Часть вторая 3 страница

Была и еще одна проблема. Я старался максимально увеличить в Приамурье число русского населения, что поначалу неплохо удавалось. Но сейчас процесс повернул вспять. Из охваченного войной и смутой Китая в наше Приамурье толпами повалили беженцы. Так что сыну пришлось организовывать карантинные избы, чтобы хоть как-то упорядочить их поток. Мастеров, коих среди беженцев оказалось немало, он тут же приставлял к делу, зачиная новые производства, а вот для утилизации основной массы, по большей части состоявшей из обычных крестьян, пришлось затеять дорожный проект. Больше как социальный, чем как инфраструктурный. Потому что основной задачей было не столько строить дороги, сколько заставить эту массу людей если не поменять, то хотя бы приблизить свою самоидентификацию к характерной для нашего, то есть нового для них, государства.

Вследствие того что получить право на заключение порядного договора и иную натурализацию в Приамурье могли только либо искони живущие там племена, либо русскоязычные православные (поскольку все юридические процедуры в стране в настоящее время осуществлялись на русском языке и через крестное целование), это создавало для новых иммигрантов просто бешеную мотивацию в изучении языка и перехода в новую религию. А ведь религия задает основной культурный контекст. Даже и во вроде как совершенно научном и намного более атеистическом двадцать первом веке. Хотя тогда, естественно, и не столь всеобъемлюще, чем сегодня.

Так что этот дорожный проект не только позволял строить в Приамурье дороги еще большими темпами, чем это происходило в европейской части России, где количество рабочих рук в дорожном строительстве сократилось тысяч до ста пятидесяти, вследствие того что существенная часть пленных уже была, так сказать, демографически утилизирована (по методе, выработанной крестьянами после Польской войны, — через крещение и брак), но и несколько снижал если не демографическое, так культурное давление на наш русский анклав на Дальнем Востоке. Но снижение этого давления не означало его прекращения, и, похоже, программу переселения даточных людишек придется продлить и после того, как закончится заселение новых западных губерний, токмо перенацелить ее уже на Дальний Восток…

Вот и еще расходы. Так далеко крестьянин не поедет. Точно. Ну не думаете же вы, как тот идиот-англичанин, что все мои программы переселения даточных людишек построены исключительно на раболепии русского народа и моей тирании? Хрена с нашим народом так можно! Просто эти программы во многом всего лишь канализировали уже существующие потоки. Только несколько перенаправив их. А взамен согласия на это небольшое и частичное изменение уже существующих планов согласившиеся на переселение в указанном мною направлении получали серьезные экономические выгоды в виде переселения их полностью за счет казны и обеспечения их государством рабочим инвентарем и инструментом, а также скотиной и иной домашней живностью. В случае если бы они остались на месте или переселялись самостоятельно, всем перечисленным им пришлось бы обзаводиться за свой счет. Да и то отдаленные места переселения должны были обладать некими значимыми преимуществами — жирной землицей, как в случае переселения на юг, или считаться некой «землей обетованной», как при переселении в мою Уральскую вотчину… Ну или восприниматься как некая военная тягота. Мол, крестьяне хоть и не сражаются, а все одно ратную тяготу несут. Таким вот образом. На Руси ж завсегда всем миром воевали… Здесь же войны никакой не было, и стимулировать переселение можно было только экономически. Иначе побегут мужики… Нет, отконвоировать их туда насильно, наверное, можно, вот только я подозреваю, что финансовых средств, необходимых на организацию такого конвоирования, понадобится едва ли не больше, чем на то, чтобы просто заинтересовать в переселении в столь отдаленные места. Но все равно это деньги, и немалые… Ух, блин, как я уже устал искать деньги, деньги, деньги! И какой идиот придумал, что цари живут в роскоши и развлечениях?!

