Две метели 1 страница

Автор: HelenRad

Бета: мухомурчонок

Персонажи: Северус Снейп/Гермиона Грейнджер, Беллатриса Лестрейндж/Лорд Волдеморт (Том Риддл), Люциус Малфой/Нарцисса Малфой, Гарри Поттер/Драко Малфой

Рейтинг: PG-13

Жанр: AU/Detective/Romance

Предупреждение: AU, ООС, Слэш, Смерть персонажа

Саммари: После войны 1812 года жизнь в далеком от столицы уезде была тихой и размеренной, пока не начали пропадать люди, и все указывало на то, что убийца — военный преступник Тома де Ридле, которого все считают мертвым.

Примечания: Немагическая АУ, по мотивам повести А. С. Пушкина

Подарен: Egle-Elka - С огромным опозданием на день рождения)

Размер: Миди

Статус: Закончен

Сергей Сергеевич Снегов, отставной гусарский полковник и герой Отечественной войны, который раз уже зарекался выезжать в ночь, да еще когда рябой Филька пророчил метель. Надо было слушать многоопытного конюха, не пришлось бы сейчас, кутаясь в тяжелую доху, гадать, успеют они добраться до жилья, или придется ночевать в поле. Но, одно дело самому выбирать время для путешествий, и совсем другое — мчаться по зову Амадея Болеславовича Домбровского, которому уж слишком многим он был обязан. А погода, меж тем, портилась. Небо заволокло низкими тучами, и уже не поземка с тихим свистом, поднимала тьму снежинок, а тихонько завывала набирающая силу вьюга.

— Огни, барин! — обрадовано возопил Филька и с присвистом ударил кнутом притомившихся коней.

— Вижу... — не в обычаях Сергея Сергеевича было публично выражать свою радость, но тут он не сдержался и, потирая руки, присвистнул: — Гони!

— Эх! Эге-гей!

Им повезло. Метель разыгралась, когда они добрались до случайного поместья. Как же приятно было слышать завывания ветра за окном, попивая ароматнейший чай, пользуясь гостеприимством хозяев.

— Какими судьбами?

Хозяин поместья, Герман Рудольфович Грейнджер, выспрашивал внезапного гостя с нескрываемым интересом. Такое поведение Снегов мог понять: хозяйская дочь, похоже, засиделась в девках, хотя, к ее чести, жеманничать и лицемерно трепетать ресницами она явно не собиралась. Снегов пустился в пространные объяснения о том, что едет навестить старинного друга, которого не видел с самой победы, а сам искоса поглядывал на мило красневшую Грушеньку. Герман Рудольфович самолично принес бутылку ядренейшей можжевеловки и мизерные рюмочки:

— Выпьем за нашу победу!

Сергей Сергеевич поддержал тост, замечая, как казавшаяся поначалу кроткой девушка недовольно закусила губу, а потом и вовсе ушла, извинившись в довольно дерзкой манере.

— Не одобряет... — почему-то шепотом пояснил Герман Рудольфович. — Говорит, для печени вредно.

— Заботливая, — согласился Снегов.

— Еще какая... одна она у меня, если случиться чего — не переживу.

Разговор плавно перешел на политику, на легкую смуту в обществе, на брожение молодых умов. Собеседники остались довольны друг другом. Грейнджер, хоть и жил в глуши, был очень образованным и начитанным, да и дочь его, казалось, предпочитала тишину библиотеки шумному обществу уездных остряков, что само по себе говорило в ее пользу.

Гостю постелили в огромном кабинете, где отчего-то сильно натопили изразцовую печь. Сергей Сергеевич было задремал, но мучимый жаждой проснулся не позднее полуночи. Удивительно, но тяжелый графин на столе был пуст, и не оставалось ничего, кроме как отправится на поиски кухни, где уж точно можно от души напиться. Встреча в узком коридоре с девицей Грейнджер совершенно точно не входила в его планы.

— Что вы здесь делаете?

