Глава десятая

Целый день Ивете приходилось сдерживать свои чувства и притворяться. Необходимость – великий учитель, а девушке было просто необходимо, чтобы к вечеру этого дня никому и в голову не пришло следить за каждым ее шагом и чтобы у всех сложилось полное впечатление, что она не собирается покидать пределов обители. Да и куда было ей идти? За ее возлюбленным шла охота, ее единственный друг впал в немилость, и его не допускали к ней, и даже монах, который был так добр к ней, куда‑ то запропастился и не показывался с самого утра. Куда было ей идти? К кому обратиться за помощью? Она осталась совершенно одна.

Ивета притворялась весь день, причем тем более продуманно и хитро, чем сильнее билось ее сердце при мысли о вечере. В середине дня она пожаловалась на головную боль и сказала, что от прогулки по саду ей, быть может, станет лучше, а поскольку Мадлен была занята срочной работой, ибо шитье на новом платье леди Агнес обтрепалось, Ивете было позволено погулять без сопровождения. И впрямь, каких неприятностей можно было ожидать от такого кроткого создания?

Ивета шла нога за ногу, не торопясь, с самым безразличным видом, она даже посидела некоторое время на ближайшей каменной скамье, что подле цветника, – на всякий случай, если кто‑ нибудь решил понаблюдать за ней. Однако, убедившись, что никто за ней не следит, она довольно резво проскочила сквозь густую живую изгородь и оказалась по другую сторону, откуда было рукой подать до травного сада. Дверь сарайчика была открыта настежь, и, судя по доносившимся оттуда звукам, внутри кто‑ то был. Это обстоятельство вселило в Ивету уверенность в успехе. Должно быть, это помощник брата Кадфаэля. Ведь в отсутствие монаха кому‑ нибудь может срочно понадобиться лекарство. И кто‑ нибудь должен знать, где что лежит и как пользоваться лекарством, даже если этот человек уступает брату Кадфаэлю в опыте и умении.

А брат Освин тем временем собирал с пола осколки двух глиняных блюдец, которые использовались при сортировке семян, и, услышав шаги у входа, с виноватым видом поднял глаза. Это надо же! Ведь два этих маленьких блюдечка были единственным, что он разбил за последние три дня, а поскольку таких блюдечек на полках было полным‑ полно и переставляли их с места на место беспрестанно, брат Освин рассчитывал незаметно собрать черепки и таким образом попросту скрыть свой проступок. Он виновато обернулся да так и онемел, узрев у входа неожиданное видение. От удивления он густо покраснел, широко раскрыл глаза и разинул рот. Однако это еще вопрос, кто из этих двоих покраснел больше, брат Освин или девушка.

– Прости за вторжение, брат, – торопливо сказала Ивета. – Я хочу попросить… Два дня назад, когда я плохо себя чувствовала, брат Кадфаэль дал выпить мне лекарство, чтобы я заснула. Он говорил, что оно приготовлено из мака. Ты знаешь это лекарство?

Брат Освин проглотил комок в горле, усиленно закивал головой и обрел наконец дар речи.

– Это маковая настойка, вот в этой бутыли. Сегодня брата Кадфаэля нет, но, наверное, он… А не могу ли я вам помочь? Я думаю, он дал бы вам все, что вы просите.

– Не дашь ли ты мне еще немного этой настойки? Ночью она мне, кажется, понадобится. – Ивета не лгала, но вышло это само собой, и она покраснела перед этим светловолосым юношей, таким пухленьким, таким невинным, словно цыпленок. – Можно мне двойную порцию? Чтобы хватило на две ночи. Я помню, сколько в прошлый раз наливал мне брат Кадфаэль.

Брат Освин был так озадачен, что готов был отдать девушке весь запас лекарств, хранившихся в сарайчике. Покуда он наполнял маленькую склянку и закупоривал ее, руки его предательски дрожали, а когда девушка протянула руку и приняла от брата Освина склянку с настойкой, он наконец вспомнил свой долг и во имя душевного спокойствия опустил очи долу.

Все произошло очень быстро. Ивета прошептала слова благодарности, беспокойно оглянулась, словно боялась, что за нею следят, а затем, едва склянка перешла в ее руку из руки брата Освина, спрятала ее в рукаве с такой ловкостью, какая и не снилась брату Освину. Ему казалось, что его руки и ноги стали неуклюжими, какими были они у него несколько лет назад, когда он был еще подростком, но при всем при том взгляд, которым Ивета наградила его на прощание, позволил брату Освину почувствовать себя высоким, стройным и привлекательным. Он так и остался стоять у входа в сарайчик и провожал девушку взглядом, покуда та шла через мостик, и раздумывал, не торопился ли он прийти к выводу, что уже нашел свое призвание в жизни, ведь он еще не дал полного монашеского обета.

На этот раз брат Освин не опустил глаза, покуда девушка не исчезла в аллее за живой изгородью. Но и после этого он постоял на пороге сарайчика еще несколько минут, пребывая в глубокой задумчивости. Он с грустью подумал, что любой образ жизни имеет свои недостатки и что ни в стенах обители, ни вне ее человек не может иметь все сразу.

