Брюс Стерлинг 15 страница

– Не оправдывайся. Ты не можешь!. Вот глубокая реальность. Не можешь! Это не в твоей власти. Что бы произошло? Повествование не позволило бы этому случиться. Сюда вбежал бы Дрей, сломался бы нож... Я не могу погибнуть от твоей руки. Потому что я велик. Я знаю о своем величии. Я – лев турецкой нации. Меня нельзя просто убить, я могу стать только мучеником. Я не могу умереть как простой смертный, каким раньше был. Я больше не принадлежу себе. Я не совсем здесь, не совсем в этом времени. Мелкая реальность повседневной жизни не для меня. Я достиг подлинного господства, Старлиц. Я могуч, но невыразим. События проходят сквозь меня, вплетаются в ткань истории, не совершаясь.

– Лучше перестань болтать и отойди, Мехметкик. Ты размазался слишком тонким слоем и покрыл всё вокруг. Главное повествование отторгает такое дешевое, дармовое дерьмо. Будь либо Возвышенным Гуру, либо Щеголем с кордебалетом, либо Тайным агентом, подсевшим на героин, но не всем сразу!

– Это твоя версия повествования, а не моя.

– Мы в моем повествовании, дружище.

– Неправда! Ты в моей стране, в моей культуре, и это мое повествование.

Старлиц застонал.

– Избавь меня от всей этой ерунды! – Он схватил кинжал и вонзил кривое лезвие глубоко в крышку стола. – Возможно, я не могу тебя заколоть, но не потому, что ты это говоришь. Ты мне не хозяин. Ты не можешь распоряжаться моим повествованием, потому что мы говорим на чертовом английском! Послушай самого себя! Тебе больше нечего сказать. А я тебе говорю, что ничего этого на самом деле не произошло!. И ты не можешь со мной спорить, потому что условия диктует мой язык. Ты больше не можешь это обсуждать, потому что этого вообще не было.

Озбей уставился на Старлица в изумлении, быстро сменившимся гневом. Его лицо побагровело. Он разинул рот, попытался что-то сказать, но исторг только глухой писк. Плюнув на ковер, он сжал кулаки и, свекольно-фиолетовый от ярости, рванулся вперед.

Но в сфере непроизносимого что-то заклинило. Озбей согнулся пополам от боли, его колени, обтянутые белыми флотскими брюками, подогнулись, он тяжело задышал.

С характерным рокочущим звуком, всегда сопровождающим рвоту, на ковер шлепнулся патрон пятидесятого калибра, за ним другой, – здоровенные, с пулями размером с фалангу большого пальца и с пугающими медными гильзами.

Последовавшие за боеприпасами туго набитые мокрые пакеты с героином выглядели еще чудовищнее. Это были не стандартные надувные шарики и не презервативы, которые обычно глотает наркокурьер, чтобы потом от них избавиться, усевшись на унитаз. Нет, это были тщательно закупоренные килограммовые кирпичи с белой массой, слегка отдающей желтизной. Озбей изрыгал их, все сильнее потея и все больше напоминая изголодавшийся призрак.

– Ладно, хватит, – решил Старлиц и гулко постукал Озбея по спине рукояткой ножа. – С кем не бывает!

Озбей откашлялся, сплюнул, отдышался. Воздух в комнате стал невыносимо зловонным: запахло чем-то подземным, кладбищенским, мерзкими органическими отбросами. Пахло куда хуже, чем просто смертью, – это был дух чего-то подлинного, реального, чему, тем не менее, категорически запрещено существовать. Доблести и геройства на службе неправого дела. Самоотверженности во имя торжества зла. Взрослых поступков, к которым принуждают несмышленых детей. Заляпанных грязью скелетов переписанной истории с сияющими зубами лагерных призраков. Апокалиптического хаоса на службе у Нового мирового порядка. Сожженных дотла ради их же спасения деревень. Интеллектуалов, расстрелянных во имя познания.

