Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Вопросы для обсуждения 19 страница



— И мистер Феррарс сидел с ней в коляске?

— Да, сударыня, он сидел в глубине, откинувшись. На меня и не посмотрел, но он никогда разговорчивостью не отличался.

В глубине души Элинор легко объяснила его нежелание общаться, и миссис Дэшвуд, видимо, пришла к тому же выводу.

— И больше в коляске никого не было?

— Да, сударыня, одни только они там были.

— И откуда же они прибыли?

— Прямо из города, как сказала мисс Люси… миссис Феррарс.

— И теперь направляются на запад?

— Да, сударыня, но ненадолго. Скоро они вернутся и тогда, конечно, наймут хорошо вооруженный корабль и навестят вас на островах.

Миссис Дэшвуд посмотрела на дочь, но Элинор прекрасно понимала, что их можно не ждать. В этом послании она узнала всю Люси и ничуть не сомневалась, что Эдвард и шагу на острова не ступит.

Похоже, слуга рассказал уже все, что знал. Но по лицу Элинор было видно, что она хочет услышать еще что-нибудь.

— Вы видели, как они уехали?

— Нет, сударыня, их лошадей только запрягать вывели, а я ждать не мог, боялся опоздать.

— И как выглядела миссис Феррарс?

— Очень хорошо, сударыня, но, на мой взгляд, она всегда была красивой барышней, а тут у нее еще и вид был довольный.

Никаких других вопросов миссис Дэшвуд придумать не смогла, и Томаса отпустили, а вскоре велели и убрать со стола. Томас вернулся вниз и принялся нарезать раковое мясо к завтрашнему завтраку.

Миссис Дэшвуд с дочерьми долго сидели в задумчивом молчании. Миссис Дэшвуд боялась произнести что-нибудь лишнее и не рискнула утешать дочь. Только теперь она поняла, как ошиблась, обманувшись выдержкой Элинор, и пришла к верному выводу, что все свои страдания та смягчила, лишь бы не тревожить ее, и без того обеспокоенную судьбой Марианны. Элинор тем временем терзалась такой головной болью, будто ее виски сжимали клещи.

Она посчитала разумным объяснить, что страдает не только от сердечных мук, вызванных новостями про Эдварда и свежеиспеченную миссис Феррарс, и поведала им про странный символ, в первый раз появившийся перед ее мысленным взором примерно тогда же, когда девицы Стил впервые прибыли на острова. Потом она рассказала, как часто он напоминал о себе в последующие месяцы и как однажды она видела его наяву на пояснице Люси Стил, когда они переодевались после нападения Морского Клыка.

— Не знаю, что и думать, душенька, — озадаченно заявила миссис Дэшвуд. — Что это может значить? Какая может быть связь между этой барышней и твоей головной болью?

— Я объясню вам, какая тут связь, — ответил сэр Джон, внезапно появившись на пороге с очень серьезным видом; рядом, заламывая руки, стояла миссис Дженнингс. — Это значит, что никакая она не барышня. Она морская ведьма! И мистер Феррарс в большой опасности.

 

Глава 48

 

— Морские ведьмы выходят на землю, когда им вздумается, но истинный их дом — подводные пещеры, где они живут и процветают многие века, — хмуро сообщил сэр Джон. — Однако они не бессмертны, несмотря на все сказки, что о них рассказывают. Впрочем, будь оно так, нам грозила бы меньшая опасность, поскольку единственный способ, которым морская ведьма может продлить свое богопротивное существование, — это съесть костный мозг человека, самое драгоценное для них лекарство. Поэтому иногда они появляются на земле под видом хорошеньких женщин, влюбляют в себя какого-нибудь ничего не подозревающего мужчину, неожиданно выходят за него замуж, а потом при первой же возможности убивают его и высасывают костный мозг.

Элинор и миссис Дэшвуд слушали его слова в потрясенной тишине. У них в голове не укладывалось, как очаровательная Люси Стил, прожившая среди них столько месяцев, могла оказаться морской демоницей, поднявшейся из пучины, чтобы насосаться содержимого человеческих костей.