Голос у нее слегка дрожал, выдавая волнение, но в целом девица держалась отлично: никакого визга, ни тем паче обмороков. А ведь они столкнулись нос к носу в полной темноте — Снегов самонадеянно не взял свечу, решив, что света кухонного очага ему будет достаточно, чтобы свободно ориентироваться. Девица, очевидно, просто любила бродить в темноте.

— Иду пить, а вы?

— Иду спать.

Она подергала свою руку, которую Сергей Сергеевич перехватил по старой, еще военной привычке.

— Желаете, чтобы я вас проводил?

Прозвучало резко и довольно двусмысленно, чего он и добивался — негоже полураздетым девицам бродить по дому, когда там ночуют посторонние.

— Да вы... да вы... что вы себе позволяете?

Она шипела, как рассерженная кошка, однако и не думала поднимать шума, чем невероятно заинтересовала Снегова — на искательниц приключений не похожа, с норовом, может, конечно, и чересчур романтичная, но кто в ее годы этим не грешил? Хотя... ей же уже явно за двадцать, а то и двадцать пять. Девица вырвала, наконец, у него свою руку и отступила в тень:

— Я в библиотеке засиделась, а не... навоображали тут себе!

Она взмахнула головой и гордо прошла мимо Снегова. Если бы не простое домашнее платье и не растрепанная прическа, эта Грушенька вполне могла бы сойти за светскую львицу, но увы... Сергей Сергеевич проводил взглядом ее легкую тень, без труда нашел кухню и напился. Вьюга за окном бушевала нешуточная, и не было никакой надежды, что к утру распогодится.

Вернувшись в кабинет, Сергей Сергеевич долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок на огромном диване. Гудящий за окном ветер словно нашептывал слова Обета, который Снегов, будучи в изрядном подпитии, когда-то неосмотрительно принес. Ну и черт с ним!

Встал Сергей Сергеевич поздно. Сквозь сон слышал он шум за стенкой, незлобивую перебранку кухарки с каким-то олухом, который не привез из города перец и кофе, потом четкие указания управляющего, и все стихло, кроме шума ветра. Дрова в печи давно прогорели, но у слуг, наверное, были четкие указания не беспокоить гостя, поэтому ему самому пришлось разгрести еще жаркие угли и подкинуть поленья, манерным образом сложенные на кованой подставке.

Метель стихла только к обеду. К тому времени Снегов успел плотно позавтракать и наговориться с хозяевами. Подошедшая в столовую Грушенька чопорно поздоровалась и ничем не выдала, что помнит о ночной встрече. Оно и к лучшему — виниться, а уж тем более оправдываться Снегов не собирался. Осторожно он порасспрашивал Германа Рудольфовича о последних уездных новостях. Все-таки интуиции старика Домбровского стоило доверять. Над ним посмеивались многие модные писаки, но многократно битый жизнью Снегов знал, что пусть уж лучше тебя недооценивают, чем слагают красивые эпитафии. Хитер... ох, хитер был Домбровский!

— Так, стало быть, и в столице уже заинтересовались делишками князя Белозерского?

Оказывается, Грейнджер умел слушать и делать выводы — Снегову стоило только намекнуть на некое расследование, как тот разом выложил о творимых в уезде безобразиях и пообещал всячески содействовать следствию. Снегов, понизив голос, уверил, что любое содействие будет оценено и вознаграждено. Хотя такие правдолюбцы и доставляли иногда массу неудобств, работать с ними было сплошным удовольствием — можно было не опасаться, что Грейнджер откажется от своих слов и пойдет на попятную. Значит, Лаврентию опять хочется острых ощущений?

Когда-то они вместе закончили Калишский кадетский корпус, куда Снегова приняли исключительно по протекции родственников со стороны матери, о чем он, разумеется, вспоминать не любил. Блистательный Лаврентий именовал те годы не иначе как ссылкой и злился на своего отца, угодившего в немилость при дворе, отчего он, как его наследник, был отправлен подальше от столицы. Однако Снегову было страшно даже представить, что бы мог натворить в столице его заклятый приятель, если даже рядовая попойка в его компании превращалась в аттракцион, где игра в «рулетку» становилась не самым зажигательным развлечением. Неужели опять вляпался?