Старлиц лихо подхватил Озбея под мышки и выволок из зловещего, разваливающегося на глазах кабинета. От его пинка дверь чуть не слетела с петель. Найдя туалет, он оставил Озбея рядом с дверью.

Через шесть минут Озбей вернулся в реальный мир. Он успел умыть лицо, причесаться, застегнуть рубашку.

– Что скажешь теперь? – строго спросил его Старлиц.

Озбей опасливо дотронулся до распухших губ и ноющей челюсти.

– Хорошо. Ничего не было.

– Так-то лучше. А теперь поговорим как профессионалы. Это несравненно полезнее. – Старлиц положил руку на потное плечо Озбея, словно в готовности признать в нем коллегу. – Что слышно в поп-бизнесе, Мехметкик?

В вестибюле дворца Озбей напугал своим видом Дрея и был вынужден усадить его на место повелительным взмахом руки.

– Слыхал о новой девичьей группе «Худа»? – прокаркал Озбей.

– Нет, расскажи, – сказал Старлиц. Озбей оживал на глазах.

– Это малайзийские мусульманки, четыре девушки, то есть четыре замужние женщины, имеющие детей. Они выступают в головных платках, как требует мусульманская традиция, но при этом красят губы и носят туфли на платформе, танцуют и поют.

– Серьезно? Черт! Когда они начали?

– В девяносто седьмом. В Сингапуре и Куала-Лумпуре они страшно популярны. Поют исключительно коранические суры. Еще они снимаются в религиозных поп-роликах: любовь к Аллаху, положительный пример для мусульманских детей...

– Ты знаешь, как зовут их импресарио?

– Фараддин Абдул Фаттах.

– Этот Абдул – настоящий гений! Такого лучше даже не пытаться свалить... – Спохватившись, Старлиц сказал: – Считай, что я этого не говорил.

– Пойдем, я покажу тебе новую машину, – позвал Озбей.

– Отличная мысль! Пойдем.

Они вместе побрели на стоянку перед дворцом, ради которой был принесен в жертву патриархальный цветник. На западе, над Европой, медленно садилось солнце.

Старлиц замер перед серебристым «астон-мартином DB5». Его рыбьи очертания и двойные зеркала будили какие-то воспоминания. Он быстро вспомнил: в 1964 году фирма «Корги» выпустила игрушечный «астон-мартин», первую в мире модель для коллекционирования, скопированную с автомобиля из кинофильма. Эту игрушку по-прежнему производили и продавали, потому что серебристый «астон-мартин DB5» переехал из «Голдфингера» в «Шаровую молнию», а оттуда в «На секретной службе Ее Величества».

Эти фильмы смотрела половина населения планеты. То было воистину планетарное кино, предвещавшее господство Свободного Мира. К концу века «бондиана» позаимствовала у третьего мира туземные кинематографические замашки: отказалась от модернистских сюжетов ради непрерывных массовых побоищ, дорогих декораций и обнаженных красоток. Садизм, Снобизм и Секс – формула Свободного Мира, кошачья мята для масс образца двадцатого века.

То, что подобной машиной владел Озбей, было слишком unheimlich [85]. Такого щегольского самодвижущегося аппарата он не видел с тех пор, как обнаружил в подвале Капитолия штата Юта реактивный болид для гонок по солончакам. Казалось, передние фары «астон-мартина» сейчас отъедут, и вместо них из утробы автомобиля выползут два фаллических символа – старомодные перфорированные стволы скорострельных пулеметов.

Неужели это та самая машина? Старлиц в ужасе вспомнил, что автомобиль, снимавшийся в фильмах, загадочно пропал из авиационного ангара коллекционера-американца...

– Симпатичная, но в ремонт ее уже не берут, – небрежно проговорил Озбей.

– О!..

– Британский стиль в прошлом. Все эти игрушки отказали. Ни тебе телефонов в подметках туфель, ни взрывающихся авторучек. То ли дело – настоящий револьвер! – Озбей поманил Старлица за собой. – Полюбуйся этим лимузином. «Мерседес», настоящий евроавтомобиль: совместное изделие двенадцати стран. Компьютерное управление, современная бронезащита. В багажнике – целый военный арсенал.