— Но как же старшая мисс Стил? — недоуменно спросила Марианна. — Неужели она не заметила, что ее сестру подменила морская ведьма?

— Она не могла не знать, — ответил сэр Джон. — Сестрой морской ведьме может быть только морская ведьма.

— Однако Анна не нашла себе жениха! — возразила миссис Дэшвуд.

— Как я уже сказал, морские ведьмы умеют менять лишь обличил, — объяснил сэр Джон. — Характеры их остаются прежними.

Элинор, охваченная тревогой за Эдварда, еще надеялась, что сэр Джон ошибается, и поинтересовалась, как он пришел к подобному выводу.

— Все дело в ваших, мисс Дэшвуд, головных болях и сопровождающем их видении, — ответил тот. — Некоторые особенно чувствительные души распознают присутствие морских ведьм, и от этого у них случаются мучительные, пульсирующие головные боли, именно такие, как вы описали.

Будто чтобы подтвердить его слова, боль вернулась и на этот раз прострелила ее от головы до пят. Эдвард, Эдвард, больше она ни о чем не могла и думать.

— Если ваш друг действительно оказался настолько неразумным, что женился на морской ведьме, — заключил сэр Джон, — то, несомненно, она уже убила его во сне, вырвала кости и высосала драгоценный белый мозг, как если бы это было молоко матери.

Хотя боль снова и снова прокатывалась по ней волнами, Элинор догадалась: надежда, что что-нибудь помешает свадьбе Эдварда и Люси, которую она питала вопреки голосу разума, происходила из бессознательного понимания той чудовищной опасности, которой подвергала Эдварда эта помолвка. Если бы только его собственная решимость, вмешательство друзей или какая-нибудь более выгодная партия для Люси поспособствовали всеобщему счастью и он не превратился бы в эликсир бессмертия для морской ведьмы! Но теперь они поженились, а значит, Эдвард обречен. Впрочем…

— Постойте, — сказала она, — если эта боль и видения означают дурные намерения ведьмы…

— Так и есть.

— Почему же и сейчас этот символ не оставляет меня… если Люси уже добилась своего?

На это сэр Джон ответа не знал. Он как раз обдумывал вопрос Элинор, когда миссис Дэшвуд поманила их обоих к окну. Из ялика, только что привязанного к причалу, выбрался мужчина и подошел к их калитке. Это был джентльмен — полковник Брендон! Но почему полковник, столь благородно доставивший миссис Дэшвуд к Марианне и, казалось, отбросивший всякое смущение по поводу собственных земноводных достоинств, на сей раз воспользовался яликом? Нет, это был не он — не его рост, не его осанка и полное отсутствие извивающихся щупалец. Будь это возможно, Элинор решила бы, что это Эдвард. Она снова вгляделась в незнакомца. Он уже подошел к лестнице. Ошибки быть не могло. Это был Эдвард. Невредимый! Здесь!

Боль отступила, но Элинор никак не могла прийти в себя. Отойдя от окна, она села. «Я буду спокойна, я сохраню власть над собой».

Марианна с матерью покраснели и прошептали друг другу несколько слов. Элинор многое дала бы, чтобы к ней вернулся дар речи — тогда она смогла бы попросить их не проявлять никакой холодности, никакого осуждения в обращении с Эдвардом, — но, не сумев произнести ни звука, она положилась на их благоразумие.

Больше никто не произнес ни слова. В молчании они ждали прихода гостя. Ступени скрипели под его ногами. Вскоре он уже был в коридоре и через мгновение предстал перед ними.

Вид у него был довольно жалкий, что заметила даже Элинор. Лицо его побледнело от волнения, казалось, он боялся того, как его встретят, и полагал, что доброго приема не заслуживает.

— Боже мой! — воскликнул сэр Джон. — Он наполовину съеден!

Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что стоит он прямо и дышит нормально, что было бы невозможно, если бы из него выдернули несколько костей, чтобы потом их высосать.

Миссис Дэшвуд, не зная, как принято себя вести, когда знакомый только что женился (сам того не подозревая) на морской ведьме, поглядела на него с напускной приветливостью, протянула руку и пожелала счастья.

Он пробормотал невнятный ответ. Элинор открывала рот в унисон с матерью и лишь пожалела, что не подала ему руки. Но вскоре она поняла, что не может оставить друга в неведении о женщине, на которой он женился. Решившись предупредить его, Элинор, хоть и боялась услышать собственный голос, произнесла:

— Мы должны сообщить вам кое-что о миссис Феррарс! Это ужасная, чудовищная новость. Вам лучше сесть.

— Чудовищная новость? О моей матери?

— Нет, — ответила Элинор, взяв со стола чье-то рукоделие. — Я имела в виду миссис Эдвард Феррарс.

Она не смела поднять глаза, но и Марианна, и миссис Дэшвуд посмотрели на него. Он покраснел, явно сконфузился, замялся и наконец выдавил:

— Может быть… вы имеете в виду… моего брата… вы имеете в виду миссис Роберт Феррарс?

— Миссис Роберт Феррарс! — хором повторили Марианна с матерью в несказанном изумлении. Элинор снова лишилась дара речи, но и ее взор был устремлен на Эдварда с тем же нетерпением. Он поднялся и подошел к окну, очевидно не зная, что делать, схватил с подоконника ножницы, принялся портить и инструмент, и его чехол, кромсая последний на кусочки, и только тогда поспешно сказал:

— Может быть, вы не знаете… наверное, вам еще не сообщили, что мой брат женился… на младшей… на мисс Люси Стил.

Его последние слова ошеломленно повторили все присутствовавшие, кроме Элинор, которая пришла в такое волнение, что едва понимала, где находится.

— Да, — подтвердил он, — на прошлой неделе они поженились и отправились в Доулиш.

Больше Элинор сдерживаться не могла. Она выбежала из комнаты и, как только за ней закрылась дверь, разразилась счастливыми слезами, которые никак не хотели останавливаться. Эдвард, до сих пор смотревший куда угодно, только не на нее, заметил, как она поспешила прочь, и, возможно, увидел… или даже услышал, какое впечатление произвели на нее его слова; во всяком случае, он тут же впал в задумчивость, которую не смогли рассеять никакие замечания, расспросы или ласковые увещевания миссис Дэшвуд. Наконец, не произнеся ни слова, он вышел прочь и бодрым шагом отправился гулять по пляжу, оставив всех в полнейшем недоумении относительно столь внезапных и чудесных перемен в его жизни.

Марианна, впрочем, рискнула спросить: — Не значит ли это, что Роберт Феррарс будет, а возможно, уже съеден морской ведьмой?

Но никто из собравшихся не счел это обстоятельство достойным беспокойства или сожаления.

 

Глава 49

 

Какими бы непостижимыми ни казались всей семье обстоятельства, при которых Эдвард обрел свободу, не было сомнений, что он ее обрел, а как он ею распорядится, никто не сомневался. Ибо, пережив все радости одной помолвки, продлившейся четыре года и заключенной без согласия матери, он, как и следовало ожидать, намеревался незамедлительно заключить другую.

Дело, приведшее его на остров Погибель, в жалкую лачужку под названием Бартон-коттедж, было простым. Он собирался просить руки Элинор — а поскольку в подобных делах у него имелся некоторый опыт, могло бы показаться странным, что теперь он чувствовал себя столь неловко и так нуждался в поддержке и свежем воздухе.

Эдвард шагал по пляжу вот уже пять минут, и миссис Дэшвуд поглядывала на него в окно. В нужный момент она вскрикнула: «Берегитесь! » — и потом рассказывала Элинор, что минута высшего счастья едва не отменилась, когда гигантский двустворчатый моллюск попытался ухватить его за незащищенные лодыжки.

