Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Вопросы для обсуждения 13 страница



И с этой похвальной сдержанностью она отложила рассказ о том, что их общие родственники были противны как никогда, а его мать она нашла особенно невыносимой, до того времени, когда при их разговоре не будут присутствовать посторонние.

– Но почему вас не было, Эдвард? Почему вы не пришли?

– Я обещал быть в другом месте.

– Обещал! Что значат обещания, когда вас ждет встреча с такими друзьями!

– Быть может, мисс Марианна, – вмешалась Люси, обрадовавшись возможности отомстить, – вы считаете, что мужчины никогда не держат обещаний, если им того не хочется, будь то в большом или в малом?

Элинор очень рассердилась, но Марианна, казалось, была нечувствительна к этой шпильке. Станционный смотритель был тем более нечувствителен на веки вечные, поскольку удильщик сожрал его торс и голову в два больших глотка. Эдвард ахнул и закрыл глаза руками.

– Я не сомневаюсь, что лишь совесть помешала Эдварду появиться на запруде Харли, – спокойно ответила Марианна на укол Люси. – И я совершенно убеждена, что он – самый совестливый человек на свете, самый щепетильный в выполнении всех своих обязательств, даже самых незначительных, даже если они идут в ущерб его собственным интересам или удовольствию. Он боится причинить боль и не оправдать ожидания других, он – самый бескорыстный человек из всех, кого я знаю. Это правда, Эдвард, и я не собираюсь молчать. – Завершив таким образом свою речь, она вновь повернулась к стеклу купола. – Боже мой! Тут нужна уборка!

 

Глава 36

 

Несколько дней спустя после этой встречи газеты объявили, что супруга Томаса Палмера, эсквайра, разрешилась от бремени сыном и наследником. Это событие, крайне важное для счастья миссис Дженнингс, временно переменило ее распорядок дня, тем самым изменив и привычные порядки для ее юных гостий; каждое утро, едва проснувшись, миссис Дженнингс отправлялась навестить Шарлотту и не возвращалась до позднего вечера. Сестры Дэшвуд оказались предоставлены заботам леди Мидлтон и сестер Стил, ценивших их общество невысоко, но добивавшихся его с большим упорством.

Леди Мидлтон, у которой в последнее время появилось как никогда много секретов, общество сестер Дэшвуд было особенно неугодно. Ночами она восстанавливала субмарину, спрятанную в кладовке, а чтобы заварить корпус и починить старые, гнутые пропеллеры, по необходимости изучала искусство корабельщика, днем же, готовясь исполнить свою заветную мечту о побеге, без конца зубрила тонкости навигации и подводного пилотажа. Что до Люси, та бдительно наблюдала за Элинор и Марианной, как за захватчицами, вторгшимися на ее территорию и присваивающими часть тех благ, которые она по праву считала своими.

Станцию же будоражила буканьерская лихорадка, не оставившая никаких сомнений, что маскарад сэра Джона опередил всех состоятельных модников столицы, все чаще являвшихся в свет в пиратских нарядах. Сабля сделалась необходимым элементом гардероба, всякий истинный джентльмен выглядел как джентльмен удачи, а по Торговой набережной уже нельзя было пройтись, не оглохнув от воплей попугаев, рассевшихся по плечам кавалеров, чьи головы украшали лихо повязанные платки.

Азартные игры, акваувеселения и родео на морских львах уступили место состязаниям на саблях, в которых мужчины Станции закаляли боевой дух, хотя, конечно, бой с настоящими пиратами был делом совершенно немыслимым.

Элинор находила подобную моду безвкусной, в немалой степени потому, что она совпала с учащением пиратских нападений на наземные поселения. Бесчисленные буканьеры, включая знаменитого пирата по кличке Страшная Борода, делали моря еще более опасными для путешествий, нападая на каждый корабль слабее четырехмачтового, захватывая грузы и бросая команду за борт на милость морских чудовищ.