Ивета вновь села на ту же каменную скамью, укрытую от ветра, и, сложив руки на коленях, сидела некоторое время с самым безразличным видом. Вскоре из дома вышла Мадлен и позвала ее. Ивета послушно встала и направилась обратно в свою комнату в странноприимном доме, где без всякого желания принялась вышивать покрывало. Этой работы хватило бы ей на несколько недель, тем более что ее иголка не была настолько искусной, чтобы Ивете приходилось распускать ночью то, что было сделано за день, подобно некой леди Пенелопе, о которой ей рассказал один бродячий жонглер, – это было давным‑ давно, в доме ее отца.

Ивета ждала почти до самой вечерни, на дворе понемногу смеркалось. Леди Агнес надела заново расшитое платье, Мадлен убирала ей волосы. Покуда сэр Годфри Пикар с неукротимым упорством занимался охотой за беглым убийцей, задача его жены состояла в том, чтобы появляться на всех ритуальных действах, присутствовать на всех службах и производить приятное впечатление на аббата, приора и братьев.

– Пора собираться, девочка, – сказала леди Агнес, бросив на племянницу взгляд через плечо.

Положив руки на колени, Ивета сидела с ничего не выражающим лицом, хотя рука ее лихорадочно сжимала в рукаве маленькую склянку.

– Я не пойду сегодня к вечерне, – сказала Ивета. – Голова что‑ то тяжелая, нынче я плохо спала. Если позволите, госпожа, я сейчас поужинаю с Мадлен и лягу пораньше в постель.

Если она останется, то Мадлен, естественно, останется тоже, дабы присматривать за ней. Однако на этот случай у Иветы было одно средство.

Леди Агнес презрительно поморщилась:

– В последние дни ты сильно подавлена. Что ж, оставайся, если хочешь. Мадлен даст тебе горячего поссета.

Дело было сделано. Ничего не заподозрив, леди Агнес ушла. Мадлен поставила в спальню Иветы небольшой столик и принесла хлеб, мясо и напиток, приготовленный из молока с медом и вина, густой, сладкий и горячий, – как раз то, что нужно, чтобы подмешать приторно‑ сладкую настойку брата Кадфаэля. Мадлен несколько раз входила и выходила, так что у Иветы было время, дабы опорожнить в кубок с поссетом всю склянку брата Освина, затем спрятать ее и сесть как ни в чем не бывало. Ивета сделала вид, что хочет есть, но пить отказалась и с удовольствием проследила за тем, как Мадлен с наслаждением выпила весь посеет сама, причем почти ничего не ела, что могло хоть как‑ то смягчить действие зелья.

Мадлен понесла блюда на кухню странноприимного дома и не вернулась. В сильном волнении Ивета прождала ее минут десять, затем вышла посмотреть и обнаружила Мадлен, которая со всеми удобствами расположилась на скамье в углу кухни и сладко похрапывала.

Ивета не стала терять времени, чтобы надеть плащ и туфли. В этих мягких кожаных туфлях, что были на ней, она, словно спасающийся от охотника зайчонок, побежала через сумеречный большой двор и далее, почти ничего не видя, по темной садовой аллее. Серебряные блики лежали на глади воды, когда девушка бежала по мостику через канаву. На небе высыпали звезды, ярко сиявшие сквозь легкую дымку. Воздух был прохладный, свежий и опьяняющий, как вино. В церкви затянули псалом, медленный, протяжный, – благодарение Господу. Благодарение Господу и благодарение Симону! Единственный верный друг…

Йоселин поджидал Ивету у травного сарайчика, затаившись в черной тени у стены. Он обнял девушку, прижал к себе, и та тоже горячо обняла его. Так они и застыли на некоторое время – молча, затаив дыхание, крепко прижавшись друг к другу. Для них наступила абсолютная тишина и полный покой, словно и вода не текла ни в канаве, ни в ручье, ни в реке, словно и ветер не дул и трава не росла.

Однако времени у них не было, и пришлось им скомкать это свидание и даже первые, неумелые слова любви.

– Ах, Йоселин… Это ты…

– Дорогая, любимая моя… Тише, тише! Идем скорее! Сюда… Держи меня за руку!

Ивета послушно взяла Йоселина за руку и решительно последовала за ним. Но пошли они вовсе не в ту сторону, откуда пришла Ивета. Теперь они находились уже за канавой, и им осталось лишь пересечь ручей и пройти за изгородь сада, на край перепаханного под зиму горохового поля, которое примыкало к Меолу. Подле изгороди Йоселин остановился, чтобы осмотреться в сумерках и прислушаться – не слышно ли чего подозрительного? Однако кругом было тихо.

– А как же через ручей? – шепнула Ивета на ухо Йоселину. – Как ты переправишь меня?

– Тише! На краю поля меня ждет Бриар. Разве Симон не сказал тебе?

– Но ведь шериф перекрыл все дороги, – сказала Ивета, испуганно дрожа.

– В лесу? В потемках мы проскочим!

Юноша крепко сжал ее руку и стал спускаться к полю, держась в тени изгороди.

И вдруг тишину разорвало конское ржание. Йоселин остановился как вкопанный.

Подле ручья затрещали кусты, раздались голоса людей и стук копыт. Послышалось удивленное восклицание, и, выйдя из тени, на открытом месте появился Бриар, которого какой‑ то человек тащил за узду. Рядом следовали еще несколько человеческих фигур, не меньше четырех. Люди пытались как‑ то усмирить и успокоить отчаянно брыкавшегося жеребца и старались при этом не попасть под копыта.