Однако осторожные расспросы показали, что Белозерский, к немалому облегчению Снегова, далек от политики, а промышляет мошенничеством. Грейнджер с пеной у рта доказывал, что торговля того крепостными попахивает. Чем она может попахивать, Снегов прекрасно знал — аферистом Лаврентий был отменным.

Провожали Снегова как лучшего друга. Грейнджер даже сунул ему в карман шинели бутылку можжевеловой настойки, да так незаметно, что Грушенька ничего не заподозрила. Снегов, заворачиваясь в доху, пообещал «заезжать по-простому», Филька присвистнул, и сани, наконец, тронулись.

До имения Амадея Болеславовича оказалось рукой подать, и Снегов позволил себе расслабиться, мечтая о бане с дороги, да о широкой постели. Хоть он и был аскетичен по своей сути, и если бывало нужно, мог переночевать и в поле под кустом, но с годами все же научился ценить ненавязчивое гостеприимство старика Домбровского, которого и воспринимал уже скорее как собственного родственника, нежели наставника.

— Сереженька, как я рад тебя видеть! — Домбровский встречал Снегова на крыльце и окончательно смутил, троекратно его расцеловав. — Метель-то какая была. Я весь извелся, хоть Гришенька и говорил мне…

— Григорий здесь?

— Здесь, здесь… приехал навестить старика на праздники.

Григория Гончарова Снегов не то чтобы не любил — недолюбливал. И дело было даже не в его отце, памятном по Калишскому корпусу. Некрасиво так памятном… с душком… но о мертвых или хорошо, или ничего. Сам корнет Гончаров был слишком уж активен и успел досадить Снегову, когда тот по просьбе Домбровского прочитал у них в корпусе несколько лекций.

Отобедали легко, чтобы не испортить впечатление от бани. Григорий был на удивление молчалив и задумчив, внушая нелепые надежды на собственную разумность. Снегов повидал немало молодых людей и твердо усвоил, что такие мечтательные взгляды предшествуют вспышкам буйства и не несут за собой ничего хорошего. Похоже, мальчишка влюбился именно так, как все и делал — безоглядно, неистово, безрассудно. Ну-ну…

Разговор состоялся уже под вечер. Снегов не торопил старика Домбровского, ожидая, пока тот соберется с мыслями. Раз уж он вызвал Снегова со службы, то дело нешуточное, а уж когда Амадей Болеславович начал зазывать в библиотеку, дабы показать раритетную рукопись, Сергей Сергеевич встревожился не на шутку. Когда массивная дверь библиотеки закрылась, Домбровский, воровато оглядевшись, закрыл ее на щеколду и увлек Снегова в самый дальний угол, чтобы их точно никто не мог подслушать.

— Сереженька, тут такое дело… — Амадей Болеславович тяжело опустился на стул, — прости, что я вовлекаю тебя в это дело, но, поверь, только тебе под силу его распутать.

Снегов, не глядя, опустился на соседний стул и приготовился слушать.

— Ты же хорошо помнишь дела пятилетней давности?

— Вы говорите о деле Тома? де Ридле??

— О нем самом.

— Он мертв.

Это была самая позорная страница жизни Сергея Сергеевича, когда он, будучи молодым идеалистом, поверил, что рвущемуся к власти де Ридле есть дело до возвращения титула своему амбициозному последователю. Мать Снегова действительно была княжеских кровей, но после того, как она вышла замуж за никому неизвестного приказчика с деревенькой в три души, родня от нее отвернулась, а родившегося сына и вовсе сочла бастардом и предпочла забыть о его существовании. Как же тогда Снегову хотелось доказать всему миру, что он чего-то стоит, а обещания вернуть титул и имя предков очень его вдохновляли. И если бы не помощь Домбровского, то вместо достойной государевой службы греметь бы Снегову кандалами где-нибудь на просторах бескрайней Сибири.

— Ох, Сереженька, — Домбровский тяжело вздохнул, — спаси меня господи, но я бы все отдал, чтобы это было действительно так.

— Что случилось?

