- О, даже так, - оживился профессор, - демона решили вызвать. Не размениваются на мелочи, однако.

«По ту сторону жизни»

Пролог.

Алена уже так свыклась с болью, что когда однажды та внезапно исчезла, не сразу поняла – что это за тонкое ощущение невесомости, сладкого упоительного парения? Будто выключили ежеминутный ноющий источник страданий, меняющий сон на забытье.

А тут вдруг раз – и тишина. И восхитительное ощущение легкости.

И следом мягко, нежно что-то увлекло в полет. Небольшое головокружение, стены и потолок мелькнули перед распахнутыми глазами, и – свобода! Она рванулась вверх, купаясь в новых ощущениях, едва сдерживая крик счастья, переполнившего вмиг.

Алена скользила в пространстве, вытянувшись в струну, словно луч, не зная, не ведая куда, просто чувствуя со всепоглощающей радостью, что ей туда нужно, важно, что это единственный путь. Она сама превратилась в сплошной полет. Не смотрела по сторонам - это было так неважно! Казалось, вечность длится это чудесное скольжение в воздухе.

А впереди вдруг расступились облака, и яркий свет залил всё вокруг, он звал, манил, ждал возвращения, любил искренне….

Но продвижение вперед вдруг стало замедляться. Словно растянутая пружина становилась всё туже и туже. Будто невидимая привязь вытянулась до предела и теперь мешала двигаться дальше. Изо всех сил барахтаясь, девушка тянула руки к свету, но уже не могла нырнуть в него, дотянуться. Оглянулась на безжалостную помеху, но ничего не увидела, лишь дымку позади, клубящуюся, рваную, однако цепко ухватившую её.

Рывок – и Алена кубарем понеслась обратно. Во тьму, в страдания, в неизвестность. Зажмурилась, приготовившись к боли. Но боль не пришла. А вместо неё – падение на упругую какую-то поверхность, словно туго набитую перину. Уютное, несмотря ни на что, ощущение, в чем-то родное. И темнота вокруг.

Алена забилась, пытаясь схватить, нащупать, понять – что она, где она, почему? Девушка чувствовала, что в этой непроглядной тьме есть что-то, что мешает двигаться, точнее – понимала, но не ощущала прикосновений руками. Тогда она просто вытянулась и лежала какое-то время, осмысливая. А тьма потихонечку рассеивалась, вместе с паникой. И вот глаза уже различали конусообразные очертания, своды, столь низкие, что головы не поднять. А боковым зрением отметила машинально такие же близкие стены. Боже, где я?

И раньше, чем верная мысль достигла сознания, девушка вскрикнула. Вопль оборвался, едва родившись. Ни на что не надеясь, она рванулась вперед и… с легкостью рассекла пространство.

В следующий момент она стояла на ногах.

При свете дня.

В шоке наблюдая раскинувшееся вокруг неё кладбище.

Глава 1.

Прошло довольно много времени, прежде чем Алена шевельнулась и, покачнувшись, как ребенок, что учится ходить, сделала шаг, потом второй, оперлась на ближайшее надгробие. Всё внутри неё бурлило, кипело смятением, непониманием. Что происходит? Ещё вчера она уже почти не вставала с кровати, погребенная под плитой болезни, совсем ещё молодая девушка. А сейчас стоит и даже ходит собственными ногами? Переведя взгляд вниз, увидела маленькие, удобные, белые лодочки и свои следы на комьях грязи, проследила их… Множество ярких венков, цветов, полотенце на кресте, табличка с её именем: Семенова Алена Павловна. И дата.

Алена перечитывала снова и снова, поражаясь и недоумевая: как день, в который она так ждала подругу в гости, Анечку, с которой уже год не виделись, стал днем её смерти? Странные, однако, ощущения – ни повышенного сердцебиения, ни ватных ног, ни прилива жара и сухости во рту, какие бывают в моменты шока, всплеска адреналина. Лишь легкая непонятная дрожь, но не снаружи, а внутри. Как трепетание ветерка на коже.

И на редкость ясное сознание, ни одной мысли в голове. Понимание того, что всё кардинально изменилось. Просто она умерла. Раз и навсегда. Безвозвратнее некуда. И, как ни странно, внутренне мгновенно смирилась с этим фактом. Что самое удивительное – вряд ли согласилась бы повернуть всё вспять и вернуться в истерзанное болезнью тело. А тут вечная память – «от любящих родителей», «от друзей», «от однокурсников»…

Разглядывать не хотелось, всё это вызывало неприятное волнение. Усилием воли, девушка заставила себя отвернуться, осмотрелась.

Как странно видится сейчас это место, которое всегда недолюбливала и даже побаивалась. Гораздо четче и ярче, чем при жизни. И совершенно безопасным… чего боялась-то? Здесь так тихо, так уютно, ни звука, ни ветерка. Ничто не колыхнет угодья смерти, вечное пристанище покоя.

Глубинное умиротворение вдруг наполнило её всю. Растерянно оправив светло бежевое длинное гипюровое платье, что обнаружила на себе – то самое, что готовила на выпускной (выпустилась! ) – Алена побрела бесцельно между чьих-то могил.

Будучи живой, она всегда старалась избегать походов сюда. Никого из родных здесь не было – в этот город они семьей переехали несколько лет назад, продав дом далеко на родине, девушке нужно было серьезное лечение. Не помогло. Небольшое деревенское кладбище, где покоились все её предки, в том числе, которых она даже не знала, осталось за тысячи километров. А это огромное, чуждое, холодное…заплакала бы, если б могла. Хотя, о чем уже плакать, надо просто как-то понять и принять новые обстоятельства

- Привет! – прервал раздумья тоненький голосок, - ты свеженькая?

В нескольких шагах над чьей-то могилой парила плотная дымка, очерчивая собой силуэт девочки лет десяти. Мелкие кудряшки до плеч, розовое платье и хулигански хитрый взгляд.

- Меня зовут Марианна, можно просто Мари, - улыбнулась малышка до ушей, кокетливо сделала книксен, слегка приподняв короткую атласную юбочку, украшенную кружевами, - упокоилась здесь пять лет назад, а ты? Не видела тебя раньше.

- Я Алена, - несколько удивленно представилась девушка, - наверное… скорее всего сегодня меня и похоронили. Я только что…эээ… оказалась здесь.

- Понятно! – девчонка резво, вприпрыжку, подбежала, схватила за руку.

Изумительно, но прикосновение призрачной руки оказалось очень даже ощутимым.

- Я теперь приведение? – голос дрогнул.

- Что ты! – Марианна погладила её по руке, не по-детски сочувствующе заглянула в глаза, - просто дух, который какое-то время тут поживет. Алена, здесь хорошо, ты не бойся, и не думай… мы все тебе поможем.

- Всё? А сколько вас?

- Ну, вот, - девочка обвела рукой окружающие памятники, - они. А ты от чего умерла?

Такое жадное детское любопытство, граничащее с нетерпением, прозвучало в голосе, что Алена улыбнулась.

- Болела сильно.

- А я под машину попала, - беззаботно пожала та плечами, - по дороге из школы. Не помню ничего, даже не почувствовала, аж обидно. А у меня, кстати, такой красивый дом, с белым ангелом, пойдем покажу?

- Маришечка, деточка, - с другой стороны к ним неслышно приближалась-плыла пожилая женщина в шоколадного цвета шляпке и приталенном батистовом платье приглушенно коричневого цвета (прямо учительница гимназии! ). Стройная, прямоспинная, несмотря на весьма почтенный возраст, изящная, про таких говорят: интеллигентная, - ты новенькой голову уже вскружила, наверное.

