем‑ то спутать.

– Нет, ни в какой бухте мы не были, – с глухим раздражением сказал Алек.

– Вы не были в бухте? Но ведь город, к вашему сведению, стоит на полуострове. Разве «Восточный экспресс» въезжает в Стамбул не через мост?

– Наверное, да, – натянуто ответил Алек. – Но мы тогда очень устали. К тому же это было глубокой ночью.

Зараза‑ интервьюер опять чему‑ то усмехнулся, ну просто сладу с ним нет! Сейчас, поди, скажет, что их приезд пришелся на полнолуние или что «Восточный экспресс» прибывает исключительно в светлое время суток. Какая, в сущности, разница? Он все равно не поверил ни одному слову. Быть может, время сменить пластинку?

– Странно, что вы здесь с этой штуковиной, – вильнул Алек, указывая на лягушку. – Я и не знал, что османы позволяют у себя в стране держать дарвинистских страшилищ.

– А вы умеете менять тему, – со смехом ответил на это репортер. – Я без Ржавки здесь и шагу не делаю. У нее память куда лучше, чем у меня.

У Алека расширились глаза.

– То есть… Она способна запоминать слова?

– Еще как. Вы когда‑ нибудь видели вестовых ящериц?

– Я о них слышал.

– Вот и Ржавка из той же породы. Правда, нет их подвижности, зато памятливость… – Репортер легонько щелкнул лягву по макушке, и рептилия лениво моргнула буркалами. – Может слушать разговоры часами и выдает их мне потом слово в слово.

Алек нахмурился, раздумывая: может, и странная зверушка доктора Барлоу тоже нечто вроде ходячего фонографа?

– А то, о чем мы сейчас беседуем, это животное тоже запоминает?

– Все, что угодно, – пожал плечами репортер.

– А я лишь сказал, что мы только прибыли.

– Что ж, зато вашу речь легко понять, – в который раз усмехнулся тот. – Вы как будто специально упражнялись ради меня в английском.

– Вы так любезны, – не поддался на комплимент Алек. Еще бы, ведь две последние недели он разговаривал на английском больше, чем на немецком. – А вы быстро соображаете. Не будете против, если теперь я задам вам кое‑ какие вопросы?

– Почему бы нет? Валяйте.

Репортер вынул и облизнул химический карандаш.

– Как вы думаете: османы примкнут в этой войне к жестянщикам?

Мэлоун вновь пожал плечами.

– Я не думаю, что немцев это заботит. Они здесь надолго. Их планы – одолеть дарвинистов в Европе, а затем распространить свое влияние на весь мир. Они уже построили железную дорогу на Багдад.

От отца Алек тоже слышал, будто «Восточный экспресс» пущен, чтобы распространить влияние жестянщиков на Ближний Восток и дальше, в самое сердце Азии. Мэлоун указал на плакат на стене.

– Сейчас им нужно лишь, чтобы османы перекрыли Дарданеллы, прервав сообщение с русскими.

– Проще уморить человека голодом, чем сразить мечом, – согласился Алек. – Но смогут ли османы удержать пролив от британского флота?

– Военные корабли остановят мины и пушки, а морские чудовища с успехом ловятся в защитные сети. Остаются воздушные суда, и одно из таких османы очень скоро могут заполучить.

– То есть как?

Мэлоун просиял.

– На что вам действительно стоит взглянуть, так это на «Левиафан». Один из крупнейших водородных летунов; сейчас находится здесь, в Стамбуле.

– Он все еще… В смысле, британский воздушный корабль прямо‑ таки здесь? Странно: ведь идет война?

– Странность, безусловно, есть. Но что еще странней, британцы подумывают о том, чтобы подарить его султану! – Мэлоун тряхнул головой. – Пару броненосцев уже возложили на османский алтарь немцы, а англичане, похоже, собираются их переплюнуть. Сам султан отправляется завтра в увеселительную поездку кое с кем из нас, репортеров.

Алек чуть не лишился дара речи. «Левиафан» переходит в руки союзной жестянщикам державы? Бред какой‑ то. Но если корабль еще не улетел, значит, в Стамбуле по‑ прежнему находится и граф Фольгер.

– А сами вы примете участие в этой… увеселительной поездке?

– Я такую возможность ни за что на свете не упущу, – лучась, ответил Мэлоун. – У нас в Североамериканских Штатах тоже есть водородные летуны, но размером они от силы вполовину этого гиганта. Вы лишь взгляните завтра на небо, и все поймете!