На пути к свободе оказались вооруженные люди, люди шерифа. Значит, этот путь закрыт, Бриар потерян. Не проронив ни звука, Йоселин повернул в сторону и, ведя Ивету за руку, принялся отступать, держась в тени кустов.

– В церковь! – прошептал он, отвечая на немой вопрос девушки, – Вход для прихожан!

Если все еще на вечерне, то они должны быть в капелле, а неф большой церкви не освещен. У Йоселина с Иветой еще оставалась возможность уйти незамеченными из монастыря через западный вход, который находился за монастырской стеной и был постоянно открыт, его закрывали только во время возникновения опасности или беспорядков. Йоселин понимал, что даже в этом случае надежды на спасение почти нет, однако если дело обернется совсем плохо, то церковь – это все‑ таки убежище.

И все же неосторожное движение выдало их. У ручья, где теперь, похрапывая и подрагивая, стоял Бриар, раздался крик:

– Он там! Пошел обратно в сад! Окружай его! Живее!

Кто‑ то засмеялся, несколько мужчин поднимались вверх по склону, но без особой спешки. Они были уверены, что на этот раз добыча не уйдет от них.

Рука в руке, Йоселин с Иветой миновали травный сад и мостик через канаву, пробежали по темной аллее вдоль подстриженной живой изгороди и оказались на большом монастырском дворе, открытом и опасном. Но что было им делать? Другого пути у них не оставалось. Сгущающаяся темнота могла, конечно, скрыть черты их лиц, но никак не их поспешное бегство. До церкви они так и не добрались. Дорогу преградили вооруженные люди. Юноша с девушкой бросились было к привратницкой, где на стене уже горели факелы, однако еще двое людей, гремя оружием, встали плечом к плечу прямо перед воротами. Со стороны сада, не торопясь и посмеиваясь, вышли преследовавшие беглецов люди. Тот, что шествовал впереди всех, вышел на освещенное место, и в колеблющемся пламени факелов показалось ухмыляющееся лицо того самого проницательного или хорошо осведомленного человека, который предложил своему начальнику обыскать епископский дом и прилегающие к нему постройки, за что и получил похвалу. Ему снова повезло. Шериф и почти все его люди прочесывали лес, но именно горстке оставшихся людей удалось загнать зверя!

Йоселин оттеснил Ивету к стене странноприимного дома, где начинались ступеньки крыльца и заслонил грудью. Хотя юноша был совершенно безоружен, наступавшие выжидали и очень осторожно надвигались на него, смыкая круг.

– Уходи, любимая! – сказал Йоселин мрачно и спокойно, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от наступающих врагов. – Оставь меня! Никто и пальцем тронуть тебя не посмеет.

– Нет, я не уйду! – инстинктивно шепнула Ивета ему в ухо, но, сообразив, что таким образом связывает Йоселина по рукам и ногам, она повернулась и поднялась на несколько ступенек. Но не более! Ни на одну ступеньку! Лишь настолько, чтобы освободить Йоселину руки и не стоять у него на дороге, но все‑ таки достаточно близко, чтобы в случае необходимости прийти на помощь и разделить с ним его участь, чем бы дело ни кончилось, – наказание или свободу.

– Уходи! – крикнул Йоселин в гневе и отчаянии. – Бога ради, уходи!

Однако при этом он повернул голову к Ивете, что и погубило его. Эта мгновенная задержка дала преимущество его врагам, и они бросились на него с трех сторон, словно свора гончих.

Тем не менее взять верх над безоружным человеком оказалось не так‑ то просто. До сих пор все происходило в зловещей тишине, и вдруг звуки смешались: крики сержанта, привратников, послушников, работников, гостей – все сбежались на шум, чтобы узнать, что случилось. Одни голоса приказывали, другие отвечали, шум стоял такой, что и мертвый встал бы из гроба! Первый из нападавших, что бросился на Йоселина, явно не рассчитал своего маневра и ловкости юноши, ибо тут же напоролся на такой удар кулаком, что его отбросило назад, и он свалил с ног двух своих товарищей. Но тут же двое других набросились на Йоселина. Того, что ухватил его за одежду, Йоселин со всей силы ударил локтем поддых и сбросил с себя, но другой в это время ухватился сзади за болтающийся капюшон Йоселина и принялся душить юношу, дабы тот сдался. Йоселин рванулся вперед, и, хотя вырваться ему не удалось, ткань разорвалась, и он смог перевести дыхание. Ни секунды не медля, он ударил каблуком по голени сержанта, раздался душераздирающий вопль. Сержант отпустил юношу и схватился за ушибленную ногу. Йоселин не стал терять времени и бросился на противника, но не для того, чтобы продолжить драку, а чтобы ухватить за рукоять кинжал, что висел у сержанта на поясе. Кинжал вышел из ножен легко и свободно, как по маслу, и Йоселин быстрым взмахом очертил клинком вокруг себе круг. Клинок так и сверкал в свете факелов!

– Подходи! – крикнул юноша. – Возьми меня, попробуй! Обойдется недешево!

– Он сам захотел! – крикнул сержант. – Взять его! Он ответит за это!