На следующий день приехал Федька, младшенький. Он добирался из Архангельска, где служил боцманом на флейте «Нерпа» в составе Северной государевой дозорной эскадры. Попытки англичан и голландцев обойти государственную монополию и напрямую закупать пушнину у северных народов практически прекратились, поэтому Северная дозорная эскадра нынче занималась больше проводкой судов по Северному морскому пути. А кроме того, время от времени выделяла корабли на усиление Шетлендской конвойной и Карибской конвойной эскадр. Так что Федька уже успел сплавать не только до Усть-Амурска и Эдзо, но и на Карибы. Но пока его дальние походы временно приостанавливались, поскольку по осени он собирался поступать в военно-морское училище, кое сейчас переводилось в Усть-Двинск, как ныне именовалась Рига… Ну не совсем Рига, поскольку новый город, являющийся столицей всего наместничества, в кое были объединены все вновь присоединенные западные губернии, строился сейчас чуть ближе к устью Западной Двины. Город строился по генеральному плану и на тех же принципах, на которых застраивалась Москва, — квадратно-гнездовая планировка, линии прудов и так далее. Сама же Рига пребывала в довольно плачевном состоянии. В отличие от сельского населения жители крупных городов были гораздо менее прорежены кочевниками-людоловами. Но упрямство шведских комендантов, ни один из которых не пожелал сдать врученные их попечению города, привело к тому, что практически все города Лифляндии и Финляндии, в числе которых была и Рига, попали под ракетный удар и выгорели практически полностью. С большими жертвами среди населения. А многие из тех, кто выжил в том огненном аду, сбежали в другие города балтийского побережья.

После окончания войны я велел опубликовать указ о том, что все бежавшие от войны могут вернуться в свои дома, кои в течение еще одного года никто не имеет права занимать. По истечении указанного срока все брошенные дома будут конфискованы и переданы под заселение русским переселенцам. Итогов этого указа пока не подводили, но кто-то вернулся, а кто-то нет. И таковых невернувшихся, судя по всему, было много. Во всяком случае, домов для заселения в распоряжении коменданта Риги оказалось предостаточно, а вот магистрат города, коему теперь предстояло стать всего лишь одним из районов Усть-Двинска, на настоящий момент все еще был недееспособен. Вследствие отсутствия в городе большинства своих членов…

Так вот, военно-морское училище пока занимало один из таких брошенных домов в старой Риге, но для него активно строилось специальное здание, кое планировалось ввести в строй уже к сентябрю. И Федька должен был участвовать в его торжественном открытии. И как курсант, и как член царской фамилии. Предназначенная же ему карта пока была спрятана в дальнем ящике стола. Поскольку он твердо решил пойти по морской стезе, ему предстояло последовательно подняться по всем ее ступеням как минимум до должности капитана корабля. А эту должность можно было заработать только плавательным цензом. Так что ему еще плавать и плавать, прежде чем он будет вправе сам прокладывать курс корабля по карте…

А еще через два дня одновременно приехали Иван и Машка. У нас впервые за долгое-долгое время случился настоящий семейный ужин. Правда, девочек не было. Но Ленка ожидалась. После Северной войны она начала регулярно приезжать летом на пару месяцев, с внуками. И «виноват» в том был Иван. После Северной войны Ивана, именуемого «сокрушителем северного льва», в Дании обожали и почитали за нового Александра Македонского. Так что стоило ему в разговоре с прибывшим на подписание мира датским королем упомянуть о том, что русский государь скучает по своей дочери, так тот, вернувшись, едва ли не насильно выпихнул жену съездить проведать батюшку… А теперь такие поездки стали регулярными.

В Белкино мы тронулись через пять дней, после торжественного приема и бала. Царская семья в таком полном составе ныне собиралась нечасто, без приема и бала было никак не обойтись. Когда мы добрались, выяснилось, что Качумасов, Пошибов, Трубецкой и остальные, коих я отобрал лично, уже прибыли. Началу того, ради чего я собрал в Белкино всех своих сыновей, ничто более не препятствовало. Поэтому уже на следующее утро после приезда, оставив женщин наслаждаться видами окрестностей и возиться с детьми, шесть с половиной десятков человек собрались в топографическом классе Белкинской царевой школы, самом большом помещении. Ну исключая общую залу, она для такого количества людей была явно велика.

Я вошел последним и окинул взглядом собравшуюся компанию. Кроме моих сыновей и моих соратников, никто не знал, зачем их сюда пригласили. Да и из сыновей догадывался, вероятно, один Иван. Впрочем, может, он кому из братьев или своих самых близких ближников и рассказал о своем предположении, но вряд ли многим. Так что большинство были вынуждены теряться в догадках.

