Александр Мень 23 страница

5. Устав ДК, II, 3-9. По мнению К. Старковой, это ограничение относилось лишь к торжественным собраниям общины (см.: ВДИ, 1961, Э 3, с. 130), но слова в Дд (15-17) указывают, что люди с телесными недостатками в общину не принимались.

6. Устав, IX, 7.

7. Там же, III, 15-19. О маздеистском символе веры см. " Вестники Царства Божия", о связи Кумрана с Авестой см. И. Брагинский. Об иранских элементах в кумранских свитках-" Семитские языки", 1965, в. II, ч. 2, с. 720.

8. Дд, II, 17-18, ср. 1 Енох 6.

9. Устав, IV, 3-4.

10. Там же, II, 7-8, ср. I, 7-8, V, 15-16.

11. Толк. на Аввак VIII, 2-3.

12. Книга Тайн, 8-11 ТК, I, с. 320. См. комментарий на эту тему в кн. И. Амусин. Находки у Мертвого моря, с. 25-26, К. Старкова. Кумранская община и внешний мир. ПСб., Л. , 1974, Э 25 (88), с. 68 cл.

13. Дд, X, 14 cл. В Евангелии мы находим прямую полемику против культа субботы. См, напр. Лк 14, 5.

14. Некоторые из этих сектантов сохранили старое ессейское наименование эбионим, " бедные" (Ориген. О началах, IV, 22, Против Цельса, II, 1, Еесевий. Церк. История, III, 27, Епифаний. О ересях, XX, 17), другие назывались ноцрим, " назарейцами". Сохранившиеся о них сведения довольно скудны. Но и они указывают на тесную связь сектантов с ессейством. См.: J. Danielои. Les manuscrits de la Mer Morte... , р. 117.

15. См.: R. Brown. Apocrypha; Dead Sea Scrolls - JВС, II, р. 555.

16. Толк. на Аввак V, 9-12 " Имеются в виду дом Авессалома и люди общины, которые молчали, когда наказывали Учителя Праведности, и не помогли ему против Человека лжи, который презрел учение перед лицом всей общины" (пер. Амусина). " Толкование тому о доме Авессалома и о людях из Совета, которые молчали при обличении Праведного Наставника и не помогли ему против Человека Лжи, который отверг учение среди всего их общества" (пер. Старковой).

17. " Благородные народа-это пришедшие копать колодец жезлами, которыми начертал руководствоваться Предначертатель в течение всего срока нечестия. Другие же, помимо их, не постигнут (этого), пока не встанет Наставляющий правде в конце дней" (Дд, VI, 8-11, пер. Старковой). Глагол амад, вставать, не означает обязательно воскресения. См.: К. Старкова. Литературные памятники, с. 46 cл. То, что в Кумране найдены копии Книги Даниила и фрагменты Книги Еноха, есть косвенное доказательство их веры в воскресение мертвых. О наличии у ессеев этой веры свидетельствует Ипполит Римский в своей книге " Опровержение всех ересей", IX, 27. Русск. пер. -ТК, I, с. 373.

18. Дд, XIX, 14, XX, I, 14. Устав, IX, 11. О двух Мессиях говорится в " Завещании XII патриархов", апокрифе, который родствен кумранской литературе. Один помазанник должен происходить из священнического колена Левия (Зав Рувима, 6, 7-12, Зав Леви, 8, 11-17, Зав Иуды, 24, 1-3, Зав Дана, 5, 10-13), а другой- из колена Иудина (Зав Иуды, 24, 5-6, Зав Неффалима, 8, 2-3).

19. Устав ДК, II, 11-22, Толк. на прор. Исайю, 19.

20. Мидраш Мелхиседека. - ТК, I, с. 287. Ср. Быт 14; Пс 109, 4.

21. Трактат апостольской эпохи, именуемый " Посланием к Евреям", включен в Новый Завет с именем ап. Павла, хотя, как полагает большинство историков и богословов, он был написан другим, близким к Павлу лицом. Основная цель книги-показать, что Иисус Христос есть не только Мессия-Сын Давидов, но и небесный Первосвященник, Предстатель за человечество. Для истолкования Его миссии автор привлекает учение о Мелхиседеке-Царе-Первосвященнике. Поэтому возникло вполне вероятное предположение, что адресат послания ессейские священники, принявшие христианство, но не до конца в нем утвержденные. Возможно, что именно их имеет в виду Книга Деяний, когда говорит о многих священниках, " покорившихся вере" (6, 7). См.: J. Danielои. Les manuscrits de la Mer Morte et les origines du christianisme. Paris, 1957, р. 106, D. Flusser. Тhе The Dead Sea Sect and Christianity - " Studies on the Dead Sea Scrolls". Jerusalem, 1957, р. 103.

