Примечания 10 страница

Глава 26

Но Хедвик даже не взглянул в зеркало. Он читал с листа, сидя к нам вполоборота:
– Приветствия принцессе Мередит от верховного короля Тараниса Громовержца. Принцессу извещают, что через три дня от сегодняшней даты при Благом Дворе имеет быть бал в честь Йоля. Его величество ожидает присутствия принцессы на балу.
Во время этой речи он даже не взглянул на комнату. Его рука уже поднималась, чтобы погасить зеркало, когда я заговорила.
Я сказала всего одно слово, которое он вряд ли ожидал услышать:
– Нет.
Рука его опустилась, и он взглянул на нас с озадаченным видом. Выражение сменилось изумлением, затем отвращением. Может, потому что он увидел, как Китто корчится на постели. Может, из-за меня, заляпанной кровью. Как бы там ни было, зрелище ему не понравилось.
– Я имею честь говорить с принцессой Мередит? – Его голос источал такое презрение, будто ему трудно было в это поверить.
– Да.
– Тогда увидимся на балу. – Рука снова потянулась прервать связь.
– Нет, – повторила я.
Он опустил руку и уставился на меня.
– Мне нужно сегодня передать еще множество приглашений, принцесса, так что я не располагаю временем на истеричек.
Я улыбнулась, но сама чувствовала, как наполнились холодом мои глаза. Правда, под гневом таилось удовольствие. Хедвик всегда был мелким чиновным подхалимом, и я знала, что он передает приглашения всем низшим фейри, незначительным персонам. Все важные социальные контакты поручались другой сидхе. Приглашение, переданное Хедвиком, было оскорблением; то, в какой форме он его передал, – двойным оскорблением.
– Я нисколько не истерична, Хедвик, но приглашение, переданное в такой форме, я принять не могу.
Он разозлился, пальцы потянулись к пышному шейному платку. Одет он был так, словно восемнадцатый век никуда со двора не уходил. Ну, хотя бы парик не напялил. И на том спасибо.
– Верховный король лично требует твоего присутствия, принцесса. – Тон его был таким же, как всегда: как будто раболепствовать перед королем было высочайшей честью.
– Я – неблагая, и верховного короля у меня нет, – возразила я.
Дойл опустился у моих ног с маленькой аптечкой. Мы ввели в обыкновение держать ее под рукой, хотя укусы прочих мужчин, как правило, и близко не походили на сегодняшний.
Взгляд Хедвика скользнул по Дойлу и вернулся ко мне, раздосадованный.
– Ты – принцесса Благого Двора.
Дойл передвинулся так, чтобы встать поудобнее, перехватил полотенце и прижал его к ране.
Я вздохнула немного резче, когда он прижал полотенце к укусу, но в остальном мой голос остался прежним. Я была сама деловитость – при Дойле, хлопочущем над моей раной, и Китто, обвившемся вокруг меня.
– Было условлено, что мой титул при Неблагом Дворе превосходит титул Благого Двора. Сейчас, когда я являюсь наследницей Неблагого трона, я не могу больше признавать моего дядю как верховного короля. Таковое признание может создать впечатление, будто он является также верховным королем неблагих, что не соответствует действительности.
Хедвик был явным образом ошарашен. Он хорошо умел следовать приказам, льстить вышестоящим и изображать из себя вечно занятого человека. Я вынуждала его думать. Для него это был мучительный процесс.
Он снова пригладил свой шейный платок и наконец, заметно растеряв прежнюю самоуверенность, сказал:
– Если тебе так угодно, принцесса. Тогда король Таранис приказывает тебе через три дня присутствовать на балу.
При этих словах взгляд Дойла метнулся к моему лицу. Я улыбнулась и слегка качнула головой.
– Хедвик, единственный монарх, который может мне приказывать, – это Королева Воздуха и Тьмы.
Он упрямо покачал головой:
– Король может приказывать прийти любому, носящему более низкий титул, а ты еще не королева... – он подчеркнул " еще", –... принцесса Мередит.
Дойл приподнял полотенце – взглянуть, перестала ли рана кровоточить. Видимо, перестала, потому что он набрал антисептика, чтобы промыть ее.
– Король Таранис мог бы приказывать мне, будь я наследницей его трона, но я – не его наследница. Я – наследница королевы Андаис. Лишь она может мне приказывать, поскольку превосходит по рангу.
Хедвик моргнул при звуке истинного имени королевы. Все благие так себя вели: никогда не называли ее имени вслух, словно боялись, что оно может привлечь к ним ее внимание.
– Ты утверждаешь, что превосходишь по рангу короля? – В голосе звучало настоящее возмущение.
Дойл начал очищать рану мягкой салфеткой; даже легчайшие движения все же отдавались у меня в руке болью. Я чуть сжала зубы и постаралась не подавать виду.
– Я говорю, что порядок титулов при Благом Дворе больше не имеет для меня значения, Хедвик. Пока я была лишь одной из принцесс Неблагого Двора, я могла иметь тот же ранг при Благом Дворе. Но я буду королевой. Я не могу иметь более низкое положение при любом другом дворе, если мне суждено править.
– При дворе достаточно королев, которые признают Тараниса своим верховным королем.
– Мне это известно, Хедвик, но все они принадлежат Благому Двору, и они не сидхе. Я принадлежу Неблагому Двору, и я – сидхе.
– Ты – племянница короля, – сказал он, все еще пытаясь нащупать путь в хитросплетении нагроможденных мною политических головоломок.
– Как мило, что кто-то об этом помнит. Но это все равно как если бы Андаис призвала Элунед и потребовала от нее признать ее верховной королевой.
– Принцесса Элунед не имеет уз, связывающих ее с Неблагим Двором.
Теперь Хедвик казался не на шутку оскорбленным.
Я вздохнула, и вздох вышел резким, поскольку Дойл как раз закончил очищать рану.
– Хедвик, попытайся... вот что понять. Я буду королевой Неблагого Двора. Я – наследница короны. Таранис не может мне что-либо приказывать или требовать моего присутствия где бы то ни было, поскольку я – не его наследница.
– Ты отказываешься предстать при дворе, как повелел король?
У него все еще был такой вид, будто он ушам своим не верит. Может быть, он что-то недослышал?
