Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Вопросы для обсуждения 12 страница



– Надолго?! – вмешалась миссис Дженнингс. – Да они едва приехали!

Люси замолчала. Элинор закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и вновь почувствовала мучительную боль и увидела символ… все тот же символ, пятиконечную звезду, возникшую перед ее мысленным взором.

Что бы это могло значить? Голова у Элинор раскалывалась от боли, а кругом продолжался обмен любезностями. Почему снова и снова в присутствии сестер Стил ей являлся все тот же символ, всегда сопровождаемый невыносимой болью? Элинор решила посоветоваться с полковником Брендоном, который во многих вопросах проявлял удивительную мудрость, но тут же припомнила печальный рассказ о его семье и решила: полковник и так достаточно несчастен, не стоит тревожить его еще больше.

– Жаль, что нам нельзя повидать вашу сестрицу, – сказала Анна Стил. (Марианна покинула гостиную, когда объявили их прибытие. )

– Вы очень добры, – ответила Элинор, благодарная за внимание, вернувшее ее к действительности и отвлекшее от пятиконечного многогранника, угрожающе повисшего перед глазами. – Марианна тоже очень расстроится, что лишилась возможности повидаться с вами, но в последнее время ее измучили мигрени, и общество ей чрезвычайно вредно.

– Ай‑ ай, какая жалость! Но мы с Люси ее старые подруги! Я уверена, что мы бы ее не утомили. Конечно, мы будем вести себя тише, чем ведро мидий!

– И пахнуть гораздо меньше, – торопливо вставила Люси.

С изысканной вежливостью Элинор отклонила это предложение. Марианна, скорее всего, прилегла или в домашнем платье, она не сможет к ним спуститься.

 

Глава 33

 

В ту ночь Марианна спала плохо, ее мучили тревожные сны. Они снова жили в Норленде, и Уиллоби жил там же. Она прогуливалась с ним по пляжу, рядом радостно прыгал Месье Пьер. Остановившись, они посмотрели друг другу в глаза. Уиллоби нежно протянул ей руку – он снова стал собой, каким был в Бартон‑ коттедже. Но, взяв его за руку и ласково прижав ее к лицу, Марианна поняла, что это уже не рука, а извивающееся фиолетовое щупальце осьминога, и щупальце это зажимает ей рот. Задыхаясь, Марианна проснулась в слезах.

Элинор тоже мучили кошмары. Чудовищная пятиконечная фигура, переливавшаяся иссиня‑ фиолетовым и кроваво‑ красным, оживала перед ней, танцевала перед ее взором, пульсировала и вибрировала.

Вскоре после полуночи она внезапно проснулась; все ее тело дрожало, лоб был покрыт испариной. До самого утра Элинор вглядывалась в чернильные глубины за стеклом купола. Она не сомневалась, что видения имели целью не только напугать ее, они были предупреждением – но о чем? О вероломстве Уиллоби? Но как поздно в таком случае пришло это предупреждение!

Тусклое свечение проплывавшего большерота высветило крошечную трещинку в стекле – в том самом месте, где в него стучалась рыба‑ меч. Все еще встревоженная дурными предзнаменованиями сна и измученная сопровождавшей их болью, Элинор еле успела различить паутинку трещин, когда большерот отправился на охоту за незадачливой стайкой копепод и море снова погрузилось во тьму.

Едва рассветные лучи дотянулись с небес в морские глубины, раздался гудок, достаточно громкий, чтобы разбудить всю станцию. Этот сигнал означал, что пойманы водяные и что вскоре подозреваемых приведут на Набережную Правосудия для испытания и, буде обвинение подтвердится, казнят рыбным ножом.