22. Эти перемены отражены в " Дамасском документе" и в " Уставе двух колонок", которые были написаны, вероятно, в начале I в. до н. э. после смерти Учителя.

23. И. Флавий. Арх. XIII, 11, 2.

24. Толк. на пр. Наума, 2. См.: аргументы в пользу отождествления " Эфраима" с фарисеями, а " Менаше" с саддукеями у Я. Амусина (ТК, I, с. 210-211).

25. И. Флавий. Арх. XIII, 13, 5. О нарушении Яннаем фарисейского обычая говорит Талмуд (трактат Сукка, 48в).

26. См.: Устав ДК, I, 21.

27. Толк. на пр. Наума, II, 2-6.

28. Там же, I, 6-8. Один из первых исследователей кумранских текстов Джон Аллегро считал, что в Толковании содержится намек на крестную смерть Учителя (см.: J. Allegro. The Dead Sea Scrolls, 1972, р. 107-108). Эту гипотезу сразу же подхватила антирелигиозная пропаганда. Однако аргументы в ее пользу ничтожны. Текст говорит не об Учителе, а о " людях". Кроме того, казни обрушились на фарисеев. Врагом Учителя назван не Яннай (в кумранской терминологии- " яростный лев" ), а " нечестивый священник", который у ессейских писателей не тождествен Яннаю. Если правильно предположение, что начало деятельности Учителя относится к 170 году, то очевидно, что в 88 году его уже не могло быть в живых.

29. При раскопках в Иерусалиме была найдена могила человека, умершего на кресте (I в. н. э. ). Огромные гвозди прочно застряли в его костях. Это лишний раз указывает на точность евангельского рассказа о крестной смерти Христа, который ставился под сомнение скептиками, утверждавшими, что палачи лишь привязывали людей к крестам.

См.: N. Нааs. Anthropological Observations on the Skeletal Remains from Giv'at Ha-Mivtar. -" Israel Exploration Journal", 1970, N 1-2.

30. Толк. на пр. Наума, III, 5.

31. См.: М. Елизарова. Община терапевтов, с. 33. В этом исследовании приведены убедительные доказательства того, что " терапевты" были ветвью ессейского движения. Полностью трактат Филона о них приведен в приложении к кн.

Н. Смирнов. Терапевты и сочинение Филона Иудея. " О жизни созерцательной". Киев, 1909.

32. Киддуш, 66а.

33. Толк. на пр. Аввак, III, 9-13.

Часть V

РИМ, ГРЕКИ И ВОСТОК

Глава двадцать первая

ДУША И ВЕРА РИМЛЯНИНА

Италия до 650 г. до н. э.

Римлянин всегда имел дело с чем-то таинственным,

он предполагал во всем нечто скрытое и искал его.

Гегель

На обширном пространстве от Пиренейских гор до Британии и Кавказа еще и сейчас можно видеть участки старых мощеных дорог. Кое-где плиты на них заросли травой, а местами отполированы колесами и ногами пешеходов. Это артерии необъятной державы Рима-трассы легионов. Некогда они во все стороны расходились из Города и тянулись почти на двести тысяч километров.

Когда первые миссионеры Евангелия вышли в путь, они двинулись по этим дорогам. Сам того не ведая, римлянин-победитель открыл перед апостолами ворота широкого мира. Не только греческий перевод Библии и синагоги диаспоры, восточные культы и античная философия предваряли путь сеятелей Слова, но и Город на семи холмах сыграл свою роль в подготовке человечества к христианству. Таким образом, Рим появляется в нашем повествовании как новое " действующее лицо".

Подобно Македонии, он долго считался окраиной цивилизованного мира, и сначала о нем мало кто слышал. Во времена пророка Исайи и Гесиода, когда Ассирия находилась в зените своего могущества, Рим еще выглядел невзрачной деревней, в которой тогда трудно было предугадать будущую столицу императоров и пап. Лишь незадолго до эпохи Александра римляне начинают входить в силу, а затем в какие-нибудь век-полтора превращаются в повелителей Средиземноморья. Мало того, созданная ими империя простояла дольше всех, когда-либо существовавших на земле. В этом им уступают Кир и Александр, Карл и Наполеон, властители Британии и России.