— В уезде стали пропадать люди… не крепостные, нет… Иннокентий Рябов — приказчик, Феофан Сытин — стряпчий. Про других говорить не буду, только вот ведь странность какая… и у того, и у другого на воротах углем Знак Мрака был начертан.

— Не может быть...

— Маленький такой, не очень приметный, да к тому же наутро стерт был. Никто и значения не придал — подумаешь, перевернутая звезда в круге, со значочками непонятными… мало ли кто балует.

— Тела нашли?

— Еще нет… только вот я не сомневаюсь, что, когда найдут, тот знак будет у них на груди вырезан… как раз над сердцем.

— Только двое? — Снегов сам подивился тому, как глухо прозвучал его голос.

— Я знаю про двоих, а там…

— Когда это случилось?

— Четвертого дня. Я сразу с фельдъегерем тебе письмо и отправил. Ты — молодец, что подсуетился.

— Так четыре года в отпуске не был — не смогли отказать.

Молчание было пугающе напряженным.

— Может, кто из последователей выжил? — не выдержал Снегов.

— Думаешь, Жнецы Смерти призывают своего Мастера?

— Чем черт не шутит…

— Не знаю, Сереженька… ох, не знаю. Есть еще такая вещь, как чуйка, и она просто кричит, что его смерть была разыграна как по нотам. Я не поверил тогда, а сейчас…

— А что Лаврентий?

— Твой друг почти безупречен. Как, впрочем, всегда — предъявить ему нечего, кроме пары афер с крепостными, но чем бы он не тешился… а вот родственники жены к нему зачастили.

— И Васса? — вскинулся Снегов.

— И Василиса Чернышева. Она уже блистала на двух балах, устроенных Белозерским, и из-за нее стрелялся корнет Зубов с уланом Бяльским.

— И кто кого? — равнодушно поинтересовался Снегов.

— А какая разница? Она пропускает рождественский дворцовый маскарад, чтобы блеснуть в уезде, где кавалеры путают полонез и мазурку.

Васса Чернышева была официальной фавориткой и, как поговаривали, любовницей де Ридле, поэтому в сомнениях Домбровского был огромный смысл, и Снегов был склонен разделить его тревогу.

— Она живет у Лаврентия?

— Точно не знаю, но поговаривают, что да…

Теперь Снегов не удивлялся этому странному вызову. Из всей братии Жнецов только ему и Белозерскому удалось выйти сухими из воды, а вот той же Вассе близкое знакомство с де Ридле стоило полугода невеселых размышлений под сводами Петропавловской крепости, да двух доходных домов в центре Петербурга, проданных за бесценок. Неужели жизнь ее ничему не учит?

— Вы думаете, мне стоит навестить старинного друга?

— И не только его. Как я понял, ты уже познакомился с Грейнджером?

— Да. Пережидал у них метель.

— Это очень хорошо… было бы неплохо, если бы ты продолжил с ним знакомство. По счастью, у него дочь на выданье, поэтому твои визиты к нему не вызовут ненужных подозрений.

— Кроме того, что могут скомпрометировать девицу.

Домбровский разулыбался:

— Ох, молодость, молодость… в уезде каждому известно, что дочка Грейнджера разборчива не по чину и женихов на дух не переносит после той истории со студентом Рыжовым…

— А что за история? — не то чтобы Снегова это действительно интересовало.

— Как же… — Домбровский оживился, — говаривали, что она собиралась тайно венчаться с одним студентом. Рыжов такой был. Да не сошлись звезды — он в ополчение ушел и сгинул где-то под Смоленском, а она вроде бы как немного тронулась… ждет его. Такая вот великая сила любви.

Снегов хмыкнул. Он давно уже не верил в такие истории с вечной любовью. Проходит все… как бы глубоки не оставались рубцы на сердце, жизнь продолжается.

— Ты же у меня поживешь? — для Домбровского это был решенный вопрос. — Приехал навестить наставника, познакомился с соседями, возобновил юношеские связи… логично и не вызовет ненужного интереса.