Старлиц подошел ближе. Машина была даже не металлической. Старлиц назвал бы этот материал полимерным углеродом или пенистым алюминием, дальше его фантазия не шла.

– Красота! – прошептал он.

– Подарок, – гордо молвил Озбей. – Подарок другу, депутату парламента Седату Северику. – Озбей оперся о сияющий бампер. – Иностранцы считают, что все турки ненавидят всех курдов. Ложь! Они не знают хороших, достойных курдов нашей страны, а я их знаю.

Они не бывают в Сенлиурфе, Газиантепе, Адане, где простые жители турецких гор стараются вести мирную жизнь, без политиков и коммунистов. Северик-бей – уважаемый старый горец. Я горжусь, что могу называть его своим другом. – Озбей ласково похлопал ладонью по капоту. – У него свои плантации, оливковые рощи, ковроткацкие мастерские, сотни собственных солдат... Он любит, чтобы в его владениях царил покой. Он любит все добротное, гостеприимство, лошадей, женщин, ему пригодится хорошая машина. Предатели и террористы его ненавидят. Курды-предатели тратят почти все свое время и энергию на убийство добропорядочных курдов. За дело нашего национального единства полегло много кузенов Северик-бея. Но этому бронированному «мерседесу» не страшен даже иракский танк.

– Старик умеет водить?

– Какая разница? Он раздавит любого, кто встанет у него на пути.

– Следует отдать тебе должное, Мехметкик: у тебя все получается отлично. И ты чрезвычайно щедр.

– Спасибо. Твой босс-японец с Гавайев на меня не жалуется?

– Его беспокоят мертвые девушки, а в остальном он от тебя в восторге.

– Я ценю его доброе отношение, – сказал Озбей. – И твое тоже, конечно. Почему бы тебе не переночевать во дворце? У нас намечена небольшая видеовечеринка с членами парламента от Партии верного пути и МНР, банкирами и их любовницами... Когда мы схватили Оджалана, по всему миру начались курдские бунты. Курдские предатели совершали самосожжение! – Озбей со сконфуженным видом развел руками. – Как ни странно это звучит, но когда охваченные огнем курды-террористы атаковали и захватили греческое посольство, то это, признаюсь, был один из самых великолепных моментов в моей жизни. Да что там, это один из величайших моментов всего двадцатого века! У меня записаны на видеопленке сообщения об этом всех каналов: Си-эн-эн, «Немецкой волны», бразильского «Глобо Ньюс». Нам никогда не надоедает их пересматривать. Мы показываем их дипломатам, политикам, тайной полиции, всему турецкому высшему обществу. Они всегда и у всех вызывают улыбку.

Старлиц обдумал предложение. Оставить Зету ему было не с кем.

– Боюсь, не смогу. У меня другие планы.

– Потом мы поедем на свалку, стрелять по крысам из револьверов с жемчужными рукоятками.

– Увы, дружище, никак не могу. Мне очень жаль.

– Ты не хочешь приспосабливаться, – веско заключил Озбей. – Я не могу приспособить тебя к грядущему миру. Извини, Старлиц, но я больше не хочу тебя видеть. Это не нужно нам обоим. Пока я не понимал свою собственную реальность, то мог терпеть соседство с тобой. А теперь не могу. От тебя пахнет обреченностью.

– А как же группа?

– Я нарушаю твое первое правило. Они полезны мне, они важны. После Y2K их важность только возрастет. Я превращаю их в свое оружие.

– Если ты нарушишь первое правило, дружище, то в Y2K тебе не жить.

– Нет, Старлиц. Твои западные умозаключения не сработают. Это ты встретишь Y2K трупом.

– Помяни мое слово: либо ты оставишь группу, либо двухтысячный год начнется уже без тебя.

– Я не умру, Y2K будет для меня только началом. А ты подохнешь!

– Очнись, Озбей! У тебя уже два с половиной трупа. Сколько можно? По-твоему, героин – это кока-кола? Они обе наркоманки, но все решают наркотики и их количество.