Поразительные успехи римлян вызывали восторг и зависть современников. Попытки разгадать секрет латинской фортуны в свое время предпринимали Полибий и Августин, Монтескье и Гегель. Муссолини думал, что сумеет воскресить былое величие Рима, однако жизнь показала тщетность этой мечты. Хотя многие элементы древнеримского духа не умерли-что-то главное отцвело безвозвратно.

Что же представляли собой строители Orbis Romanum, " Римского мира"?

В наши дни римлянина нередко отождествляют с фигурой тупого солдата, лицемера, набожного в храме, а дома глумящегося над богами, или алчного прожигателя жизни. Между тем если бы не было иного Рима, кроме Рима-угнетателя, Рима, содрогавшегося от крика: " Хлеба и зрелищ! " -города рабов, гладиаторов и лукулловых оргий, он вряд ли получил бы название " вечного".

В старину говорили, что у него есть второе, тайное имя, которое можно найти, прочитав слово Roma по-восточному-справа налево. Тогда оно будет звучать как Аmor, Любовь. Эта игра слов как бы намекает на сложность римского феномена, в котором империализм сочетался с идеей concordia, гармоничного строя общества. Очевидно, дух Рима столь же парадоксален и двойствен, как и все значительные явления мировой культуры. В самом деле, римляне, не обладая религиозным гением, слыли благочестивым народом и гордились этим; Рим в течение трех веков преследовал Церковь, но он же стал одним из всемирных центров христианства. Его цивилизация была еще более светской, чем у греков, однако отцы Церкви считали Рим оплотом веры...

Вклад римлян в общеевропейское наследие хорошо известен. Впервые в истории они заложили юридический фундамент для единения народов. Вспомним, что понятие " римский гражданин" уравнивало людей любой страны, нации, религии. Латинский язык, будучи многие века международным, верно служил Церкви и науке, а законодательство Рима продолжает влиять на современное правосознание.

Но все это еще не объясняет, почему Рим сделался городом апостолов и мучеников, средоточием Западной Церкви. Можно ли видеть простую случайность в том, что именно на римской почве возникли наиболее жизнеспособные из первых христианских общин? Не доказывает ли это, что в самом латинстве обнаружилась живая восприимчивость к новой вере?

Тому, кто хочет приблизиться к пониманию римской души, нужно проникнуть глубже наносных пластов, туда, где кроется ее

историческая индивидуальность. Это нелегко, хотя бы уже в силу того, что мы привыкли говорить о " греко-римской" культуре, не делая большого различия между латинством и эллинством. Действительно, их слияние было настолько полным, что " античность" по праву воспринимается нами как нечто целое. Тем не менее метаморфозы, постигшие Рим, не смогли окончательно изменить его подлинный лик. Под этрусскими и греческими оболочками внимательный взгляд находит своеобразный характер и самобытную культуру латинян.

Поиски исконного " римлянства" ведут нас в далекое прошлое, в те времена, когда предки латинян, отделившись от потока индоевропейских племен, проникли на Апеннинский полуостров.

Легенда, широко известная из поэмы Вергилия, утверждает, что когда троянец Эней, спасшийся от илионского пожара, высадился на берегу Италии, то уже застал там племя латинов. Одно время историки считали это сказание поздним вымыслом, заимствованным у греков. Но впоследствии археологи установили, что память об Энее жила в стране еще до эпохи эллинизации Рима. Многие исследователи сейчас убеждены, что " Энеида" в целом описывает вполне реальные события. Во всяком случае, признано, чго латинские поселения возникли в Италии не позднее II тысячелетия до н. э., когда в Палестине правили судьи, а в Египте - один из последних Рамзесов (1).

Италия не была расколота, как Греция, на изолированные области, и сама природа ее не походила на скудную землю Эллады. Благодатный мягкий климат, плодородные равнины и зеленые склоны гор, казалось, были созданы для земледельцев и виноделов. Повсюду росли тенистые дубовые леса, между озерами на лугах круглый год могли пастись стада - недаром слово " Италия" производили от vitulus, бык.