Марианна вначале сопротивлялась, но в конце концов поддалась на уговоры сестры и согласилась пойти вместе с ней и миссис Дженнингс посмотреть на церемонию. Руководил ею сэр Джон как уважаемый светом старец и знаток водного мира. Постепенно на набережной собралась толпа; многие наставили на происходящее лорнеты и театральные бинокли. Сэр Джон выстроил семерых дрожащих от ужаса подозреваемых у кромки воды. Сурово нахмурив брови, он указал на первого в шеренге. Его схватили трое станционных смотрителей и накрепко замотали в прочную сеть, как крупного марлина, коим он, в определенном смысле, вполне мог оказаться. Затем сэр Джон решительно поднял закричавшего от ужаса несчастного и, крякнув от усилия, швырнул его в воду.

– Что?.. – недоуменно начала Элинор.

– Все очень просто, – ответила миссис Дженнингс, вместе с толпой хлопавшая предполагаемому водяному, который беспомощно бился в сетях. – Если он и в самом деле водяной, то, чтобы не утонуть, он покажет хвост, и тогда сэр Джон выудит его из воды и распорет ему брюхо. А если хвоста не появится и станет ясно, что он самый обыкновенный человек, сэр Джон выудит его из воды и распорет ему живот в назидание остальным.

– Как же так? – удивилась Элинор. – Мне кажется, что…

– Эту тему не стоит обсуждать, душенька, – предупредила миссис Дженнингс.

После чудовищной церемонии, на которой открылось, что трое подозреваемых и в самом деле были водяными, а прочие четверо – людьми, и казни всех семерых, произведенной сэром Джоном самым надлежащим образом, даже Марианна не стала спорить, что им всем пойдет на пользу небольшая прогулка. Они устремились на Торговую набережную, где Элинор вела переговоры о замене нескольких старомодных жемчужных ожерелий матери.

Уже подойдя к ювелирной лавке, миссис Дженнингс вдруг вспомнила, что в дальнем конце канала живет дама, которую она просто обязана навестить, вернулась в гондолу и пообещала сестрам, что после за ними вернется.

Сестры Дэшвуд оказались в такой толчее, что ими некому было заняться; оставалось только ждать. Они сели у прилавка, перед которым стоял всего один джентльмен. Он заказывал себе всплывательный костюм: их конструкцию строго регламентировал закон, но состоятельные люди имели обыкновение переделывать и инкрустировать их так, чтобы они соответствовали последним веяниям моды. Приказчик ни на миг не отвлекался от джентльмена, пока тот не определился с размерами, формами и узором, но наконец со всеми нюансами было покончено. На нарукавниках, изукрашенных слоновой костью, золотом и жемчугами, будет написано «Славься» (на правом) и «Британия» (на левом). Джентльмен ушел со счастливым видом, лучась притворным равнодушием и искренним самодовольством.

Элинор не теряла времени и почти закончила свои переговоры, когда рядом с ней остановился другой джентльмен, в котором она с изумлением узнала собственного брата.

Их родственная привязанность и радость от неожиданной встречи были как раз под стать тому, как принято держать себя в магазинах. Как узнала Элинор, они с Фанни погрузились два дня назад.

– Я собирался навестить вас вчера, – сообщил Джон, – но это оказалось невозможно: мы обещали Гарри сводить его в Экстерскую биржу на бои выдр – поистине удивительное зрелище! Этих скользких тварей научили обращаться с бритвами! Но завтра я, по всей вероятности, смогу вас навестить и представиться вашему другу миссис Дженнингс. Как я слышал, это весьма состоятельная вдова, чьих мужа и сыновей перебили, а двух дочерей похитили и принудили вступить в брак. И конечно, Мидлтоны! Вы просто обязаны меня им представить. Я слышал, они оказались прекрасными соседями.

– Это правда. Трудно выразить словами их дружеское внимание к нашему удобству, их заботу о каждой мелочи. Знания сэра Джона о повадках морских гадов и их уязвимых местах не раз спасали нас от неминуемой гибели.

На следующее утро мистер Дэшвуд явился с обещанным визитом. С сестрами он был сдержан, но мил, а с миссис Дженнингс безупречно любезен; когда же вошел полковник Брендон, он схватился было за кухонный нож, но отложил его, как только ему объяснили, что, несмотря на диковинный облик, перед ним человек.