– Король не имеет права повелевать мной, Хедвик. Это все равно как если б он велел тебе позвонить президенту Соединенных Штатов с приказом явиться к нему.
– Ты переоцениваешь высоту своего положения, Мередит. Я позволила себе выразить на лице гнев.
– А ты забываешь свое место, Хедвик.
– Ты действительно отвергаешь повеление короля? – Изумление отражалось в его голосе, в лице, в позе.
– Да, потому что он – не мой король и не может повелевать никем за пределами своего королевства.
– Ты хочешь сказать, что отвергаешь все титулы, которые принадлежат тебе при Благом Дворе?
Дойл коснулся моей руки, привлекая внимание. Его взгляд говорил: здесь поосторожней.
– Нет, Хедвик, и такой вопрос – преднамеренное оскорбление с твоей стороны. Ты – мелкий чиновник, посыльный, не более того.
– Я секретарь короля по общественным связям, – заявил он, вытягиваясь каждым дюймом своего небольшого роста, хотя и продолжал сидеть.
– Ты доставляешь сообщения низшим фейри и людям не самого высокого ранга. Все важные приглашения делаются Розмертой, и тебе это известно. Послать приглашение через тебя, а не через нее, было оскорблением.
– Ты не заслуживаешь внимания герцогини Розмерты.
Я покачала головой.
– Твое послание не дошло, Хедвик. Советую тебе вернуться к твоему хозяину и выучить новое. Такое, которое может быть лучше принято.
Я кивнула Дойлу. Он встал и погасил зеркало, прервав возмущенное лопотание Хедвика. Дойл улыбнулся мне – чуть ли не во весь рот.
– Хорошая работа.
– Ты только что оскорбила Короля Света и Иллюзий, – сказал Рис. Лицо его было бледным.
– Нет, Рис, это он оскорбил меня, и даже более того. Если бы я приняла такой приказ от Тараниса, это могло быть истолковано так, что когда я сяду на трон Неблагого Двора, я признаю его верховным королем как благих, так и неблагих.
– Это могло быть ошибкой секретаря? – спросил Холод. – Может, он просто использовал те же слова, что и для любого другого из списка?
– Возможно, но и тогда это остается оскорблением.
– Оскорблением, да. Но, Мерри, мы могли бы проглотить парочку-тройку оскорблений, лишь бы остаться в стороне от милого внимания короля, – заявил Рис. Он присел на другой конец кровати, словно его ноги не держали.
– Нет, не могли бы, – отрезал Дойл.
Мы все повернулись к нему.
– Разве ты не видишь, Рис? Мерри будет править королевством, соперничающим с королевством Тараниса. Она должна установить правила сейчас, или он постоянно будет обращаться с ней как с низшей. Ради нашего общего блага она не должна выглядеть слабой.
– Что теперь сделает король? – спросил Холод.
Дойл посмотрел на него, и они обменялись этаким долгим взглядом.
– Если совсем честно, то не знаю.
– Кто-нибудь прежде пренебрегал им так открыто?
– Не знаю, – повторил Дойл.
– Нет, – ответила на вопрос я.
Они повернулись ко мне.
– Точно так же, как нужно обходить Андаис, будто готовую броситься змею, нужно ходить на цыпочках и вокруг Тараниса.
– Он не кажется таким опасным, как королева, – возразил Холод.
Я пожала плечами; это оказалось больно, и я не закончила жест.
– Он похож на большого испорченного ребенка, которому потакали слишком долго. Если ему не дают того, что он хочет, он впадает в бешенство. Челядь живет в страхе перед приступами его гнева. Как-то он даже убил не вовремя попавшегося под руку. Иногда он потом извиняется, а иногда – нет.
– А ты только что швырнула стальную перчатку ему в лицо, – сказал Рис, уставившись на меня с конца кровати.
– Что я всегда подмечала насчет гнева Тараниса, так это что он никогда не обращается на сильного. Если король и впрямь так уж не способен контролировать свою ярость, то почему она всегда направлена на тех, кто не способен дать сдачи? Его жертвы всегда были либо слабее в магии, либо политически зависимы, либо не имели сильных союзников среди сидхе. – Я покачала головой. – Нет, Рис, он всегда знает, кого можно бить безнаказанно. Это не делается безрассудно. Он ничего мне не сделает, потому что у меня есть опора. Он станет уважать меня, а может быть, сочтет опасной.
– Тебя – опасной? – удивился Рис.
– Он боится Андаис и даже Кела, потому что Кел сумасшедший, и Таранис не знает, что он сделает, когда дорвется до трона. Наверное, Таранис считал, что сможет управлять мной. Сейчас он задумается.
– Интересно, что приглашение пришло как раз после нашего разговора с Мэви Рид, – заметил Дойл.
Я кивнула.
– Да, не правда ли?
Они трое обменялись взглядами. Китто по-прежнему льнул ко мне, но немного успокоился.
– Не думаю, что для Мередит будет разумно идти на этот бал, – сказал Холод.
– Согласен, – кивнул Дойл.
– Без возражений, – присоединился Рис.
Я посмотрела на них.
– Я и не намеревалась туда идти. Но с чего вы вдруг стали такими серьезными?
Дойл сел с другой стороны от меня, слегка потеснив Китто.
– Таранис так же хорошо просчитывает политические последствия, как и ты?
Я нахмурилась.
– Не знаю. А что?
– Догадается ли он об истинных причинах твоего отказа, или решит, что ты отвергла приглашение из-за чего-то, сказанного Мэви?
Я все еще не рассказала им о тайне Мэви, а они не спрашивали. Наверное, они решили, что она заставила меня дать слово не рассказывать им, чего на самом деле не было. Причина, по которой я не поделилась с ними, состояла в том, что секрет был из тех, которые убивают. И тут как гром с ясного неба это приглашение ко двору. Его только не хватало.
Я обвела взглядом Дойла и остальных стражей. Холод прислонился к шкафу, скрестив руки на груди. Рис так и сидел на кровати. Китто свернулся вокруг меня. Я посмотрела на каждого по очереди.
– Я не собиралась говорить вам то, что мне сказала Мэви, потому что это – опасная информация. Я думала, что мы будем просто держаться подальше от Благого Двора, и все обойдется. Таранис не присылал мне приглашений годами. Но если нам придется иметь с ним дело, вы должны знать.