– Я турок! Мне ли бояться героина? Это наше оружие! Афганцы завоевали с его помощью свободу! Албанцы ведут смертельную борьбу, применяя героин! И хватит спорить! – Озбей вздохнул. – Довольно! Сиди тихо. Я тебя покупаю, и дело с концом. Для денег нет языковых преград. В моем кабинете стоит чемодан, набитый болгарскими деньгами... как они называются?

– Форинты? – предположил Старлиц.

– Нет, по-другому...

– Кроны?

– Тоже нет.

– Болгарские левы!

– Точно. Такие новенькие, хрустящие. Еще не побывали в руках, ведь Болгария только вступает в капитализм. Забирай чемодан, отправляйся с ним на Кипр, отмывай денежки. Скройся с глаз! Ты не можешь меня спасти. Ты даже самого себя не спасешь.

– Ты надеешься, что я способен отказаться от своего обязательства перед этими девочками, польстившись всего на один кожаный чемоданчик дешевых болгарских бумажек? После всего, что я для них сделал? После всех моих планов?

– Да, надеюсь. Забирай или так проваливай.

Старлиц почесал в затылке.

– Разве что за два чемоданчика... Я путешествую не один.

Старлицу осточертели авиаперелеты. Самолет представлялся ему теперь слишком чистым, нечеловеческим, отупляющим транспортным средством. Он взял в Стамбуле напрокат дешевый автомобиль и радостно покатил через всю Турцию в плотном потоке местных приверженцев скоростной езды по плохим дорогам. Он нашел Зету в номере Немки. Девочка крепко заснула, не вынеся голода, расстройства биоритма из-за дальнего перелета и нервотрепки, неизменно сопровождающей фанатичное поклонение поп-звездам. Сон пошел ей на пользу. Теперь она радостно барабанила пальцами по своему персональному чемоданчику из телячьей кожи.

– Правда, папа, иметь много денег – это здорово?

– Еще бы!

– Когда Немка заработает свой миллион?

Старлиц откашлялся.

– У Немки талант. У нее лимузины, ее встречают орущие толпы. Но таланта сохранить денежки она лишена.

– Знаешь, что она мне сказала? Что люди думают, будто быть звездой здорово, ведь она носит красивые шмотки и не вылезает с вечеринок. А она вкалывает не разгибаясь, папа. Все время в гимнастическом зале, никогда не наедается досыта. Она говорит, что дождется Y2K, заберет свой глупый миллион, вернется домой, в Бремен, и завалится спать лет на пять. Якобы такой у вас договор.

– Возможно, так и будет, но это уже не наша проблема. Помочь «Большой Семерке» теперь невозможно. Она застряла в Турции и преображается на глазах. Скоро от нее вообще ничего не останется. Если кто-то и вырвется из повествования и унесет с собой заработанное, то это будем мы.

Зета погрузилась в задумчивое молчание, сменившееся через некоторое число километров укачанной угрюмостью, близкой к рвоте.

Переночевав в Анталии в приморском отеле, они погрузились с утра на автомобильный паром, отправлявшийся на турецкий Кипр. На берег они сошли зеленые от качки и дизельного выхлопа и снова покатили по суше, через остров, к Лефкосе с ее тесными средневековыми улочками.

Виктора они отыскали в рабочем квартале столицы турецкого Кипра. Виктор облюбовал обшарпанный ресторанчик на первом этаже иссеченного пулями многоквартирного жилого дома шестидесятых годов. Там было уютно, как в бункере: толстые бетонные стены, маленькие, затянутые занавесками окошки на северную сторону, единственная дверь. Когда-то в доме был выход на юг и соответствующий приличный вид из окон – на Зеленую линию и греческий Кипр. Немудрено, что южную стену наглухо заложили кирпичом.