Люди шерифа обнажили мечи, в сумерках блеснуло полдюжины маленьких молний. Шум сразу смолк, уступив место звенящей тишине. И в этой тишине, завершив вечерню, из церкви стали выходить братья монахи и стали интересоваться причиной беспокойства в их тихой обители. Над двором, словно гром, прогремел сильный, властный голос:

– Остановитесь! Пусть никто не двигается с места!

Все замерли как стояли, осмеливаясь лишь смиренно повернуть лицо в сторону говорившего. Рядом с готовыми броситься в схватку людьми стоял аббат Радульфус – строгий, сухой, спокойный. В пламени факелов он казался отверженным ангелом, глаза его горели, лицо было холодно как лед. Со всем своим нормандским высокомерием и надменностью, стоявший подле аббата приор Роберт казался жалким и ничтожным в сравнении с ним. Столпившиеся сзади братья в изумлении перешептывались, ожидая, что вот‑ вот грянет молния.

В эту минуту ноги отказались повиноваться Ивете, она села на ступеньку и опустила лицо в колени, чувствуя слабость и облегчение. Ведь аббат здесь, значит, убийства не будет! Во всяком случае все будет по закону. Только не смотреть по сторонам! В ожидании чуда Ивета принялась истово молиться, без слов.

Когда она уняла дрожь, которая била все ее тело, и подняла голову, то увидела во дворе толпу народа, а оглядевшись, заметила, что людей все прибывает. В воротах как раз появился Жильбер Прескот и стал спешиваться. Его люди, которые после бесплодной охоты за беглецом по лесам и полям возвращались домой по одному, по двое, входили на двор и с удивлением смотрели на открывшееся их глазам зрелище. Шерифу понадобилось некоторое время, чтобы при дрожащем свете факелов узнать в юноше, прижавшемся спиной к стене странноприимного дома, того самого человека, которого обвиняли в убийстве и воровстве и ради поимки которого он целых два дня прочесывал окрестные леса.

Шериф решительно шагнул вперед.

– Милорд! – обратился он к аббату. – Что это такое? Преступник находится у нас под боком. И где? В стенах обители! Что происходит?

– Именно это я и намерен выяснить, – мрачно заметил аббат. – И поскольку это происходит в стенах обители, дело подлежит моей юрисдикции. С вашего позволения, сэр Жильбер, я нахожусь здесь в своем праве расследовать эту непристойную драку. – Сверкающими очами аббат обвел стоявших вокруг вооруженных людей шерифа. – Потрудитесь убрать своих людей. Я не допущу, чтобы в стенах обители обнажали оружие и чинили насилие. – Столь же гневный взгляд последовал в сторону Йоселина, который с кинжалом в руках стоял у стены в напряженной позе. – А тебе, юноша, если мне не изменяет память, я уже имел случай говорить подобные слова и напоминать, что у нас есть своя темница. И ты вполне можешь оказаться в этой темнице, если немедленно не бросишь свой кинжал. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Йоселин отдышался уже вполне достаточно для того, чтобы говорить в свою защиту. Он поднял руки, показывая, что на поясе у него нет ни меча, ни кинжала.

– Отец, я пришел в эти стены совершенно безоружным, – сказал он. – Но посмотрите, сколько их на меня одного! Я просто позаимствовал то, что мне было предложено, дабы защитить свою жизнь, а не затем, чтобы взять чужую. Я защищал свою жизнь и свою свободу! В чем бы меня ни обвиняли, я ничего не крал и никого не убивал. И покуда жив, я буду утверждать это, находясь под вашей юрисдикцией или под любой другой. – Затем, то ли от отчаяния, то ли поддавшись своему гневу, который прямо‑ таки душил его, он добавил: – Неужели вы позволите им взять мою голову, когда я ни в чем не виноват?

– Советую тебе говорить пристойно со мной и с представителями светской власти, – строго сказал аббат. – И подчиниться закону. Верни кинжал. Ты видишь, теперь он тебе не поможет.

Некоторое время Йоселин смотрел в глаза аббата мрачно и враждебно, затем неожиданно протянул рукоять кинжала его хозяину. Тот осторожно вышел вперед, взял кинжал и, с видимым удовлетворением вернув его в ножны, вновь отступил.

– Отец, – вымолвил Йоселин, и это был скорее вызов, нежели просьба, – теперь я целиком полагаюсь на ваше милосердие. На вашу справедливость я полагаюсь куда больше, нежели на справедливость закона. Как вы рассудите, так и будет. Но прежде чем вы передадите меня шерифу, допросите меня, и я обещаю отвечать правдиво и искренне. – Затем он быстро и твердо добавил: – Обо всем, что касается меня лично. – Ибо были люди, которые помогали ему или просто были добры к нему, и Йоселин вовсе не желал, чтобы их подвергли допросу.

Аббат бросил взгляд на Жильбера Прескота, который следил за происходящим, многозначительно улыбаясь. Спешить шерифу было некуда, юношу наконец поймали, и убежать он никак не мог. Так что не будет ничего страшного, если аббат воспользуется преимуществом своего положения.