Я рассказала им, почему была изгнана Мэви. Рис просто уронил голову в ладони и не сказал ничего. Холод вытаращился на меня. Даже Дойл потерял дар речи. Общую мысль выразил Китто:
– Таранис обрек свой народ на проклятие.
– Если он действительно бесплоден, то – да, он обрек своих подданных на вымирание, – согласился Дойл.
– Их магия умрет, потому что король бесплоден. Мертвая земля не родит, – поддержал его Холод.
– Я думаю, именно этого боится Андаис в отношении неблагих. Но она одного ребенка родила, а Таранис детей не имел вовсе.
– Так вот почему она так заинтересована в том, чтобы Кел или я доказали свою способность иметь потомство, – предположила я.
Дойл кивнул.
– Я так считаю, хотя она замаскировала истинные мотивы, столкнув тебя и Кела между собой.
– Таранис нас убьет.
Голос Риса был тихим, но вполне уверенным.
Мы все посмотрели на него. Это начинало походить на наблюдение за очень запутанным теннисным матчем – все эти взгляды с одного на другого.
Он поднял голову.
– Король убьет любого, кто узнает о его бесплодии. Если другие благие узнают, что он обрек их на проклятие, они потребуют от него принести великую жертву и распылят его кровь по капле, чтобы избавиться от собственного бесплодия.
Глядя в удрученное лицо Риса, было трудно с ним спорить, особенно если учесть, что я думала точно так же.
– Но тогда почему Мэви Рид жива и здорова? – спросил Холод. – Джулиан говорил, что покушений на ее жизнь или чего-то подобного не было.
– Могу объяснить, – сказал Рис. – Наверное, потому, что она не может рассказать об этом никому из фейри. Мы встретились с ней, но прежде она не могла поговорить ни с кем, кроме таких же изгоев. Мередит – не изгнанница, и она сможет рассказать все тем, чье мнение имеет вес. Тем, кто поверит ей и начнет действовать.
Мы все вроде как посидели и подумали. Молчание прервал Дойл.
– Холод, позвони Джулиану и скажи, что могут возникнуть проблемы.
– Я не смогу объяснить ему, из-за чего, – заметил Холод.
– Не сможешь, – подтвердил Дойл.
Холод кивнул и вышел в другую комнату звонить.
Я взглянула на Дойла.
– Ты еще кому-нибудь об этом говорил?
– Только Баринтусу, – сказал он.
– Сосуд с водой на алтаре, – догадалась я.
Дойл кивнул.
– Когда-то он был повелителем всех морей вокруг наших островов, так что связь с ним через воду почти невозможно отследить.
Я кивнула.
– Мой отец так с ним и разговаривал. Как у него дела?
– Он твой сильнейший союзник среди неблагих, и он сумел кое-кого привлечь на твою сторону.
Я уставилась в темные глаза Дойла.
– О чем ты сейчас умолчал?
Он закрыл глаза, опустил их вниз.
– Раньше ты не увидела бы этого в моем лице.
– Я натренировалась. Так что ты упустил?
– Его дважды пытались убить.
– Храни нас Богиня и Консорт ее, насколько это было серьезно?
– Достаточно, чтобы он об этом упомянул, но не настолько, чтобы он действительно был в опасности. Баринтус – один из старейших среди нас. Он – создание стихии воды. Воду нелегко убить.
– Как ты сказал, Баринтус – мой сильнейший союзник. Если его убьют – остальные сдадутся.
– Боюсь, что так, принцесса, но многие опасаются Кела – того, каким он станет после освобождения. Они боятся, что он окончательно сойдет с ума, и не хотят иметь подобного монарха. Баринтус считает, что именно из-за этого последователи Кела распространяют слух, будто ты заразишь всех смертностью.
– Слух, продиктованный отчаянием, – заметила я.
– Нет, об отчаянии говорит другой слух – об объявлении войны Благому Двору. Я не сказал Курагу вот о чем: слухи твердят, что война начнется независимо от того, кто из вас окажется на троне. Безумие Кела, твоя смертность, слабость королевы – все это расценивается как признаки того, что неблагие катятся в пропасть, что мы вымираем. Есть такие, кто призывает к последней войне, пока у нас еще есть шанс разбить благих.
– Если мы развяжем полномасштабную войну на американской земле, вмешается армия людей. Это будет серьезным нарушением договора, разрешающего нам жить в этой стране, – сказал Рис.
– Знаю, – буркнул Дойл.
– А еще Кела называют безумцем, – сыронизировал Рис.
– Баринтус сказал, кто стоит за идеей войны с благими?
– Сиобхан.
– Глава гвардии Кела?
– Есть только одна Сиобхан, – сказал Дойл.
– Возблагодарим за это Богиню и Консорта, – заметил Рис.
Сиобхан была эквивалентом Дойла. Лепрозно-бледная, с паутинно-тонкими волосами и не слишком высокая, физически она не имела с ним ничего общего. Но когда королева говорила " Где мой Мрак, позовите моего Мрака", – кто-то терял кровь или жизнь. Когда Кел произносил имя Сиобхан, случалось то же самое. Только прозвища у нее не было, она была просто Сиобхан.
– Терпеть не могу быть пристрастной, – сказала я, – но ее наказали хоть как-то за то, что она пыталась меня убить, следуя приказам Кела?
– Да, – ответил Дойл. – Но это было три месяца назад, и наказание отбыто.
– И насколько долгим оно было? – поинтересовалась я.
– Месяц.
Я покачала головой.
– Месяц за едва не удавшееся покушение на наследницу трона. О чем это скажет всем, кто хочет моей смерти?
– Приказ отдал Кел, Мередит, и он претерпевает сейчас одно из тяжелейших наших наказаний, растянутое на полгода. Никто не надеется, что его разум это перенесет. Это послужит предостережением.
– А ты хоть раз попадала на целый месяц в нежные ручки Иезекииля? – спросил Рис.
Иезекииль был придворным палачом, и был он им на протяжении многих жизней смертного человека. Но он был смертным. Королева приметила его за исполнением его ремесла в человеческом городе и настолько восхитилась его мастерством, что предложила ему работу.