Однако не стоит здесь считать, сколько времени ему потребовалось, чтобы собраться с духом, как скоро ему представилась возможность исполнить задуманное и как его решимость была встречена. Достаточно будет сказать, что когда к четырем — через три часа после его прибытия — все сели за стол, он уже обзавелся невестой, заручился согласием ее матери, наслаждался завидным положением жениха и почитал себя счастливейшим из людей. И в самом деле, ему неслыханно повезло. Не только ликование взаимной любви переполняло его сердце и заставляло воспарить духом. Не поступившись принципами, он освободился от обязательств перед женщиной, которую давно разлюбил и которая (как он теперь узнал) на самом деле была бессмертным морским духом, вынырнувшим из пучины, чтобы найти жертву, высосать из нее самое жизнь и использовать в своих дьявольских целях. Горе его сменилось счастьем, и говорил он об этой перемене с такой искренней, благодарной жизнерадостностью, какой его друзья в нем и не подозревали.

Теперь он открыл Элинор свое сердце, признал все свои ошибки и слабости и о первой своей мальчишеской влюбленности в Люси рассказывал философски, с высоты своих двадцати четырех лет.

— Когда я встретил ее впервые, Люси виделась мне образцом любезности и приветливости. К тому же она была хорошенькой, по крайней мере, тогда мне так казалось; я встречал так мало женщин, что мне не с чем было сравнивать, и никаких недостатков я в ней не находил. Признаюсь, иногда мне мерещилось, будто глаза ее вспыхивают красным огнем, а когда она смеялась над какой-нибудь шуткой, в голосе ее весьма тревожным образом проскакивали дикие, безумные нотки.

Впрочем, обдумывая все, я прихожу к выводу, что, какой бы глупостью ни являлась эта помолвка, что более чем доказали все последовавшие события, в то время она не была для меня ни непростительным безумством, ни чем-то противоестественным. Ну а теперь, — заключил он, глядя на сияющую от счастья Элинор, — я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног.

Наступило долгое молчание, поскольку все присутствовавшие осознали, что его выбор слов, пусть и случайный, был точен не только в метафорическом, но и в буквальном смысле. И в самом деле, пол дрогнул у них под ногами, и не успели они приноровиться к небольшому, но заметному крену, как дом вдруг дернулся в обратную сторону, так что все повалились со стульев.

— Боже мой! — воскликнул сэр Джон, только что машинально сделавший сальто и теперь стоявший широко расставив ноги, ибо дом вдруг накренился так, что иначе удержаться было невозможно.

— Силы небесные! — вторила ему миссис Дженнингс из-под стола. — Что происходит?

— Началось, — ответил хриплый голос из дверей, и, повернувшись, все увидели юную Маргарет, которая, впрочем, больше не выглядела юной и даже на девочку не слишком походила, а больше на ужасного гоблина, порождение тьмы. Голова ее была совершенно лысой, щеки перемазаны грязью, глаза щурились от дневного света.

— Маргарет! — всхлипнула миссис Дэшвуд. — Милая моя!

Но когда она бросилась к ней с распростертыми объятиями, Маргарет по-змеиному зашипела и оскалилась на мать острыми как бритва зубами.

— Не приближайся, женщина земли! Левиафан пробуждается! Мы должны быть готовы! — И затем, откинув голову, закричала громким, не своим голосом: — К'ялох Д'аргеш Ф'ах! К'ялох Д'аргеш Ф'ах!

Реакция на это откровение была предсказуемой: все обменялись обеспокоенными взглядами, но внимание их отвлекло то, что дом задрожал снова и с сорока пяти градусов повернулся на восемьдесят пять в противоположную сторону. Миссис Дженнингс выкатилась из-под стола и с гулким стуком врезалась в фортепьяно.

— Все это правда! — простонал сэр Джон. — Палмер предупреждал меня! А я не слушал! Все правда!

— К'ялох Д'аргеш Ф'ах! К'ялох Д'аргеш Ф'ах! — продолжала кричать Маргарет.