Эти люди попали сюда не случайно. Большинство из них были обязаны этим моим сыновьям, поскольку именно с этими людьми у них сложились дружеские отношения. Впрочем, это был хоть и определяющий, но не единственный критерий. Каждого из тех, кому, по словам моих сыновей, они в наибольшей степени доверяют, тщательно проверили люди Пошибова. И кое-кто был после этого деликатно отправлен с важным царевым поручением подальше от моих ребят. Нет, во взаимоотношения сыновей с их окружением я особенно вмешиваться не собирался, но вот ограничить доступ к информации людям из окружения сыновей, кои вызывали у меня опасения, я не только мог, но и считал должным. Почему я это сделал, я сыновьям собирался объяснить, а уж как они поступят далее — их воля.

Ну а кроме тех, кто уже был в близких отношениях с моими сыновьями, здесь было еще около двух десятков человек, коих я хотел бы ввести в их окружение. Ибо они были верны, энергичны, талантливы, и моим парням очень не помешало бы иметь рядом таких слуг. Так что пусть поживут бок о бок, пообщаются, послушают все то, что мы с моими соратниками собирались им здесь рассказать, обсудят сие, поспорят — авось что и выгорит… Ибо в таком деле, как дружба и соратничество, никого принуждать невозможно, и делать это я не собираюсь, а вот создать условия, когда сии отношения могут возникнуть, — почему бы и нет?

Усмехнувшись своим мыслям, я прошел к креслу, поставленному у дальней стены, и, с кряхтеньем опустившись в него, начал:

— Некоторое время назад мой сын и наследник Иван как-то попросил меня: «Батюшка, а ты не мог бы поучить меня и братьев, как оно — государством управлять…»

Отто спрыгнул со сходней и остановился, обводя взглядом знакомые места… которые выглядели не очень-то и знакомо. Война не обошла добрую старую Ригу стороной, и никаких сомнений в этом у капрала Циммермана и ранее не было. Вот только война закончилась уже пять лет тому как. А добрая старая Рига все еще выглядит так, будто война если еще не идет, так только-только завершилась. Куда смотрит магистрат? Отто недовольно хмыкнул и, закинув за плечи выцветший, потрепанный, но еще вполне прочный стрелецкий вещмешок со своим нехитрым скарбом, двинулся в сторону лавки Старины Михеля.

Лавка была на месте, но Старины Михеля там уже не было. Того же, кто сидел на его месте, Отто узнал не сразу. Когда он вошел внутрь, человек, сидевший там, где обычно сидел старый хозяин, окинув его быстрым оценивающим взглядом, сорвался с места и склонился перед Отто в низком поклоне.

— Господин капрал, исключительно рады вас видеть! Чем я могу быть вам полезен?

— Шульц… — неуверенно произнес Циммерман по-немецки, вглядываясь в макушку кланяющегося. В горле слегка царапнуло. Да, давненько он не разговаривал на этом языке…

Тот на мгновение замер, а затем резко разогнулся и напряженно всмотрелся в посетителя.

— Отто? Ты?!

— Привет, старина, — улыбнулся Циммерман, скидывая с плеч вещмешок. — А где Старина Михель?

— Умер… — растерянно отозвался Шульц, — уже четыре года как… Отто Циммерман, неужели это ты?

— Я, я, — кивнул Отто. — Жаль старика… Ну да жизнь есть жизнь. Ладно, непременно помянем его. А пока давай рассказывай, как вы тут поживаете.

— Нет, погоди, — нахмурился Шульц. — Почему на тебе эта форма? Если ты ее украл, то мне совершенно не нужны неприятности с…

— Да успокойся, — махнул рукой Циммерман, — ничего я не украл. Я действительно капрал шестого Сунгаринского стрелецкого полка. Наш полк сейчас распустили на жилое. На четыре года. Вот я и решил добраться до Риги и посмотреть, как все здесь устроилось.

— Сунгаринского? — удивился Шульц. — А это где?

— Далеко, — отозвался Отто, — достаточно сказать, что до Риги я добирался почти год. При том что старался двигаться побыстрее… Ну да что мы тут стоим? Посетителей у тебя, как я вижу, немного, так что пойдем-ка к старому Карлу, пропустим по кружечке пива и поговорим. Я угощаю…

Шульц еще несколько мгновений постоял, недоверчиво разглядывая старого знакомого, появившегося на его пороге в столь необычном виде, а затем тяжело вздохнул и двинулся в сторону выхода.