– Я никогда не попадала в Зал Смертности на целый месяц, нет, но я хлебнула своего. Иезекииль всякий раз говорил, что со мной ему приходится быть очень осторожным. Он столько веков имел дело с бессмертными, что боялся убить меня ненароком. " С тобой поунимательнее быть надо, принцесса, такая ты нежная, хрупкая такая, челоуеческая... "
Рис поежился.
– Ты хорошо его имитируешь.
– Он любит поговорить за работой.
– Прошу прошения, Мерри, тебе тоже досталось, но, значит, ты понимаешь, каково было Сиобхан под его заботой в течение месяца.
– Я понимаю, Рис, но я бы чувствовала себя спокойней, если б ее казнили.
– Королева не хочет терять никого из благородных сидхе, – сказал Дойл.
– Понимаю, их осталось не так много, чтобы ими разбрасываться.
Но я не испытывала счастья по этому поводу. Наказанием за попытку убийства королевского наследника должна быть смерть. Что угодно меньшее – и кто-то может рискнуть снова. Если на то пошло, хоть и та же Сиобхан.
– А почему она хочет войны? – спросила я.
– Она любит смерть, – ответил Рис.
Я посмотрела на него.
– Я был не единственным из нас божеством смерти, и не один я потерял приличную долю сверхъестественных способностей, когда было создано Безымянное. Сиобхан тоже не всегда носила это имя.
Это напомнило мне...
– Расскажи Дойлу о том, что вы обнаружили сегодня на месте убийства.
Он рассказал Дойлу о древних богах и их призраках. Дойл мрачнел на глазах.
– Я не видел, как Эзра это сделал, но я знаю, что королева отдавала такой приказ. В наших соглашениях с благими договорено, что определенные чары никогда больше не будут создаваться. В том числе и эти.
– Теоретически, если мы сможем доказать, что сидхе любого из дворов создал эти чары, разорвет ли это мирный договор между нами?
Дойл задумался ненадолго.
– Не знаю. В том, что касается буквы соглашения, – да, но ни одна из сторон не хочет тотальной войны.
– Сиобхан хочет, – возразила я, – и еще она хочет моей смерти. Она могла это сделать?
Они оба замолчали на несколько минут, размышляя. Китто просто тихонько лежал рядом со мной.
– Она хочет войны, так что не остановилась бы перед чем-то вроде этого, – наконец сказал Дойл. – Но есть ли у нее такая сила, мне неизвестно. – Он посмотрел на Риса.
Рис вздохнул.
– Когда-то была. Черт, когда-то и у меня была. Может, она и способна это сделать, только это значит, что она должна быть в Калифорнии. Никто не выпустит призраков из поля зрения, если хочет сохранить над ними контроль. Без присмотра своего магического повелителя они будут просто бродить вокруг, убивая людей. Они не станут специально охотиться за Мерри.
– Ты уверен? – спросил Дойл.
– На этот счет – да.
– Баринтус не упоминал, что Сиобхан покинула двор? – задала я вопрос.
– Он особо отметил, что она – заноза у него в... заднице.
– Значит, она в Иллинойсе, – решила я.
– Но это не значит, что она не уезжала ни на день.
– Но эти чары не убили Мерри, – напомнил Рис.
– Приятно отметить, – хмыкнула я и добавила: – Но что, если моя смерть – не главная цель? Что, если настоящая цель – война между дворами?
– Тогда почему не выпустить Старейших наводить ужас где-то в Иллинойсе, вблизи от дворов? – спросил Дойл.
– Потому что тот, кто это сделал, хочет войны, а не собственной казни, – предположила я.
Дойл кивнул.
– Это верно. Если королева обнаружит того, кто осуществил одно из запретных заклинаний, она казнит его в надежде, что Таранис этим удовлетворится.
– И он удовлетворится, – сказал Рис, – потому что ни один из правителей войны не хочет.
– Значит, чтобы развязать свою маленькую войну, им надо убраться подальше, – заключила я. – Подумайте: если при дворах убедятся, что это работа магии сидхе, но не будет выяснено, какая сторона это сделала, подозрение падет на обе стороны.
– А Безымянное? – напомнил Дойл. – Его освободить мог только сидхе. И только сидхе мог скрыть это от обоих дворов.
– Сиобхан не смогла бы освободить Безымянное, – сказал Рис. – За это я поручусь.
– Подождите, – вмешалась я, – разве королева не сказала, что Таранис отказался помочь искать Безымянное?
Отказался признать, что нечто столь ужасное могло быть делом рук его придворных?
Дойл кивнул.
– Да, так она и сказала.
– Что, если это кто-то из Благого Двора? – продолжила я мысль. – Нам будет сложнее выследить его?
– Возможно.
– Ты хочешь сказать, что изменник – благой? – спросил Рис.
– Может быть, а может, изменников двое. Сиобхан могла призвать Старейших богов, а некто из другого двора – освободить Безымянное.
– Но для чего его освобождать? – не понимал Рис.
– Если им можно управлять, – произнес Дойл таким тоном, будто говорил сам с собой, – оно могло бы дать кому-то доступ ко всем самым древним и ужасающим способностям фейри. Если его можно контролировать, тот, кто его контролирует, может стать несокрушимым.
– Кто-то готовится к войне, – сделала вывод я.
Дойл глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух.
– Я должен поставить королеву в известность о призраках Старейших. Я сообщу и некоторые результаты наших размышлений о Безымянном. – Он посмотрел на меня. – И до тех пор, пока мы не уверены, что Старейшие не охотятся на тебя, тебе нужно оставаться внутри защитного круга.
– А защита сможет их остановить?
Он нахмурился и перевел взгляд на Риса; тот пожал плечами.
– Я видел, как их выпустили на поле битвы, на открытом месте. Я знаю, что защитные чары могут остановить любую враждебную силу, но я не представляю, насколько мощными могут стать эти создания. Особенно если им позволят питаться. Они могут набрать столько сил, что пробьют едва ли не любую защиту.
– Спасибо. Очень успокаивает, – оценила я.
Он повернул ко мне серьезное лицо.
– Я не собирался тебя успокаивать, Мерри. Просто был честен. – Он задумчиво улыбнулся. – Кроме того, любой из нас положит жизнь, чтобы защитить тебя, а нас чертовски трудно убить.