Погостив полчаса, он попросил Элинор сопроводить его к сэру Джону и леди Мидлтон. Погода была необыкновенно хороша, и Элинор с готовностью согласилась. Стоило им выйти из дома, он принялся за расспросы:

– Кто этот полковник Брендон? Состоятельный человек? И что, во имя всего святого, у него с лицом?

– У него прекрасное имение в Дорсетшире. Что до лица, я слышала, это проклятие морской ведьмы.

– Ну что ж, он кажется весьма благородным джентльменом, и, думаю, я могу тебя поздравить с возможностью очень неплохо устроить свое будущее.

– Меня! О чем ты говоришь, братец?

– Ты ему нравишься, я в этом убежден.

– Я нисколько не сомневаюсь, что полковник не имеет ни малейшего желания на мне жениться.

– Ошибаешься, Элинор, ты очень ошибаешься. Возможно, пока он еще не решился; например, его удерживает скромность твоего состояния, или его отговаривают друзья. Но небольшие знаки внимания, которые оказать так несложно, все расставят на свои места, что бы он сам ни думал. Проведи рукой, будто бы случайно, по его щупальцам, поправь его галстук, вытри слизь с его подбородка. Эта партия всем придется по нраву. Все твои друзья так горячо желают, чтобы ты наконец была устроена! В особенности Фанни – можешь мне поверить, твоя судьба очень ее волнует. Точно так же и ее мать, миссис Феррарс, вот уж добрейшей души женщина! Уверен, это чрезвычайно ее обрадует; да она и сама так сказала на днях.

Элинор не снизошла до ответа.

– Однако как будет замечательно, – продолжал ее брат, – если я выдам замуж сестру в то же время, когда Фанни устроит свадьбу своему брату!

Эти внезапные слова вызвали к жизни пятиконечный символ, промелькнувший перед мысленным взором Элинор с неумолимостью пистолетного выстрела.

– Мистер Эдвард Феррарс собирается жениться? – решительно произнесла Элинор.

– Еще не все решено, но уже столько волнений! Его мать пообещала закрепить за ним тысячу фунтов в год, если этот брак состоится. Речь идет о достопочтенной мисс Мортон, единственной дочери покойного лорда Мортона, того самого инженера и народного героя, который руководил постройкой Подводной Станции Альфа. Партия весьма желательная для обеих сторон, и я ничуть не сомневаюсь в благополучном матримониальном исходе. Тысяча в год – это огромная сумма, но миссис Феррарс – благородная женщина. Скажу по секрету, иногда она дает Фанни деньги; я нахожу это чрезвычайно приятным, ведь пока мы здесь, наши расходы поистине чрезмерны. Однако я нашел способ подработать.

– Неужели?

– Да‑ да. Я участвую.

Прожив на Станции несколько недель, Элинор понимала, что он имеет в виду: за определенную плату ее брат предоставил свое тело в распоряжение станционных ученых, которые тщились улучшить человеческую породу и дать ей преимущества перед морскими отродьями, полными решимости извести род людской. Пожаловавшись на бедность достаточно, чтобы разделаться с необходимостью купить сестрам серьги, Джон справился о Марианне.

– Она выглядит очень нездоровой, – отметил он.

– Да, последние несколько недель у нее нервическое расстройство.

– Как жаль это слышать! В ее годы любая болезнь убивает красоту навсегда! В прошлом сентябре она была такой красавицей, каких я больше и не видывал, способной пленить любого мужчину. Теперь же я не поручусь, что ей удастся подыскать партию больше пяти‑ шести сотен в год, и то при удачном стечении обстоятельств. Несомненно, тебя ждет куда лучшая судьба.