- Да ничего я не вскружила, Софь Прокофьевна, - насупилась девочка и исподтишка подмигнула Алене, - просто рассказывала. Она же свеженькая, вдруг испугается.

- Свеженькая! – хмыкнула неодобрительно «учительница», - не нравится мне, Мари, что ты понабралась всех этих словечек от Геннадия. Воспитанная девочка твоих лет должна впитывать только положительные примеры.

- Ой, да бросьте, мадам, - рассмеялась Марианна, - Генка прав, мы же все просто мертвенькие разной свежести, какая теперь разница, кто как разговаривает. Вот и Митяй тоже учил, что нет здесь никаких прижизненных правил.

Софья Прокофьевна поморщилась.

- Упокоенные! – подняла она палец вверх, - и это не повод терять человеческий облик. Ты же девушка…

- Девочка! Девушкой я уже никогда не стану, - беззаботно парировала Мари, - а ребенку можно всё. И хватит воспитывать уже, ну правда, в жизни воспитывали, умерла, думала, тут полегче будет – так нет же, опять с поучениями!

Она скорчила рожицу, развернулась и вприпрыжку побежала прочь, не касаясь земли. На бегу оглянулась и крикнула:

- Аленка, ещё увидимся!

Алена растерянно кивнула.

Софья Прокофьевна проводила девочку укоризненным, но с улыбкой, взглядом, пробормотав: «вот бесенок» и повернулась к девушке.

- Что ж, милая, поздравляю тебя с прибытием! Не буду спрашивать, как и от чего, это хоть и любопытно, но всё же дурной тон…

Тут бабулька сделала паузу, любознательно и многозначительно посверкивая глазами. Однако, Алене захотелось вдруг покуражиться и поддержать игру. Она скромно опустила глаза и вздохнула, затягивая паузу.

- А посему, давай-ка прогуляемся, я тебя тут с окрестностями познакомлю и с местными жителями. Теперь здесь твой дом… на какое-то время. Так что доброе соседство установить необходимо!

- Я умерла от болезни, очень мучительной, - призналась Алена, поняв намек.

- Бедненькая, - одобрительно оживилась Софья Прокофьевна, приобняла девушку, - ну теперь всё позади, ты в хорошем окружении, забудь те муки. Правда, должна тебя предупредить, далеко не все здесь…ммм…люди благородные и с хорошими манерами, но и к этому возможно привыкнуть. Мы не выбирали, куда нас поселят после кончины, посему надо уживаться. Но подскажу, конечно, что и как, не оставлю тебя, я здесь одна из старожил…

Она аккуратно взяла девушку под локоток, оперлась на руку, увлекла в сторону.

Они скользили между надгробиями, какие-то огибая, над какими-то пролетая, словно их нет. Алена удивлялась, что ноги не касаются земли, непривычно, но гораздо приятнее так передвигаться и вообще легкость необычайная.

- А почему одни могилы как будто теплые, некоторые даже светятся, а от других какая-то пустота ощущается, словно и нет их? - спросила девушка.

- Ну, сначала, милая, запомни, мы не говорим «могилы», мы называем наши пристанища домами. И те, что теплые - обитаемы, у них есть жилец. Светящиеся – хозяин дома, можно в гости заглянуть или на прогулку позвать. А пустые – и есть пустые. Покинутые.

- Софья Прокофьевна, а куда уходят те, кто покидают свои моги…дома?

- О, детка, сие нам неизвестно. Тут уж, как и при жизни, кто во что верит. Одни считают, что после последнего исчезновения нет ничего, будто свет выключили. Другие – что мы к Богу отправляемся, на небо. Ты же помнишь яркий свет?

- Помню, - закивала Алена, - я летела к нему, а потом… вернулась. И оказалась в своем гробу. Почему так?

- Кто знает… на самом деле мы, ушедшие, со временем многое можем понять, узнать и прочесть, но лишь что касается живых, я тебя научу. А вот своя судьба нам невдомек. И возвращаемся не на землю, а к телу. Сдается мне, что привязаны к нему остаемся по какой-то причине. Матвей Семенович тебе по этому поводу свою гипотезу выскажет лучше, чем я… А пока что слушай и запоминай. Всё это место, внутри границ кладбищенских – наш дом надолго теперь, мы все тут соседи: добрые и не очень, но вместе и дружить приходится волей неволей. Ты, Аленушка, не бойся, если кто-то испугать тебя захочет – ничего сделать друг другу ушедшие в мир иной уже не могут. Так только, по старой привычке кое кто командовать пытается… А так мы все тут теплые друзья, каждый со своим прошлым и настоящим.

Алена шла, уцепившись за старушку и вертела головой. Кладбище сияло, переливалось огнями могил, совсем редко попадались бесхозные, а большинство обитателей были сейчас «дома».

- Да, - кивнула Софья Прокофевна, заметив удивление, - мы сутки на день и ночь не делим, гуляем, когда захочется. Во сне нет потребности, но иногда ложимся обратно, чтобы побыть наедине с собой, обдумать события дня или повспоминать: одно из сладостных развлечений. Телесные перины – наши убежища, ты поймешь… Днем-то здесь живых больше ходит и наших тоже – не протолкнуться, очень оживленно всё. Тебя вот вчера аккурат после обеда закопали, мы с Матвеем полюбопытствовали издалека, а поднялась ты только сейчас, видно сильно страдала, бедняжечка, перед смертью-то, и отдыхала в избавлении. Даже поминки свои пропустила. А ночью здесь относительное затишье, только мутные бродят, у них свой рацион. И своя территория. Редко кто нарушает. Был такой, Митяй, Дмитрий Игоревич, к ним переметнулся…да дела старые уже…

Она с какой-то живой тоской вздохнула.

- Кто это?

- Потом познакомишься, - махнула рукой бабулька, - не такие важные персоны, чтоб прежде всех о них рассказывать! А так – мы кушаем днем, они – ночью, вот и все дела.

- И что мы кушаем? – оторопела слегка Аленка, она-то думала, что нет тела – нет и голода.

- Ещё какой голод… - старушка словно мысли прочла, - ты просто пока не успела его ощутить. В этом мире мы наполовину привязаны к миру старому, людскому. И тепло человеческое нам необходимо, чтоб тут жить и выживать. Энергия, как Петрович говорит, а он бывший электрик, ему можно верить. Люди приходят сюда, кормят нас, не дают кануть в забвение. Приносят поминальную пищу. Конечно, съесть её не в наших силах, но ведь и в продуктах много этого самого тепла. Особенно когда кто-то другой кушает – мы тоже питаемся. Но самое приятное – запомни – птичье тепло! Раньше, давным-давно такой обычай существовал, подкармливать птиц на кладбищах – дескать, когда они зерно клюют, мертвым радость и благословение. И это правда. Особенно, если это зерно не по земле, а во что-то насыпано. Мало кто сейчас помнит и знает, иначе бы вместо цветов и венков над последним пристанищем любимых усопших вешали бы кормушки. Редко, но бывает, бросают крошки и радость тем из наших, у чьего дома они или кто поблизости очутился – пир невиданный! Здесь ведь мало у кого родственники остались, что исправно посещают и поминают, всё больше случайные люди проходят. Все мимо. А для заброшенных нас тоже существовал обычай ранее – рассыпать зерно для птиц в воротах кладбища, мы, забытые-покинутые туда приходим, стоим, ждем порой, кто подарит чужим покойникам свою милость. Один такой подарок – многого стоит, и для души живого полезно, он вроде как благо делает.