Алек не сводил с репортера глаз. Если с «Левиафаном» все действительно обстоит так, как он говорит, то, возможно, у Фольгера все еще есть шанс на побег. Граф, разумеется, думает, что Алек со своими спутниками уже успел благополучно отбыть в неизвестном направлении.

Безумие, конечно, доверяться этому странному американцу, но другой возможности нет и не будет.

– А вы не могли бы кое‑ что для меня сделать? – спросил он нарочито равнодушно. – Мне крайне необходимо передать на корабль одно сообщение.

Брови репортера поползли вверх.

– Звучит, конечно, интересно.

– Но только всплывать в вашей газете это не должно.

– А вот этого я обещать не могу. Но вы учтите, что моя газета находится в далеком Нью‑ Йорке и свои репортажи я переправляю окольными путями. Все, что я пишу, добирается до Нью‑ Йорка лишь через три‑ четыре дня, и еще день‑ другой требуется, чтобы новости вернулись сюда. Понимаете, о чем я?

Алек кивнул. Если Фольгеру действительно удастся бежать, пяти дней вслед за этим вполне достаточно, чтобы убраться подальше отсюда.

– Что ж, ладно. – Алек медленно вздохнул. – Там, на «Левиафане», есть один человек. Он пленник.

Шустрый карандаш Мэлоуна на секунду замер.

– Немец, я так понимаю?

– Нет. Австриец. Его имя…

Алек осекся на полуслове: помещение ненадолго погрузилось во тьму, после чего, казалось, с удвоенной силой вспыхнули вокруг газовые фонари.

– Что происходит? – прошипел Бауэр.

Мэлоун поднял руку.

– Не волнуйтесь. Это всего лишь представление. Театр теней.

В кофейне воцарилась тишина, и вскоре одна из стен неожиданно осветилась. Оказалось, что это вовсе не стена, а тонкий бумажный экран с горящими за ним яркими газовыми фонарями. Сзади появились какие‑ то мутные пятна, которые постепенно обрели очертания: это были контрастные тени чудовищ и людей.

Алек округлил глаза. В Праге одна из его тетушек коллекционировала кукол театра теней из Индонезии – кожаные фигурки, у которых шевелились руки и ноги, совсем как у марионеток, только не на нитках, а на палочках. Здесь тени двигались четко, как заведенные часы. Изготовленные жестянщиками, они приводились в действие не руками, а скрытыми за стеной механизмами.

Невидимые глазу актеры говорили, похоже, по‑ турецки, но рассказ был вполне доступен для понимания. Внизу по всей длине экрана поднимались и опускались волны, среди которых барахталось морское чудовище – дарвинистский монстр с трепещущими щупальцами и большущими зубами. Он приближался к кораблю, где на палубе стояли и мирно беседовали двое людей, не замечая подбирающегося к ним морского дива. Среди потока незнакомых слов мелькнуло слово «Черчилль».

Тут чудище выпрыгнуло из волн и, схватив одного из собеседников, потащило в воду. Второй, как ни странно, лишь рассмеялся…

Алек от неожиданности подпрыгнул: кто‑ то крепко схватил его за руку – оказывается, Бауэр. Он украдкой кивнул на пару германских солдат, пробирающихся по кофейне. Солдаты двигались от столика к столику, сверяя лица сидящих с фотографией, которую несли с собой.

– Надо уходить, Фриц, – шепнул Бауэр.

– Да это не про нас, – отмахнулся Алек. Фотоснимков с его лицом не существовало в природе.

Их встревоженное перешептывание не укрылись от Мэлоуна; он тоже обернулся и, завидев солдат, перегнулся через стол и шепотом спросил:

– Если у вас сейчас дела, может, встретимся завтра? В полдень, у входа в Голубую мечеть?

Алек начал было доказывать, что уходить не стоит, и тут один из солдат насторожился. Глянув на фотографию у себя в руках, он направил взгляд на Алека. «Не может быть», – пронеслось в голове у престолонаследника. И тут он понял, что солдат смотрит вовсе не на него, а на Бауэра.

•ГЛАВА 21•

– Вот глупец, – прошептал Алек, имея в виду себя.