Элинор со всей серьезностью попыталась убедить его, что надежды на ее свадьбу с полковником Брендоном по меньшей мере безосновательны, но ее брат, прежде чем облачиться во всплывательный костюм и попрощаться, лишь принял решение сойтись с ним поближе и во что бы то ни стало поспособствовать заключению этого брака.

 

Глава 34

 

Несмотря на то что органы чувств ее супруга подверглись вмешательству станционных ученых, миссис Джон Дэшвуд доверяла его суждению настолько, что на следующее же утро навестила и миссис Дженнингс, и леди Мидлтон. Ее доверие было вознаграждено: женщину, у которой гостили ее золовки, она нашла весьма интересной; что до леди Мидлтон, ее она сочла милейшей дамой на свете, пусть ее и притащили к алтарю, как говорится, волоком!

Леди Мидлтон осталась равно довольна миссис Дэшвуд. Их взаимной приязни способствовало холодное себялюбие, присущее обеим, равно как и желание бежать, будь то от цивилизации или материальных трат.

Миссис Дженнингс, однако, сочла миссис Дэшвуд обычной пкстпп, то есть невысокой гордой женщиной с неприятными манерами. С сестрами мужа она встретилась без всякой приязни и желания с ними разговаривать – из той четверти часа, что она уделила отсеку на Беркли‑ канале, не меньше семи с половиной минут она просидела молча.

Элинор очень хотела знать, на Станции ли Эдвард, но предпочла сама об этом не спрашивать; что до Фанни, ничто не подвигло бы ее упомянуть брата при золовке. Однако сведения, которые она скрыла, вскоре достигли ушей Элинор из другого источника. Люси навестила ее, чтобы пожаловаться на невозможность свидания, хотя Эдвард погрузился вместе с мистером и миссис Дэшвуд. Они жаждали встретиться, но пока им оставалось лишь писать друг другу письма.

Эдвард подтвердил свое присутствие, дважды посетив Беркли‑ канал. Оба раза они возвращались из Аквамузея мистера Пенниуистла, где час с четвертью любовались представлением косяка летучей рыбы, обученной подводной акробатике, и находили на столе его ракушку. Элинор была рада тому, что Эдвард заходил, и еще больше – тому, что он не застал их дома.

Мидлтоны очаровали Дэшвудов до такой небывалой степени, что те решили дать в их честь обед. Вскоре после знакомства Мидлтоны были приглашены на запруду Харли, где Дэшвуды сняли на три месяца отличный отсек. Пригласили также и миссис Дженнингс, и сестер Дэшвуд; их брат позаботился и о том, чтобы присутствовал полковник Брендон. Полковник, который всегда был рад сопровождать сестер Дэшвуд куда бы то ни было, принял приглашение с некоторым удивлением и превеликим удовольствием, приготовил по такому случаю свой лучший мундир и старательно разгладил щупальца.

Миссис Феррарс тоже числилась в списке гостей, но Элинор не знала, будут ли на обеде ее сыновья. Однако возможности познакомиться с ней было довольно, чтобы заинтересовать Элинор.

Вечер обещал и другие развлечения. Учитывая, как мало времени на Станции требовалось в общей сложности на еду, по традиции здесь большое внимание уделяли послеобеденным увеселениям. Поскольку Фанни Дэшвуд была совершенно очарована Мидлтонами, Элинор не удивилась, когда их вниманию было предложено самое изысканное времяпрепровождение – соревнования в ловкости и силе между домашней прислугой Дэшвудов и разнообразными морскими созданиями.

В тот знаменательный вторник, выходя из гондолы перед домом Дэшвудов, Элинор повстречала Люси, разыгравшую перед ней величайшее волнение.

– Пожалейте меня, милая мисс Дэшвуд! – сказала она. – В этом доме нет никого, кто мог бы мне посочувствовать! Право, я едва стою на ногах. Боже милостивый! Через несколько мгновений я увижу ту, от кого зависит мое счастье… кто станет моей матерью!