Элинор, с вершин счастья низвергнутая в зловонную бездну кошмара (а также пролетевшая из одного угла комнаты в другой), оказалась перед окном, смотревшим на юг, в глубь острова. Гора Маргарет исторгала черный дым, и по всем ее склонам к вершине, как муравьи, ползли уродливые, похожие на гоблинов создания.

— Что?! — крикнула она Эдварду, истекавшему кровью, поскольку он сильно ударился, еще когда дом в первый раз накренился. — Что происходит?

Долгое время после этого никто не произносил ни слова, так как в следующее же мгновение и дом, и все, что в нем находилось, взлетело на сто футов в воздух и рухнуло в море.

 

* * *

 

Очутившись в холодных и неспокойных девонширских водах, Элинор уцепилась за обломок стола и с тоской вспомнила всплывательный костюм, который носила на Подводной Станции Бета. Волны проносили мимо обломки Бартон-коттеджа: деревянные дверные косяки, несколько ступеней от скрипучей лестницы, фортепьянную табуретку, ее скульптуры из плавуна — все это стало таким же сором, затерявшимся в пене морской, каким, думалось ей со страхом, стала и она сама.

И вдруг глазам ее предстало самое жуткое зрелище, что она когда-либо видела. Остров Погибель, ее дом, плавно поднимался из воды, клочок суши шириной в четыре мили уходил все выше и выше, и вот уже появилось то, что можно было счесть лишь звериной мордой, и ничем иным, — это оказалось чудовище невероятных размеров, а остров, столько месяцев служивший им домом, был его головой… нет, лишь гребнем, украшавшим его голову. Чудовище поднялось над морем, и вода с его макушки хлынула вниз мощными струями.

Огромные выпученные глаза осмотрели горизонт; две когтистые чешуйчатые лапы, каждая размером с военный корабль, ударили по воде. Левиафан огляделся, и из его дыхала, находившегося прямо на затылке, вырвался столб пара — теперь Элинор поняла, что они все это время называли горой Маргарет. Тут и там голова была испещрена слизистыми жаберными щелями и отверстиями; у одного из таких отверстий, поняла Элинор, приняв его за пруд, они с Марианной и присели поговорить о Уиллоби, и когда, глядя, как туман то заполняет его, то вновь куда-то втягивается, она подумала, что пруд дышит — он и в самом деле дышал, обеспечивая тварь воздухом.

У нее на глазах Левиафан опустил в воду гигантскую лапу, подчерпнул целый косяк гигантских тунцов, каждый величиной с корову, и зашвырнул их в пасть, как орешки.

Остров проснулся, и проснулся он голодный.

Элинор поплыла прочь, так быстро, как только могла. Она направилась к Алленгему, ближайшему острову в архипелаге, хотя и знала, что до него четыре мили и такой дальний заплыв ей не под силу, к тому же не стоило и надеяться сбежать от твари, которой, чтобы схватить ее, достаточно было протянуть лапу.

Где же матушка и Марианна? Неужели Левиафан уже поглотил их, как тех несчастных тунцов? И где, где ее ненаглядный Эдвард? Она плыла все дальше, выкинув все мысли из головы, думая только о том, как дышать ровно, как грести мерно, как выжить.

Как много произошло в этот день! Сначала — удивительная перемена, принесшая счастье всем Дэшвудам, затем — это! Бегство, от которого зависела сама жизнь, бегство от проголодавшегося за время сна Левиафана, чудовища, когда-то служившего им домом.

Она плыла, пока ее руки не устали и голова не отяжелела; невыполнимость задачи тянула ее ко дну, как и промокшее шерстяное платье, — нет, ей никогда не добраться до берега. В отчаянии Элинор даже почувствовала течение, влекущее ее назад, хотя тут, вдали от суши, никаких течений быть не могло. Оглянувшись, она убедилась, что ощущения не обманули ее — чудовище опустило морду, раскрыло пасть и принялось втягивать морскую воду вместе со всем, что в ней плавало. Вода устремилась в ненасытную пасть и тащила Элинор за собой. Она гребла что было сил, боролась с течением каждым мускулом в своем теле.