Конечно, германцы сразу же определили личности всех беглецов. И Бауэр, и Хоффман, и Клопп принадлежали к дворцовой гвардии, и фотоснимки прилагались к их личным делам. Просто Алек как‑ то упустил из виду, что обычные люди тоже могут стать объектом охоты.

Он с отчаянием оглядел кофейню. Еще два германских солдата стояли у двери, а других выходов отсюда не наблюдалось. Те двое, что обнаружили Бауэра, оживленно меж собой переговаривались, поминутно поглядывая на их столик.

Тем временем Мэлоун, откинувшись на спинку стула, непринужденно заметил:

– Там сзади есть дверь в проулок.

Алек всмотрелся, но не разглядел ничего, кроме матово сияющего экрана.

– Ганс, при вас есть нож? – спросил он тихо.

Бауэр, сунув руку в карман, кивнул.

– Не беспокойтесь, господин. Я их отвлеку, а вы в это время скроетесь.

– Нет‑ нет, Ганс, мы скроемся вместе. Дайте мне нож, а сами держитесь сзади.

Бауэр нахмурился, но оружие передал. Германцы подали знак своим соотечественникам у входа. Пора.

– Завтра в полдень у Голубой мечети, – сказал напоследок Алек, подхватывая свою феску.

Вскочив, он через столики метнулся к светящемуся экрану.

Под быстрым росчерком ножа бумага с треском лопнула, обнажив за собой крутящиеся шестерни и газовые фонари. Полу ослепленный ярким светом, Алек рванулся сквозь декоративные волны, опрокинув при этом большой жужжащий аппарат. Руку обожгло прикосновение к раскаленному светильнику (на ладони теперь точно будет отметина), который грохнулся на пол, стрельнув осколками стекла и змеистыми языками открытого пламени.

Вокруг стоял заполошный гвалт: запах газа и горящей бумаги вызвал в толпе панику.

– Дверь, господин! – крикнул Бауэр.

У Алека перед глазами мельтешили огненные блики. Бауэр схватил его и поволок, то и дело оступаясь на россыпи мелких механических деталей и кусках стекла.

Под ударом ноги дверь распахнулась куда‑ то в темень, обдав благостной прохладой горящую огнем ладонь. Алек кинулся за Бауэром, попутно стараясь проморгаться.

Переулок оказался чем‑ то вроде уменьшенной версии Большого базара; по обеим сторонам здесь тоже тянулись прилавки и ларьки размером с будку, а на столиках кучами громоздились разнообразные орехи и сухофрукты. Удивленные лица поворачивались вслед опрометью бегущим иностранцам.

Где‑ то за спиной стукнула распахнутая дверь. В переулке грохнул выстрел, просвистевшая над головой пуля выбила фонтанчик пыли из древних камней.

– Сюда, господин! – рыкнул Бауэр, рывком утаскивая Алека за угол.

По улице уже суматошно неслись люди, опрокидывались в сутолоке столы и лотки. Наверху шумно открывались ставни, а от стен эхом отражались разноязыкие крики и ругань.

Хлестнул еще один выстрел; в это время Алек вслед за Бауэром забежал в узкий проход между двумя зданиями. Шлепая ботинками по сточному желобу, который тянулся как раз посередине этого безлюдного переулка, они бежали, время от времени подныривая под своды низких каменных арок.

Этот проход не выводил ни обратно на Большой базар, ни на какую‑ либо улицу пошире. Он причудливо извивался, повторяя траектории шипящих спиралей паровых труб и змеящихся кабелей. Лишь неверный отблеск луны освещал брусчатку мостовой. В общем, вскоре они потеряли всякие ориентиры.

Стены здесь покрывала путаница слов и букв, написанных мелом; можно было различить и арабский, и греческий, и еврейский алфавиты, не считая совсем уже незнакомых символов. Алек с Бауэром как будто очутились в совершенно ином, более старом городе, спрятанном внутри нынешнего Стамбула, где германцы расширили проезжую часть и тротуары, заполонив все, что можно, стальными машинами.

На очередном повороте бежавший впереди Бауэр резко притормозил. Над ними маячил огромный, в шесть этажей, шагоход с длинным и гибким туловищем, похожим на вздыбленную змею. По бокам выступали громадные руки. Обращенная к ним водительская кабина выглядела как женское лицо, взирающее молча и совершенно бесстрастно.

СКВОЗЬ ЭКРАН

– Фольгер мне о них рассказывал, – прошептал Алек. – Железные големы. Стерегут мир между разными районами.