– Ты не надеешься победить, – поняла я. – Как можно сражаться с невидимым и неосязаемым, если оно тебя видит и вполне может тебя тронуть? С сущностью, которая может выпить твою жизнь проще, чем мы опорожняем бутылку газировки? Как?
– Я поговорю об этом с королевой. – Дойл встал и направился в ванную, где было зеркало поменьше размером. Видимо, он хотел поговорить с глазу на глаз.
На пороге он остановился.
– Позвони Джереми и скажи, что мы сегодня не вернемся. Пока мы не узнаем, что угроза не направлена непосредственно на Мерри, мы будем охранять ее и только ее.
– А как мы станем зарабатывать деньги? – поинтересовалась я.
Он вздохнул и потер глаза усталым жестом.
– Меня восхищает твое стремление не быть никому обязанной. Я даже согласен с ним. Но многое стало бы проще, если бы мы приняли содержание от двора и должны были беспокоиться только о дворцовой политике. Настает время, Мередит, когда мы не сможем и работать с девяти до пяти, и выживать в политических играх.
– Я не хочу брать ее деньги, Дойл.
– Знаю, знаю. Позвони Джереми, скажи, что ты будешь сидеть с Китто. Когда ты расскажешь, что Китто истаивал и ты спасла его, Джереми поймет.
– Ты не хочешь говорить ему о привидениях Старейших?
– Это дело сидхе, Мередит, а он – не сидхе.
– Ну да, но если сидхе затевают войну, в нее включаются все фейри. Моя прабабушка была брауни. Все, что ей было нужно в жизни, – оставаться поблизости от человеческого дома и хлопотать в нем, но ее убили в одной из последних больших войн. Если их все равно втянут в это, разве им не стоит знать об этом заранее?
– Джереми изгнан из страны фейри, так что он втянут не будет.
– Ты игнорируешь мои аргументы.
– Нет, Мередит, не игнорирую, но я не знаю, что на них ответить. Пока я не придумаю, что сказать, я не скажу ничего. – С этими словами он завернул за угол. Слышно было, как открылась и закрылась дверь ванной.
Рис потрепал меня по руке.
– Очень смело с твоей стороны предположить, что другие фейри, помимо сидхе, могут иметь право голоса. Очень демократично.
– Не говори со мной свысока, Рис.
Его рука упала.
– Я даже согласен с тобой, Мередит, но наше мнение немногого стоит. Когда ты сядешь на трон, положение изменится – может быть; но сейчас ни в одном королевстве правитель-сидхе не согласится подключить низших фейри к нашим военным планам. Их уведомят, когда мы решим воевать, не раньше.
– Это нечестно, – сказала я.
– Да, но именно так мы поступаем.
– Посадите меня на трон – и это может измениться.
– Ох, Мерри, не рискуй нашими жизнями лишь для того, чтобы, став королевой, тут же восстановить против себя и взбесить всех сидхе разом. Мы сможем драться со многими, но не со всеми.
– Низших фейри много больше, чем сидхе, Рис.
– Количество здесь не считается, Мерри.
– А что считается?
– Сила. Сила оружия, сила магии, сила власти. Сидхе обладают всем перечисленным, и вот почему, моя прекрасная принцесса, мы правим фейри тысячелетиями.
– Он прав, – тихо сказал Китто.
Я посмотрела на него, все еще бледного, но уже не так пугающе бесцветного.
– Гоблины – великие воины.
– Да, но не великие колдуны. Кураг боится сидхе. Все, кто не сидхе, боятся сидхе, – сказал Китто.
– Я в этом не уверена.
– Я уверен, – произнес он и прижался ко мне еще плотнее, всем телом, прильнув ко мне так тесно, как только мог. – Я уверен.

Глава 27

В едва не состоявшейся смерти Китто было и кое-что хорошее, а именно: теперь я могла забраться в постель и уснуть. Я предложила, чтобы с нами спал Дойл, но Холод стал резко возражать. Так что Дойл согласился отсутствовать, если Холода с нами тоже не будет. Я напомнила, что нам с Дойлом не много сна выпало прошлой ночью, но на это Холоду было плевать. Я сказала еще, что мы собираемся просто спать, так какая, в сущности, разница, кто будет со мной в постели? Мои доводы ни на кого не подействовали.
Так что я улеглась в постель, баюкая Китто. Я поменялась с ним местами, чтобы не лежать на укушенном им плече. Адвил я приняла, но плечо все равно зверски болело и дергало, словно в нем бился собственный пульс. Первая отметина и близко так не болела. Может, это был хороший признак. Я надеялась, что так и есть. Терпеть такую боль ни за грош – это уж слишком.
Джереми возмущался, что никто из нас не вернулся в контору, пока не узнал, что Китто едва не погиб. А когда узнал – замолчал на достаточно долгое время, чтобы я тихо позвала его по имени.
– Все в порядке, Мерри. Просто неприятные воспоминания. Я видел уже, как тают фейри. Делай все, что нужно для его спасения. Мы разберемся в конторе самостоятельно. Терезу хотят оставить в госпитале на ночь – для наблюдения. Она под снотворными, так что не знаю, что там они собираются наблюдать.
– С ней все будет хорошо?
Он замешкался с ответом.
– Наверное. Но я никогда не видел ее в таком состоянии, как сегодня. Ее муж наорал на меня за то, что я подверг ее опасности. Он потребовал, чтобы она больше на места преступлений не выезжала, и я его понимаю.
– Думаешь, Тереза с ним согласится?
– Это не важно, Мерри, я уже принял решение. Агентство Грея больше не выполняет полицейскую работу. Я – хороший маг, но я и представить себе не могу, что могло сотворить сегодняшний ужас. Какой-то след чар я почувствовал, но и только. Детективу Тейт я об этом сказал, но лейтенант Петерсон и слушать не захотел. Говорит, ничего сверхъестественного здесь нет – и точка. Экстраординарное, говорит, но объяснимое. – Голос Джереми звучал устало.
– Кажется, тебе тоже нужно забраться в постель и прижаться к кому-нибудь теплому.
– Вызываешься добровольцем? – засмеялся он. – Ненасытная старушка Мерри хочет прибрать к рукам всех мужчин-фейри в Лос-Анджелесе!
– Если хочешь, чтобы тебя обняли и утешили, приезжай.
Он осекся.
– Я почти забыл.