— С торговлей дела вообще не очень, — рассказывал он Циммерману, пока они шли знакомой улицей в старый трактир, коий много лет назад служил им местом встреч и горячих споров. — Русские построили целый город там, — Шульц махнул рукой в сторону устья реки, — за стенами Риги. Там и порт, и склады, и магазины. А здесь — захолустье… Причем у нового города нет даже стен. Да и, как видишь, рижские стены тоже по большей части разобрали. Не понимаю, почему они это сделали… — Шульц пригорюнился. — Впрочем, говорят, что Динамюнде… то есть, как они теперь его называют, Страж-городок они сильно расширили и укрепили. Говорят, его пушки теперь могут вдребезги разнести любой корабль одним залпом. Но если враг придет по суше? Кому мешали наши стены?

— А магистрат что говорит?

Шульц вздохнул.

— Так нет теперь магистрата.

— Как нет? — удивился Циммерман. — А куда он делся?

— Из старого магистрата все разбежались. А новый так и не выбрали. Сам видишь, сколько теперь в Риге народу живет. Тысячи две всего. Да и из тех — половина русские, причем большая часть — просто на постое. Царь-то сразу после войны указ издал, что в течение года все, кто сбежал от войны, могут вернуться и поселиться в своих старых домах. Но вернулись немногие. А из людей с деньгами вообще почитай никого. Говорят, когда русские обстреливали Ригу своим дьявольским оружием, тут творился настоящий ад. Люди сходили с ума и сами прыгали в огонь… А все из-за этих проклятых шведов. Этот чертов полковник Бойе отказался сдать город! А ведь ему уже было известно о том русском оружии и о том, как русские поступают с непокорными городами.

— Говорят? — удивленно переспросил Отто.

— Ну да. Меня же не было в городе, когда все это началось. Дядя Михель еще за две недели до подхода к городу русских отправил меня со всем товаром в Динабург… э-э-э, Двинск. К своему русскому партнеру, Рукавьишникоффу. Там я и пересидел всю осаду. А вернулся, когда русские уже ушли к Выборгу. Ты же знаешь, они в первый год после захвата Лифляндии здесь даже ни в одном городе гарнизонов не оставляли. Все было так разорено, что удерживать хоть что-то не имело смысла.

— Понятно… — задумчиво отозвался Циммерман, толкая знакомую дверь. В прежние времена он просиживал в таверне «У старого Карла» все вечера. Как, впрочем, и Шульц.

Внутри изменилось немногое. Как видно, пожар, охвативший город при обстреле, не обошел таверну стороной, но хозяин восстановил ее практически в прежнем виде. Только контраст старого, закоптелого дерева и новых, хотя уже слегка потемневших от дыма очага и табака из трубок посетителей балок немного резал глаз. Отто задержался на пороге, окидывая взглядом зал. Никого из знакомых видно не было. Да и вообще посетителей было немного. Ну да оно и понятно. Во-первых, белый день на дворе, все трудятся, а во-вторых, в сегодняшней Риге было слишком мало народу, чтобы таверна имела шанс заполниться хотя бы вечером…

— Чего желает господин капрал? — тут же нарисовался перед Циммерманом трактирный служка.

Эк они тут разбираются в русских знаках различия… ну да, вероятно, русские военные здесь самые денежные посетители.

— Пива. И соленых крендельков. На двоих. А пока мы будем пить пиво, сделай-ка нам кабанью ногу. Что-то я проголодался, — распорядился Отто и, кивнув Шульцу, направился в дальний угол, к столу, за которым он любил обычно сиживать по вечерам.

— А ты к нам надолго? — поинтересовался Шульц, когда им принесли кружки, увенчанные густой, плотной пеной. Уж что-что, а пиво у старого Карла варить пока не разучились…

— Не знаю пока, — пожал плечами Циммерман. — Завтра наведаюсь к коменданту, похожу по городу, там решу.

— А… ты уже где-нибудь остановился? — вкрадчиво спросил Шульц. — А то я могу сдать тебе твою старую комнату. Она сейчас стоит пустая… Она в отличном состоянии. Наш дом пожар почти не затронул. Только крыша сгорела. Но мы ее давно починили, а запах уже почти выветрился. Марта там приберет, и… я недорого возьму!

Отто усмехнулся. Русский на месте Шульца предложил бы ему просто пожить у себя, а племянник Старины Михеля не упустил возможности слегка подзаработать.

— Недорого — это сколько?

— Ну… десять копеек в день, — живо отозвался Шульц.

— Четыре, — больше наобум и зная жадноватую натуру Шульца, чем действительно будучи в курсе местного уровня цен, рубанул Циммерман.