Миссис Феррарс оказалась невысокой и худощавой женщиной с горделивой осанкой и суровым взглядом. Черты лица у нее были мелкие, а само лицо болезненно, некрасиво и от природы невыразительно. Когда Фанни обнесла ее главным блюдом, изящно сервированным студнем со вкусом бифштекса, она даже не сочла нужным дать пространное словесное выражение своему презрению к станционной кухне, а лишь сморщила нос и пробормотала: «Фу». За весь вечер она произнесла всего несколько слов, и ни одно из них не касалось мисс Дэшвуд, за которой она наблюдала с твердой решимостью осуждать каждый ее поступок.

Элинор такое отношение смутить не могло. Несколько месяцев назад оно бы ее глубоко задело, но теперь расстроить ее было не во власти миссис Феррарс.

Совершенно иное обращение с сестрами Стил – миссис Феррарс, очевидно, выделила их, чтобы уязвить Элинор еще больнее, – лишь развлекало ее. Она не могла сдержать улыбки, глядя, как любезны мать и сестра Эдварда с Люси, которую они первые бы унизили, знай они всю правду.

Ею же, не таящей против них столь действенного оружия, обе демонстративно пренебрегали. Но, улыбаясь столь неуместной любезности, Элинор не могла не задуматься о том, какая низость духа ее породила, и не испытать презрение ко всем четырем, а затем принялась припоминать способ убиения человека двумя пальцами, прижатыми к горлу, которому ее однажды научил сэр Джон, будучи изрядно навеселе.

Обед был прекрасен, слуги многочисленны, и все свидетельствовало как о слабости хозяйки к показной роскоши, так и о способности хозяина потакать ее слабостям. Послеобеденные увеселения были великолепны: сначала один слуга сыграл с морским коньком три партии в русскую рулетку, затем горничную посадили в аквариум с рыбой‑ бритвой, откуда она должна была выбраться. Миссис Феррарс выразила недовольство: рыба‑ бритва стара и медлительна, бритвы у нее тупые, и будь она сама помоложе, выбралась бы из бассейна гораздо быстрее негодной служанки.

Незадолго до отъезда из Норленда Элинор вырезала для своей невестки пару попугаев‑ неразлучников из плавуна, которые и попались на глаза Джону Дэшвуду, сопровождавшему в гостиную остальных джентльменов, и он немедленно вручил их полковнику Брендону, дабы разделить с ним свое восхищение.

– Их вырезала старшая из моих сестер, – сообщил он, – и, смею предположить, вам, как человеку, не обделенному вкусом, они должны понравиться. Не знаю, видели ли вы прежде работы Элинор, но все считают ее чрезвычайно искусным резчиком.

Полковник, хотя и отклонил звание знатока, горячо похвалил попугайчиков, как похвалил бы что угодно, сделанное мисс Дэшвуд, и фигурки начали переходить из рук в руки. Миссис Феррарс, не расслышавшая, что это работа Элинор, в особенности заинтересовалась ими, и после того как попугайчики удостоились высокой оценки леди Мидлтон, Фанни передала их матери, заботливо сообщив, что их вырезала мисс Дэшвуд.

– Хм, – сказала миссис Феррарс, – очень мило, – и уронила их на пол, от чего у одной из птичек откололось хвостовое перо.

Возможно, Фанни на мгновение показалось, что ее мать была слишком уж груба, потому что, едва заметно покраснев, она подняла попугайчиков и ответила:

– Ив самом деле, матушка, они очень милые, – но тут же, по‑ видимому, испугалась, не позволила ли себе чрезмерную доброту и любезность, поэтому снова уронила птичек (после чего хвост отвалился и у второй) и добавила: – Вам не кажется, что они напоминают работы мисс Мортон, матушка? Какие скульптуры она вырезает! Как изящна ее диорама погребенной в океане Подводной Станции Альфа! Смотришь и будто переносишься туда!

– Как верно! Но мисс Мортон безупречна во всем.