— Так держать! — раздался вдруг голос. — Бот пловчиха, которой я горжусь!

Подняв голову из воды, она увидела: рядом плыл ее милый Эдвард! Он протянул ей руку, и стоило им соприкоснуться, силы их удвоились. Дальше они плыли как один пловец, синхронно гребли к спасительному укрытию шхуны.

Неужели? И в самом деле, прямо по курсу на носу «Ржавого гвоздя» мистер Бенбоу с его уже привычной ей хмурой миной и перьями в бороде кричал и махал руками!

— Люди за бортом! — кричал он.

К бортам сбежались его соратники — были тут и мистер Палмер, и Одноглазый Питер, и Двуглазый Скотти и юный Билли Рафферти… и даже миссис Палмер, с веселым смехом обнимавшая младенца. Все дружно подбадривали Эдварда и Элинор самыми забористыми пиратскими словечками. Не прошло и минуты, как они вырвались из течения, тянувшего их в пасть чудовища, и вскоре уже вскарабкались по брошенным им снастям и поднялись на борт.

— Лево руля, Питер! — скомандовал мистер Бенбоу. — Лево руля и полный вперед! Если мы не сбежим от этого червяка, то к закату будем рассекать волны его желудочного сока!

Марианна, миссис Дэшвуд и все прочие уже были выужены из моря, и через какие-то пятнадцать минут шхуна мчалась прочь из девонширских вод, подальше от Левиафана. Завернувшись в одеяла, все сидели на корме и потягивали из чашек горячий грог, слушая печальный рассказ мистера Палмера о том, чему они только что стали свидетелями.

— Моя жена упорно считает меня «чудным», — начал он, — а остальные приписывают мой характер природной желчности или несварению желудка. Я же объясняю его тем, что и является на самом деле его причиной, — глубочайшей беспросветной меланхолией, какая случается, если заглянуть в черное око времен и познать сокровенные тайны Земли.

Это произошло в экспедиции, полдюжины лет спустя после того, как я оставил службу его величества и присоединился к сэру Джону в его поисках туземного проклятия, которое принесло в мир Большую Перемену. Буря выбросила нас на каменистый островок в нескольких морских милях к северо-северо-западу от побережья Тасмании. Там, на камнях, мы прожили четырнадцать долгих месяцев в самодельных палатках, сшитых из обрывков наших парусов. Днем мы охотились на волков и обезьян, бывших нашим единственным источником пищи, ночи проходили в постоянном страхе перед бурей, тысячами местных разновидностей комаров и дождевых червей.

Однажды я нашел пещеру. Из тьмы доносился странный хор голосов, мне почудилось, будто на меня смотрит пара сверкающих глаз. Уставший от монотонности нашего островного бытия, я не сомневался, что так или иначе моей жизни наступит конец, и не видел ничего страшного в том, чтобы исследовать представшую передо мной загадку. Так я решил изучить пещеру — и как же горько я с тех пор каждый день жалею об этом!

Я спустился всего на несколько ярдов, когда меня схватило множество — тысячи! — рук и швырнуло оземь. Твари, напавшие на меня (я не сомневался, что это кровожадные звери, хотя потом узнал, что они были людьми), тащили меня в глубь пещеры и повторяли ужасным хором: «К'ялох Д'аргеш Ф'ах! К'ялох Д'аргеш Ф'ах! »

С моего тела сбрили все до единого волоски, зубы заточили кусочком кремня. Я был весь в ссадинах от их грубого обращения. Голого, дрожащего и окровавленного, меня оставили с тем, кто держал себя как вождь. Думаю, не стоит описывать мое изумление, когда он заговорил по-английски, пусть голос его и звучал резко, как будто он давно не пользовался этим языком.