На Викторе была цветастая рубаха, темные очки, модные брючки цвета хаки и псевдоитальянские турецкие ботиночки. Он поглощал густое темно-красное харчо. За соседним столиком утоляли голод четверо солдат ООН – усатые аргентинцы в сапогах, камуфляже и небесно-синих беретах. За острым кебабом они болтали по-испански о местных шлюхах. У них были внимательные глаза снайперов, однако служба в войсках ООН не слишком их тяготила. На свете наперечет уголки, где ветеранов Фолклендской кампании [86] согласны считать миротворцами.

Владелец заведения сновал между столиками в грязном фартуке. Один глаз у него был затянут бельмом, и он смахивал на жулика настолько, насколько скромный повар имеет возможности для жульничества. Старлиц полистал малограмотное многоязыкое меню. В скитаниях он успел соскучиться по превосходной кипрской кухне и теперь отважно заказал тушеные мозги, острую жареную печень и почки. Зета ограничилась супом из белого риса.

– Мне нравится ООН, а вам? – сказал Виктор по-русски, косясь на военных. – Она гораздо добрее НАТО.

Старлиц оторвал кусок лепешки и окунул его в нутовый соус. Виктор наигранно вздохнул.

– Почему я люблю ООН? Потому что они не демократы. Несовременные, не рыночники, ничего не смыслят в высоких технологиях. А какие пройдохи! Что это за мировое правительство – организация ни к черту, неуклюжее, продажное, убогое! И все же сейчас, на закате века, они тут как тут – курят цигарку за цигаркой и лопают от пуза. – Виктор бросил потертую ложку и глубокомысленно сложил ладони домиком. – Само понятие «мировое правительство» как будто подразумевает чистоту, абстракцию, утопичность. Но это не голая концепция мирового правительства – вот оно, настоящее, рядом, обедает рядом с нами! Правительство, чьи скучающие солдаты из Украины и Шри-Ланки тянут лямку в гнилых захолустьях, среди племенных вождей и пиратства. Объединенные Нации – мировая империя, только слабая, продажная, лживая, вся в очагах бунтов. Прямо как империя турецких султанов. Или русских царей.

Зета не сводила с Виктора расширенных, сияющих глаз. Она не понимала ни слова по-русски, но сразу улавливала главный смысл и понимающе дрожала.

– Как указал Пелевин в своем романе «Жизнь насекомых», – разглагольствовал Виктор, – мы живем как паразиты. Почему? Потому что нас это устраивает. Закон, порядок, правосудие – абстракции, они слишком обтекаемы, для людей с сохранившейся душой это модернизм. Большинство людей на этом свете живут как крысы в щелях. В жульнических империях таких щелей больше. Больше убийств, но и больше местечек, где можно спрятаться.

– Полностью согласен, – проурчал Старлиц. – Обожаю русские теории. Но после того, как погорел бухгалтер «Большой Семерки» Ник, все мои любимые здешние банки кишат крысоловками. Я столкнулся с конкретной проблемой, Виктор: при мне два чемодана. С ними надо что-то делать.

Виктор ухмыльнулся, облизывая ложку.

– Новая миссия с вашими вещичками через Зеленую линию, мистер Старлиц?

– Мне надо отмыть деньги на греческом Кипре, Виктор. С турецким Кипром покончено, это вчерашний день. Мне нужно, чтобы ты перебросил мои денежки в прачечную на той стороне. Если банки греческого Кипра годятся для семейки Милошевичей, то мне они тем более подходят.

Старлиц и Виктор перешли к прямым переговорам. Юный Виктор прожил полный событий год. В отсутствие Старлица и Хохлова он не терял времени. Наоборот, без присмотра взрослых предпринимательские инстинкты Виктора расцвели буйным цветом. Тайком переходя взад-вперед Зеленую линию, Виктор сделал блестящую коммерческую карьеру.

Этнический апартеид создал колоссальное осмотическое давление [87] между двумя экономиками маленького острова. Табу национальной ненависти не пропускало товар на рынки, поэтому Виктор стал специализироваться на поставках женщин. В процветающей греческой половине Кипра проститутка славянской национальности и православного вероисповедания стоила впятеро-вшестеро дороже, чем на турецкой стороне. Посещение турецкого Кипра требовало минимума формальностей, тогда как официальный въезд в греческую часть по воде или по воздуху был немыслим без визовой бюрократии. Поэтому Виктор накапливал опыт в противозаконной переправке женской плоти прямиком по мусору, под лучами прожекторов, через колючую проволоку. Это занятие всегда было прибыльным, но редко приносило столько денег, как в 1999 году. Политические катаклизмы неизменно приводят к повышению качества уличных женщин.