Марианна больше не могла это слушать. Миссис Феррарс и без того пришлась ей не по нраву, и хотя она и не понимала, что на самом деле кроется за подобным неуместным восхвалением другой в ущерб Элинор, Марианна не сдержалась и с горячностью заявила:

– Как странно ваше восхищение! Кто нам мисс Мортон? – С этими словами она подняла птичек и примотала отломанные хвостики бинтами, которые достала для порезанной рыбой‑ бритвой горничной. – Мы говорим и думаем об Элинор, – сердито продолжала она. – Какое нам дело до этой мисс Мортон?

Миссис Феррарс заметно разгневалась и, выпрямившись пуще прежнего, ответила такой ядовитой филиппикой:

– Мисс Мортон – дочь лорда Мортона. Лорда Мортона! Величайшего инженера всех времен, павшего от руки предателя!

Миссис Феррарс не было нужды вдаваться в подробности: все и без того знали трагическую историю лорда Мортона и Подводной Станции Альфа. По королевскому заказу великий инженер создал первую подводную крепость; его чертежи были безупречны, работы, которые по ним велись, исполнялись образцово. Но мог ли лорд Мортон знать, что сэр Брэдли, его верный секретарь и главный конструктор, был водяным, союзником морских гадов, только и мечтавших истребить род людской? Этот мерзавец Брэдли терпеливо ждал, не показывая хвоста, пока не завершились работы по постройке Станции и пока она не была полностью заселена английской знатью. Тогда он устроил аварию на шлюзах, затопив Станцию Альфа и отняв жизни у множества подводных первопроходцев, включая и лорда Мортона. Те, кому повезло, утонули быстро; остальных разорвала на части и сожрала армия глубоководных тварей, прорвавшихся внутрь через открытые шлюзы.

Пятнать имя лорда Мортона в подобном обществе было чудовищной оплошностью. Фанни, казалось, очень рассердилась, а ее муж ужаснулся безрассудству младшей сестры. Выходка эта задела Элинор гораздо больше, чем ее причина, но устремленные на Марианну глаза полковника Брендона видели лишь то, что было им любезно: пылкое сердце, не способное вынести обиды за сестру, пусть и по такому ничтожному поводу. Его щупальца мягко колыхались, пока он любовался ею.

Чувства Марианны еще не утихли. Подойдя к сестре, она обвила ее руками и, прижавшись щекой к ее щеке, сказала хоть и не громким, но сильным голосом: – Милая, милая Элинор, не обращай на них внимания. Не позволяй им сделать тебя несчастной.

Больше она говорить не могла; не в силах превозмочь горе, она спрятала лицо на плече у Элинор и разразилась слезами. Миссис Дженнингс с многозначительным «Ах, бедняжка! » немедленно протянула ей нюхательные соли, а сэр Джон тут же пересел к Люси Стил и шепотом пересказал ей скандальную историю с Уиллоби.

Наконец ударили в гонг, и началось новое представление, в котором лакей играл в бадминтон с морским котиком.

 

Глава 35

 

Элинор удовлетворила свое любопытство и в отношении миссис Феррарс, и в отношении того, чем морской котик может держать ракетку. В миссис Феррарс она обнаружила все, что могло сделать нежелательным дальнейшее поддержание связи между семьями. Теперь она знала достаточно о гордости, мелочности и упрямой предубежденности этой дамы против нее лично, чтобы понимать, с какими трудностями столкнулись бы они с Эдвардом, будь они помолвлены.

– Мой милый друг! – вскричала Люси на следующий день, едва они остались одни. – Я пришла поделиться моим счастьем. Могла ли миссис Феррарс обойтись со мной более лестно? Как исключительна была ее любезность! Усадить меня в первом ряду и распорядиться, чтобы мне принесли пончо! Вы знаете, как я страшилась этой встречи, но она была так мила со мной с самого момента нашего знакомства. Должно быть, я ей очень понравилась. Можно ли думать иначе? Вы все видели, как вам показалось?