Но куда сильнее ее волновало, что пиратская тематика большинства светских мероприятий ничуть не радовала Марианну. Каждый вечер она безропотно натягивала галоши, готовясь к выходу в свет, но ни от чего не ожидала ни малейшего удовольствия и даже не интересовалась, куда на этот раз они едут.

Однажды вечером их пригласила к себе знакомая миссис Джон Дэшвуд посмотреть показательные дуэли на саблях и кортиках, какие могли бы случиться, столкнись отважные щеголи с настоящими пиратами. Ничего особенного на этом вечере не произошло. Как и всегда на подобных тематических вечерах, здесь собралось достаточно увлеченных дуэлянтов, но гораздо больше тех, кто не понимал в этом ничего; выступавшие же лишь снова убедили себя и своих ближайших друзей, что дуэлянтов лучше их не сыщется во всей Англии.

Элинор не была поклонницей подобных увеселений и не притворялась таковой, поэтому без смущения отводила взгляд от «сходней», возведенных со всем тщанием, чтобы напоминали настоящую шхуну, на какой могла бы состояться подобная схватка. Так она и заметила среди собравшихся джентльмена, на нарукавниках которого было вышито «Славься, Британия! ». Вскоре он заметил ее взгляд и фамильярно сказал что‑ то ее брату; когда они подошли, мистер Дэшвуд представил ей мистера Роберта Феррарса.

Последний поприветствовал ее с непринужденной учтивостью и так причудливо изогнул шею в поклоне, что Элинор стало ясно: он именно такой пустой щеголь, каким описала его Люси. Какое было бы счастье, если бы ее приязнь к Эдварду питалась не его заслугами, а заслугами его родни! Но, удивляясь несхожести двух братьев, она обнаружила, что бездушие и чванство одного ничуть не умаляет скромности и истинных достоинств другого. Причину же столь заметной разницы Роберт охотно сообщил ей сам под лязг сабель с фальшивых сходней, не прошло и четверти часа с момента их знакомства. Говоря о брате и сокрушаясь о чрезвычайной неловкости, мешавшей ему, по мнению Роберта, вращаться в приличном обществе, он великодушно приписал это тому, что Эдварду выпал незавидный жребий получить частное образование, в то время как он сам, впитавший все блага лучшей школы, прекрасно приспособлен к светской жизни.

– Клянусь вам, – добавил он, – другой причины тут и быть не может. Так я всегда и говорю матушке, когда она изволит об этом сокрушаться. «Сударыня, – говорю я ей, – не кручиньтесь столь сильно. Эта беда непоправима, и виноваты в ней вы и только вы. Зачем в самую решающую пору его жизни вы препоручили Эдварда частному учителю? Чтобы он якшался с портовыми крысами и зациклился на мифологии Большой Перемены и нудных научных банальностях! Если бы вы отправили его, как меня, в Вестминстер, ничего подобного бы не случилось». Я совершенно в этом убежден, и матушка теперь тоже понимает, какую ошибку совершила.

Джон Дэшвуд интересовался премудростями фехтования не больше Элинор, поэтому его мысли были вольны обращаться к другим предметам: большую часть вечера он провел, припоминая, выплатили ли ему все причитающиеся деньги за последний эксперимент, в рамках коего он три дня питался исключительно икрой веслоноса. Это навело его на весьма приятную мысль, которую он и представил на одобрение супруге, когда они вернулись домой. Следующую неделю он будет в тяжелейшем состоянии после операции, когда его легкие будут снабжены лепестками и складочками наподобие тех, что есть в рыбьих жабрах, и, конечно, Фанни будет рада, если кто‑ то составит ей на это время компанию. Пригласить к себе сестер было бы более чем разумно. Трат это никаких не потребует, неудобств не причинит – но все же Фанни чрезвычайно удивилась его предложению.

– Они гости леди Мидлтон. Как я могу лишить ее их общества?

Супруг не счел ее возражения весомыми.