– Что забыл?
– Что это нормально – когда друг обнимает тебя и утешает прикосновениями, которые люди считают сексуальными. Что для меня было бы естественно приехать и прильнуть к тебе во время сна.
– Если тебе это нужно...
– Я слишком долго живу среди людей, Мерри. Я начал мыслить не совсем как трау. Не знаю, смогу ли я быть с тобой в постели и не превратить это в секс.
Я не нашлась с ответом.
Когда я проснулась, за окном уже темнело. Я так и лежала, обняв Китто, а он прижимался ко мне так плотно, как только мог. Похоже, мы оба даже не пошевельнулись за весь день. Я чувствовала, как затекло тело от такой долгой неподвижности. Плечо слегка ныло, но вполне терпимо. Китто дышал размеренно и глубоко. Так что же меня разбудило?
Снова прозвучал тихий стук в дверь.
Она открылась прежде, чем я успела хоть что-нибудь ответить, и в проем заглянул Гален. Он улыбнулся, увидев, что я проснулась.
– Как там Китто?
Я приподнялась на локте, осматривая гоблина. Он тихонько простонал и снова вжался в меня, не оставив просвета между нашими телами.
– Он выглядит получше, и он теплый. – Я потрепала рукой его кудри. Голова мотнулась от моего движения, но он так и не проснулся.
– Что-то случилось? – спросила я.
Гален состроил гримасу, значения которой я не смогла понять.
– Ну, не совсем...
Я нахмурилась:
– В чем дело?
Он вошел в комнату, осторожно прикрыв за собой дверь. Мы говорили приглушенно, чтобы не беспокоить Китто.
Гален подошел к кровати. На нем были рубашка с длинными рукавами – ее бледно-зеленый цвет подчеркнул зеленоватый оттенок его кожи, сделал ярче более темную зелень волос, – и джинсы, застиранные до белизны. На бедре светилась дыра, и сквозь белые нитки виднелась бледно-зеленая кожа.
Я вдруг поняла, что он что-то говорил, а я не уловила ни слова.
– Прости, что ты сказал?
Он ухмыльнулся, сверкнув зубами.
– Прибыл представитель королевы Нисевин. Он заявил, что ему строго приказано получить первую плату до того, как он сообщит нам секрет моего исцеления.
Мой взгляд вернулся снова к дыре на штанах, потом прошелся вверх по телу Галена, пока не встретился с лиственно-зелеными глазами. Огонек в них вполне отвечал напряжению, родившемуся в моем теле.
Китто завозился у меня под боком и открыл синие-синие глаза. Голоса, открывшаяся дверь и мое движение его не обеспокоили, но стоило моему телу напрячься в реакции на Галена – и он проснулся.
Я коротко рассказала ему о прибытии посланца Нисевин. Китто ничего не имел против его вторжения в комнату. Я была уверена, что возражать он не станет, и спрашивала просто из вежливости. Королева не спросила бы, но лишь потому, что ей плевать на чье-то там мнение, а не потому, что это мнение ей известно заранее.
Гален вернулся к двери и распахнул ее. В комнату впорхнула крошечная фигурка. Эльф был размером с куклу Барби, а еще у него были желто-черные полосатые крылья размером больше всего его тела, по краю крыльев шли синие и оранжево-красные пятнышки. Он завис над кроватью повыше моей головы. Тело было лишь чуть светлее густой желтизны его крыльев. Одет он был в бумажно-тоненькую желтую юбочку-килт – и только.
– Принцессе Неблагого Двора Мередит несу я приветствия от королевы фей-крошек Нисевин. Зовут меня Шалфеем, и я могу считать себя счастливейшим из фейри, поскольку избран королевским послом в Западных землях.
Голосок звенел колокольчиком, смеющийся и радостный. Я невольно улыбнулась – и тут же поняла, что это действие гламора.
Я цыкнула на него:
– Никакого гламора меж нами, Шалфей, ибо гламор – тоже ложь.
Он прижал к сердцу крошечные изящные ладони, крылья захлопали быстрее, мягко гоня воздух мне в лицо.
– Гламор, у меня? Неужто скромный эльф способен очаровать сидхе Неблагого Двора?
Он не отрицал обвинения, он просто уворачивался.
– Сбрось гламор, или его с тебя сдернут. После можешь завернуться в него снова, но при первой встрече я желаю видеть, с кем – или с чем – я имею дело.
Он подлетел ближе, так близко, что ветер от его крыльев играл прядями моих волос.
– Прекрасная дева, ты ранила меня в самое сердце. Я по чести такой, каким меня ты лицезришь.
– Если сие воистину так, слети на меня и дай мне испытать правдивость твоих слов. Ибо ежели ты и впрямь таков, как выглядишь, то касание плоти моей не изменит тебя, но ежели ты лжешь мне, то одно лишь прикосновение обнаружит твою истинную сущность.
Сугубая формальность речи уже была разновидностью чар. Я говорила честно и свято верила в то, что говорила, так что оно должно было осуществиться. Если эльф коснется моей кожи, ему придется принять свой истинный вид.
Я приподнялась и протянула ему руку. Простыни соскользнули, сбившись в складки у талии. Китто перекатился поближе ко мне, уставившись на порхающего человечка большими глазами. Он следил за крошечной фигуркой завороженно, словно кошка за птичкой. Я знала, что гоблины не брезговали полакомиться мясом других фейри. Выражение лица Китто наводило на мысль, что феи-крошки считались у них деликатесом.
– С тобой все в порядке, Китто?
Он моргнул и посмотрел на меня. Его взгляд переместился с порхающего эльфа на мои голые груди, и голодное выражение изменилось – но только слегка. Его взгляд меня напугал. Наверное, что-то на моем лице отразилось, потому что Китто тут же спрятал лицо на моем голом бедре, зарывшись в простыни.
– Вкус плоти придал дерзости нашему маленькому гоблину. – Это Дойл возник в дверном проеме.
Летающий малыш развернулся в воздухе и отвесил легкий поклон.
– Мрак Королевы! Я польщен.
Дойл едва кивнул в ответ.
– Должен сказать, Шалфей, что не ожидал увидеть тебя здесь.
Крошечный человечек взмыл вверх, на уровень глаз Дойла, но оставался вне досягаемости для его рук, в точности как осторожное насекомое, которому он подражал.