Историки порой сравнивают жизнь древних италийцев с суровой школой американского Запада. Более двенадцати племен обитало в стране бок о бок. Воинственные горцы самниты, пастухи сабины, умбры и латины вечно спорили из-за земельных угодий и скота. Каждый род был вынужден постоянно заботиться об охране и защите своего имущества. Нередко, впрочем, соседи мирно жили друг с другом и заключали союзы. У подошвы Альбанских гор они основали общий религиозный центр - город Альба-Лонгу.

В древности на полуострове было много болот, и села поэтому ютились на возвышенностях или на свайных помостах.

У реки Тибр, на холме, там, где впоследствии предстояло подняться многоэтажным дворцам и храмам форума, воины-скотоводы однажды вырубили лес и сложили несколько круглых тростниковых хижин. Согласно преданию, на этом месте в середине VIII века до н. э. внук альбанского царька Ромул заложил крепость, названную в честь него Рома (2).

Мы едва ли когда-нибудь узнаем, насколько достоверны легенды о происхождении Ромула и Рема, об основании Города и о братоубийстве, но Плутарх, вероятно, прав, говоря, что первый римский царь добился власти " вооруженной рукой". За трагической историей близнецов кроются какие-то бурные события, когда горстка изгоев сумела отстоять созданное ими укрепленное гнездо.

То, что Ромул сразу объявил Рим местом убежища, - деталь примечательная. Подобной привилегией владели лишь священные города. Следовательно, палатинская крепость быстро выдвинулась как соперник Альба-Лонги и притязала на полную независимость. " Туда, - говорит Тит Ливии, - сбегался из соседних племен всякий сброд, без различия: свободные и рабы, желавшие перемены своего положения" (3).

Из такого ядра мятежной вольницы мог легко вырасти дикий народ, склонный к анархии. Но случилось как раз обратное. Строгое распределение обязанностей, неуклонное выполнение долга с самого начала стали отличительными чертами римлян. Всегда готовые постоять за себя, они рано поняли, какая сила заключена в порядке и законе. Дух военного лагеря создал нацию, спаянную железной дисциплиной.

Благодаря этому римлянин смог в будущем дать миру те принципы прочной организации, в которых народы давно уже нуждались. Латинство стало цементом для общества, постоянно охваченного смутами. Вергилий утверждал, что Рим, обделенный чувством прекрасного, в искусстве правления проявил себя настоящим художником. Именно латинское воспитание и позволило бл. Августину назвать государство без законности шайкой бандитов.

Становится также понятным, почему и Западная Церковь, когда ее корабль выходил в открытое море истории, так высоко ценила " римскую идею". Рим выковал ее великих руководителей и пастырей: Климента, Льва, Григория.

По традиции, идущей от родового строя, в управлении принимали участие все обитатели поселка. Для этого они постоянно собирались на сходки, что воспитывало в них гражданское сознание и чувство ответственности.

Латинский civitas был во многом отличен от греческих и этрусских полисов. Стиль жизни полиса определяли, как правило, ремесленники и торговцы. Civitas же представлял собой оборонный союз пахарей и пастухов. Настоящим горожанином римлянин стал позднее. Его характер ковался не только в походах и стычках, но и в упорном крестьянском труде.

Ни в одной стране древности человек не был так привязан к деревенскому образу жизни; его предпочитали даже самые богатые представители знати. Века спустя, когда язва урбанизации поразила Лациум, римские ученые и политики все еще возлагали свои надежды на крестьянский труд. И не только они, но даже поэты Гораций, Вергилий, Тибул - черпали вдохновение в этой же теме. Немало торжественных гекзаметров было посвящено сортам почвы, виноградникам и пастушеским заботам.

Эта укорененность в земле питала жизненную энергию римлянина-работящего, рачительного, бережливого хозяина. Он отличался здравым смыслом, консерватизмом, сгрогостью и чистотой нравов. Его натура сказалась и в самом латинском языке, лапидарном, деловом и ясном.

Была здесь и теневая сторона: печать прозаичности, делавшая жизнь Рима серой и монотонной. Если юность Эллады сопровождали музыка и поэзия, а зрелость обогатилась Драмой и метафизикой, то римская заря была в этом отношении почти бесплодной. Латины не создали ничего, подобного эпосу Гомера, а когда научились у греков философствовать, то прежде всего их заинтересовали практические вопросы жизни и морали.