– Но они провели у нее уже неделю, к тому же леди Мидлтон не станет обижаться, если они уделят столько же времени близким родственникам.

– Но, дорогой, я только что решила пригласить к нам сестер Стил на несколько дней. Они очень приятные, воспитанные барышни, и леди Мидлтон утверждает, что ловчее Люси Стил кораблик в бутылке никто не сделает. Твоих сестер мы успеем пригласить и в какой‑ нибудь другой год, а мисс Стил могут на Станцию больше и не приехать!

Мистер Дэшвуд признал ее правоту. Убедившись, что мисс Стил необходимо пригласить немедленно, он успокоил свою совесть твердым намерением пригласить сестер на будущий год, в то же время подозревая, что на будущий год никакого приглашения не потребуется, потому что Элинор приедет уже женой полковника Брендона, а Марианна будет гостить у них.

Фанни, радуясь своему избавлению, на следующее же утро написала Люси и пригласила ее с сестрой к себе, как только леди Мидлтон сможет с ними расстаться. Этого было довольно, чтобы сделать Люси совершенно счастливой, и не без причины. Возможность находиться рядом с Эдвардом в лоне его семьи была ей исключительно на пользу, а приглашение это так польстило ее самолюбию! Следовало горячо возблагодарить судьбу за подобный дар и безотлагательно им воспользоваться, поэтому пребывание мисс Стил у леди Мидлтон, до того не ограниченное сроками, внезапно начало подходить к своему завершению, которое, как вдруг выяснилось, давно было назначено и истекало через два дня. Леди Мидлтон осталась этим крайне довольна, поскольку теперь все ее внимание принадлежало почти законченной субмарине.

Когда приглашение прочитала Элинор (а оно попало к ней в руки через десять минут после того, как было доставлено), она впервые согласилась с Люси, что у той действительно есть причина для радости. Ведь этот необычайный после столь краткого знакомства знак любезности происходил вовсе не из неприязни к ней, Элинор, а значит, в будущем при известном упорстве Люси вполне могла добиться своего. Ее талант к лести был поистине сверхъестественным, раз уж покорил гордую леди Мидлтон и проник в сердце миссис Джон Дэшвуд.

Так мисс Стил перебрались в дом Джона и Фанни Дэшвуд, и все новости оттуда, доходившие до Элинор, лишь подтверждали ее мысли. Сэр Джон, не раз их навещавший, приносил известия такого рода, что их нельзя было назвать иначе чем поразительными. Миссис Дэшвуд никогда прежде не встречала таких приятных девиц; она называет Люси по имени, не отказывается от ее помощи в регулярном орошении жабр‑ легких мистера Дэшвуда свежей морской водой и не знает, сможет ли когда‑ нибудь с нею расстаться.

 

Глава 37

 

К концу второй недели миссис Палмер настолько оправилась, что ее мать больше не считала необходимым уделять ей все свое время. Довольствуясь одним‑ двумя визитами в день, она вернулась в собственный отсек, где обнаружила, что сестры Дэшвуд вполне готовы возобновить прежний распорядок.

На третье или четвертое утро после того, как все вернулось на круги своя, миссис Дженнингс, завершив привычный поход к миссис Палмер, вошла в гостиную, где Элинор в одиночестве вскрывала коробку с пышками тройной усушки.

– Милая моя мисс Дэшвуд! Вы уже слышали новости?

– Нет, сударыня. Что случилось?

– Нечто невообразимое!

– Еще одного младенца засосало в водопровод?