- Птицы, значит, что-то вроде ангелов для вас… для нас? – тряхнула головой Алена.

- Что-то вроде, - подтвердила Софья Прокофьевна, - ты научишься с ними общаться и понимать их, даже дружить. Я тебя с Серафимом познакомлю, это ворон мой.

- Ничего себе…

- О, смотри туда! – старушка подобралась вся, глаза заблестели радостью, - а вот и живой!

Слева, по дорожке, что просматривалась между надгробиями, двигалось ярко сияющее пятно. Алена сначала даже ойкнула, в первую секунду едва не ослепнув.

- Зажмурься, - посоветовала бабушка, - и вприщурку глянь сначала. Позже глаза привыкнут.

Аленка послушалась и сквозь несуществующие ресницы разглядела силуэт молодого парня, худого, долговязого, с рюкзаком на спине и плеером в ушах. Услышала музыку, что орала в наушниках, дернулась всем телом – она при жизни не любила такую, слишком грохочущая, бессмысленная.

- Поосторожнее, - предупредила компаньонка, - не надо сразу в него вливаться, и себе, и ему вред принесешь.

Алена дрожала всем невидимым телом, будто бы её выкрутили в центрифуге, выжали. И вот сейчас она вдруг ощутила тот самый голод, о котором старушка повествовала. Непреодолимую тягу к источнику тепла. Словно озноб, что можно исцелить теплым одеялом, увлек её.

Парень шел себе, что-то насвистывая, не замечая и не чувствую, как за ним плывут две леди в своеобразных саванах. Если бы он обернулся, возможно, что-то и увидел бы, потому что Аленку так колотило мелкой дрожью, что она на какое-то время приобрела вполне плотные очертания, проявилась, на секунду отпечаталась в пространстве.

- Тихо, тихо, осторожнее, - успокаивала её Софья Прокофьевна, придерживая за руку, - смотри, как надо.

Она легко потянула руку в сторону медленно удаляющегося парня, словно невидимо коснувшись его в пространстве, потом сделала жест, будто поманила. И тонкая струйка сияющего тепла устремилась к ней, как ниточка от клубка, который укатывался все дальше и дальше. Старушка закатила глаза, втягивая в себя этот лучик, будто пила через соломинку чрезвычайно сладкий, целительный напиток. Она даже зарумянилась.

Аленка моментально махнула рукой и жадно потянула на себя ещё одну ниточку, чей кончик по мановению её руки отделился от сияющего шара живого парня. Рванула эту нить так, что парень споткнулся на пустом месте. Но Алена ничего вокруг не замечала, Ох, как ей сразу стало тепло и уютно, так хорошо, словно горячий чай в зябкой, выстуженной ранней осенью квартире, словно шерстяной мягкий плед на плечах и ласковые объятия мамы. Она пила и пила взахлеб, наполняясь неведомой при жизни силой и энергией. Переполнялась.

- Стой! – старушка вдруг хлестко ударила её по руке, жестоко вырвав из блаженного тумана наслаждения, - нельзя так, детка! Ты же убьешь его!

Предметы вокруг обретали очертания, и Аленка увидела, как незнакомый ей очень вкусный парень сошел с дорожки и присел на ближайшую скамеечку, вынул наушники из ушей, побледнев, переводил дух, словно ему подурнело внезапно. Потом дрожащими руками закурил.

- Ты должна быть умеренной! – сердито, но тепло, напутствовала Софья Прокофьевна, - я, глупая, сразу не объяснила… тепло-то это – их собственная жизнь. Выпьешь полностью – умрет бедняга.

- Я не хотела, - испугалась Алена.

Впрочем, испугалась как-то лениво, сыто, на задворках сознания. Ей было очень, очень хорошо сейчас. И лишь немного шевельнулось чувство вины за то, что парень, ссутулившись, значительно померкнув, сидел сейчас и дымил, уткнувшись застывшим взглядом в пространство.

- Софья Прокофьевна! – раздался откуда-то сзади укоризненный женский голосок. Мимо них вихрем пронеслось что-то легкое, звонкое. В следующий момент плечи парня обнимали тонкие руки, его сияние усиливалось, а свечение девушки наоборот притухало, истончалось.

- Светлана! – воскликнула старушка испуганно, - а ну прекрати! Что ему сделается, ну погриппует недельку в постели! А ты, как ты будешь? Я вот всё расскажу Кеше, он тебя на диету-то посадит.

Девушка оторвалась от живого и метнулась к им, через миг стояла уже лицом к лицу напротив бабушки.

- Софья Прокофьевна, как вы можете так! Ну, я ведь просила, не нужно мучить их, не иссушать!

Бездонно голубые глаза горели, разметавшиеся по узеньким плечам этой хрупкой девушки-статуэтки каштановые волосы подрагивали в такт её гневу. Бледно-розовое платье развевалось, словно от ветра. Этакий полупрозрачный призрак, сквозь который проглядывали интерьеры кладбища. Даже печально как-то немного выглядит.

- Детка, так случайно получилось, - с достоинством, но виновато, принялась оправдываться, - случайно… Вот Аленушке объясняла, учила… не успела остановить.

- А! – строгий взгляд незнакомки остановился на ней, - новенькая, значит?

- Свеженькая, - кивнула Алена, вспомнив терминологию Марианны.

Софья Прокофьевна поморщилась, но девушка оторопев на миг, вдруг звонко расхохоталась. Её сердитость как рукой сняло.

- А ты классная, - отсмеявшись, объявила она, вполне по-живому потянула руку для знакомства, - я Света.

- Алена, - ответила та расслабившись. Кажется, они вполне могут стать подругами.

Не понимая, как и зачем, но при рукопожатии, она будто неосознанно послала в ладонь теплый импульс, клубок тепла, передала его в руку Светланы. Та дернулась, застыла, и вдруг засияла, перестала быть прозрачной.

- Ну, зачем? – с легкой печалью спросила новенькую, - спасибо, конечно, за поддержку. Только больше так не делай, ладно?

- Ладно.

Алена даже не поняла, что такого натворила, что сразу стерло улыбку с лица новой знакомой.

- Я так не могу, - смягчилась Света, - потом тебе всё объясню.

- Да сейчас и расскажи, - вклинилась Софья Прокофьевна, - лучше вы пообщайтесь, молодая молодую быстрее поймет, хоть одна и с придурью…

- Софья Прокофьевна!

- …а мне идти надо, - невозмутимо продолжала старушка, поджав губы, - Агриппина Валерьевна заждалась уже, сегодня у неё годовщина, юбилей как-никак.

И она важно, не оглядываясь, поплыла среди могил.

Аленка хотела было крикнуть ей вслед слова благодарности за помощь и наставничество, но не успела – та коварно взяла и попросту растворилась в пространстве.

- Передала эстафету. Вот и ладненько! – Светлана уверенно схватила под руку новую подругу, - пошли скорее, пока не встретили кого-то ещё, кто тебя научит плохому. Здесь каждый думает только о себе и о том, как выжить, будто бы это единственная цель нашего существования. Ну, всё как в жизни! Смерть людей не меняет, увы…

- А я читала… думала, что после смерти душа становится как бы просветленной, видит всех и знает обо всём. Летает повсюду.

- Ты можешь это, летать куда пожелаешь, - кивнула Света, - пока есть время. До сорока дней. А потом только здесь существовать.