Впрочем, неверно было бы изображать характер римлян мрачным. Трагедия у них не привилась, зато грубоватый латинский юмор стал проявляться довольно рано. Уже в одном из первых римских законов мы находим попытки оградить граждан от оскорблений сатириков. По-видимому, римская серьезность вовсе не мешала римскому смеху.

Непохожей на греческую была и ранняя религия Лациума. Напрасно мы стали бы искать в ней мифы о богах, подобные тем, что прославили Элладу и Восток. Говоря о Божественном, римлянин был осторожен и скуп на слова. Тут он чем-то напоминал иудея, не любившего фантазий в делах веры. И это сходство с Ветхим Заветом усиливается еще и тем, что исконный латинский культ долго не имел изображений богов (4). " Религия, писал о той эпохе Тертуллиан, - была простая, обряды бедные; не был Капитолий выше Олимпа; жертвенники сделаны были наскоро из земли, сосуды - из глины, курения-легкие; бог нигде с блеском не показывался; искусство греков и этрусков еще не украшало Рим статуями" (5).

Овидий утверждает, что потомки основателей города - патриции - не приносили в жертву животных.

Встарь, чтобы милость богов заслужить, человеку довольно

было полбы и с ней соли блестящих крупиц.

Дымом курился алтарь, довольный травою сабинской,

и, разгораясь на нем, громко потрескивал лавр.

Тот, кто к венкам луговым из цветов приплести без усилья

мог и фиалок еще, истинным слыл богачом. (6)

Каковы же были те боги, которым римлянин нес свои скромные знаки почитания?

От арийских пращуров он унаследовал культ верховного бога Дьяушпитара, которого именовал Дивус Патер, или Юпитер (7). Этот бог считался владыкой неба, света и грозовых бурь. Его призывали под сенью старых раскидистых дубов, у камней и гротов. Со времен Ромула главным местом поклонения Юпитеру стал Капитолийский холм. Туда, на открытую ветрам скалу, поднимался народ, чтобы совершать древние обряды предков.

В Юпитере видели не просто одного из богов, пусть даже и главного. Он казался чем-то большим. " Все полно Юпитером", - говорил Вергилий, выражая в этой формуле изначальную веру римлян. А другой поэт называл Громовержца " прародителем, матерью богов, Богом единым" (8). Впоследствии языческий богослов Варрон пьпался даже сблизть религию Юпитера с учением стоиков о мировой душе. " Он есть един, -писал Варрон о Юпитере, -и в то же время-все, ибо мир один и в нем одном все" (9).

Разумеется, нельзя приписывать такого рода монистическую философию крестьянам Лациума. Им были мало доступны отвлеченные идеи, однако по существу Варрон довольно точно обрисовал суть старой латинской религии.

Божественное у римлян именовалось также Numen. Этим же словом обозначали не только высшее Начало, но и множество богов. На вопрос, откуда они появились, римлянин мог ответить примерно так: Numen дробится на бесконечные явления и события; колос и облако, вода и огонь, смелость и любовь, беда и удача-все это numina. Построением мостов через Тибр, выходом в поле, отпиранием дверей, началом войны, да и почти всем управляют специальные боги; одна только пора младенчества человека подведомственна сорока трем numina.

Подобное разложение единобожия свойственно многим религиям, но Рим и тут обнаруживает своеобразие. В то время как большинство язычников представляли себе богов человекоподобными, римляне долго противились антропоморфизму. Им казалось уместнее сохранять древнейшую символику фетишизма, нежели наделять богов чертами смертных. Юпитера, например, они чтили под видом кремня, Марса-под видом копья, Весту-в виде пламени. Тем самым как бы выражалась вера в Божество, пребывающее по ту сторону человеческого. Римлянин интуитивно ощущал здесь тайну, постичь которую люди не могут, если она не воплощается в конкретных явлениях.

Как бы ни называть этот взгляд: пантеизмом, демонизмом или полидемонизмом, главное в нем-благоговение перед сокровенной Сущностью вещей и сознание зависимости от нее (10). То воистину была религия " неведомого Бога". " Великий Юпитер, или каким именем повелишь тебя называть" -так в смирении обращался римлянин к Непостижимому.