– Нет, слава богу! Когда я добралась до мистера Палмера, Шарлотта с ума сходила из‑ за ребенка. Она решила, что он очень болен – кричал, вертелся, весь покрылся сыпью. Я посмотрела на него и сразу сказала: «Господи! Душенька, да это не что иное, как солитер, терзающий ему внутренности, принесите мне щипцы и спички! » И нянька то же самое сказала, но Шарлотта не успокоилась, поэтому послали за мистером Донаваном, который только посмотрел на малыша и сказал то же самое, что это всего лишь солитер, а потом разжал младенцу челюсти, опустил туда леску и выудил шельмеца, а я его сожгла, и Шарлотта наконец успокоилась. И вот, когда он уже собрался уходить, мне пришло в голову – я и не знаю, с чего бы! – но мне пришло в голову расспросить его, не знает ли он каких новостей. На что он улыбнулся, глуповато усмехнулся и напустил на себя мрачный вид, а я спрашиваю: «Неужели еще одного младенца засосало в водопровод? » – а он говорит: «Нет», – а потом шепотом: «Но из страха, что до ваших гостий дойдут тревожные слухи, я должен сказать, что причин для тревоги нет. Миссис Дэшвуд, без сомнения, скоро оправится».

– Как?! – вскричала Элинор. – Фанни больна?

– Именно это я и сказала, душенька. «Господи! – говорю я, – миссис Дэшвуд больна? Ее засосало в водопровод? » А доктор сказал, что нет, и взмолился, чтобы я прекратила об этом спрашивать, и, думаю, только от смущения – потому что я настаивала на своей версии – все мне и рассказал. Вот что выяснилось: мистер Эдвард Феррарс, тот самый молодой человек, о котором я все с вами шутила, уже не один год как помолвлен с Люси Стил!

Услышав это имя и узнав, что тайное наконец стало явным, Элинор ощутила горячечную слабость вкупе с мучительнейшей головной болью; в агонии она наклонилась и зажала голову меж колен. Она делала долгие, глубокие вдохи, а в темноте перед ее закрытыми глазами угрожающе танцевал пятиконечный символ.

Миссис Дженнингс то ли из вежливости, то ли из чувства собственного достоинства не обратила внимания на столь необычную реакцию.

– Вы только вообразите, душенька! – беззаботно продолжала она. – И кроме Анны об этом ни одна живая душа не знала! Как такое может быть? Между ними все было слажено, и никто ничего не заподозрил! Впрочем, я никогда их вместе не видела, уж я‑ то сразу бы все поняла. Так или иначе, из страха перед миссис Феррарс они держали все в секрете, и до сегодняшнего утра ни о чем не подозревали ни она, ни ваш брат с женой. Бедняжка Люси! Ее сестра, да вы и сами знаете, добрая душа, но, как говорится, без капитана на корабле, она все и выболтала. Подходит она к вашей невестке, которая сидит одна за пяльцами и не подозревает, что ее ждет, – можете себе представить, какой это был удар для ее гордости! С ней немедленно случился нервический припадок, и кричала она так, что услышал даже ваш брат, сидевший внизу в собственном кабинете и писавший письмо. Крики недовольства, в десять раз приумноженные удивлением и еще в десять раз обостренным слухом вашего брата, которому в прошлый вторник вживили крайне чувствительные барабанные перепонки рыбы‑ солдата.

И вот он бежит наверх, зажав уши руками, чтобы приглушить крики, и тут разыгрывается чудовищная сцена: в комнату только что вошла и Люси, не зная, что происходит. Бедняжка! Как мне ее жаль. Должна сказать, с ней обошлись очень сурово – ваша невестка бранилась как фурия и довела ее до обморока. Анна упала на колени и горько расплакалась, а ваш братец бродил по комнате в полной растерянности со звенящими ушами, натыкался на стены и повторял, что не знает, что делать. Миссис Дэшвуд объявила, что мисс Стил у нее и минуты не останутся, и вашему братцу пришлось на коленях умолять ее позволить им хотя бы собрать вещи.

– Силы небесные! – вставила Элинор.

– Когда приплыл мистер Донаван, их гондола была уже готова, и бедняжки как раз выходили. Несчастная Люси, по его словам, едва держалась на ногах, Анна выглядела ненамного лучше. Боже! В какой гнев, должно быть, придет мистер Эдвард, когда узнает! Как обошлись с его возлюбленной! Все это просто… – Тут миссис Дженнингс перешла на свой родной язык, совершенно непонятный Элинор.