– На вид пустой, – настороженно определил Бауэр. – И моторы вроде как не работают.

– Может, он здесь просто для блезира. Что‑ то и оружия у него не видно.

Тем не менее было в этой махине что‑ то величественное, будто бы они смотрели на статую какой‑ то древней языческой богини. Гигантское лицо в вышине словно хранило потаенную улыбку.

Откуда‑ то издали до слуха донеслись приглушенные крики, и Алек отвел от машины взгляд.

– Надо бы где‑ нибудь затаиться. – Бауэр, недолго думая, указал на низкий проем в стене проулка, по соседству с зарешеченным окном.

Алек колебался. Попытка влезть в чужой дом могла обернуться еще большим переполохом, особенно если хозяева этого неподвижного шагохода где‑ нибудь поблизости.

Между тем отовсюду уже раздавались заливистые трели полицейских свистков, как будто преследователи окружали их со всех сторон.

Почти со всех.

Алек оглядел идущие по каменным стенам паровые трубы, напряженно дрожащие, покрытые каплями конденсата. Бросаясь из стороны в сторону, он пробовал их на ощупь, пока не нашел одну старую, бездействующую, а потому холодную.

– Попробуем‑ ка махнуть на крыши, – сунув нож в карман брюк, предложил он.

Бауэр на всякий случай потряс трубу; из‑ под шатких ржавых болтов вниз посыпалась кирпичная крошка.

– Я полезу первым, господин. А то, чего доброго, возьмет и отвалится.

– Думаю, если это случится, Ганс, мы оба пропадем. Тем не менее милости прошу.

Ухватившись за ржавый металл, Бауэр уверенно полез вверх; Алек за ним. Шершавая каменная стена служила неплохой опорой для ног; то же самое можно сказать и об изъеденной коррозией поверхности трубы, на которой не скользили руки. Однако на полпути вверх стала давать о себе знать обожженная ладонь, просто пылающая огнем. На секунду освободив ее, он резко тряхнул запястьем, как будто это могло унять боль.

– Дальше проходит водосток, – приглушенно сообщил сверху Бауэр.

– Надеюсь, там есть хоть немного дождевой воды, – пробурчал Алек, все так же встряхивая рукой. – За ведро холодной воды я б сейчас пол‑ империи отдал.

Правая нога принца съехала на несколько сантиметров; пришлось вновь ухватиться за трубу обеими руками. Немного мучений лучше полета на камни мостовой. Бауэр тем временем долез до верха и, перевалившись через водосточный желоб, исчез из вида. В тот миг, когда за край водостока взялся Алек, внизу раздалась сердитая перекличка голосов. Он замер, припав к стене.

По проулку рысцой бежала группа солдат в германских серых мундирах. Повинуясь властному окрику одного из них, все остановились, сбившись в кучу прямо под Алеком. Один из солдат, видимо кричавший, встал на колено и поднял что‑ то с земли.

Алек готов был влепить себе оплеуху. Ну конечно, это выпавший у него нож Бауэра – неотъемлемый атрибут габсбургского гвардейца, с фамильным гербом на рукояти. Так что если у германцев еще оставались сомнения, в Стамбуле объект их поиска или нет, то теперь они должны были окончательно исчезнуть.

Солдаты стояли, переговариваясь меж собой; при этом никто не обращал внимания на идущие вверх по стене паровые трубы. Старший, видимо фельдфебель или унтер‑ офицер, стал разделять своих людей на группы, указывая им направления для прочесывания.

«Прочь, прочь! » – молча заклинал их Алек.

Висеть без движения было в сотню раз труднее, чем карабкаться. Обожженную руку сводило судорогой, а недельной давности ушиб ребер тяжело пульсировал в такт ударам сердца.

Наконец последний преследователь исчез из виду, и Алек, подавшись вперед всем телом, ухватился за водосток. Но не успел он подтянуться, как гнутая полоса железа, скрежетнув, вырвалась из каменной кладки, осыпав незадачливого верхолаза градом крепежных болтов. Алек нелепо завис на верхотуре; в голове все плыло. Водосток еще держался, но уже ходил в руках ходуном.

– Господин!

Бауэр тянулся к нему с крыши, пытаясь ухватить за запястья, но желоб отошел от стены чересчур далеко.