В этом был весь Домбровский: ох, и любил старик все распланировать, и надо отдать ему должное — в прогнозах он не ошибался, за редким исключением, когда не знал всей подоплеки истории. Снегов и сам любил предопределенность, поэтому сразу же после разговора написал пространное письмо Белозерскому и поручил Фильке отвезти послание с самого утра, рассчитывая уже к вечеру получить приглашение навестить старинного приятеля.

Белозерский ожидаемо заинтересовался. В ответном письме он просил «заезжать по-простому, без лишних церемоний», и Снегов ощутил азарт начала занимательного дела. Домбровский, хоть и говорил, что отошел от дел, был в курсе всех событий, как уездной жизни, так и новых настроений при дворе. Тайные общества росли как грибы после дождя, и не все были такими же безобидными. Модные разговоры о смысле жизни вели или к вольным каменщикам, или в тайные ордены «Русских рыцарей» и всевозможные «Союзы спасения», грезившие идеями ограничения самодержавной власти. Интересно, а чем сейчас грешит Белозерский?

09. 12. 2015

Сергей Сергеевич легко вбежал на крыльцо огромного дома. Любили все-таки Белозерские монументальность! Лаврентий Амвросиевич встречал его, как и положено, объятиями.

— Сережа, друг мой старинный, какими судьбами?

— Амадей Болеславович написал, что болеть начал, а у меня отпуск удачно наметился.

— Да Домбровский еще лет сто будет «начинать болеть» и простудится на наших похоронах…

Сергей Сергеевич хотел было ответить, что друг Лаврентий несправедлив к старику, но в этот момент тяжелая дверь хлопнула от мощного удара, и в холл вышел человек, которого Снегову хотелось бы никогда не видеть.

— О-о! Кого я вижу… Нюниус вульгарис…

Лаврентий неодобрительно оглядел шурина:

— Серж, уймись. Не забывай, что ты такой же гость в этом доме, как и господин Снегов.

— Забудешь тут, если в это обстоятельство мне постоянно тычут… — Серж Чернышев оскалился. — Что, родственничек, совсем сплин одолел, раз начал теперь приглашать всякий сброд?

Снегов хотел уже было ответить, что всякий сброд поселился здесь давно, но вовремя вспомнил об обидчивости Белозерского и прикусил язык, предоставив ему право самому улаживать дела с непутевым родственником. Не стоит этот бродяга ссоры с Лаврентием и упущенной возможности разобраться в непростом деле.

Белозерский что-то тихо сказал Чернышеву, отчего тот пошел красными пятнами, но немедленно заткнулся.

— Пойдем, Сережа, поговорим в кабинете, — Лаврентий приобнял Сергея Сергеевича и увлек за собой.

— Что ты ему сказал? — не выдержал Снегов, когда массивная дверь кабинета плотно за ними закрылась.

— Какая разница? Лучше расскажи о себе. Ты служишь все там же?

Снегов принялся рассказывать о себе, стараясь, впрочем, не сболтнуть лишнего. По ходу повествования выяснилось, что за четыре последних года в его жизни не произошло никаких интересных событий. Мимоходом он поинтересовался судьбой Чернышева и ничуть не удивился, что, проведя двенадцать лет на каторжных работах по навету бывшего дружка, тот так и болтается теперь по родственникам, предпочитая запивать свои невзгоды крепленым вином и досаждая всем нелепыми претензиями. Если откровенно, то подобной лояльности Снегов не одобрял, но не лезть же в чужой монастырь со своим уставом?

Чернышева он не любил еще со времен корпуса, где потомок знатного рода снисходил до общения с нищим почти бастардом только для хорошей драки, причем предпочитая действовать исподтишка. С годами «шутки» становились все злее и изощреннее, а сам шутник и его единомышленники — изобретательнее, и только своевременное вмешательство Домбровского не довело противников до греха. И вот теперь, спустя годы, Чернышев снова ведет себя, как неразумный подросток, заставляя вспомнить и испортившие юность издевательства, и такое обидное тогда прозвище.

— А еще к Натали Васса приехала, — невпопад, как о наболевшем, поведал Лаврентий.