Отзвуки этих чувств сохранились и в христианское время. Напомним, что Рим, в противоположность эллинскому Востоку, не породил ни одной догматической ереси. Он, как и прежде, не дерзал слишком далеко проникать в непознаваемое, предпочитал явное и зримое - видимую организацию Церкви, присутствие Христа в Святых Дарах. Показательно, что в первые века ни один богослов, писавший по-латыни, не был коренным римлянином.

Тертуллиан и Августин, Киприан и Иероним-уроженцы провинций, где сказывались уже иные традиции и иной дух.

По мнению Теодора Моммзена, есть глубокий смысл в том, что греки, молясь, обращались к небу, а римляне-покрывали голову. Смирение и страх Божий пронизывали старое латинское благочестие. И тем не менее древнего римлянина трудно назвать мистиком.

Мистик ищет единения с Божеством, он устремлен за грань земного. Римлянина же высоты пугали, даже в религии он оставался приземленным прагматиком. Ему казалось достаточным верить, что все в мире объемлет Юпитер, или Нумен, и он хотел о нем знать лишь то, что касается обычной жизни людей, ее обстоятельств и нужд. Человеку, по словам Варрона, важнее всего помнить, " каких богов надлежит почитать публично, какие совершать каждому из них обряды и жертвоприношения" (11). Разобраться в этом было непросто: древнейший перечень латинских божеств показывает, как велико было их число, а Варрон доводил его до тридцати тысяч. Иной раз, шутя, говорили, что в Риме больше богов, чем людей. Характерно притом, что об этих загадочных существах не знали почти ничего, кроме имен. Да и сами имена-Страх, Болезнь, Доблесть-указывали только на их функции. Это лишний раз подтверждает тот факт, что в богах римляне видели скорее проявления Единого, чем обособленные личности. Можно поэтому сказать, что у римлян, как и у индийцев, многобожие существовало рука об руку со своего рода монотеизмом.

В гробницах Лациума часто находили изображения хижин. И это не случайно, ибо в древности не храм, а дом был для римлянина главным местом богопочитания. Храмы появились позднее в результате чуждых влияний.

Глава латинской семьи долгое время являлся единственным жрецом. " Знайте, -писал ревнитель старины Катон, -что за весь дом приносит жертву господин" (12). Поэтому власть отца была абсолютной и непререкаемой. Сыновья, даже взрослые, даже достигшие почетных званий, всецело ему подчинялись. Впрочем, и мать в римской семье пользовалась таким уважением, какое редко знал древний мир. Словом, домашний очаг был столь же надежным центром порядка, как и деревенская площадь, где собирался народ для решения дел.

В домах было принято ставить маски, снятые с умерших, в знак того, что вся " фамилия" пребывает под отеческим кровом. На праздники эти маски выносили, чтобы предки принимали участие в общем торжестве. Из погребальных масок развился потом римский портрет, который, в отличие от греческого, воскрешал индивидуальные черты усопшего. Эти жесткие, мужественные физиономии великолепно передают облик древнего римлянина.

Не только обитатели отдельного жилища, но и весь Populus Romanus, " римский народ", чувствовал себя единой семьей. Из нее исключались только рабы, на которых смотрели как на домашний скот. Кроме того, плебеи крестьяне, переселившиеся в Рим из других областей, подобно греческим метекам, были сначала ограничены в правах. Совершать обряды могли только патриции, что являлось знаком их господствующего положения.

Покровителями и защитниками нации считались духи: Пенаты и Лары, которых чтили еще до основания Рима. Им вручали попечение о семьях, кланах и самом Городе. Когда был побежден Ганнибал, говорили, что из Италии его изгнали Лары.

Civitas олицетворяли, однако, не божество и даже не царь, а вся совокупность " римского народа", связанного родством, обрядами и правилами поведения. На civitas смотрели как на одно из совершеннейших воплощений Нумена. Несмотря на свою связь с землей, латинянин ставил Город выше природы. В основе римского мировоззрения лежал не космический миф, как у восточных народов, а миф, если угодно, социальный, государственный. Все легенды Лациума говорили только о людях и их гражданской общине.

Характерно, что " человеческие законы" предшествовали у римлян " законам божественным". По словам Варрона, " как живописец существует раньше, чем картина, архитектор-прежде, чем здание, так и государство явилось прежде, чем то, что им установлено" (13). А именно государству принадлежала в Риме власть создавать сакральное право.