Виктор попросил его извинить, закурил и стал звонить по мобильному телефону.

– Что он говорил, папа?

– Мы обсуждали причитающийся ему процент, надежность сделки и ликвидность средств.

– Папа, Виктор хороший?

– Нет.

– Так я и знала! – торжествующе провозгласила Зета. – Знала, и все. Теперь я разобралась в Викторе. Мамашам Номер Один и Номер Два не хотелось бы, чтобы я с таким познакомилась, правильно?

– Правильно.

– Как и с тобой, папа. Они не хотели, чтобы я знакомилась с тобой и тем более – с Виктором.

– Я рад, что ты разобралась с Виктором. Взгляни на него! Это же кошмар любой мамаши!

Зета поставила локти на стол, сцепила пальцы.

– Хочешь, я кое-что тебе скажу, папа? Виктор – крутейший парень. Раньше я думала, что ребята из рок-групп самые крутые, но теперь вижу, что самый крутой – Виктор Билибин. Он – настоящий гангстер из моей мечты. У него потрясающие глаза, совсем как у моей домашней змеи.

Старлиц обдумал это бесхитростное признание. На первый взгляд, это был повод для тревоги, но, с другой стороны, она недаром была его дочерью.

– Виктор тебе ни к чему, – сказал он, аккуратно подбирая слова. – У тебя теперь собственный, совершенно законный американский паспорт. К твоим услугам весь мир, за исключением Кубы, Ливии, Северной Кореи, Ирака, Сербии и Черногории.

Виктор вернулся, сел и заказал турецкий кофе.

– Думаю, наше дельце выгорит, – сказал он по-русски. – Главное, чтобы деньги не оказались поддельными.

– Купюры настоящие. Не думаю, чтобы Озбей-эффенди подсунул мне фальшивые левы.

– Мехмет Озбей? – Виктор испуганно встрепенулся.

– Он самый. Или ты знаешь других владельцев чемоданчиков из белой телячьей кожи, набитых наличными?

– Но Мехмет Озбей мертв!

– Заблуждаешься, мой мальчик! – сказал Старлиц со смешком. – Я виделся с ним вчера вечером. Он устраивал вечеринку и просмотр видеофильмов с неистовыми курдами и моделями, демонстрирующими нижнее белье.

Виктор побелел.

– Я знаю, что он мертв! Я сам его заказал. Никто не мог выжить.

Старлиц огляделся. Температура в ресторанчике упала градусов на десять, но этого никто не замечал. Разговоры с участием одиннадцатилетних девчонок редко подслушивают.

– Папа, – задумчиво произнесла Зета, – Виктор кого-то убил?

– Нет.

– Он считает, что убил.

– Это разные вещи.

Виктор выставил указательный палец, изображая револьвер.

– Я убил человека, – сказал он Зете по-английски гулким голосом привидения. – Он сам хотел меня убить, потому что я слишком много знаю. Он включил меня в список на ликвидацию. Но я его опередил. Бабах – и его нет в живых!

– Здорово! – восхитилась Зета. Глаза у нее стали размером с блюдца, по рукам побежали мурашки. – Какой кошмар!

– Так действует уличное правосудие, – произнес Виктор нараспев.

– В этом он весь, – бросил Старлиц и перешел на русский. – Виктор, я думал, ты постараешься не высовываться. Тебе этот тип не по зубам. Ты – малолетний хулиган, а он засел в Стамбуле в собственном дворце и всеми помыкает, что твой министр. Если будешь задирать нос и кричать в наркотическом одурении, что убрал Мехмета Озбея, я сочту тебя радиоактивным и буду тебя сторониться.

Виктор был уязвлен.