— Она все такая же?

— Это неисправимо. Нашла себе в уезде какого-то художника и теперь пропадает у него на пленэрах.

— Зимой-то?

— Ты же знаешь Вассу?! Меня не удивит, если она будет позировать на фоне горящего дома, причем сама же его и подожжёт…

— А что за художник? — насторожился Снегов.

— Какой-то заезжий… появился летом, вроде бы даже снял флигель.

— Ты его не видел?

— А зачем? Пару лет назад я уже позировал для портрета. Удовольствия, надо сказать, никакого, а хлопот… и сесть так, как скажет, и не сказать лишнего этому… художнику, — Лаврентия передернуло. Он наклонился к Сергею Сергеевичу и доверительно прошептал: — Сам бы я никогда, это все идея Натали.

— А Васса? — решил вернуть его к интересующей теме Снегов.

— Она в восторге. Ты же знаешь, когда у нее есть интерес — глаз горит, не ходит, а летает… настоящая ведьма.

А вот это уже не просто тепло — горячо! Снегов помнил Вассу времен ее бурного романа с де Ридле. Тогда казалось, что взглядом она способна высекать молнии.

— И все это ради какого-то художника? Не слишком ли для нее мелко?

Лаврентий озадачено почесал подбородок:

— Не скажи… говорят, он итальянец…

После этих слов не взглянуть на художника было просто невозможно.

— И где живет этот рыцарь белил и сурика?

— У Кузякина. Только не говори, что тебя внезапно заинтересовала портретистика. Что случилось?

Не стоило недооценивать Белозерского, ох, не стоило! Оставалось пустить его по ложному следу.

— Мне необходим полупарадный камерный портрет. Небольшой. Хочу, чтобы мне польстили.

— Зачем тебе?

Хороший вопрос.

— Нужно произвести впечатление на девицу. Думаю, в провинции он обойдется мне значительно дешевле.

— Узнаю старинного друга — практичность во всем. Но рекомендую не забывать, что любой портрет — всего лишь копия оригинала.

Белозерский приосанился и выдал несколько сомнительных советов по соблазнению девиц всех сословий. И если бы Снегов не знал Натали Белозерскую, он бы поверил, что сиятельный князь изволит таскаться.

— Ты рекомендуешь меня этому уездному Кипренскому?

— Отчего нет? — Белозерский тотчас же взял перо и, обмакнув его в чернила, принялся быстро писать на тонкой надушенной бумаге. — Держи, скажешь потом спасибо. За устроенную личную жизнь…

— Спасибо.

— Э, друг, не торопись. Сначала я взгляну на ту, что заставила тебя забыть о своей аскезе.

Снегов кисло улыбнулся.

— Как-нибудь…

Однако Белозерский воодушевился и таким обещанием:

— Это надо отметить!

Так Снегов остался на обед, и лишь к ужину ему удалось покинуть гостеприимных хозяев. Натали сыграла на старинном рояле, а Лаврентий даже спел пару романсов, уговаривая Сергея Сергеевича присоединиться, и после бутылки коньяка все-таки уговорил. Чернышев больше не появлялся, поэтому этот вечер можно было счесть почти безупречным. Почти… Снегов был бы очень рад, если бы ему удалось увидеть Вассу, но, наверное, нельзя требовать от жизни слишком много. Однако теперь он был точно уверен, что даже если де Ридле появился на горизонте, Белозерскому об этом точно ничего не известно — такую безмятежность не сыграть!

* * *

Домбровский немного охладил пыл Снегова:

— Знаешь, Сереженька, видел я этого художника… летом. Правда, издалека… но за мольбертом. Тома?, насколько я знаю, никогда не увлекался живописью.

— Чего не сделаешь ради прикрытия?

— Тебе ли не знать… и все же я бы не особо обольщался. Я видел портрет его кисти. Для прикрытия слишком хорошо.

Спорить с Домбровским не хотелось. Каким бы проницательным тот ни был, Снегов привык доверять собственному чутью, а оно сейчас вело его в дом художника. Как там его? Никколо Оллонетти… письмо к которому жгло карман форменного мундира.