Любовь к отечеству почиталась высшей добродетелью. Отдельная личность рассматривалась в Риме как нечто вторичное, подчиненное целому. Должно о благе отчизны сперва наивысшем подумать,

После - о благе родных, а затем уже только о вашем. Этот принцип хорошо знаком нашему веку. Так, например, катехизис итальянских фашистов начинался как пародия на Моисеев Декалог: " Я, Италия, твоя богиня, да не будет у тебя других богов, кроме меня". Разумеется, в такой обнаженной форме патриотизм был чужд даже древним язычникам, но, очевидно, зачатки обожествления государства появились в Риме довольно рано.

Как правило, культ государства выливается в поклонение вождям и монархам. Римляне раннего периода прошли и через эту стадию. Они приписывали своим царям сверхъестественные свойства и, следовательно, были близки к созданию священной автократии. По рассказу Плутарха, Ромул совершал магические обряды, призванные охранять Город от врагов. Сказание о таинственном " царе леса", который удерживал власть лишь до тех пор, пока способен защищать себя, несомненно, связано с верой в колдуна-предводителя. Считалось, что от царя зависит урожай, и поэтому царем может быть только сильный, здоровый человек. Всякий, одолевший его, получал в свою очередь право стать царем.

Обычай этот воскрешает мир первобытной старины: царство табу, ворожбы и древнейшей магии. Не случайно Дж. Фрэзер начал свой знаменитый труд по доисторической религии с латинской легенды о " царе леса".

Однако идея сакральной монархии угасла в Риме, едва зародившись. Воскреснуть ей суждено было только в эпоху императоров. При первых же царях ее развитию воспротивились патрицианские роды. Они упорно отстаивали mos majorum, " обычай предков", то есть порядок, при котором гражданский совет и народ правят сами согласно закону. Монархи же были оставлены в роли выборных людей и распорядителей культа. А с появлением жреческих коллегий они лишились и своей монополии в сфере гражданских обрядов.

Предание относит эту реформу к правлению Нумы Помпилия (715-673), преемника Ромула. Выходец из сабинского племени, он, как говорят, отличался благочестием и мудростью, за что был единогласно избран царем (14). И именно Нума сделал больше всего для ограничения прав монарха.

Тертуллиан сравнивал этого первого религиозного законодателя Рима с Моисеем. Однако важно отметить, что созданный Помпилием порядок вовсе не вытекал из воли богов, а являлся плодом государственного разума. По всему видно, что Нума действовал только от собственного имени и руководствовался в первую очередь пользой граждан (15). Правда, сохранилась легенда, будто при решении дел Нума получал советы от своей возлюбленной нимфы Эгерии. Но, по-видимому, тут мы встречаемся с отголоском какого-то архаического обряда, в котором царь выступал в роли супруга лесной богини (16). В остальном же Нума был вполне земным политиком и устроителем.

Вначале он, как говорит Плутарх, опасался тех " отчаянных и воинственных людей, которых занесло в Лациум отовсюду", и решил, что необходимо упорядочить их быт. Для этого он закрепил границы наделов, определил число праздников, а также ввел твердый календарь. Зная, что " направить и обратить к миру этот гордый и вспыльчивый народ очень нелегко", царь замыслил смягчить его нравы и увлечь церемониями, процессиями и торжествами в честь богов (17).

Нуме приписывают сооружение маленького святилища бога Януса-двуликого стража порогов и границ. В дни мира двери его затворялись, а когда шла война, они стояли открытыми в знак того, что божество вышло для несения караула.

Едва ли возможно восстановить сейчас полную картину преобразований Нумы, но главное, чего он достиг, было приведение старых ритуалов в систему и учреждение жречества. Теперь не только хозяин дома или монарх могли приносить жертвы: для этого были выделены особые государственные служители культа.

Люди, обращавшиеся к ним, не искали назидания или откровения мистических тайн. Жрецы Рима не были ни наставниками веры, ни мудрецами, постигшими высшее знание. И меньше всего они походили на египетских жрецов или индийских брахманов. Один историк удачно назвал их " священными юрисконсультами", поскольку они были лишь чиновниками, знатоками обычая. В обязанность старших жрецов, понтификов, входил надзор за общественными работами, строительством мостов и проведением праздников. Фламины были приставлены к алтарям Юпитера и других главенствующих богов.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