- Но мне не хочется, - растерялась Алена, - никуда не тянет: ни к родным, ни к друзьям.

- И правильно, - одобрила Светлана, - не нужно. Они ж всё чувствуют, и твои визиты их на кладбище будут тянуть. А здесь столько желающих отведать человечинки… к слову о просветлении души.

Она поморщилась так, что Аленка удивилась: если энергия живых для них единственная пища, чем питается эта хрупкая девушка-призрак?

- Я ни при жизни не ела ничего, что было убито ради потребления, ни сейчас не хочу быть причиной бед живых существ, - гордо заявила Светлана, - и если ради этого придется быстро покинуть этот мир – я согласна.

- И ты не боишься? Никто не знает, что там, после истончения, - повторила Аленка слова Софии Прокофьевны.

- Что бы там ни было, это лучше, чем стать мутной. Наверное…

- А кто такие эти мутные?

- Ох, - только и произнесла Светлана.

Девушки дошли до красивой ярко-зеленой оградки, Света сделала приглашающий жест. Вплыли внутрь и присели на скамеечку. Алена машинально прочла на памятнике: Светлана Тимофеевна Рябушкина. По дате подсчитала, что умерла девушка в 25 и покоится здесь уже третий год. Надо же, а букетами могила уставлена, словно свежая.

- Твоя?

Света кивнула с пренебрежением.

- Заботятся о ней лучше, чем при жизни обо мне. До сих пор всегда цветы. Стоило для этого скончаться…

- А как ты умерла? – осторожно спросила Алена, - нет, если вопрос неуместный или некультурный, можешь не отвечать!

- Да какая уж тут культура, утонула я, - просто и равнодушно сказала подруга, - с моста упала.

Подробностей расспрашивать Алена не решилась и по напрягшемуся вдруг лицу Светы поняла, что правильно сделала.

- Расскажи мне о мутных, - попросила она, - а то их все упоминают, не без содрогания, очень любопытно!

- Все – это Маринка и Софья? – усмехнулась Светлана, - эти всё из-за Митяя. Разбил он им сердца. Был тут типчик один, я застала его уже в процессе деградации. Бывший спортсмен, а потом и бандит, погиб в пьяной драке от поножовщины…

Глаза у Светланы заблестели, и Алена поняла, что девушке доставляет особое удовольствие рассказывать: кто от чего умер.

-…до сорока лет ни семьи не успел завести, ни детей. Вот и привязался тут к Маринке, когда она появилась, три года назад. И девчонка тоже прикипела к нему, всё время бродили везде вдвоем, он учил её всему, защищал. Младшей сестренкой она для него стала. Ко мне подкатывал. Забавный такой, умел и рассмешить, и заворожить… А Софочка наша в Митяе сына увидела, тоже по пятам за ним ходила, всё жизни учила. Может оттого он и сбежал к мутным, - хихикнула Светлана, - наша Софья Прокофьевна поучениями кого хочешь достанет. Мутные – это деградирующие после смерти духи. Они бесконтрольно пьют энергию живых и спиваются. Теряют свой человеческий облик. А контролировать себя сложно, попробовав, ты же понимаешь?

- Да, - кивнула Алена, вспомнив ощущения, вкус живой энергии.

- Постепенно, но очень быстро, становясь вампиром, дух теряет свою четкость черт, иногда размывается, перестает быть прозрачным. Вот мы с тобой сейчас со стороны очень на живых похожи, если не брать во внимание плотность. А мутные – как полиэтиленовые мешки, наполненные сероватым дымом, жуткая кукла, у которой позже ещё и границы исчезают. Жуткое зрелище. Никто не ожидал, что Дима…Митяй, станет таким. Хотя, наверное, то, что его убили и было какой-то предпосылкой. Иногда духи злятся на людей после такого. Вот как Андрей Андреич. Самый отморозок из мутных, всеми там рулит, держись подальше от него. Бывший военный, афганец, на войне этой и свихнулся. Вернулся домой и стал людей убивать, мстил за покалеченную жизнь свою. При попытке задержания стал сопротивляться – его и застрелили. Столько месяцев провел в горячих точках, а пулю нашел под мирным небом…

Света вздохнула. Алена молчала, пытаясь последовательно переварить и запомнить новые имена.

- Но особенно будь осторожна с Мутным Стасом. Увидишь памятник Станислава Калякина – беги, прямо как от огня. Бродит всегда неподалеку, напьется людей и песни сочиняет. До смерти был музыкантом, сидел на героине, помер от передозировки. Кто-то считает: он даже не понял, что умер. Думает, что приход очередной накатил. Только теперь дозой стали живые, их энергия. Ходит, пьет, поет…

- Но мне-то чего бояться? – улыбнулась Алена.

- Прицепится – не отвяжется, - покачала головой Светлана, - зануда страшный и песни у него – бред сумасшедшего. Я б сама убила, если бы меня такими на том свете мучил. Повезло живым, упокоился и его творчество с ним. Но ты зря думаешь, что здесь в безопасности. Если попадешься в лапы хотя бы двоих-троих мутных, могут и тебя высосать. Помнишь, как я передавала энергию тому парню на скамейке, а потом и ты мне? Вот так и мутные. Только насильно не смогут они выпить, но ты сама отдашь. Добровольно.

- Как это?

- Есть методы у них, - уклончиво ответила Светлана, отворачиваясь.

В этот момент Алена вдруг увидела картинку: перепуганная дезориентированная Светлана в окружении нескольких мутных, расплывчатых фигур, хохочущих и завывающих, зажимает уши, кричит. И тут появляется ещё один призрак, молодой парень: высокий, светловолосый, хватает девушку за руку и увлекает прочь, мутные почему-то расступаются и пропускают.

- Это был Кеша, - всхлипнула Света, - да, так мы и познакомились. Я едва попала сюда, сразу на мутных набрела. Не знала ещё, что они за фрукты, но испытала облегчение, что не одна здесь. А те обрадовались свежатинке, решили без шуму и пыли закусить мной. Хорошо Кешка проходил мимо, он меня спас.

У Алены мурашки побежали по несуществующему телу.

- Но ты их не бойся. Они на страх всё больше давят, стоит испугаться – и ты в их лапах. Чем больше уверенности и наглости в их сторону, тем меньше у них шансов с тобой, поняла?

- Да, - кивнула Алена, запоминая, - а Софья Прокофьевна говорила, что здесь безопасно…

- Софья старая кляча, - фыркнула Света, - даже вампирам она не по вкусу. Знаешь, сколько ей?

- Она не рассказывала.

- Упокоилась ещё до революции! Училкой была при жизни, где-то там благородным девицам русский и литературу преподавала. А умерла по-глупому: прирезали её в темном переулке из-за кошелька. Вот такова коварная смерть, она не разбирает: интеллигент или бандит. Даже хуже: подозреваю, что бабка пыталась поучать грабителей, те и не выдержали. Софья хоть не обозлилась на людей после этого, но наставлять на путь истинный до сих пор обожает. В связи с этим её любит тут мало кто. Маринка разве что, но она ко всем тянется, кто готов проявить внимание. Совсем мелкой погибла, в одиннадцать лет, так что мамы ей не хватает.

- Как она умерла? – с замиранием сердца выдохнула Алена.

- Машина сбила три года назад. Такой живчик девчонка была при жизни, а вот увернуться не успела.

- Ты знаешь про всех, кто как сюда попал, а у меня не спрашиваешь. Не интересно?