Алек, дернувшись в воздухе, попытался подтянуться, но от резкого движения из стены лишь с хрустом вырвало еще несколько болтов.

– Шагоход! – крикнул Бауэр.

До Алека дошло, что под ним движется исполинская тень, пуская струи пара в прохладный ночной воздух. Одна из гигантских когтистых лап медленно потянулась к нему.

Он сорвался и упал прямо в металлическую ладонь. От удара занялось дыхание, болью отдавшись в ушибленных ребрах. Секунду он беспомощно съезжал вниз, скребя по стали пуговицами сюртука, но тут ладонь шагохода согнулась вокруг него лодочкой.

Алек глянул вверх: его поднимали к рубке. Вот бесстрастное женское лицо разделилось, открывая внутреннюю часть водительской кабины.

Там находились трое людей: двое стояли, напряженно глядя в проулок, сжимали в руках пистолеты; третий сидел за рычагами управления, рассматривая Алека с нескрываемым любопытством. Вокруг кабины клубился пар, с тонким шипением выходящий из многочисленных сочленений. А между тем двигатели шагохода по‑ прежнему молчали. Видимо, он перемещался за счет скопленного пневматического давления.

– Ты говоришь по‑ немецки, – заметил человек за рычагами, – а при этом именно немцы за тобой гонятся. Как интересно.

– Мы не немцы, – поправил Алек. – Мы австрийцы.

Человек слегка нахмурился.

– Все одно жестянщики. Дезертиры, что ли?

Алек покачал головой. Пусть его верность союзникам с недавних пор, скажем так, сомнительна, но уж дезертиром он ни в коем случае себя не считал.

– Извините, позволю себе спросить: а кто вы?

– Я‑ то? – Человек, улыбаясь, продолжал работать рычагами. – Да тот, кто тебя сейчас от смерти спас. Расшибся бы в лепешку.

– Господин, мне… – окликнул с крыши голос Бауэра, но Алек лишь махнул рукой: дескать, помолчи.

Гигантская длань придвинулась ближе к голове шагохода и раскрылась, сделавшись плоской. Когда Алек поднялся на ноги, один из тех двоих, что с пистолетами, сказал что‑ то на языке, который Алек не распознал. Больше похоже на итальянский, а не на турецкий говор, который он слышал нынче на улицах. Кстати, интонация была недружелюбной.

Человек за рычагами рассмеялся.

– Мой друг хочет тебя отсюда скинуть, так как думает, что вы немцы. Быть может, подберем для общения другой язык?

– Легко, – поспешил согласиться Алек. – Как насчет английского?

– Английского? Очень даже хорошо, – без труда переходя на язык Туманного Альбиона, одобрил тот. – Я ведь, между прочим, учился в Оксфорде.

– Ну вот. Меня звать Александр, – представился Алек с учтивым поклоном, после чего указал на крышу, откуда таращился Бауэр. – А это Ганс. Только, боюсь, с английским у него туго.

– Ну а я Завен. – Человек подмигнул и пренебрежительно, будто отмахиваясь, указал рукой на своих товарищей. – Эти двое варваров лопочут только на румынском да на турецком. Ты на них внимания не обращай. Я вижу, ты джентльмен тонкого воспитания, образованный.

– Спасибо за то, что выручили, сэр. И за то, что… не скинули отсюда.

– Зачем скидывать? Раз тебя немцы гоняют, значит, ты человек достойный. – В глазах Завена читалась лукавинка. – Ты им чем‑ то насолил?

– Наверное. – Алек сделал глубокий вдох, осмотрительно подбирая слова. – Они за мной охотиться начали еще до войны. Из‑ за неладов с моим отцом.

– Вот как! Значит, ты повстанец во втором поколении, как и я!

Алек глянул на остальных.

– А вы… Вы, значит, трое… революционеры?

– Да нас не трое, сэр. Нас тысячи! – Завен, вскочив с водительского кресла, бойко отсалютовал: – Мы – Комитет союза и прогресса!

Алек кивнул. Помнится, было здесь что‑ то подобное шесть лет назад, когда восставшие потребовали ввести систему свободных выборов правительства. Но тогда вступились германцы, и восстание было подавлено.

– Так вы, должно быть, участвовали в восстании младотурок?