Он оказался членом пещерного племени, когда-то, как и все люди, жившего на поверхности, но теперь спустившегося под землю, чтобы поклоняться пантеону жестоких богов-чудовищ, которых они называли К'ялох. К'ялох — древняя раса, старше людей и даже зверей, старше, чем Большая Перемена, старше, чем само время. Они спят в ожидании того дня, когда смогут пробудиться. И когда они проснутся, все, что мы знаем, будет разрушено. «К'ялох Д'аргеш Ф'ах, — сказал тогда вождь. — Левиафан спит, но скоро он проснется».

История о том, как я сбежал и вернулся домой, довольно долгая, — заключил Палмер. — Но ее незачем рассказывать, ведь ничто на свете не имеет никакого смысла. Если я молчу… если я чудной — так это потому, что с тех пор жизнь мало мне интересна. Да и как она может… что толку предаваться банальным людским делам? К'ялох Д'аргеш Ф'ах, — повторил он медленно. — Скоро Левиафан проснется.

Палмер посмотрел на своих задумавшихся слушателей, на морские воды, бурлящие там, где когда-то был остров Погибель.

— Он проснулся.

 

* * *

 

Должно быть, в человеческом сердце есть что-то, возможно, какая-нибудь естественная жидкость, которая сдерживает печаль, даже если ее требуют самые тяжкие обстоятельства. Видимо, поэтому Дэшвуды все еще пребывали в том же благостном расположении духа, какое царило на Погибели перед пробуждением Левиафана, несмотря даже на то, что не верить рассказу мистера Палмера у них не было причин. Миссис Дэшвуд не могла уснуть от счастья (и не в последнюю очередь оттого, что спать ей приходилось на койке Одноглазого Питера, который любезно ее уступил) и не знала, как получше обласкать Эдварда или похвалить Элинор, как возблагодарить небо за его избавление, не ранив, однако, при этом его чувств, как дать им возможность побыть наедине и в то же время налюбоваться на них и насладиться их обществом.

Марианна могла выразить свое счастье лишь слезами. Невольные сравнения порождали сожаление, и ее радость, не менее искренняя, чем любовь к сестре, не располагала ни к шумной веселости, ни к разговорам.

— Арр, — только и говорила она, вторя окружавшим ее пиратам. — Арр.

Но что же Элинор, что чувствовала она, сидя на корме «Ржавого гвоздя» и вглядываясь в горизонт, туда, где когда-то был ее дом? С того самого мгновения, как она узнала, что Люси вышла за другого, что Эдвард свободен, и до тех пор, как очутилась в океане и ей пришлось плыть что было сил, лишь бы не пойти чудовищу на закуску, она пережила бурю разнообразных настроений, и не хватало среди них только спокойствия.

Но едва она осознала, что последнее сомнение, последняя забота рассеялись, едва сравнила свое теперешнее положение с тем, каким оно было совсем недавно, и убедилась, что Эдвард, не потеряв лица, освободился от уз предыдущей помолвки и немедленно воспользовался своей свободой, чтобы просить ее руки и признаться в любви, такой нежной и верной, какой она ее и представляла, а затем помог ей бежать от древнего чудовища в буквальном смысле размером с остров, как на нее нахлынуло счастье столь огромное, столь всеобъемлющее, что потребовалось несколько часов, чтобы унять нервы и хоть как-то успокоить свое сердце.

На борту «Ржавого гвоздя» они прогостили неделю, решая, куда податься дальше, что как нельзя лучше устраивало Элинор, потому что сколько бы дел ни торопило Эдварда, провести вместе меньше недели было просто невозможно, тем более и этого времени не хватило бы, чтобы обсудить прошедшее, настоящее и будущее. Ведь хотя нескольких часов непрерывной беседы довольно, чтобы исчерпать все темы, какие могут интересовать двух разумных людей, с влюбленными все иначе. Ни одно дело между ними не решено, ни одна тема не закрыта, пока они не проговорили ее по меньшей мере раз двадцать. Элинор с Эдвардом обсудили всех пиратов, находившихся в их окружении, они смотрели, как за бортом резвится стайка карпозубиков, они гадали, как долго Тварь пребывала в покое, где теперь она снова преклонит свою огромную голову и на какой срок, а стоило этим предметам исчерпать себя, они принимались за них снова.