- Смешная! Знаю и про тебя. И ты сможешь про любого узнать, если захочешь этого, просто сидя рядом с ним. Я рассказываю тебе о других, чтоб не пришлось напрягаться, даю заранее информацию так сказать. Ладно, заболтались мы, а меня Кешка ждет.

Светлана внезапно подскочила, машинально пригладила волосы, одернула платье, будто собираясь на свидание.

- Ну, теперь ты знаешь, где мой дом, приходи, - кивнула она Аленке и повернулась к выходу.

- Э, а…

Но Света исчезла.

-…можно я с тобой? - закончила Алена в никуда, - ясно, нельзя.

Она была в небольшом шоке от того, что её вот так внезапно бросили. Однако переполненная информацией голова зудела и просила покоя, чтобы как-то уложить в ней всё услышанное, привести в порядок. Девушка выплыла за ограду и огляделась.

Кладбище утопало в лучах дневного солнца. Стояла самая середина июня, припекало, наверное, прилично. Алена не помнила лета, из дома полтора года уже не выбиралась, лежала. А сейчас, будучи духом, она не ощущала температуры, только видела свет.

Весело щебетали вездесущие воробьи, изредка разморено и лениво каркали вороны, цвели на могилах тюльпаны, фиалки и анютины глазки - упоительный, должно быть аромат… запаха девушка тоже не ощущала. До слез обидно так однобоко наслаждаться все этой красотой! Почему при жизни, ещё до болезни, она не ценила того, что так естественно окружало повсюду? Запахи, вкус, прикосновение к коже теплых лучей солнца или прохладного ветерка… Уже и не вспомнить ощущений.

Алена шла между могил, какая-то сила влекла её вперед, словно звала. Но она вертела головой и отмечала, что территория полнится духами. Люди обоего пола и разных возрастов, внешности и настроения бродили в одиночку и группками, на неё оборачивались, ей махали руками, но никто не приставал, видно, чувствуя, что переживает молодая упокоенная сейчас. Уважали её потребность в одиночестве.

А тем временем, ноги привели девушку обратно к собственной могиле. К месту, откуда ранним утром она начала свой путь в новом дивном мире. Алена подняла голову, споткнулась и застыла на месте.

Возле памятника с её именем группкой собрались живые. Мама с папой, бабушка и тетя. Все родные пришли помянуть и теперь раскладывали на соседнем невысоком столике вкусную снедь.

- Надо бы свои столик и скамейку вкопать, - тепло произнесла бабушка, - чтоб Аленушке было где посидеть.

- Мама, что ты говоришь, - глухо произнесла мать Алены, - девочка наша сейчас на небесах, тут только тело. Что за фантазии?

- Кто знает, Лиза, - бабушка отвернулась, смахивая слезу, - но так положено. И не нами.

- Отмучалась Аленка достаточно, чтобы потом ещё бродить по свету, - кивнула тетя, вставая на сторону сестры, - всё это больше живым нужно, для самоуспокоения.

Алена слушала и едва сдерживала слезы. Как хотелось ей сейчас подбежать на здоровых ногах, обнять маму, поцеловать папу в затылок, бабушку по плечу погладить, а тете Кате шепнуть на ушко: «ты права! » Но ноги предательски не слушались.

А потом она увидела то, от чего дрожь пронзила её невидимое тело. Вокруг живых, на некотором расстоянии, широким, но плотным кольцом сомкнулись мертвые. Духи, привлеченные сюда светом живительной энергии, медленно сходились, образуя круг, закрывая от девушки семью. Они так жадно смотрели на её родных, что Алена не выдержала.

- Прекратите! – закричала она, рванувшись вперед, - уходите отсюда, не трогайте их!

Ушедшие расступились, пропустили.

- Это твои? – прошелестели они в ответ.

- Не трогайте их, - отчаянно повторила Алена, обнимая маму.

Мертвые поняли и также медленно, будто неохотно, принялись расходиться. Вероятно, существовал здесь своеобразный этикет, которого они придерживались. Уважение к живым родственникам одного из них.

Алена расслабилась. Она перебирала мамины поседевшие локоны и шептала ей на ушко, что всё будет хорошо, что всё замечательно и здесь ей действительно лучше. Не больно, по крайней мере. Улыбалась тепло, глядя папе в глаза, гладила спину бабушки.

- Аленка-то наша тут, - сказала та вдруг, - хорошо ей. Дай Бог. Пусть земля будет пухом нашей девочке.

Все молчали. В тишине кушали, вливая своей заботой силы и свет в дочку и внучку, сидящую с краешку около мамы. У Алены внутри всё пело, казалось, что она вновь дома, что всё, как прежде, что теперь они всегда будут вместе.

Радовалась и не замечала, как издалека, из-за дерева за ними внимательно наблюдает неприятно мутный расплывшийся силуэт.

А когда нехитрая трапеза закончилась, и родственники собрались уходить, а бабка принялась молиться, Алена поняла, что чудо заканчивается. И сейчас она снова останется одна, разве что с новыми знакомыми, такими же бедолагами, вынужденными быть здесь на привязи, у своих могил. Двинулась провожать любимых до самых ворот и уже там вспомнила слова Светланы и пообещала вслед удаляющимся спинам: «я приду к вам, скоро, обязательно, ждите! »

Вернувшись, села за опустевший столик и принялась раздумывать – как это делается? Что нужно для того, чтобы перенестись в свою квартиру, навестить семью? Только лишь желание или ещё какие-то действия? Не идти же пешком.

- Я тебе помогу, девочка.

Сзади к ней приблизилась женщина-дух, обошла скамейку, села рядышком.

- Анжелика Полонина, - представилась она, - и если ты будешь меня слушаться, я научу тебя, как правильно здесь существовать, чтоб поскорее вернуться к Господу нашему. В том числе и посещать родных ты сможешь легко, но только до сорока дней. А потом запрет! Души должны придерживаться закона. Хотя, некоторые этого не понимают и сами себя соблазном в грехи вгоняют.

Алена с интересом рассматривала новую знакомую. Совсем молодая, лет 35-ти - а не на шутку серьезная. В строгом платке, закрытом платье, похожа на монашку, однако в глазах нет некоего монастырского благостного огонька. Скорее всего, мирянка, просто очень верующая. И темные круги под глазами – печать муки. Умерла от болезни – поняла Алена и ощутила некую родственность.

- Да, Алена, мы похожи, - кивнула Анжелика, - потому надо держаться вместе и сообща перейдем в Царствие небесное.

- Эмм, - Аленка растерялась, - это куда?

- Туда, - женщина благоговейно возвела очи к небу, - к Господу нашему!

- Ясно… А почему мы сразу к нему не отправились, как умерли?

- Потому что жили неправедно, - строго глянула Анжелика, - теперь вот тут придется мытарства пройти, прежде чем все свои земные привязанности оборвем. Тогда-то ангелы и заберут нас.

- Ангелы? – удивилась Алена.

- Да-да, я сама видела, - зашептала вдруг её собеседница вдохновенно, - сияющие, снисходят на землю и душу уносят, ту, что уже закончила здесь свой путь, оторвалась, наконец, от тела.

Аленке стало не по себе. Она и при жизни была девушкой не религиозной абсолютно, а сейчас тем более. Был бы Бог – забрал бы сразу, а к чему эта прослойка между мирами, этот буфер?