Она попыталась собраться с мыслями, но негромкий стук в стекло купола отвлек ее от размышлений. Подняв глаза, она увидела, что в стекло настойчиво стучит небольшая рыба‑ меч. Пусть ее и терзали сердечные муки, но от этого зрелища ее пробрал озноб, который лишь усилился, когда она разглядела переливчатый радужный участок чешуи у рыбы на морде: значит, это была не та рыба, которая билась в стекло прежде. Это была совсем другая рыба.

Поскольку миссис Дженнингс говорила лишь о помолвке Эдварда, Элинор быстро поняла, что скоро обо всем узнает Марианна и ее надо как‑ то предупредить. Нужно было как можно мягче рассеять ее заблуждения, сообщить правду и тем самым подготовить к тому, что ей придется обсуждать эту тему с остальными, не выдавая ни своего разочарования за сестру, ни неприязни к Эдварду.

Элинор выпала тяжелая задача. Ей предстояло лишить сестру главного утешения, рассказать об Эдварде такое, что, как она боялась, навсегда лишит его ее доброго отношения, и заставить Марианну заново пережить свое горе через сходство их положений, которое, несомненно, покажется ей чрезвычайным. Но как бы ни была ей неприятна эта обязанность, она представлялась столь же необходимой, как чистка корпуса корабля, заросшего ракушками.

Меньше всего Элинор хотела рассуждать о своих переживаниях. О помолвке Эдварда и Люси она рассказала спокойно и без запинок, пренебрегая и собственными чувствами, и настойчивым стуком в стекло. Ее словам не мешали ни бурное волнение, ни безутешное горе, ставшие скорее уделом ее слушательницы. Марианна внимала ей с ужасом и рыдала за двоих.

– Как давно ты об этом знаешь, Элинор? Он написал тебе?

– Вот уже четыре месяца. Люси рассказала мне о помолвке еще на Погибели, в тот день, когда мы чуть не погибли в пастях Морского Клыка.

Взгляд Марианны выказал то удивление, которое она не смогла выразить словами. После изумленной паузы она наконец воскликнула:

– Четыре месяца! Неужели ты знаешь уже четыре месяца? С нападения Морского Клыка?

Элинор еще раз это подтвердила.

– Как же так! Ты выхаживала меня в моем горе, все это время скрывая свое! И я попрекала тебя твоим счастьем!

– Тогда тебе не стоило знать, как далека ты была от истины.

– Четыре месяца! – снова вскричала Марианна. – Такая спокойная, неунывающая! Откуда у тебя брались силы?

– Из чувства, что я выполняю свой долг. Я обещала Люси сохранить ее помолвку в тайне. Поэтому я никак не должна была выдать истинное положение дел.

Марианна была потрясена до глубины души. У нее за спиной к рыбе‑ мечу присоединилась вторая, и они начали трудиться вместе, глядя своими стеклянными глазами прямо перед собой. Не будь Элинор столь взволнована, возможно, ей пришло бы в голову, что две рыбы, работающие бок о бок, – доказательство зловредности и нечестивости их намерений.

– Мне часто хотелось открыть правду тебе и матушке, – сказала она, – и раз или два я даже попыталась это сделать, но убедить вас, не нарушив обещания, мне не удалось.

– Четыре месяца! И ведь ты его любила!

– Да. Но я любила не только его. Мне был дорог и покой других людей, и я была рада, пока мне удавалось скрыть от них мои чувства. Я не хотела, чтобы вы страдали из‑ за меня.

– Ах, Элинор! – вскричала ее сестра. – Мне будет стыдно перед тобой во веки веков! С тобой, собственной сестрой, я обошлась более жестоко, чем поступил бы самый беспощадный пират, даже Страшная Борода! С тобой, которая была мне единственным утешением, которая поддерживала меня в самых тяжких моих страданиях, которая, казалось, страдала только со мной и ради меня!