– Я не утверждал, что сам в него стрелял. Но я знаю, когда Озбей появляется на Кипре, – потому что это знают все. Я его выследил и заложил международному отряду классных киллеров. А они разнесли его на кусочки! – И Виктор победно ухмыльнулся.

– Что? Кто? Как? У тебя связи с какими-то супер-ниндзя?

– Именно!

Старлиц отодвинулся от стола.

– Ты псих!

– А вот и нет! Зачем мне такое выдумывать? Это были тайные агенты из ГУУАМ.

– Откуда?

– ГУУАМ. Я напишу. – Виктор вооружился дешевой ручкой из греческого отеля в Никосии и написал на грязной салфетке несколько букв.

– Это кириллица, но в русском языке такого слова нет, – сказал Старлиц.

– Тогда латинскими заглавными буквами... – И Виктор аккуратно вывел: «GUUAM».

– Гуам? – удивился Старлиц. – Причем тут этот остров? Я там был.

– Нет, – не унимался Виктор, – это многонациональная организация людей из бывших советских республик: Грузии, Украины, Узбекистана, Азербайджана, Молдовы. Вот вам и «ГУУАМ».

– Что еще за чертовщина? – Старлиц усмехнулся. – Какая-то инвалидная команда!

– В ГУУАМ Озбея ненавидят. Чего он только не вытворял на их территории! Шантажировал сына азербайджанского президента, взорвал машину с заместителем министра обороны Узбекистана. Они знают, как опасен Озбей, но кто им поможет? НАТО? Озбей в НАТО! Россия? Но в ГУУАМ собрались националисты, ненавидящие Россию. – Виктор так двинул по столу кулаком, что подскочила его тарелка с супом. – Если вы не слыхали о ГУУАМ, ничего не могу поделать! ГУУАМ существует и по величине почти не уступает Европе. Что же им, задрать лапки и признать победу какого-то турка?

– Ты хочешь сказать, что Молдова держит за границей отряд убийц? Страна без нормального фондового рынка?

– Она состоит в ГУУАМ. Они могут делить расходы на пятерых.

– Ммм... – промычал Старлиц, щуря глаза.

– ГУУАМ может воевать. У этих стран есть сухопутные и военно-морские силы. У них тысячи ветеранов Советской армии, никогда не дравшиеся под родным флагом.

Старлиц поразмыслил над услышанным. При всей беспрецедентности такой организации ее существование нельзя было полностью исключить. Ведь шел 1999 год. Напоследок планета усиленно чудила.

– Где его укокошили?

– Могу показать.

– Любопытно взглянуть, – согласился Старлиц.

Они расплатились, захватив в дорогу долму в виноградных листьях и липкий кусок пахлавы. Японский автомобиль, арендованный Старлицем, ждал их в тени мечети – бывшего собора французских крестоносцев в Лефкосе, заморского Нотр-Дам, обросшего минаретами.

До разрушенной деревни у Зеленой линии оказалось сорок минут приятной езды. На задворках турецкого Кипра осталось много таких городков-призраков: дороги, связывавшие их раньше с побережьем, оказались перерезаны, их жители-греки в ужасе бежали, а годы экономического эмбарго совсем их прикончили.

Взволнованный Виктор указал на проселочную дорогу под разросшимися деревьями, ведущую к заброшенной ткацкой фабрике. Ржавая железная крыша фабрики местами провалилась, стены покрыла буйная субтропическая растительность. Приблизительно так же выглядели старые хлопкоочистительные заводики в романах Фолкнера.

– Какого дьявола здесь надо Озбею? – удивился Старлиц.

– Не знаю, но он часто сюда приезжает, привозит друзей, иногда подружку... Я решил, что они перерабатывают здесь героин.

– Разумная мысль.

– Чувствуете запах гари? – спросила Зета, отрывая подбородок от покусанного края своего белого чемоданчика.

Старлиц запер оба чемоданчика в багажнике машины и спрятал в карман ключи.

– У тебя есть пистолет? – спросил он Виктора.