— Согласен, — торопливо кивнул Шульц, хотя в голосе его явно слышались нотки разочарования.

Они некоторое время помолчали, прихлебывая пиво и хрустя солеными крендельками, а потом Шульц поинтересовался:

— А как тебя взяли в стрельцы?

— Повезло, — задумчиво отозвался Отто, как будто размышляя, действительно ли повезло, или ему просто так кажется по привычке. Но потом решительно кивнул. Нет, точно повезло! — Когда мы побежали громить Русскую деревню, меня там взяли в плен.

— Кто? — удивился Шульц.

— Один русский офицер. Кирасир. И забрал с собой в Полоцк. Ну и… потом я оказался в Москве. Где меня расспрашивали о Блюхе, Рабке, Штаубе и остальных…

— Рабке, Штаубе… — Шульц испуганно оглянулся. — А ты слышал, что с ними случилось?

— Нет, — покачал головой Циммерман. — А что? Что-то неприятное?

— Да уж куда неприятнее… — хмыкнул Шульц. — Их повесили.

— Кто, русские? Немудрено, — усмехнулся Отто.

— Да нет, не русские… то есть никто не знает, кто это сделал. И вообще, все это произошло не здесь, а в Данциге. Там повесили семерых, в том числе, говорят, двух иезуитов. Вроде бы они все встречались где-то в пригороде Данцига, в каком-то доме, а наутро их нашли развешанными по соседним с домом деревьям. Вот так-то… А почему ты сказал — немудрено?

Циммерман покачал головой и ответил по-русски:

— Да так, мысли ни о чем…

Шульц уважительно кивнул.

— Да уж, ты ловко выучился говорить по-русски.

— Пришлось, — снова усмехнулся Отто, вновь переходя на немецкий. — Неужели ты думаешь, что в русской армии команды и распоряжения отдаются на каком-то ином языке, кроме русского?

В этот момент к столу подошел служка с подносом, на котором возвышалось блюдо с запеченной кабаньей ногой и столовыми приборами. Быстро расставив все на столе, он нагнулся к Циммерману и тихо произнес:

— Я очень извиняюсь, господин капрал. Но человек вон за тем столом интересуется, не Отто ли Циммермана он имеет честь видеть за этим столом?

Отто оглянулся. Через два стола от него сидел его старый приятель Клаус Ульке. Шульц тоже его разглядел и, наклонившись к Циммерману, зашептал:

— Не подавай виду, что его узнал. Ульке теперь — настоящая рвань. С тех пор как сгорели склады его отца, он так и не смог подняться. И теперь живет тем, что набивается в компании, пьет за их счет и рассказывает, как раньше было хорошо.

Но Отто не обратил на его слова никакого внимания. Он приподнялся, широко улыбнулся и призывно махнул рукой.

— Клаус, давай сюда… и это, еще пива и крендельков и еще одну тарелку.

— Слушаюсь, господин капрал!

После того как они с Ульке обнялись, тот устроился за столом и ухватил принесенную служкой новую кружку пива.

— Эх, Отто, как я рад тебя видеть! — расчувствовался Ульке, одним махом уполовинив кружку. — Ты — будто глоток свежего воздуха, как будто привет из той самой доброй старой Риги!

Циммерман хмыкнул. Ну да, доброй, старой… а сколько разговоров они вели тогда о том, что Рига-де ныне далеко уже не та добрая и старая, коей она была когда-то. Что Рига почти погибла. Что надобно непременно что-то делать, чтобы восстановить ее силу и богатство… А теперь те времена кажутся славными и благополучными. И уже не хочется ничего более того, если бы они вернулись…

— Эх, ты бы знал, — продолжал между тем Клаус, — как я скучаю по старым временам. Помнишь, какие компании собирались здесь, «У старого Карла»? Помнишь, как мы тогда спорили? Как грезили о свободе и справедливости? — мечтательно произнес Клаус.

— Да уж помню, — усмехнувшись, отозвался Отто, — и как нами воспользовались — тоже.

— Сейчас все по-другому, — пригорюнившись, отозвался Ульке, никак не отреагировав на слова Циммермана. — Слава богу, русские угнали всех этих ливов, латгалов, латов и остальных — у-у, мерзкие рожи, — но зато теперь всюду мерзкие рожи русских…

— По-моему, — добродушно отозвался Отто, — это не та тема, которую стоит обсуждать с капралом русской армии.