За этим разговором последовали нежнейшие объятия. Марианна была в таком состоянии, что Элинор не составило труда заставить ее пообещать то, что требовалось: Марианна поклялась говорить о случившемся без видимой горечи и при встрече с Люси не выдать свою к ней неприязнь, и даже с Эдвардом держаться по‑ прежнему сердечно. Пока сестры утешали друг друга, на стекле проступила паутинка крошечных трещинок. Рыбы‑ мечи уплыли во тьму океана, игриво выписывая в толще воды причудливые фигуры.

Марианна сдержала слово безупречным образом. Рассказ миссис Дженнингс она выслушала, ни разу не переменившись в лице. Лишь когда та заговорила о любви Эдварда к Люси, Марианна закашлялась, но объяснила это тем, что поперхнулась обезвоженной сдобой. Подобный героизм сестры заставил Элинор почувствовать, что и сама она способна на любой подвиг. Следующее утро принесло с собой другое испытание – с визитом явился их брат, чтобы с чрезвычайно серьезным видом обсудить чудовищное событие, а также сообщить последние новости о состоянии жены.

– Полагаю, вы слышали, – начал он печальным тоном, – о скандале, произошедшем вчера под нашей крышей. – Он сидел в кресле‑ каталке, поскольку совсем недавно его ноги подверглись операции, в ходе которой ему вживили перепонки между пальцами, что (как надеялись ученые) приумножит его скорость и маневренность под водой.

Ему ответили лишь утвердительным взглядом – слова казались кощунством в такой момент.

– Моя супруга, – продолжал он, – безумно страдала, миссис Феррарс тоже. Говоря кратко, это была сцена такого неизбывного горя… но я надеюсь, что буря утихнет и никто из нас в ней не пострадает.

Замолчав, он издал нечеловеческий визг – кроме перепонок, Джон Дэшвуд согласился (за четыре фунта стерлингов) вживить себе в горло сложный орган эхолокации, наподобие того, каким пользуются зубатые киты, чтобы определять направление в океанских глубинах. Пока что мистер Дэшвуд не научился как следует контролировать этот орган и время от времени издавал леденящий кровь визг, на который его сестры вежливо не обращали внимания.

– Бедняжка Фанни! Весь вчерашний день она пробилась в истерике. Но не тревожьтесь. Доктор сказал, что никакой опасности нет. Физически она здорова, а силой духа превзойдет всех нас. – Он снова прервался и издал жуткий визг. – Все‑ таки у нее ангельское терпение! Говорит, что никогда и ни о ком больше не составит доброго мнения, и неудивительно, после того, как ее так обманули! Ведь она пригласила этих мисс Стил лишь по доброте сердечной, лишь потому, что ей показалось, будто они заслуживают некоторого внимания. Иначе мы бы с такой радостью пригласили вас с Марианной! И как это нам аукнулось! «Ах, как бы я хотела, чтобы вместо этих девиц мы пригласили твоих сестер», – говорила она с обычной своей добросердечностью!

Тут он на мгновение умолк и порывисто огляделся, как будто его тонкий рыбий слух сообщил ему что‑ то, чего не заметили его глаза.

– Какой шок испытала миссис Феррарс, когда Фанни сообщила ей новость, просто не передать! Пока она с материнской любовью планировала для Эдварда самую достойную партию, все это время он был втайне помолвлен с другой! Ей бы и в голову такое не пришло! Тем более когда подобного препятствия она ожидала совсем от другой особы! «Казалось, что хоть здесь, – говорила она, – я могла ничего не опасаться». Ее гнев был просто ужасен. Один лакей посмел кашлянуть, пока она громогласно порицала мисс Стил, так она приказала выстрелить им из водяной пушки, а когда он упал в канал, даже закричала: «Ура! » Наконец она послала за Эдвардом. Он пришел. У меня сердце разрывается, как вспомню, что было дальше. Сколько ни твердила миссис Феррарс, что он должен разорвать помолвку, все тщетно. Наполнив аквариум морской водой, она заставила его встать в него, а потом начала одну за одной кидать в воду злобных голодных пираний. «Отрекись от помолвки! » – кричала она, бросая вторую пиранью, когда первая уже радостно вцепилась ему в ногу, но он не уступал. «Отрекись! » – кидая третью пиранью. Но нет! Я никогда прежде не видел, чтобы Эдвард был таким упрямым и бесчувственным. Право, его стопы, должно быть, сделаны из свинца.