- Лика, новую жертву терзаешь? – к ним медленно вразвалочку приблизился призрачный мужчина в кепке и темно-синей спецовке, присел на скамейку напротив. Поставил локти на столик, подпер ими подбородок, уставился на девушку пристально.

Такой типаж Алене никогда не нравился: простодушный работяга, любящий хорошенько, по-простому, заложить за воротник после трудовой смены. В общем-то, добрый и незатейливый человеческий экземпляр, но несколько гоповатый. Молодой ещё совсем, лет 30-ти, но уже со следами бурных застолий на алом мясистом носу и с мешками под глубоко посаженными хитроватыми карими глазками.

Анжелика же скривилась, перекрестилась и фыркнула:

- Нет пророка в своей вотчине. Вот и над Спасителем все смеялись…

- Пророчица ты наша…Наказание божье скорей! Ты б лучше хотя бы здесь оторвалась по полной, при жизни-то монашек переплюнула поди в занудстве? Греши не греши, а смерть всех в одном месте собирает. Так уж лучше гулять!

Он залихватски подмигнул Алене, переключившись на неё:

- Это ты тот свежачок, о котором Мари мне все уши прожужжала? Ничо так экземплярчик. Да ты не бойся меня, - рассмеялся он, увидев растерянность девушки, - я хороший, хоть у кого спроси. Геннадий!

Он протянул руку для рукопожатия. Аленка помешкала миг и всё-таки ответила.

- Вашей маме потусторонний зять не нужен? Отличный мужчина, в самом соку, с собственным земельным участком на погосте, добрый и привлекательный – Гена картинно стянул кепку и раскланялся.

- Зовите, конечно, его, я сначала сама посмотрю, - усмехнулась Алена, обретая присутствие духа.

- Ах, язва! – восхитился собеседник, - за словом в карман не лезешь. Сработаемся, как говорится!

- Гена, а теперь оставь нас, - сквозь зубы попросила Анжелика, опустив глаза, - нам с Аленушкой нужно ещё кое-что обговорить.

- Ох, девка, - Геннадий поднялся и скорчил жалостливую физиономию, - держись! Лика как вцепится своими церковными клещами, так и занудит до смерти!

Он расхохотался, довольный своей шуткой.

- Ещё увидимся, - и размашисто побрел вдоль могил.

- Шут! Балагур недоделанный, прости, Господи. Его как током шибануло перед смертью, так до сих пор на голову ударенный. Ну, да ладно. Ты мне вот что скажи: домой уже летала?

- Нет, - качнула головой Алена, - я тут второй день, осваиваюсь ещё…

- Вот и замечательно! – воскликнула Анжелика, - значит, я вовремя встретилась. Слушай внимательно и запоминай всё, что скажу, пригодится. Чтоб и самой дров не наломать, и родных своих на погибель, во власть диаволу не отдать. А дом родной посетить надо непременно и кое-что сделать там…

Глава 2.

Когда рано утром следующего дня Алена очутилась на лестничной площадке перед дверью в собственную, хотя уже бывшую, квартиру и занесла руку, чтоб постучать, поняла, что не может этого сделать. Даже если допустить, что получится. Мама напугается, когда откроет и никого не обнаружит здесь. А войти без спроса девушка могла только с кем-нибудь вместе. И вот – о, чудо – под ногами юркнула их домашняя кошка Маруська, вернувшаяся с прогулки. Она уставилась сначала на Аленку, потом на дверь, требовательно мяукнула. Алена со спокойной душой, собрав и уплотнив намерение, постучала. Надо же, рука на миг четко соприкоснулась с отполированной деревянной поверхностью!

Когда распахнулась дверь и на пороге возник папа, он растерялся, потом увидел Маруську и, решив, что кто-то из сердобольных соседей стукнул походя, посторонился, впуская любимицу. Она так неторопливо преодолевала порог, что и Аленка безо всяких трудностей оказалась в квартире.

Стояла привычная и, одновременно, непривычная тишина. В последние месяцы её жизни, все домочадцы старались шуметь, как можно меньше. Изнуренное болезнью тело, в перерывах между провалами в спасительное забытье, реагировало на малейшие звуки очень обостренно. И вот забота превратилась в привычку. Даже теперь папа произнес «входи скорее» шепотом.

Девушка прошлась по квартире, замирая от привычных, но уже подзабытых вещей: вида мебели, картин на стенах – так давно не покидала своей комнаты, что всё это казалось старым добрым сновидением. На кухне тикали ходики и тихонечко шипел на плите кофе в турке: папа собирался на работу. Как же грустно, что невозможно чувствовать аромат! Что угодно отдала бы сейчас за этот запах, щекочущий ноздри, за возможность окунуть лицо вон в тот пышный букет тюльпанов на столешнице, вдохнуть их благоухание…

Смахнув слезы, взглянув напоследок на ссутулившуюся спину отца, Алена покинула кухню.

Мама всегда вставала рано, чтоб папу накормить и проводить, так где же она? В последние дни вообще не спала, всё время сидела в её комнате, прислушиваясь, ловя каждый вздох дочери, стараясь предугадать любую потребность. Входить в свою комнату, ставшую на долгие недели темницей, Алена ой как не хотела. Но, по-видимому, мама была там.

И правда – откинувшись, дремала в кресле у окна, полубоком к сиротливо пустой, гладко застеленной кровати дочери. Словно всё ещё ждала, когда та очнется, позовет. Когда снова можно будет ощутить себя нужной.

Памятуя наставления Ангелины, Алена подошла к креслу, обогнула его и присела на корточки рядом с матерью. Серое, изможденное лицо, испещренное грустными морщинками, такое родное, так рядом… забрать её боль. Протянула руку, коснулась щеки, легонько провела невесомыми пальцами по ней. Мама во сне вяло встрепенулась, будто почувствовала, мышцы лица расслабились. Алена погладила её лоб и волосы. И в этот момент мама проснулась. Она дернулась, бросила быстрый взгляд на кровать, словно была готова поспешить на помощь своей девочке, а потом обмякла. Закрыла глаза. Но Алена знала, что мама не спит, её сердце билось так, что было слышно душе, которая присела у ног неподвижно.

- Доченька… - прошептала мама, не открывая глаз.

Если бы Алена могла плакать, она бы уже заливалась слезами – так невыносимо было видеть страдания близкого человека. Почему? Зачем всё это? Ей уже хорошо, легко, она освободилась от боли и зависимости от других, которых только мучила своим состоянием. Это надо праздновать, а не скорбеть!

Девушка в смятении встала, прошлась по комнате, стремясь успокоиться. Она сейчас так пульсировала тоской и сочувствием, что могла нечаянно хлебнуть из мамы энергию. А этого было делать категорически нельзя. Ангелина учила, что если человек очень бурно тоскует по ушедшему, призрак может помочь – немного выпить, ровно столько, чтоб покинутый уснул, а во сне видел радужные сны. Если близкий уже пришел в себя – можно поделиться с ним своей энергией, чтоб он снова начал жить, как и прежде, активно, радостно. Но мама сейчас словно застряла между двумя измерениями: опустошена и разбита морально, если выпить – она заболеет, если дать – ещё глубже погрузится в пучину тоски. Если бы плакала и кричала – тогда да. А что делать, когда она пребывает в таком вот окаменелом состоянии?