Клаус недоуменно посмотрел на него. Похоже, он как-то не обратил внимания на то, во что одет его старый приятель, и только теперь это обнаружил. Поэтому на его лице сначала нарисовалось удивление, затем испуг и только после этого интерес. Шульц же все это время смотрел на Ульке крайне осуждающе.

— Прости… — несколько обескураженно произнес Клаус и после паузы осторожно поинтересовался: — А можно узнать, как ты им стал?

— Да я вот как раз перед твоим появлением и начал рассказывать об этом Шульцу, — добродушно отозвался Циммерман, ловко отделяя от кабаньей ноги здоровенный шмат и отправляя его в рот. Запив мясо пивом, он некоторое время сосредоточенно жевал, а затем шумно выдохнул: — Уф, у старого Карла по-прежнему легкая рука.

— Старого Карла нет, — печально сообщил Ульке. — Погиб, когда тушил свою таверну. Так что сейчас готовит его двоюродный племянник. Ты его не знаешь. Он появился в Риге перед самой осадой. У брата Карла был хутор неподалеку, там на него работало три семьи латов, но как пришли известия, что союзные русским кочевники захватывают в плен людей и угоняют куда-то на восток, брат Карла решил перебраться к нему в город. Он тоже погиб, а его семья уехала в Любек. Один только племянник остался. Он женился на внучке Карла и унаследовал его таверну. — Клаус тяжело вздохнул, парой громких глотков окончательно осушил кружку и недоуменно уставился в ее пустое жерло, будто говоря: «Как, и это все? »

Отто вежливо-печально кивнул, подвинул к Ульке одну из полных кружек и произнес:

— Жаль старика… Но все равно кабанью ногу здесь по-прежнему готовят отменно! И… знаете что, давайте помянем всех, кто ушел за те годы, что меня здесь не было, — Старину Михеля, старого Карла, других… короче — всех! — Циммерман поднял кружку с остатками пива и резким движением опрокинул ее себе в глотку.

Шульц и Ульке молча последовали его примеру.

— Ну так вот, — продолжил Отто, ставя кружку на стол с громким звуком, что испокон веку означало в этой таверне требование новой порции пива, — после того как я оказался в Москве и стал не нужен тем, кто меня пленил, передо мной встал вопрос — что же дальше? Я мог бы попытаться пойти в Немецкую слободу, кою основали пленные лифляндцы, захваченные русскими еще в прошлой, Ливонской войне. Там время от времени появлялись немецкие купцы. Хотя очень мало. Сами ж знаете: сегодня русские торгуют по всему миру, и ехать за каким-то русским товаром даже в их порт, не говоря уж о самой столице, не имеет особого смысла. Дома все есть и не настолько уж дорого… Но, как мне сказали, немецкие купцы иногда появлялись. Однако сколько мне придется их ждать — никто уточнить не мог. Может, месяц, а может, и год!

— Я бы на твоем месте попытался устроиться к какому-нибудь русскому купцу, — с ноткой зависти в голосе от представившихся Отто возможностей заявил Шульц. — Русский язык ты знаешь, чего же еще?

Циммерман хмыкнул.

— Это не так-то просто. Они не очень охотно берут иностранцев. Да и требования к тем, кто желает пойти в приказчики к купцам, там, в России, куда как строги! Не то что здесь. Требуется знать счет намного лучше, чем у нас. Уметь вычислять дроби, причем не только обычные, но и считаемые по десяткам…

— Как это? — удивился Шульц.

Отто махнул рукой:

— Потом объясню. Это придумал фламандец из Брюгге Симон Стевин, а усовершенствовал сам великий Кеплер! [27] Но я не о том. Короче, чтобы пойти в приказчики к русскому купцу, мне не хватало знаний. А чтобы научиться — денег. Возвращаться сюда особого смысла не имело. Здесь шла война, и вряд ли во время нее имелись большие возможности зарабатывать торговлей… А садиться на шею Старине Михелю еще одним нахлебником я не желал. Да еще и не факт, что он бы меня принял…

Сверкнувшие при этом пассаже глаза Шульца подтвердили Отто, что его предположения были довольно близки к истине.

— Ну я и стал думать, как дальше жить. А тут выяснилось, что таких, как я, вполне готовы принять на службу в русское войско, кое стоит у них далеко на востоке. В армию, что воевала здесь, меня бы, понятное дело, не приняли… да я и сам бы не пошел. А вот туда решил пойти… — Циммерман сделал паузу и отправил в рот еще один шмат мяса, не обращая особого внимания на озадаченные взгляды соседей по столу.