– Младотурок? Да тьфу на них! – Завен смачно плюнул вниз, в проулок. – Мы с этими кретинами порознь вот уж который год. Они считают, что истинные турки – это только османы. А наш комитет, как видишь, принимает к себе всех. – Он повел вокруг рукой. – Вот мои друзья валахи. Я армянин. Есть среди нас и курды, и арабы, и евреи. Ну и турок, понятно, полно! – Он расхохотался.

Алек медленно кивнул, припоминая те каракули мелом, что пестрели в соседних подворотнях, – некий шифр, собранный из наречий разноязыкой империи.

И все вместе они борются с германцами.

На миг Алек покачнулся на гигантской металлической длани. Опять гулко ухнуло сердце.

Эти люди – союзники. Наконец‑ то у него есть шанс сделать что‑ то большее, чем просто убегать и прятаться, возможность нанести ответный удар силам, убившим его родителей.

– Мистер Завен, – сказал Алек. – У меня ощущение, что мы с вами подружимся.

•ГЛАВА 22•

– Убирайся, чертова специя! – заорала в сердцах Дэрин который раз на дню.

Через час прибудет султан со свитой, а за полчаса до этого всем велено быть при полном параде. Но как бы остервенело она ни терла ткань сорочки, рыжее пятно упрямо сидело на прежнем месте.

Нет, в самом деле, это просто невыносимо!

Из‑ за двери послышалось повизгивание. Открыв ее, Дэрин увидела радостно гарцующего на задних лапах Таццу со свежей костью в зубах. Одним из преимуществ безумной идеи доктора Барлоу о якобы передаче «Левиафана» стало улучшение питания. За минувшие два дня экипаж несколько раз прошелся по базарам и кузням Стамбула, выменивая серую амбру летучего кита на провиант и запчасти. Так что если не считать мундира Дэрин, корабль был готов к приему иноземного императора, который вот‑ вот должен появиться.

Ученая леди вошла в каюту следом за сумчатым волком. Она умудрилась откопать в своем багаже еще одно ослепительное платье и шляпу с плюмажем из страусиных перьев, отлично сочетающуюся с ее длинными белыми перчатками. Счастливый Тацца и тот был в изысканном ошейнике с бриллиантовыми блестками.

– Мистер Шарп, – укоризненно заметила ученая, – опять вы не готовы.

Дэрин выставила перед собой бывшую парадную сорочку.

– Прошу прощения, мэм, но этой швах, а другой у меня нет!

– Хорошо, что вы нынче вечером не прислуживаете султану. На ваше место заступает мистер Ньюкирк.

– Но ведь всему экипажу приказано быть при полном параде!

– Кроме тех, кому надлежит заниматься более серьезными вопросами. – Доктор Барлоу вручила ей поводок сумчатого волка. – Когда выгуляете Таццу, прошу присоединиться к нам с капитаном в штурманской рубке. Думаю, вы найдете наш разговор интересным.

Тацца взял было с места в карьер, но Дэрин его удержала.

– Прошу прощения, мэм. Меня что, хочет видеть наш чертов капитан? Что‑ нибудь насчет вашего резервного плана по османам?

Ученая леди высокомерно улыбнулась.

– Отчасти. И это также касается недавних событий. На вашем месте я бы с появлением не мешкала.

Штурманская рубка находилась на носу корабля, прямо под мостиком: небольшое тихое помещение, где капитан иной раз уединялся поразмыслить или же провести профилактическую беседу с каким‑ нибудь отбившимся от рук членом экипажа.

По пути туда Дэрин почувствовала, как внутри у нее растет беспокойство. Что, если офицеры подметили ее уроки фехтования у графа Фольгера? Ведь всякий раз, когда Дэрин приносила ему еду, она задерживалась у него минут на двадцать и они с графом практиковались, используя вместо оружия рукоятки от швабр.

Но не будет же капитан самолично объявлять взыскание за обычную нерасторопность? Иное дело, если он проведал, что она тайно снабжает Фольгера газетами и даже рассказала ему все насчет адмирала Сушона и «Гебена». Или как она закрыла глаза на подготовку жестянщиков к побегу!

Но почему тогда ученая леди улыбалась, говоря о предстоящей встрече?

Выпуклые окна штурманской рубки пронизывали лучи заходящего солнца. Доктор Барлоу с капитаном уже находились здесь, а кроме них боцман и доктор Баск, как один в щегольских парадных мундирах. Все ждали визита султана.

Дэрин нахмурилась. Если ей сейчас объявят взыскание, какого черта тут делает леди и вообще весь командный состав?