– Я склоняюсь перед вашей волей, милорд, – сказал он. – Но я по‑ прежнему настаиваю на выдаче этого человека. Он обвиняется в воровстве и убийстве, и мой долг задержать его и провести дознание по этому делу. Так я и сделаю, если он здесь и прямо сейчас не предоставит нам обоим неопровержимые доказательства своей невиновности. Но пусть допрос происходит честно и открыто. Допросите его, если хотите. От этого мне только помощь. Я бы и сам не прочь устранить все сомнения, если только они имеются, и посадить за решетку воистину виновного человека.

Ивета уже поднялась на ноги и перебегала глазами с одного лица на другое, которые выхватывало из темноты колеблющееся пламя факелов. У привратницкой несколько так и не успевших спешиться всадников все еще сидели в седлах и, раскрыв рот от удивления, следили за происходящим во дворе. Ивета поймала глазами взгляд Симона, который стоял в задних рядах толпы. Он, видимо, только что прибыл и был удивлен не меньше других. За его спиной Ивета увидела столь же изумленного Гая. Нет, она не видела здесь врагов. Даже встретив пристальный взгляд леди Агнес, которая как вышла с вечерни, так и стояла подле приора Роберта, Ивета не опустила глаз. На этот раз она зашла так далеко, что пути назад уже не было. Однако не в ее глазах мелькало беспокойство, не она в тщетном ожидании то и дело бросала недовольные взгляды в сторону привратницкой при появлении каждого нового всадника. Леди Агнес никак не могла дождаться своего мужа и со всей очевидностью ощущала, что без него события выходят из‑ под контроля. Она опасалась, что в отсутствие Пикара может произойти нечто такое, чего уже не поправишь.

Ивета стала спускаться с крыльца, на которое поднялась по требованию Йоселина. Очень медленно и осторожно, ступенька за ступенькой, чтобы не привлекать внимания стоящих внизу.

– Тебе должно быть известно, что с тех самых пор, как после ареста ты сбежал, прыгнув в реку, ты находишься в розыске, – сказал аббат, мрачно, но уже без гнева глядя на Йоселина. – Ты сказал, что будешь говорить правду. Где же ты скрывался все это время?

Йоселин дал слово не лгать и решил не отступать от него.

– Я скрывался под плащом прокаженного в приюте Святого Жиля, – произнес он глухим голосом.

В толпе прошел ропот, люди стали еле слышно перешептываться. Гости обители и братья монахи с равным страхом взирали на человека, который отчаялся настолько, что выбрал себе подобное убежище. Однако аббат Радульфус принял ответ Йоселина молча, не издав ни звука, мрачно глядя в лицо юноши.

– В этот приют ты едва ли мог попасть без посторонней помощи, – вымолвил наконец аббат. – Кто помог тебе?

– Я уже ответил, что прятался именно там, – твердо сказал Йоселин. – Но я не говорил, что нуждался в чьей‑ либо помощи или что получил ее. Я в ответе лишь за свои собственные поступки, но не за поступки других.

– Да, видимо, тут не обошлось без других, – заметил аббат после некоторого размышления. – К примеру, я сомневаюсь, что ты надумал обокрасть своего господина, не имея верного друга, который предоставил бы тебе убежище. К тому же, помнится, этот серый жеребец, которого только что привели сюда из сада – вон он стоит под охраной, как и ты, – тот самый жеребец, на котором ты приехал при прошлом нашем свидании. Мог ли он вновь оказаться у тебя без посторонней помощи? Сомневаюсь.

Посмотрев из‑ за спины Йоселина туда, где стоял Симон, Ивета заметила, что тот сделал шаг назад и отступил в тень. Однако ему не о чем было беспокоиться. Твердо встретив испытующий взгляд аббата и плотно сжав губы, Йоселин молчал. Затем он неожиданно улыбнулся.

– Спрашивайте меня о моих собственных поступках, – вымолвил он.

– Думаю, тут самое время допросить кого‑ нибудь из монахов, что управляют приютом Святого Жиля, – вмешался шериф. – Укрывательство убийцы – это тяжкое преступление.

И тут из задних рядов толпы, что находились ближе к саду, донесся не очень‑ то радостный голос:

– Отец аббат, если угодно, я готов отвечать за приют Святого Жиля, я служу там.

Все сразу повернули головы и широко раскрытые глаза на невысокого человека, который робко вышел вперед и встал перед аббатом Радульфусом. Лицо брата Марка было вымазано в грязи, застрявший в растрепанных волосах пучок водорослей украшал его тонзуру. С его мокрой насквозь рясы ручьями текла вода, оставляя за братом Марком мокрую дорожку, ряса прилипла к телу и висела тяжелыми складками. Монах выглядел самым печальным образом, однако его перепачканное простое лицо и преданные серые глаза не утратили своего достоинства, и, хотя кое‑ кто в толпе позволил себе язвительный смешок, аббат Радульфус и не думал улыбаться.

– Брат Марк! Что это значит?

– Я слишком долго искал брод, – вымолвил брат Марк извиняющимся голосом. – Простите, что опоздал. У меня не было лошади, чтобы доехать до моста, а плавать я не умею. Мне дважды пришлось возвращаться обратно на берег, я упал в воду и лишь с третьей попытки нашел мелкое место. При свете дня я бы управился быстрее.