Уже засыпая, Сергей Сергеевич отметил, что почему-то он не видел Гончарова, словно того и вовсе не было в доме. Может, так оно и было?

День обещал быть насыщенным событиями, и стоило поторопиться, чтобы ничего не упустить. Снегов быстро позавтракал и, позвав Фильку, отправился в имение Кузякина, слывшего меценатом и покровителем тонких искусств. Тот с огромным наслаждением проматывал наследство, доставшееся ему от бездетного дядюшки, и, судя по всему, лет через десять его в этом непростом деле ожидал успех. Дом, раскрашенный самыми яркими цветами, уже сейчас начал ветшать, а сваленные у самого главного входа дрова, присыпанные снегом, и нечищеные дорожки производили впечатление заброшенности.

Сергей Сергеевич размышлял недолго. Знакомиться с хозяином этого бедлама совершенно не хотелось, а вот захватить расслабившегося на лоне природы де Ридле было весьма заманчиво. Снегов проверил крепление кинжала. Идеально — при резком выпаде рукой клинок ложился в ладонь, давая простор для маневра… лишь бы на месте не было Вассы. Снегов не обольщался: если та воссоединилась с бывшим любовником и сейчас находится у него, то захватить его не получиться, и тогда придется договариваться. И тут уж все будет зависеть от убедительности Снегова… ну, или, если уж совсем не повезет, от скорости его бегства. Правда, этот вариант развития событий был бы самым неудачным. Отыскать затаившегося де Ридле на бескрайних просторах будет непросто, но и в этом случае действия Снегова будут оправданы хотя бы прекращением ритуальных убийств. Вряд ли, находясь в бегах, Мастер Смерть продолжит свои сомнительные опыты.

Сугробы под окнами флигеля намело очень кстати. Снегов распорядился, чтобы Филька в любом случае ждал его здесь и был готов как к немедленному бегству, так и к оказанию срочной помощи, если удастся скрутить де Ридле?.

— Если свистну один раз, то беги ко мне, а уж если дважды…

— Не изволите сомневаться, барин.

Если в чем Снегов и сомневался, так только не в преданности Фильки. Флигель в имении Кузякина стоял отдельно, и к нему тянулось несколько цепочек следов. Если бы не сизый дымок из трубы, флигель бы казался нежилым. Стараясь ступать след в след, Снегов обошел строение, примечая пути, удобные для бегства, потому что большинство окон стояли заколоченными.

Дверь оказалась незапертой, и Снегов осторожно вошел внутрь. Едва уловимый запах плесени заглушался духом жилища художника: краски, скипидар и стойкое амбре перегара характеризовали хозяина жилья как человека творческого и увлекающегося. Снегов наугад толкнул дверь и оказался в большой комнате, вдоль стен которой стояли картины в подрамниках. В основном портреты, но были и пейзажи. Скорее всего, они были не закончены, о чем свидетельствовали цветные пятна в самых неожиданных местах. Снегов зачарованно смотрел на портрет Вассы. Это, несомненно, была она в образе богини-воительницы Афины: бесстыдно обнаженная, она прикрывалась лишь небольшим щитом, дерзко и снисходительно взирая на непочтительного зрителя. Ее роскошные волосы укрывал шлем с высоким гребнем, а у ног свернулась огромная змея. Надо отдать должное мастерству художника…

— Что вам угодно?

Черт! Появившийся совершенно беззвучно мужчина в женской меховой душегрейке с интересом разглядывал Снегова.

— Мне нужен господин Никколо Оллонетти.

— По какому делу?

— По личному.

— Вот как… и все же?

— С кем имею честь…

— Кто вы такой и что вам здесь нужно?

Вот ведь! От досады впору было приложиться лбом о дубовую дверь. Памятуя о параноидальной подозрительности де Ридле, Снегов совершенно не учел, что у него может быть слуга.

— Об этом я буду говорить с господином Оллонетти лично.

— Так говорите же!

Только что ногой не притопнул… Что? Это — художник? А где де Ридле?

12 3 4 5 6 Следующая ⇒