Когда она щелкнула каблуками, все как‑ то смущенно засуетились, словно дети, застигнутые за игрой в секретики.

– Ага, мистер Шарп! – с напускным радушием встретил ее капитан Хоббс. – Рад, рад, что вы нашли время заглянуть. Мы тут как раз хотели обсудить ваши недавние подвиги.

– Э‑ э… мои подвиги, сэр?

Капитан поднял бланк депеши.

– Я связывался по этому вопросу с Адмиралтейством. Так вот, их решение совпадает с моими рекомендациями.

– Адмиралтейство, сэр? – выдавила из себя Дэрин.

Ну все: если Адмиралтейство, то дело точно пахнет трибуналом. Она растерянно обернулась на доктора Барлоу, озадаченно прикидывая, что же могло выдать с головой ее измену.

– Ничего‑ ничего, мистер Шарп! – ободрил боцман. – Удивляться не надо. Спасение вами мистера Ньюкирка не осталось незамеченным, несмотря на кавардак, который тут творится в последнее время.

Все собравшиеся заулыбались, кроме Дэрин, мысли которой окончательно смешались.

– Я… прошу прощения?

– Жаль, что нет возможности обставить все должным образом, – сокрушенно вздохнул капитан Хоббс, – дела, господа, дела.

Он поднял с застеленного картами стола бархатную коробочку, в каких обычно хранятся ювелирные украшения, вынул оттуда серебряный крест с закругленными концами, свисающий с небесно‑ синей орденской ленточки. По центру на нем был выгравирован профиль Чарльза Дарвина, а сверху – крылышки службы воздухоплавания. Дэрин вытаращилась, недоумевая, что капитан делает с отцовской медалью и почему она выглядит столь новой и блестящей?

– Мичман Дилан Шарп, – торжественно сказал капитан. – Настоящим представляю вас к награде, Кресту за мужество, проявленное в воздухе, – за ваши храбрые и самоотверженные действия десятого августа, в ходе которых вы, рискуя жизнью, спасли вашего боевого товарища и сослуживца. Поздравляю вас.

В тот момент, когда он прицеплял крест к груди Дэрин, доктор Барлоу вежливо захлопала руками в перчатках. Капитан отступил назад, и все офицеры дружно отдали честь.

До Дэрин постепенно начало доходить: это не медаль отца, а ее собственная.

– Б‑ благодарю вас, сэр, – выдавила она наконец, позабыв даже ответить на офицерский салют.

Вот как. Вместо обвинения в измене ее еще к награде представляют!

– Ну вот, – деловито подытожил капитан Хоббс, поворачиваясь обратно к столу. – А теперь давайте опять к нашим вопросам.

– Поздравляю, мистер Шарп, – шепнула ученая леди, мягко погладив Дэрин по плечу. – Вот бы еще и одеты вы были по форме.

Дэрин тупо кивнула, пытаясь собраться с мыслями. Она стала кавалером если не ордена, то, во всяком случае, почетной медали, причем такой же, какую посмертно получил отец. И в отличие от него она все еще жива. Вон как сердце бьется – прямо барабанщик, идущий в бой. Какая‑ то часть ее хотела разрыдаться, выплеснуть разом все кошмары минувшей недели. В то же время хотелось крикнуть, что все это безумие, ведь она изменница и вдобавок девчонка! Но Дэрин Шарп с усилием удержала эту бурю в себе, недвижно глядя на стол.

На нем сейчас была расстелена карта Дарданелл, с отмеченными красным карандашом схемами минных полей и укреплений. Стараясь медленно и ровно дышать, Дэрин постепенно привела свои чувства в порядок настолько, чтобы сосредоточиться на происходящем. Пролив Дарданеллы – сердце османской обороны – представлял собой канал шириной не больше мили, по которому вынуждены были двигаться все идущие в Стамбул корабли. По сторонам, на скалах, стояли сторожевые форты и орудийные батареи, а фарватер был нашпигован плавучими минами. Каков бы ни был резервный план ученой леди, ставки в нем явно делались не на дипломатию.

– Лететь вдоль пролива нам запрещено, – излагал капитан Хоббс. – Османы не хотят, чтобы мы во время увеселительной поездки султана разведали их фортификации. Но мы добились разрешения прогуляться в сторону Средиземноморья – вроде как для того, чтобы султан мог полюбоваться закатом.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