Не пошел… не приняли… с чего бы это? Всем было известно, что солдатское дело такое: что приказано — то и делаешь. Во времена закончившейся аккурат перед Северной войной войны Тридцатилетней армии противников частенько, разорив какую-то местность, объявляли набор пополнения, и только что начисто ограбленные солдатами крестьяне спокойно шли наниматься в наемнические роты. Чтобы уже через несколько дней совершенно спокойно и на законных основаниях грабить бывших односельчан… Но их старый приятель говорил об этих странных вещах так, будто все это само собой разумелось. Да-а, странноватые, однако, порядки в русской армии.

— Вот так я и попал в Сунгаринскую крепость, — закончил свой рассказ Отто.

Некоторое время его приятели молчали, осмысливая услышанное. А потом Ульке осторожно спросил:

— А каково у тебя жалованье?

— Ну… сейчас два рубля в месяц. А когда рядовым стрельцом был — так рубль, — ответил Циммерман.

Двое его сотрапезников удивленно переглянулись. Негусто.

— Так тратить-то их особенно и не на что, — пояснил Отто. — Мундир, сапоги, ремень и остальное снаряжение — выдают. Все оружие — тоже. Спим в казенной казарме. Кормят тоже за казенный кошт. А если когда в выходной пропустишь стаканчик-другой ну или женщину наймешь естество потешить, так только тогда деньги и нужны. К тому же там, в Приамурье, можно и так женщину найти. Без денег. У местных племен обычай такой — своих женщин иноземцам подкладывать. Вот все и пользуются… Правда, в последнее время среди них много крещеных стало и сие уже не так распространено, как ранее. Но еще есть…

Глаза Шульца затуманились, похоже, он старательно что-то подсчитывал в уме.

— А кормят как? — закончив подсчеты, заинтересованно спросил он. — Живот не сводит?

— Да нет, — мотнул головой Циммерман. — В походе так вообще от пуза. Да и в военном городке всегда добавки попросить можно. Свои же повара готовят, из роты. Так что ежели что — с ними разговор у стрельцов короткий. — И он внушительно показал кулак.

— А ежели, к примеру, сапоги развалятся или мундир порвется?

— Так их по сроку выдают. Сапоги — на год. Мундир — на два. Остальному также свой срок имеется. Ежели раньше порвешь — за свой счет покупаешь с полкового складу. Так что все «дежурный рубль» завсегда на всякий случай имеют. Ну а в походе — так вообще бесплатно все спортившееся возмещают.

— А остальное?

— А остальное, — Циммерман оторвал от почти обглоданной кабаньей ноги еще шматок мяса и поднес его ко рту, — кто как тратит. Кто на женщин и выпивку. Кто копит до жилого, а тратит уже дома. Кто в рост в государев банк кладет. Там с каждого рубля за год пять копеек лишку набегает. — И он захрустел косточкой.

— А ты?

— А я, — Отто сплюнул застрявший в зубах мелкий осколок косточки и усмехнулся, — я жене отдаю.

— Так ты женился?! — изумленно воскликнул Ульке. Его лицо слегка перекосилось, и на нем появилось этакое слегка брезгливое выражение. — И на ком? На русской? Или… на какой-нибудь из местных племен, которая до тебя по их обычаю уже спала с сотней мужчин? — В его голосе явно чувствовалось неодобрение.

— Да нет, — не реагируя на явный вызов Клауса, добродушно ответил Циммерман. — На шведке. Ее зовут Маргрете. У нас уже пятеро детишек.

Его сотрапезники недоуменно переглянулись. Потом Шульц осторожно спросил:

— Отто, насколько я понял, от твоей Сунгаринской крепости до Риги год пути?

— Да, — ухмыляясь, кивнул Циммерман, весело глядя на своих приятелей.

— Значит, до Швеции еще дальше? — скорее утвердительно, чем вопросительно продолжил Шульц.

— Да, — снова согласился Циммерман.

— А есть ли там поблизости море?

Отто, явно забавляясь недоумением приятелей, отрицательно мотнул головой.

— Нет, поблизости моря нет. До моря надо плыть где-то около месяца. А пешком по прямой выйдет если только чуть быстрее.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