– Почему же, Мрак? – Колокольчики в его голосе звенели уже не так радостно.
– Не думал, что Нисевин решит поделиться своим лучшим любовником.
– Я ей не любовник больше, Мрак, и тебе это отлично ведомо!
– Я знаю, что другой стал отцом ребенка Нисевин и ее мужем, но я не думал, что феи-крошки обращают внимание на такие тонкости.
Шалфей подлетел выше и на волос ближе.
– Ты думаешь, раз мы не сидхе, то и законов не блюдем. – Гнев должен был казаться бессильным, высказанный тоненьким звенящим голоском, но не казался. Это был звон колокольцев, раскачиваемых штормовым ветром, – ужасающая музыка.
– Так-так, – протянул Дойл. – Значит, уже не любовник королевы. И как же ты теперь живешь, а, Шалфей?
Я еще никогда не слышала, чтобы Дойл так дразнил кого-то. Он намеренно издевался над Шалфеем. Ну, мне не приходилось видеть, чтобы Дойл делал что-нибудь просто так, так что я не стала вмешиваться. Но во всем этом чувствовался какой-то личный подтекст. Что мог сделать этот человечек Дойлу, чтобы заслужить такое внимание?
– Все женщины нашего королевства готовы мне услужить, Мрак. – Он подлетел едва ли не к самому лицу Дойла. – А ты, один из королевских евнухов, как живешь ты?
– Посмотри, кто лежит в той постели, Шалфей. Скажи мне, разве это не тот приз, за который человек ли, фейри ли с готовностью отдаст душу?
Порхающий человечек даже не оглянулся.
– Не знал, что ты любишь гоблинов, Дойл. Я думал, это во вкусе Риса.
– Прикидывайся дурачком сколько угодно, Шалфей, но ты отлично знаешь, о ком я говорю.
– Слухами земля полнится, Мрак. И по слухам, ты охраняешь принцессу, но не делишь с ней ложе. Было много споров, почему ты отвергаешь такую награду, когда другие уже изведали ее. – Человечек подлетел так близко, что едва не задевал крыльями лицо Дойла. – Слухи говорят, что, может быть, королева Андаис никогда не звала тебя в свою постель не только по одной причине. Слухи говорят, что ты евнух по природе, а не по запрету.
Я не видела лица Дойла за быстро бьющимися крыльями эльфа. Я поняла, что, хоть его крылья и выглядят точно как крылья бабочки, движутся они совсем по-другому и бьют много чаше.
– Даю тебе самую торжественную клятву, – усмехнулся Дойл, – что я получил удовольствие с принцессой Мередит так, как это только доступно мужчине и женщине.
Шалфей завис в воздухе, а потом нырнул вниз, словно на миг забыл махать крыльями. Он собрался и снова вспорхнул к глазам Дойла.
– Значит, ты больше не евнух королевы, а любовник принцессы. – Его голос, приглушенный и злой, походил на тонкое шипение. Что бы сейчас ни происходило, это точно было личными счетами.
– Как ты сказал, Шалфей, слухами земля полнится. И говорят, будто Нисевин сообразила кое-что перенять у Андаис. Ты был фаворитом Нисевин, пока единственный загул с Полом не преподнес ей ребенка. И когда ей стала запретной твоя постель, она запретила тебе соваться в чужие. Если ей нельзя иметь ее фаворита, то и никому нельзя.
Шалфей зашипел, как рассерженная пчела.
– Ты так рад, что мы поменялись местами, Мрак?
– О чем ты, Шалфей?
Неестественно спокойным был голос Дойла, и какая-то нотка в нем говорила, что он отлично знает, что имел в виду эльф.
– Я веками дразнил тебя и всех вас. Великие воины-сидхе, славные Вороны древности – низведенные до дворцовых евнухов, – о да, я издевался над вами! Я похвалялся моей удалью и восхищением моей королевы, я злобно нашептывал это прямо вам в уши.
Дойл молча глядел на него.
Шалфей отлетел подальше, выписывая круги в воздухе, как другой мог бы это делать на земле.
– И что мне теперь вся моя доблесть? Что толку видеть ее во всей красоте и блеске – когда я не могу к ней прикоснуться? – Он вновь повернулся к Дойлу. – О, я не раз вспоминал за эти годы, как я мучил вас, Мрак. И не думай, что ирония положения ускользнула от меня, хоть я и не сидхе.
Он подлетел к самому лицу Дойла, и хоть я и знала, что он шепчет, его шипение заполнило комнату до самых углов.
– Ирония, которой хватит, чтобы задохнуться, Мрак, ирония, от которой умирают, ирония, которая заставляет убивать – лишь бы избавиться от нее.
– Так истай, Шалфей, истай и покончи с этим.
Маленький эльф отпрянул.
– Сам истай, Мрак. Истай и покончи с собой. Я здесь по приказу королевы Нисевин как ее представитель. Если вы хотите исцеления зеленого рыцаря, вам придется иметь дело со мной. – Его голос звенел от ярости.
Гален вошел из гостиной в остававшуюся открытой дверь. Его обычная усмешка исчезла, лицо помрачнело.
– Я хочу исцеления, но не любой ценой.
– Достаточно, – сказала я. Мягко, без злости.
Все повернулись ко мне. Я заметила краем глаза, что остальные мужчины, включая Никку, столпились у двери.
– Я заключила сделку с Нисевин, а не Дойл. И только л плачу за исцеление Галена. Цена лекарства – моя кровь.
Шалфей порхнул к постели, немного не долетев до Китто и меня.
– Один глоток твоей голубой крови, одно лекарство для твоего зеленого рыцаря, так велела мне моя королева. – В его голосе больше не звенели колокольчики. Это был почти обычный, тонкий, высокий, но мужской голос.
Его темные глаза стали пустыми и черными, как у куклы. В этом хорошеньком игрушечном лице не было ничего особенно доброго.
Я подняла руку, и он приземлился на нее. Он был тяжелее, чем казался на вид, более плотный. Я помнила, что Нисевин полегче, больше костей, чем мышц. Она ощущалась такой же скелетообразной, как выглядела. Шалфей был... помясистей, вроде бы в его тонком теле было побольше вещества, чем у Нисевин.