– Мы прощаем тебе твое опоздание, – строго сказал аббат Радульфус, но при всем спокойствии его лица и голоса уже нельзя было сказать с тою же определенностью, что ему не смешно. – Похоже, у тебя были основания полагать, что ты можешь понадобиться здесь, если, конечно, ты намерен объяснить нам, каким образом беглый преступник нашел убежище в приюте Святого Жиля. Ты знал, что этот юноша там?

– Да, отец, – просто ответил брат Марк. – Я знал это.

– И это ты привел его в приют?

– Нет, отец. Но на заутрене в тот день я заметил, что на одного человека стало больше.

– И ты молчал и терпел его присутствие?

– Да, отец, я молчал. Сперва я не знал, кто это такой, да и не мог выделить его среди прочих наших подопечных, потому что лицо его было закрыто. А когда я заподозрил… Отец, я не могу брать на себя ответственность за чью‑ либо жизнь, ибо все в руке Господней. Поэтому я молчал. Если я был не прав, суди меня.

– А тебе известно, кто привел этого юношу в приют? – бесстрастно спросил аббат.

– Нет, отец. Точно не знаю. У меня есть догадки, но знать я не знаю. Однако, если бы и знал, я не назвал бы тебе имени этого человека, – вымолвил Марк, смиренно опустив очи долу. – Не в моих правилах обвинять или предавать кого‑ либо, кроме себя самого.

– Ты не один такой здесь, – сухо сказал аббат. – Но ты, брат Марк, еще должен рассказать нам, зачем тебе понадобилось идти вброд через Меол, причем, насколько я понял, пешком, – если я и впрямь тут что‑ нибудь понимаю! А ведь у этого молодого беглеца хватило ума запастись конем на этот случай. Ты что, следил за ним?

– Да, отец. Я знал, что мне придется отвечать за его укрывательство, если он окажется не таким невинным и добрым, каким он показался мне, а у меня были для этого все основания. Поэтому сегодня я весь день следил за ним. Я ни на минуту не упускал его из вида. А когда в сумерках он сбросил свой плащ и куда‑ то пошел, я последовал за ним. Я видел, как он у ручья нашел своего коня, привязанного к изгороди, как он переправился. Я был еще в воде, когда услышал крики погони. Так что насчет нынешнего дня я готов дать отчет за каждый его шаг, ничего дурного он не сделал.

– А насчет того дня, когда он появился у тебя? – потребовал ответа шериф. – Как он оказался среди твоих прокаженных? В котором часу?

Брат Марк твердо знал свой долг и поднял глаза на аббата, испрашивая дозволения. Аббат кивнул, давая ему знать, что и сам хотел бы услышать ответ на этот вопрос.

– Как я уже говорил, это было два дня назад, на заутрене, – начал брат Марк. – Тогда я впервые и увидел его. Но он был уже в своем черном плаще прокаженного, с прикрытым лицом и ничем не отличалась от прочих. Я полагаю, что, должно быть, он укрылся у нас минут за пятнадцать, а то и за полчаса до заутрени, потому что уже успел переодеться.

– Насколько мне известно, милорд, – аббат повернулся к Прескоту, – тем самым утром ваши люди гнались за ним по пятам и потеряли его след неподалеку от Святого Жиля. В котором часу они видели его?

– Мне доложили, что убегающего человека видели примерно за полчаса до заутрени и он пропал действительно где‑ то у Святого Жиля.

Ивета спустилась еще на одну ступеньку. Она пребывала словно во сне, причем вдвойне во сне: при взгляде в одну сторону первый сон наполнял ее страхом, а при взгляде в другую – другой сон вселял в нее надежду. Ибо говорящие явно не были ее врагами. И слава Богу, что ее дядюшки все еще нет и он не может бросить на чашу весов свою враждебность и черную злобу. Теперь Ивета была всего в двух ступеньках от Йоселина, могла протянуть руку и дотронуться до его растрепанных льняных волос, но боялась отвлечь его напряженное внимание. Она так и не протянула к нему руку, но тревожно посмотрела в сторону привратницкой, с минуты на минуту ожидая появления своего главного врага. Именно поэтому Ивета оказалась первой из тех, кто заметил появление брата Кадфаэля. Лишь она да леди Агнес смотрели в ту сторону.

Мул брата Кадфаэля, который целый день прохлаждался и плелся еле‑ еле, остался, видимо, весьма недоволен устроенной ему под конец дня гонкой и решил выразить свое неудовольствие, остановившись в воротах и наотрез отказываясь идти дальше. Брат Кадфаэль, сперва предпринимавший отчаянные попытки справиться с упрямым животным, теперь сидел в седле, с немым удивлением взирая на открывшееся его глазам зрелище.

Ивета видела, как монах быстрым взглядом перебегал с одного лица на другое и прислушивался, пытаясь разобрать слова. У крыльца Кадфаэль увидел стоявшего в напряженной позе Йоселина, увидел аббата и шерифа, которые мрачно смотрели друг другу в лицо, и невысокую фигуру молодого монаха, который, по мнению Иветы, говорил бесхитростным языком юного ангела, такого ангела, какой мог бы спуститься с обезоруживающей просьбой о прощении и с каким можно не бояться никакого греха.

Быстро, но без суеты Кадфаэль спешился, передал своего мула на попечение привратника и все еще почти никем не замеченный направился к толпе. Непонятно почему приободрившись, Ивета спустилась еще на одну ступеньку.