Мать объяснила ему свое намерение в случае его женитьбы на мисс Мортон передать ему норфолкское поместье, которое даже после уплаты налогов приносит не меньше тысячи в год, бросила в аквариум еще дюжину лютых пираний, которые вцепились в его ноги самым немилосердным образом, а когда он опять отказался, даже пообещала ему тысячу двести фунтов. Наконец она вскричала, что не желает больше его видеть, и поклялась сделать все, что в ее силах, чтобы помешать ему занять любую мало‑ мальски доходную должность. Когда ему позволили выйти из аквариума, ноги у него были все в крови от укусов.

Тут Марианна, вне себя от негодования, всплеснула руками и воскликнула: – Боже милостивый! Разве может такое быть!

– Конечно, Марианна, – ответил ее брат, – можно только дивиться упрямству, способному устоять перед такими аргументами, да еще и под пытками. Твое удивление вполне естественно.

Марианна хотела возмутиться, но вспомнила обещания сестре и удержалась.

– Однако все ее усилия, – продолжал Джон, – пропали втуне. Эдвард говорил недолго, но тон его был самый непреклонный. Ничто не заставит его разорвать помолвку.

– Значит, он повел себя как честный человек! – вскричала миссис Дженнингс, не в силах более молчать. – Вы уж простите, мистер Дэшвуд, но если бы он отступился, я сочла бы его подлецом. Полагаю, на свете нет барышни, столь же достойной такого хорошего мужа, как Люси!

Это заявление, особенно ранившее Элинор, почему‑ то вновь вызвало пятиконечное видение; сжав голову руками, она усилием воли отогнала его.

– Должен признать, – без малейшей обиды ответил Джон Дэшвуд, – что мисс Люси Стил – очень достойная молодая особа, но вы и сами понимаете, что этот брак невозможен. – Тут он снова замолчал, а затем, пронзительно взвизгнув, покатил свое кресло в противоположный угол комнаты, где ему почудилось какое‑ то невидимое глазу шевеление. Придя в себя, он продолжал: – Мы все безусловно желаем ей счастья, и миссис Феррарс вела себя исключительно любезно и с большим достоинством. Эдвард сам выбрал свою судьбу, и, боюсь, она будет не из легких.

Марианна вздохнула, разделяя его опасения, а у Элинор сжалось сердце, переполненное сочувствием к Эдварду, который был вынужден бросить вызов матери и вытерпеть пытку пираньями ради женщины, неспособной принести ему счастье.

– Ну и как же все это закончилось? – спросила миссис Дженнингс.

– Боюсь, что самым печальным образом. Эдварду велено никогда больше не являться на глаза матери. Его ноги так пострадали, что ему долго придется ходить в обуви из мягкой кожи. Вчера он покинул ее дом, и я не знаю, куда он отправился и даже на Станции ли он, но, конечно, нам и не пристало этим интересоваться.

– Несчастный юноша! Что с ним теперь будет?

– Ив самом деле, сударыня! Думать об этом очень печально. А ведь у него были такие возможности! Не могу представить более злополучной участи. Как можно прожить на проценты с двух тысяч фунтов? А если подумать и о том, что через каких‑ то три месяца он мог получить две тысячи пятьсот в год (ведь у мисс Мортон тридцать тысяч фунтов, наследство отца, погибшего вместе с его великолепным творением), то более прискорбной ситуации нельзя и придумать! Мы все должны ему посочувствовать, тем более что помочь ему – совершенно не в нашей власти.