Его крылья замерли, точно как огромные крылья бабочки. Он слегка ими помахивал, глядя на меня, и я подумала, не машут ли они в ритме его сердца.
Взлохмаченные светло-желтые волосы, густые и прямые, небрежными прядями спадали вдоль его треугольного личика. Кое-где они касались плеч. Было время, когда Андаис наказала бы его за такие длинные волосы. Только мужчинам-сидхе позволялось иметь волосы длинные, как у женщин. Это был знак статуса, знатности, избранности.
Кисти рук у него были не больше ногтя на моем мизинце. Одной рукой он уперся в свою изящную талию, другую свесил вдоль тела, одну ногу выставил вперед – дерзкая поза.
– Я возьму плату и дам тебе лекарство для рыцаря, если нас оставят одних, – нагло заявил он.
Я невольно улыбнулась, и от моей улыбки его взгляд зажегся ненавистью.
– Я не ребенок, чтобы смотреть на меня так снисходительно, принцесса. Я – мужчина. – Шалфей резко взмахнул обеими руками. – Маленький, на ваш взгляд, но настоящий мужчина. Я не люблю, когда на меня смотрят как на непослушное дитя.
Он почти точно угадал мои мысли – что он выглядит очень мило, когда стоит передо мной такой дерзкий и такой крошечный. Я относилась к нему как к игрушке, как к кукле или как к ребенку.
– Прости, Шалфей, ты прав. Ты – фейри, и ты – мужчина, размер ничего не значит.
Он нахмурил бровки:
– Ты – принцесса, и ты просишь у меня прощения?
– Меня учили, что истинная царственность проявляется в том, чтобы знать, когда ты прав и когда ошибаешься, и уметь признавать ошибки, а не в ложной непогрешимости.
Он склонил голову набок, почти как птичка.
– Я слышал от других, что ты обращаешься со всеми по справедливости, как прежде твой отец, – задумчиво произнес он.
– Приятно слышать, что моего отца помнят.
– Мы все помним принца Эссуса.
– Я всегда рада, когда есть с кем его вспомнить.
Шалфей пристально вгляделся в меня. Чувство при этом, правда, возникало не совсем такое, как если бы смотрел в упор человек покрупнее. Он словно уставился всем своим существом в мой правый глаз, хотя, очевидно, он заметил мою улыбку и правильно ее интерпретировал – а значит, он мог видеть все мое лицо. Похоже, это и был его способ смотреть в глаза. Я просто не привыкла общаться с эльфами-крошками. Мой отец всегда относился к ним с уважением, но он не брал меня с собой ко двору Нисевин, как ко двору Курага и других монархов.
– Принц Эссус пользовался нашим уважением, принцесса, но времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними, – почти грустно сказал эльф. Он посмотрел на меня, высокомерная гримаска снова появилась на его лице – и я поборола желание усмехнуться при виде такого самоуверенного малыша. Это вовсе не было забавно или мило; он был такой же личностью, как и все в этой комнате. Но поверить в это по-настоящему было нелегко.
– Оставьте нас наедине, дабы я мог выполнить желание моей королевы, и после вы получите лекарство для зеленого рыцаря.
Я обвела взглядом Дойла и Галена внутри комнаты и прочих – сразу за дверью. Холод уже качал головой.
– Мои стражи не позволят мне остаться наедине с кем бы то ни было из фейри любого двора.
– Ты думаешь, я должен быть польщен тем, что они считают меня потенциальной угрозой? – Он повернулся на моей руке и ткнул пальцем в Дойла. – Мрак знает меня издавна и знает, на что я способен... или думает, что знает.
Шалфей снова повернулся ко мне, его голые ступни скользили по моей коже, вызывая непривычные ощущения.
– Но мне все равно нужно уединение.
– Нет, – отрезал Дойл.
Шалфей развернулся к нему, поднявшись примерно на дюйм над моей ладонью.
– Пойми, Мрак, все, что мне осталось, – выполнять повеления моей королевы. Все, что у меня есть, – возможность точно следовать ее словам. То, что я сделаю сегодня в этой комнате, будет ближе всего к упоительной близости с женщиной, что я знал за очень долгое время. Неужели попросить уединения – это слишком много?
Стражи в конце концов согласились, хоть и нехотя. Только Китто по-прежнему цеплялся за мое тело, запутавшись в простынях.
– И этот тоже, – указал на гоблина Шалфей.
– Он едва не истаял сегодня. Шалфей, – возразила я.
– Он неплохо выглядит.
– Его царь, Кураг, сообщил мне, что только мое тело, моя плоть, моя магия удерживают Китто в мире людей. Ему необходимо оставаться в контакте с моей кожей как можно дольше.
– Ты бы выбросила его из своей постели ради одного из твоих воинов-сидхе.
– Нет, – тихо проговорил Китто. – Меня одарили милостью оставаться здесь, когда они соединяются. Я видел, как их огонь отбрасывал тени на стены – так ярко они пылали.
Шалфей слетел к поднятому вверх липу Китто.
– Гоблин, твой народ поедал моих сородичей в часы войны.
– Сильные едят слабых. Таков мир, – сказал Китто.
– Гоблинский мир, – ответил Шалфей.
– Единственный, какой я знаю.
– Ты сейчас далеко от своего мира.
Китто закопался в простыни так, что виднелись только его глаза.
– Теперь мой мир – это Мерри.
– И тебе нравится твой новый мир, гоблин?
– Я в тепле, в безопасности, и она носит мою отметину на теле. Это хороший мир.
Шалфей еще несколько секунд держался в воздухе, а потом спланировал на мою подставленную ладонь.
– Если гоблин даст самую торжественную клятву, что ничего из того, что он увидит, услышит или почувствует любым из чувств, он не расскажет никому, то пусть он остается.
Китто повторил обещание слово в слово.
– Отлично, – сказал Шалфей. Он обвел меня взглядом, и хотя весь он был не больше моего предплечья, я вздрогнула и почувствовала сильнейшее желание накрыться чем-нибудь. Маленький красный язычок – будто капелька крови – облизал бледные губы. – Вначале – кровь, лекарство – после.
Тон, которым он произнес слово " лекарство", едва не заставил меня пожалеть, что я отпустила стражей. Он был меньше куклы Барби, но в этот миг я его боялась.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