– Судя по всему, ты, юноша, оказался в приюте за четверть, а то и за полчаса до заутрени.

– Именно так, – согласился Йоселин, чувствуя себя немного увереннее. – Незадолго до этого я обзавелся плащом и вошел в церковь.

– И тебе объяснили, как себя вести?

– Я и раньше бывал на заутренях, так что знаю порядок.

– И все‑ таки тебе, наверное, потребовалось некоторое время, чтобы узнать распорядок дня в приюте Святого Жиля.

– Я смотрел на других и поступал как все, – просто ответил Йоселин. – Любой бы поступил так на моем месте.

– Допустим, милорд, – нетерпеливо вмешался Жильбер Прескот. – Допустим, что он и впрямь оказался в приюте значительно раньше семи утра. Но как мы узнаем точное время, когда был убит барон?

И тут брат Кадфаэль пошел вперед. Однако путь ему преграждали люди, во все глаза наблюдавшие за происходящим и не обращавшие никакого внимания на его вежливые просьбы пропустить его. Тогда он принялся пробивать себе дорогу локтями, и, прежде чем прозвучали новые вопросы, брат Кадфаэль, оказавшись в первых рядах, громко крикнул:

– Все это так, милорд, но зато у нас есть способ узнать, в котором часу барона в последний раз видели живым и здоровым.

Наконец он пробился на середину. Его неожиданный возглас открыл ему дорогу, и монах оказался прямо перед аббатом и шерифом, которые повернулись к нему, недовольные тем, что их прервали.

– Брат Кадфаэль? Тебе есть что сказать на этот счет?

– Да, есть… – вымолвил Кадфаэль и осекся, увидев хрупкую фигурку дрожащего брата Марка, и с сочувствием покачал головой. – Однако, отец, не следует ли брату Марку немедленно переодеться в сухую одежду и выпить чего‑ нибудь горячего, иначе он заболеет и умрет.

Аббат с раскаянием принял упрек.

– Ты совершенно прав, я немедленно отправлю его. Прежде чем выслушать его дальнейшие объяснения, мы вполне можем подождать, когда он перестанет стучать зубами. Ступай, брат Марк, переоденься в сухое и зайди на кухню, брат Петр даст тебе горячего поссета. И поживее!

– Прежде чем брат Марк уйдет, дозволь мне задать ему один вопрос, – поспешно сказал Кадфаэль. – Насколько я понял, ты, брат, шел сюда по пятам этого парня. А ты не упускал его из виду?

– Весь день сегодня я не спускал с него глаз, разве что на несколько минут, – ответил брат Марк. – Из приюта он ушел около часа назад, а я пошел за ним. А это важно?

Что бы ни было на уме у брата Кадфаэля, брат Марк всецело доверял ему, и на душе у молодого монаха полегчало, когда он увидел, что Кадфаэль с удовлетворением кивнул головой.

– А теперь беги, брат! Ты поступил хорошо.

Брат Марк поклонился аббату и с легким сердцем помчался на кухню. Если он угодил брату Кадфаэлю, то чего еще желать?

– А теперь объясни нам, что ты имел в виду, сказав, что у нас есть способ выяснить, в котором часу барона Домвиля в последний раз видели живым и здоровым, – сказал аббат.

– Я нашел свидетеля и поговорил с ним, – начал Кадфаэль. – Свидетеля, который по первому требованию шерифа готов дать показания, что Юон де Домвиль свою последнюю ночь провел в собственном охотничьем домике и находился там неотлучно до двадцати минут седьмого утра. И что до тех самых пор он был в добром здравии и отправился верхом обратно в Форгейт. Дорога, на которой мы нашли тело барона, идет как раз из охотничьего домика. И осмелюсь утверждать, что этому свидетелю можно доверять.

– Все это очень важно, если, конечно, подтвердится, – заметил шериф, немного помолчав. – Но что это за свидетель? Назови его имя, кто он?

– Это не он, а она, – сказал Кадфаэль. – Это женщина. Юон де Домвиль провел свою последнюю ночь у любовницы, которая находилась при нем много лет. Ее имя Авис из Торнбери.

Среди невинных братьев прошел изумленный ропот, словно порыв ветра пронесся над спелой нивой, – так зашуршали монашеские рясы. Перед самой свадьбой забавляться с другой женщиной! И это после вечерней трапезы с аббатом! Одна только мысль о юной и невинной невесте приводила в трепет братьев, давших обет целомудрия. А тут любовница! Поехать к ней перед священным обрядом бракосочетания, вопреки законам целомудрия и супружеского долга!

Однако шериф принадлежал миру, в котором было куда меньше иллюзий. Он не усматривал в поступке барона никакого преступления и просто принял этот факт к сведению. Да и аббат Радульфус, казалось, нисколько не был потрясен. Видимо, за свою долгую жизнь он приобрел кое‑ какой опыт в такого рода делах и не пребывал в неведении, так что сообщение об Авис его отнюдь не смутило.