– Она и в самом деле была с вами очень вежлива.

– Вежлива! Неужели вы не заметили ничего, кроме вежливости! Отнюдь! Такая доброта – и лишь ко мне одной!

Элинор не хотела больше говорить об этом и, перебрав в уме подходящие темы для беседы, вспомнила про рыбу‑ меч и трещинки в куполе и поинтересовалась, не видала ли Люси чего‑ нибудь подобного, но Люси не желала менять предмет разговора и добивалась подтверждения, что у нее есть причины для счастья, так что и Элинор пришлось продолжать:

– Если бы они знали о вашей помолвке, такое обхождение и в самом деле было бы очень лестным, но поскольку они остаются в неведении…

– Я знала, что вы это скажете, – быстро ответила Люси, – но у миссис Феррарс нет причин притворяться, что я ей нравлюсь, если на самом деле все обстоит иначе. Миссис Феррарс и ваша золовка – очаровательные женщины. Право, обе они восхитительны! Удивительно, почему вы никогда не говорили мне, как мила миссис Дэшвуд!

На это у Элинор ответа не было, и она не стала ничего выдумывать.

– Вам нездоровится, мисс Дэшвуд? Кажется, вы не в духе. Все молчите. Как вы себя чувствуете?

– Превосходно.

На самом деле, чем дольше тянулась эта неприятная беседа, тем ближе подкрадывалась знакомая тьма, надвигавшаяся, как всегда, с границ бокового зрения; прямо напротив уже проступила зловещая пятиконечная фигура. Элинор несколько раз глубоко вздохнула, отчаянно надеясь отогнать видение. Что это за мучение, почему оно не оставит ее в покое?

– Я рада этому всем сердцем, – продолжала Люси, – но не могу не заметить, что вы зажмурились и зажали голову промеж коленей. Как будет жаль, если вы заболеете! Один Бог знает, что бы я делала без вашей дружбы.

От необходимости отвечать Элинор избавила распахнувшаяся дверь. Лакей объявил мистера Феррарса, и в гостиную тут же вошел Эдвард.

Наступила очень неловкая пауза, все трое были в полнейшем замешательстве. Они угодили в чрезвычайно глупое положение: Эдвард застыл на пороге, равно готовый как войти в комнату, так и уйти прочь. Случилось именно то, чего каждый из них так стремился избежать. Они не только встретились все вместе, но рядом не было никого, кто мог бы своим присутствием разрядить атмосферу. Точно рыбки, пойманные одной сетью, они мечтали лучше быть съеденными немедленно, чем оставаться в обществе друг друга.

Первыми опомнились барышни. Люси не пристало привлекать к себе внимание, она хотела сохранить видимость тайны. Вскользь поприветствовав Эдварда, она замолчала. Элинор была рада уже тому, что приход Эдварда разогнал зловещую тьму и спугнул жуткий пятиконечный символ. Она решила, что ни присутствие Люси, ни некоторая обида не помешает ей сказать ему, что она счастлива его видеть. И она не побоится на глазах у Люси уделить Эдварду то внимание, которое ему причитается как другу и дальнему родственнику.

Ее приветливость несколько успокоила Эдварда, и он набрался решимости присесть, но смущение его превосходило смущение барышень, ведь в его сердце не было равнодушия, как у Люси, да и совесть его не была чиста, как у Элинор.

Внезапно раздавшийся громкий стук по стеклу купола лишь приумножил неловкость. Обернувшись, они увидели, что станционный смотритель, который менял водяные фильтры и по какой‑ то причине отсоединился от кислородного шланга своего плавательного костюма для наружных работ, пытается привлечь их внимание. Всяческие аппараты, поддерживающие жизнь на Станции, равно как и их обслуживание, не должны были бросаться в глаза жителям, и шумная выходка смотрителя являлась весьма досадным нарушением этикета. Элинор и ее гости тщательно не обращали на него внимания, и его все более настойчивый стук служил фоном последовавшей принужденной беседы.

