шпион . ерохин. голубиная песня

шпион

Да он существовал всегда. Но никак не был богом. Слушал их разговоры и потом рассказывал Горавски то, что мог понять. Жасмин-Бурдынчик. Гришке казалось, что этот нарисованный божок и передает всё Самуелю, а тот просто проверяет глупенького Самукьянца. Потому врать было нельзя. Но никто не запрещал Гришке скрывать те выводы, которые делал он сам. Про Натку, про Лизу, про Донована, про тех, чьи имена выскальзывали из памяти. Он ведь дурак и не умеет думать. Горавски слушал внимательно и удовлетворённо улыбался.

– Так, значит, Натка пролила воду, когда поливала цветы, и вообразила, что у неё начались месячные? Весьма прискорбный для неё случай. Представляю, ты тогда ржал как лошадь. Что остальные?

– Почему-то Ретли с Лизой лежали на одной кровати, вместе, – глупо улыбался Гришка, собираясь долго и смачно намекать на очевидные пошлости, чтоб ещё больше развеселить врача. Однако на сей раз губы Горавски не шевельнулись. Видимо, Лиза тоже внушала у доктора подозрения. Он коротко буркнул что-то и отослал Гришку в палату. Даже не сказал, что завтра снова надо приходить. Верно он всё-таки ляпнул что-то лишнее. Надо будет внимательнее следить за Лизой. Ни за кем больше, только за ней.

ерохин

Нет, ещё он следил за Стасом. Сидя на задней парте вообще очень интересно наблюдать за одноклассниками. Правда, все они пытаются косить под Стайлза, рослого в чёрной футболке и с бритой башкой, потому неинтересны. Ерохин другой, высокий добрый с длинными волосами, за которые ему постоянно попадало от учителей.

Уже в школе он начал говорить незнакомые слова «протест», «баррикада», «революция». Гришка слушал Стаса внимательно, вылупив от удивления свои и без того большие глаза так, чтобы вместить туда всего Ерохина. Уж слишком велик он был для Гришки.

А потом Стас уснул на уроке. Оказывается, он по ночам сторожил какой-то частный магазинчик, чтоб заработать на жизнь. Из такой ерунды раздули грандиозный скандал, чтоб показать, как же они, педагоги, заботятся об учениках. Стаса грозились даже выгнать из школы, хотя он по сути ничего и не сделал.

– Как-то ведь надо жить, – объяснил он Гришке, – я не могу постоянно жрать за чей-то счёт.

О том, что у Ерохина какая-то трагедия, Гришка подозревал, но спросить не решался. Он вообще никогда ничего не спрашивал, старался сам угадать. Но и этой игре скоро наступил конец.

– Меня забирают отсюда, – сказал однажды он Ерохину, – говорят, что и так слишком долго меня терпели. Всё равно ведь экзамены я не сдам.

– Да, – загадочно улыбнулся Стас, – потому что ты очень тупой. Тебе надо сразу в президенты, всякие школы лишь забивают мозги.

– Теперь тебя будут доставать Стайлз и остальные, – вздохнул Гришка. Он не хотел уходить, ничего после себя не оставив, – и ты можешь со временем превратиться в такого же…

– Ты ведь меня научил кое-каким своим боевым приёмчикам, – напомнил ему Стас, продолжая по-доброму улыбаться. – Спасибо. Знаешь, ты здесь был самым здравомыслящим человеком.

– Здра-во-мы-сля-щий, – слишком длинное слово для меня, – пробурчал Самукьянец, не зная, какому молиться богу, чтоб тот уберёг друга. – Я хочу подарить тебе подушечку. На память.

– Вот почему я и не бреюсь, – рассмеялся Стас, догадавшись, чем она набита, – надо бы было придумывать, куда девать свои волосы, а я слишком для этого туп.

голубиная песня

…В городе больше не встретишь цветов. Особенно в пыльном районе парка. Дремуча, как Гришка называл самые дебри, где за цветок можно было принять пивную бутылку. Слишком, слишком грязно.

Он не чистил зубы, потому, что это отнимало время. Девушки в парке шарахались от него, показывали пальцами. Они больше не были цветами. Они выросли.

Гришка шагал в своём дурно пахнущем наряде через толпу, тонко втягивая в себя воздух, пытаясь вырвать из себя что-то похожее на голубиную песню. Она жила в нём, казалось, с самого рождения, но выпустить её наружу Гришка не мог. Наверное потому птицы и считают его чужаком.

Слова людей были ещё сложнее. Некоторые Гришка не мог выговорить, какие-то просто не понимал. Угнаться за щебетом девчонок на скамейке он просто не мог, потому иногда просто слушал их непрерывную бессвязную речь до тех пор, пока они не замечали и не прогоняли его. Голубиные песни были понятнее, они не отсылали его куда подальше, не взрывались в мозгу непонятными зву-ко-по-до-би-я-ми, в них не говорилось, что он псих. Гришка внимал этим толстым городским увальням и успевал ещё воздать благо голубиному богу.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 Следующая ⇒