– Отец, ты, наверное, помнишь, я показывал тебе синие цветы воробейника, которые я нашел в шляпе барона. Эти цветы растут как раз возле охотничьего домика, там я их и нашел, и все это лишь подтверждает показания той женщины. Она сама воткнула эти цветы в шляпу барона, когда прощалась с ним. От охотничьего домика до того места, где барона подстерегли и убили, около двух миль. Ваши люди, сэр Жильбер, свидетельствуют, что спугнули этого юношу в Форгейте и случилось это, когда до заутрени оставалось еще более получаса. Исходя из этого, совершенно ясно, что вовсе не этот юноша подстерег и убил Юона де Домвиля. Барон еще и полумили не отъехал от охотничьего домика, когда Йоселин Люси бежал от погони через Форгейт к Святому Жилю.

Ивета спустилась с крыльца на землю и, оказавшись рядом с Йоселином, протянула руку к его руке, и тот инстинктивно сжал ее со всей силы, не задумываясь в эту минуту, что может сделать девушке больно. Йоселин глубоко и взволнованно задышал, и Ивета почувствовала, что вместе с этим дыханием для них обоих открывается новая жизнь.

Леди Агнес отвернулась и вновь бросила тревожный взгляд в сторону ворот, но так и не увидела того, кого ждала. Ее лицо побелело от злости, но она не вымолвила ни единого слова. Ивета боялась, что та станет спорить и подвергнет сомнению слова брата Кадфаэля и его свидетельницы, а то, чего доброго, и показания людей шерифа. Ведь люди не всегда могут точно судить о времени, тем более, когда речь идет о разнице в каких‑ то полчаса. Однако леди Агнес как воды в рот набрала, закипая от ярости и беспокойства.

Аббат Радульфус обменялся многозначительными взглядами с шерифом и вновь повернулся к Йоселину:

– Ты обещал говорить правду. Я спрошу тебя о том, чего еще не спрашивал. Причастен ли ты каким‑ либо образом к убийству Юона де Домвиля?

– Нет, не причастен, – твердо ответил юноша.

– Остается еще одно обвинение, которое твой господин выдвигал сам. Обокрал ли ты его?

– Нет! – воскликнул Йоселин, не в силах сдержать возмущения.

Аббат вновь повернулся к шерифу и слабо улыбнулся:

– Итак, что касается обвинения в убийстве, то брат Кадфаэль предоставит вам возможность допросить ту женщину, и вы сами составите мнение, насколько можно доверять ее словам. Относительно же показаний ваших людей, милорд, я думаю, не может быть никаких сомнений. Судя по всему, этот юноша не повинен в убийстве.

– Если все подтвердится, то он не может быть убийцей, – согласился Прескот. – Я лично допрошу ту женщину. – Шериф повернулся к Кадфаэлю и спросил: – Она все еще в охотничьем домике?

– Нет, – ответил Кадфаэль, не без удовольствия ожидая реакции на свои слова. – Сейчас она находится в одной из келий у сестер бенедиктинок в Годрикс‑ форде, где она дала обет послушания и намерена впоследствии дать полный обет.

Тут уж и аббат Радульфус от удивления поднял бровь, не говоря уже о вполне объяснимом ропоте братьев монахов.

– И ты полагаешь, что это надежный свидетель? – мягко спросил аббат, не теряя на мгновение поколебленного самообладания, в то время как патрицианский нос приора Роберта все еще выглядел раздувшимся от изумления и стоявшие рядом братья удивленно роптали.

– Абсолютно надежный, отец. Шериф и сам в этом убедится. Кем бы она ни была, я убежден, что она не притворяется и не лжет.

Наверняка Авис выложит без утайки историю всей своей жизни, которой вовсе не стыдится, и наверняка произведет на шерифа должное впечатление. На этот счет брат Кадфаэль не беспокоился. Прескот человек опытный, он сразу поймет, с кем имеет дело.

– Милорд! – сказал Кадфаэль. – И ты, отец, если оставить пока в стороне допрос госпожи Авис и вопрос доверия к ее словам, то можем ли мы считать, что стоящий перед нами Йоселин Люси абсолютно не причастен к убийству Юона де Домвиля?

– Похоже на то, – сразу ответил Прескот. – Тогда это обвинение снимается.

– Тогда слушайте дальше и следите за моими словами. Вы не можете не признать также, что сегодня Йоселин Люси находился под неусыпным надзором брата Марка, как нам только что сообщил сам брат Марк, и не совершил никаких подозрительных или предосудительных действий.

Аббат не сводил глаз с брата Кадфаэля и внимательно слушал.

– Да, это следует признать, – согласился он. – Полагаю, брат, у тебя есть основания привлекать наше внимание именно к сегодняшнему дню. Что‑ то случилось?

– Да, отец. И я должен был бы сказать это сразу, если бы не застал это печальное зрелище. Я привлекаю ваше внимание ко дню сегодняшнему, ибо сегодня Йоселин Люси целый день был под присмотром и не был замечен ни в чем плохом. И именно сегодня в лесу, что за Святым Жилем, насилие свершилось вновь. Не больше часа назад, возвращаясь в обитель, я наткнулся на коня без седока, но не смог изловить его. Пойдя следом за конем, я вышел на полянку, где лежал мертвый человек. Полагаю, его задушили так же, как и барона. Я могу отвести вас туда.

В наступившей зловещей тишине брат Кадфаэль повернулся к леди Агнес, которая стояла с широко открытыми глазами и словно бы окаменев.

– Госпожа, сожалею, что принес вам дурные вести, но даже в потемках я узнал его, да и по коню…

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 91011 Следующая ⇒