Алена повернулась и увидела на тумбочке свой портрет в обрамлении черной ленты, цветы, горящую лампадку. От огня шло невероятное тепло, струилось в пространство. Приблизилась, протянула ладони, с удовольствием насыщаясь его энергией. Пламя заколыхалось, заплясало, как бешеное, стремясь удовлетворить жадную потребность в тепле. Ангелина сказала, что свечи, поставленные для души ушедшего, и лампадки, любой священный огонь, зажженный во имя, дает им силы. С благодарностью Алена повернулась к маме и увидела, как та смотрит прямо в упор на неё.

- Аленушка?.. – прошептала она полувопросительно, - доченька, это ты?

Словно мгновенно во рту пересохло. Алена смотрела на мать, та – на неё. Видит?

- Пришла, - мама слабо улыбнулась, - мне так плохо без тебя…

- Мамочка! – Алена шагнула ближе.

Мама протянула к ней руки, и дочка сжала её ладони в своих. Как печально, что лишь она может ощущать прикосновения, живой человек не чувствует слишком тонкую материю. Но мама, видимо, сейчас была на той грани, на которой такие вещи перестают подчиняться общим правилам. Она, вся дрожа, сжала тонкие пальцы дочери, слезы покатились по щекам.

- Доченька, родная моя, скажи мне, как ты? Где сейчас и хорошо ли тебе?

- Мам, у меня всё прекрасно. Не плачь, пожалуйста, - взмолилась Алена, - не рви себе сердце! Ты нужна папе, ему тоже плохо. А мне уже хорошо. Ничего не болит, не страдаю больше… И я тут не одна.

- Тогда я рада, - вдруг сказала мама, закрыла глаза, - наверное, схожу с ума уже, вот вижу тебя, говорю с тобой. Но так счастлива, что снова могу прикоснуться, обнять!

Она тяжело поднялась и потянулась к дочке. Но объятий не получилось. Всему есть предел, и Алена без привычного физического тела не смогла бы удержать маму, упавшую ей на грудь. Та покачнулась, потеряв равновесие. Махнула руками, пытаясь опереться на пустоту. И вдруг грузно осела на пол, сжав дрожащей рукой левую грудь, захрипела.

- Мама… мама, что с тобой… тебе плохо?!

Но она лишь хрипела, силясь что-то сказать.

- Папа! – Аленка заметалась по комнате, рванула на кухню. Отца там не было. Вероятно, тихонечко, чтоб не будить никого, уже ушел на работу. Бабушкина комната тоже была пуста – лишь записка на двери – «ушла за продуктами, Лизу не буди, пусть отдохнет».

Что же делать? Она сама ведь даже «Скорую» вызвать не может!

- Мама, как тебе помочь? – закричала Алена, вбегая обратно.

Она совсем не хотела ещё одних похорон в этом доме. Поэтому, не мешкая больше, опустилась к лежащему без сознания самому дорогому человеку, положила на неё руки и принялась вливать, закачивать все силы, которые у неё были. Закусив губу, шептала: «мамочка, очнись, мамочка, очнись…» и отдавала ей свою энергию, прямо в сердце. Вскоре ощутила, что воздух вокруг становится каким-то слишком плотным, сдавливающим, удушливым. Посмотрела на свои руки – они истончились настолько, что на фоне ковра практически не было видно. Алена вздрогнула. Ангелина предупреждала, что нельзя отдавать себя всю. Иначе конец. Но здесь умирал её самый близкий человек. Выбирать не приходилось.

Однако, глянув на маму, девушка радостно вздрогнула. Порозовевшая и умиротворенная, её мамулечка спокойно спала. Сердце вновь билось хорошо и размеренно. Её усилий было достаточно. Когда проснется, будет вспоминать радужные образы, что привиделись ей, распрощается с тоской в сердце, вернется к полноценной жизни. Это того стоило.

Захотелось укрыть маму чем-то, но сил не хватило даже на то, чтоб взять в руки материальную вещь вроде пледа. Напоследок наклонившись и поцеловав родную щеку, Алена поплелась к лампадке, прильнула жадно к её огню. Пила, пила его, захлебываясь, впитывая в себя, наматывая золотые сияющие нити на всё четче и четче проступающие руки. А потом, восстановившись, отправилась гулять по квартире. Ей вдруг захотелось взглянуть на себя в зеркало, но они все оказались завешаны. Да и Ангелина предупреждала, чтоб не смела к открытым зеркалам даже приближаться, они словно магниты – не успеешь глазом моргнуть, как внутри окажешься, а это – ловушка. Оттуда не выбраться. Зазеркальная же квартира кишит такими вот духами и сущностями, которые случайно провалились в её недра и теперь не имеют хода обратно, а таких, как она, зовут и заманивают, чтоб скушать.

Борясь с искушением всё-таки хоть одним глазком, девушка взяла себя в руки и перешагнула порог квартиры.

Оказавшись внутри кладбищенских ворот, Алена остановилась на миг, обхватила себя руками, как будто пытаясь согреться. Мертвые не мерзнут. А вот душа может озябнуть, даже окаменеть.

Но странное дело, что творилось сейчас с ней. Какое-то непонятное облегчение, оторванность от грусти, что терзала ещё пять минут назад, коснулись невесомо, мягко. Потусторонний восторг заклубился во всем её невидимом существе.

А прямо перед ней по дорожкам и между могилками ходили-бродили-сидели сонмы призраков, компаниями и по одному, парами. – разгар дня.

Алена лукаво огляделась, а потом вдруг взвизгнула от избытка чувств и подпрыгнула. Чувство нереальности, «как во сне», оторвало от земли, подкинуло, увлекло вверх. Она кувыркнулась невысоко над землей, потом взмыла выше крон туй, вспугнув стаю ворон. Пролетела на «бреющем» полете сквозь несколько пустующих надгробий. Поймала кучу улыбок и парочку строгих снисходительных взглядов от приведений попрозрачнее. Серьезные субъекты, однако, видимо скоро им уже возноситься по сроку давности, не до глупостей и легкомыслия. Ну а нам-то что – подумала Алена – будем «жить»!

И с этой мыслью и присела на ветку развесистой акации метрах в полутора над землей.

Громко каркнула рядом ворона, возмущенная так нагло нарушенным её уединением.

- Привет, - улыбнулась Алена, - прости, что без разрешения. При жизни я бы себе такое не позволила, а сейчас вот захотелось покуролесить.

Она протянула руку, словно к человеку, как бы поздороваться. А птица вспорхнула и… уселась ей на запястье.

- Ого! – Алена чуть не свалилась от неожиданности, - ну… здорово, ладно, будем дружить, значит.

Ворона быстро-цепко пробежалась по всей руке на плечо девушки, зарылась клювом в её волосы и тут произошло неожиданное. Алена могла бы поклясться, что услышала в голове голос:

- Я Лиана. Можешь входить в меня.

В следующий миг ворона уже сидела рядом на суку и смотрела испытующе.

- Это как… - только и смогла проговорить девушка удивленно.

Но птица молчала. Она лишь смотрела неотрывно: глаза в глаза, затягивала, кружила голову. И всё вдруг завертелось-закружилось, как в безумном калейдоскопе. А потом Аленка осознала, что смотрит на окружающую действительность с совсем другого ракурса – глазами вороны! Голова закружилась, мир пошел вращаться, словно волчок, и девушка мешком свалилась с ветки. Но, не долетев до земли, вдруг инстинктивно рванулась обратно, расширилась в пространстве, распахнула крылья и взметнулась вверх. Через пару секунду она уже опять сидела, вцепившись чужими-своими когтями в дерево, ошалело поглядывая по сторонам.