– Нет, а у вас?

– У меня есть спутниковый телефон, – похвастался Старлиц, вынимая из-под сиденья аппарат. Прочный корпус и огромная батарея делали его похожим на дубинку.

– Лучше купим настоящее оружие! – жизнерадостно предложила Зета. – У нас полно денег!

Фабричный поселок не полностью обезлюдел: кое-где виднелись подрезанные апельсиновые деревья, подлатанные каменные стены, скромные фермерские грузовички. В разгар прозрачного средиземноморского дня, на свежем ветерке, гоняющем по небу облачка, было бы абсурдом по-воровски красться вдоль стен. К тому же одиннадцатилетняя девчонка, пытающаяся передвигаться крадучись, – одно из самых вызывающих и мелодраматических зрелищ.

Ситуация с каждой минутой делалась все сложнее. В зарослях у самой заброшенной фабрики обнаружился рухнувший с небес вертолет. Машина была не из маленьких – размером с лондонский двухэтажный автобус, с огромными обутыми в резину шасси и чудовищным пятилопастным винтом. На продолговатом фюзеляже типичной советской камуфляжной раскраски – «песок со шпинатом» – не оказалось ни национального флага, ни регистрационного номера.

– Эй, папа, папа, папа, не заглядывай внутрь! – взмолилась Зета дрожащим голоском. – Вдруг внутри мертвецы?

– Может, тебе лучше вернуться в машину, детка?

На это Зета даже не соизволила ответить. Они молча заползли в заросли.

– Папа, папа, – зашептала девочка, – что, если это и вправду страшно? Вдруг у кого-нибудь оторвало руку? – Зета охнула, но шелест ветвей на ветру был громче ее охов. – Папа, что, если там лежит оторванная рука? Что, если это рука мертвеца, а на ней крутые часы, но ты до нее не дотронешься, потому что – ик! – Она икнула.

Виктор сердито рванул ветку дерева.

– Зачем мы взяли ее с собой?

– Эй, папа, – не унималась Зета, – я бы не могла прикоснуться к руке мертвеца, если она оторвана. Никогда, ни за что! Ик! Разве только если в руке зажат синий слоненок Бини-Арахис: коллекционеры дают за него пять тысяч долларов!

– Зета, дай мне сообразить, что к чему. – Старлиц ободряюще похлопал ее по тощей спине. – Виктор, откуда здесь взялся этот чертов вертолет? Как мог вертолет бывшего Советского Союза залететь так далеко на юг? Турция нашпигована натовскими радарами.

– Из Сирии! – догадался Виктор, показывая пальцем на восток. – Сирия здесь, под боком.

Старлиц задумался. Его представление о планете уже повернулось на девяносто градусов.

– Ты хочешь сказать, что Хафез Асад [88] или какая-то неведомая организация совершает из воздушного пространства Дамаска налеты на турецкого сателлита?

– Очнитесь! Холодная война закончилась, когда мне было девять лет. Теперь все друг друга ненавидят.

– Да, нет, может быть... – пробормотал Старлиц.

Вертолет лежал среди поломанных деревьев, сильно накренившись, лопасти сорвались с винта, как крылышки стрекозы, ударившейся о ветровое стекло разогнавшегося спортивного автомобиля. Следов попадания зенитной ракеты заметно не было, хотя для этой огромной и мощной уродины наибольшую угрозу представляли именно ракеты с тепловой системой самонаведения. Не было и цепочки пробоин от снарядов зенитной пушки. Оставалось предположить, что дрянные тридцатилетние двигатели, сделанные русскими еще во времена холодной войны по украденным образцам, наконец отказали.

Впрочем, эта версия тут же отпала. Забравшись на облезлый бронированный фюзеляж, Старлиц обнаружил, что пилоту вертолета выстрелили в голову. Стреляли из оружия небольшого калибра, несерьезными пулями, которые тем не менее пробили и пуленепробиваемый плексиглас, и бронированный радиошлем. После этого вертолет врезался в склон, погубив и второго пилота.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 141516 17 18 Следующая ⇒