– Ах, бедняжка! – вскричала миссис Дженнингс. – У меня он всегда найдет и стол, и кров, так и скажу ему, если увижу.

– Если бы только он позаботился о себе так же, – сказал Джон Дэшвуд, – как заботятся о нем все его друзья, то сейчас он бы ни в чем не нуждался. Но теперь помочь ему уже никто не в силах. К тому же миссис Феррарс готовит ему еще один удар, самый тяжкий. В своем, без сомнения, праведном гневе миссис Феррарс решила тотчас отписать Роберту Норфолкскую усадьбу, которая должна была принадлежать Эдварду, если бы не эта его выходка.

– Ну что ж, – ответила миссис Дженнингс, – такова ее месть. Она вправе поступать по‑ своему. Но я бы не стала дарить независимость одному сыну, потому что мне досадил другой. Конечно, все мои сыновья убиты, а их трупы изувечены искателями приключений, так что мои чувства на сей счет чисто умозрительны.

Вскоре мистер Дэшвуд раскланялся, оставив своих собеседниц при едином мнении, во всяком случае, касательно поступков миссис Феррарс и Эдварда, а также роли, которую сыграла в этом чета Дэшвудов. Марианна разразилась негодованием, едва он вышел из комнаты, и, поскольку ее горячность лишила Элинор сил, а миссис Дженнингс – желания сдерживаться, все они с жаром принялись возмущаться и осуждать.

 

Глава 38

 

Миссис Дженнингс с горячностью превозносила Эдварда, но лишь Элинор с Марианной понимали истинную глубину его благородства. Элинор упивалась его стойкостью, а Марианна, сочувствуя его судьбе, простила ему все прегрешения. Однако, хотя тайн между сестрами теперь не было, оставаясь наедине, они избегали этой темы. На третий день после случившегося им пришло в голову прогуляться в Кенсингтонские Подводные Сады, самое известное из недавно открытых на Станции Бета увеселений. Миссис Дженнингс и Элинор так и сделали, но Марианна, недавно узнавшая, что чета Уиллоби снова погрузилась, до того страшилась повстречаться с ними, что не рискнула появиться в таком людном месте. Также, по слухам, среди чудес, выставленных в Кенсингтоне, была коралловая скульптура гигантского осьминога, и она воображала, что не вынесет воспоминаний, которые нахлынут на нее перед подобным произведением искусства.

Подводные Сады являли собой чудо гидроинженерной мысли: один участок купола, не несущий нагрузки, сняли, тем самым дав станционным жителям возможность за немалую плату отважиться выйти из купола на участок океанского дна площадью в четыре акра, обработанный экспериментальным химическим составом, убившим всю фауну, отчего сады заросли буйной подводной растительностью, до тех пор недоступной взору человеческому.

Чтобы отправиться в Кенсингтон, сначала требовалось облачиться в специальный водолазный костюм, более замысловатый вариант всем привычного костюма для ныряния. При помощи услужливой смотрительницы Элинор сменила пышное платье на бесшовный оранжевый резиновый костюм. Затем ей на голову опустили большой стеклянный шлем, на руки натянули обтягивающие перчатки, а на ноги – галоши со свинцовыми подметками, необходимыми, чтобы во время прогулки не оторваться от морского дна; наконец, на спину ей повесили тяжелый баллон с воздухом и протянули от него трубку к шлему.

Как только подобным образом облачилась и миссис Дженнингс, их провели в небольшую воздушную камеру, и ворота в купол за их спиной с шипением закрылись накрепко. Через несколько минут раздался громкий свисток, и камера начала заполняться водой. Вскоре открылись ворота наружу, находившиеся перед ними, и Элинор догадалась, что камеру заполнили водой, чтобы выровнять давление. Наконец они были вольны покинуть камеру и прогуляться по дну морскому.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.