Вскоре полковник Брендон ловко поравнялся со шхуной и попросил разрешения подняться на борт, каковое ему немедленно было дано. Эдвард его приезду чрезвычайно обрадовался, поскольку не только хотел познакомиться с ним получше, но и давно искал случая объяснить полковнику, что должность смотрителя маяка в Делафорде ему более не претит.

— Сейчас он, наверное, думает, — сказал Эдвард, — что я никогда не прощу его за это, так неблагодарно я принял его предложение.

Теперь он удивлялся, что так и не удосужился туда съездить. Но прежде он столь мало интересовался Делафордом, что не имел об озере, о деревне и угрожающих ей чудовищах иных сведений, кроме почерпнутых от Элинор. Ей-то полковник рассказал все в подробностях, а она так внимательно его выслушала, что была в курсе всех делафордских дел.

Нерешенным между ними оставался лишь один вопрос, одну-единственную трудность еще предстояло одолеть. Их свели взаимная приязнь и одобрение общих друзей, они знали друг друга достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в том, что их ждет счастье, не хватало лишь средств, на которые они могли бы жить. У Эдварда было две тысячи, у Элинор — одна, и больше, кроме делафордского маяка, они ничем не располагали, и миссис Дэшвуд ничего им выделить не могла. А голову оба потеряли не настолько, чтобы думать, будто трехсот пятидесяти фунтов в год хватит для комфортной жизни. Эдвард, впрочем, не совсем оставил надежду на перемену в отношениях с матерью, которая, как он рассчитывал, выделит им недостающую сумму.

Что до полковника Брендона, большую часть суток он плыл бок о бок с кораблем, а на борт поднимался только поутру, достаточно рано, чтобы нарушить первый утренний тет-а-тет влюбленных.

Три недели, проведенные в Делафорде, где — особенно по вечерам — ему было нечем заниматься, кроме как высчитывать разницу между тридцатью шестью и семнадцатью, привели его на «Ржавый гвоздь» в таком настроении, для исправления которого потребовались все перемены к лучшему во внешности Марианны, вся ее приветливость и все поощрения ее матери.

Нет нужды говорить, что джентльмены тем больше укреплялись в добром мнении друг о друге, чем лучше друг друга узнавали, — да иначе и быть не могло. Несомненно, хватило бы и сходства в твердых убеждениях, здравом смысле, склонностях и взглядах, чтобы их взаимная симпатия крепла и без дополнительных причин, но влюбленность в двух сестер, к тому же настолько привязанных друг к другу, стала причиной дружбы внезапной и неизбежной, которая в других обстоятельствах зародилась бы лишь под влиянием времени. Эдвард не судил полковника по причудливому виду, поскольку считал оный лишь внешним недугом, подобным его собственному внутреннему, его застенчивости. Некоторые, рассуждал он, отмечены изнутри, некоторые — снаружи.

Вскоре пришло письмо, которое, приди оно несколько дней назад, привело бы Элинор в состояние неописуемого восторга, но припозднилось и теперь не вызвало даже особой радости. Мистер Дэшвуд сообщал печальные известия. Миссис Феррарс — несчастнейшая из женщин, чувствительная бедняжка Фанни совсем не в себе, а он непрестанно удивляется и благодарит Бога, что после такого удара обе остались живы. Роберта съели в первую брачную ночь. Когда наутро они прибыли навестить молодоженов, то Роберта не нашли вообще, обнаружили лишь кучку костей, каждая расколота надвое и полностью очищена от своего содержимого. Прямо на этой жуткой куче с безумным смехом сидела Люси, сытая и довольная; глаза ее светились животной радостью, а кожа снова приобрела свой исконный отвратительный цвет — сине-зеленый.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.