Говорила почти одна только Элинор, вынужденная сама рассказать о здоровье матушки, о том, как давно они погрузились и с какими приключениями пролегал их путь на Станцию, и так далее – все, о чем должен был спросить Эдвард. В конце концов снова воцарилась тишина, и лишь тонущий станционный смотритель бился в стекло и пытался губами произнести «помогите».

Наконец Элинор решила оставить их наедине и под предлогом, что ей нужно позвать Марианну, так и поступила, причем самым любезным образом помедлила несколько минут на лестнице, прежде чем постучать к сестре. Однако стоило Марианне узнать, что у них Эдвард, как его тет‑ а‑ тет с Люси завершился, ибо на радостях Марианна немедленно спустилась. Эта радость была такой же бурной, как и все ее чувства, и выразила она ее соответственно. Она протянула ему руку, которую было бы неприлично не пожать, и голосом, полным сестринской любви, воскликнула:

– Милый Эдвард! Какое счастье, что вы здесь! Это почти искупает все остальное! Боже мой, там человек, он тонет!

Элинор взглядом дала понять сестре, что ее восторг от встречи с Эдвардом чрезмерен, а внимание к судьбе тонущего станционного смотрителя неприлично. К последнему тем временем быстро приближался огромный и невообразимо зубастый удильщик, освещавший себе путь фотофором, как фонарем; увидев хищника, смотритель вновь повернулся к куполу, взглядом моля о спасении.

Эдвард попытался ответить на приветствия Марианны должным образом, но перед такими свидетельницами он не смел высказать и половины того, что чувствовал. Снова все сели, и снова наступила тишина. Марианна с красноречивой нежностью глядела то на Эдварда, то на Элинор, жалея лишь о том, что их радость от встречи омрачена непрошеным присутствием Люси.

Удильщик сомкнул свою пасть, утыканную сотнями острейших зубов, и самым беспардонным образом откусил смотрителю ноги чуть ли не по пояс.

На сей раз первым заговорил Эдвард, заметивший, что Марианна спала с лица, и выразивший сомнение в том, что Подводная Станция идет ей на пользу.

– Ах, не думайте обо мне! – пылко ответила она. Верхняя половина станционного смотрителя начала медленно всплывать, удильщик тем временем заглатывал его ноги. – У Элинор все хорошо. Этого нам с вами достаточно.

Подобные слова не могли успокоить ни Элинор, ни Эдварда, не могли они и снискать одобрение Люси, бросившей на Марианну не самый благожелательный взгляд.

– Нравится ли вам на Станции? – спросил Эдвард, готовый сказать что угодно, лишь бы переменить тему.

– Отнюдь! Я ожидала, что она станет для меня причиной многих радостей, но ничего подобного не произошло. Ваше появление – моя единственная здесь отрада, и слава Небесам! Вы такой же, каким были всегда.

С противоположной стороны купола у станционного смотрителя оставалось еще достаточно крови, чтобы не потерять сознания, и он с ужасом наблюдал, как удильщик пожирает его ноги. Марианна замолчала, и никто не произнес ни слова. Удильщик наконец расправился с ногами и приступил к оставшейся половине смотрителя. Вода затуманилась кровью.

– Я думаю, Элинор, – продолжала Марианна, – что на обратном пути на Погибель мы должны поручить себя заботам Эдварда. Мы покинем Станцию через неделю‑ две, вряд ли Эдварду будет неприятно оказать нам эту услугу.

Несчастный Эдвард пробормотал что‑ то, чего никто не понял, что‑ то похожее на «оказывается, у удильщиков много зубов».

Марианна, заметившая его волнение, осталась им совершенно довольна и вскоре сама сменила тему.

– Какой вечер мы провели вчера на запруде Харли! Такой скучный, такой отвратительно скучный! Но об этом мне надо вам сказать много такого, о чем сейчас я не могу говорить.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.