«Ничего себе…»

А потом отдышалась, повела взглядом по сторонам, удерживаясь, балансируя в непривычно тяжелой птичьей тушке, осмотрелась. Боже мой, в таком богатстве красок ни один человек наверняка не видит мир! Переходы и переливы оттенков… дух захватило, от избытка чувств Алена каркнула во всё воронье горло. А от восхищения – вспорхнула вверх. Теперь она в полной мере овладела птичьим тельцем, включив пернатые рефлексы на полную. Паря над кладбищем, которое с высоты полета казалось геометрически причудливым от памятников и пестрым от цветочных россыпей, девушка нарезала круги, то снижаясь, то поднимаясь выше. Она пролетала над тропинками, крича от радости, заставляя живых внизу креститься, а мертвых – улыбаться вслед. Вероятно, они видели и понимали, кто на самом деле наслаждается сейчас высотой.

Алена поняла, что в теле птицы для неё нет границ и преград. Сейчас она может легко покинуть территорию кладбища и лететь куда угодно. Хоть домой, хоть куда-то ещё. Более того, даже в теле птицы она сохранила ту способность душой мгновенно определять, где и кто из её друзей или родных находится, чтоб немедленно отправиться туда. И теперь у неё были крепкий клюв и громкий голос – могла привлечь внимание, дать о себе знать. Но радость быстро сменилась пониманием: в вороне Аленину душу не разглядит никто. А то ещё и воспримут, как дурной знак. Лучше не надо.

С сожалением, немного успокоившись, девушка полетала ещё, а потом почувствовала, что устала. Хватит на первый раз. Птичку надо отпустить. Теперь они и так друзья, связаны незримой нитью, в любой момент Лиана сможет ненадолго стать её проводником в мире живых. И эта мысль согрела.

Подлетев к своей могиле, Алена присела на скамейку и выразила намерение отсоединиться. Тут же, почти без головокружения, очутилась рядышком с нахохлившейся, взъерошенной птицей. Та наклонила голову, одним глазом вгляделась в подругу, и той показалось, что Лиана довольно улыбнулась.

«Интересно, а что я даю ей этим симбиозом? » - посетила любопытная мысль, - «почему она предложила…»

Но ворона предпочла отмолчаться. Встряхнулась, коротко каркнула, скакнула пару раз по скамейке прочь, потом обернулась, взглянула прощально: «до встречи. Зови если что» - и улетела.

В закатных тенях Алена брела между могилок, разыскивая тех, с кем уже успела познакомиться. Снова и снова осмысливала внутри себя день: встречу с семьей, превращение в птицу ненадолго. И, погруженная в себя, не сразу заметила в стороне ругающихся призраков. Точнее, ругалась девушка. Парень стол молча, невозмутимо слушал, улыбаясь, как улыбаются родители, когда дети гневаются на них за что-то. А заметила их Алена, когда услышала знакомые нотки в голосе и узнала Светлану.

- Знаешь что, - кричала она, - ты мне никто, чтобы указывать и вообще учить жизни…то есть смерти… а пофиг! Кеша, я тебя не выбирала в учителя, наставники, в кормильцы, в конце концов! С какого такого лешего ты диктуешь мне мой рацион. Я при жизни не кушала живых и после смерти не стану, я веганка, тебе ясно?!

Алена тихонечко шмыгнула за дерево, словно живой человек, старающийся спрятаться, чтоб ненароком не быть застуканной свидетелем чужой ссоры и не ввести всех в неловкость. Но, по-видимому, призрачной Свете было глубоко всё равно: кто увидит и что подумают.

- Солнышко, - негромко и спокойно произнес Кеша, пытаясь коснуться её плеча, но она с негодованием оттолкнула руку, - здесь другие законы. Умеренное питание энергией живых не убивает их, но дает нам возможность продлить свое существование в нашем мире. Хотя бы настолько, чтоб понять, почему мы всё ещё здесь и что теперь делать дальше. Есть ли путь вперед?

- А, может быть, я не хочу продлевать свое существование тут! – огрызнулась Светлана, - хочу истончиться и уйти, как другие. Но не могу! Не получается! У всех, кто хочет, получается, а я как проклятая, только мучаюсь и всё, мучаюсь голодом между прочим. И тут ты, со своими поучениями, соблазнами!

- Ты мучаешься, потому что жалкие крохи по могилам подбираешь.

Из-за памятника к парочке шагнул электрик Гена. Усмехнулся, поправил кепку, не обращая внимания на нахмуренные брови Светы, присел на ближайшую скамейку.

- Ещё один специалист… - буркнула девушка, но чуть успокоилась. Дала, наконец, Кеше себя приобнять.

Гена кивнул парню приветственно и продолжил:

- Ты веганкой там была, а здесь – антивег. Питаешься остатками с могил ушедших душ, да тем, что тебя профессор с Кешкой подкармливают. Это, вроде как, не с живых пить, да? Мертвая пища. Стервятник духа. А строишь из себя тонкую натуру, тьфу!

Он сплюнул в сторону. Глаза девушки злобно заблестели:

- Тебе меня не понять, алкаш! – проговорила с усмешкой, - тебе-то только здесь и оставаться, потому что дальше путь только в ад. Если он существует. Вот и радуешься каждому вечеру. Знаешь, что живые дружки тебя ещё долго будут подкармливать. Точнее, подпаивать. А меня моралью давишь?!

Алена перестала скрываться, вышла из-за дерева, очень уж интересно складывался диалог.

- Меня помнят и любят, это что-то да значит, - кивнул Геннадий, - а кто тебя вспоминает? Кроме тех, с кем спала, может быть, иногда. Тот, ради кого ты с моста прыгнула, поди и в ус не дует, ни то что на кладбище не был, но и смеется, вспомнив редкий раз случайно, а?

- Злой ты, - всхлипнула Света, уткнулась лицом в грудь светловолосому Кеше. Тот покачал головой в сторону электрика, утихомиривая его.

- Эх, вела бы себя как человек, а не как пафосная курица, никто бы тебя не обижал, - Гена поднялся, - Кешка вон какой парень замечательный, светлый. Давно мог бы уйти, но торчит здесь, возится с тобой…

- Он помогает мне выполнять мою миссию, - пробурчала Светлана, остывая, - наставлять на истинный путь вас, живоглотов.

Гена сначала озадаченно замер, брови поползли наверх, потом махнул рукой и отправился восвояси.

- Ты тоже считаешь, что я не права? – вопрос, обращенный к Аленке, застал ту врасплох.

- Я… не знаю…

- Вон, вон, смотри же! – Светлана истерично захохотала, тыкая пальцем в сторону Геннадия. Тот шел, шел, но вдруг остановился. Замер, а потом его качнуло. Силуэт начал наливаться какой-то неприятной плотностью, свинцового цвета дымом. А дальше мужчина двигался уже на заплетающихся ногах, придерживаясь за оградки и кустики. Отойдя на десяток шагов – и вовсе песню затянул.

- Что это с ним? – спросила Алена, обрадовавшись возможности тему сменить.

- Пьют его бывшие коллеги по работе. Поминают, прямо сейчас, - объяснил Кеша, - а когда живые пьют за память мертвых, нам тут тоже очень пьяно. Иной раз и не радуешься уже, что ты призрак, когда наутро так же ломает и корежит, как после человеческого похмелья. Лучше бы чего вкусненького съели. Я вот при жизни шоколад очень любил. И никто не помянет плиточкой-другой, с чайком.

Он улыбнулся рассеянно, погладил Свету по голове:

- Ты как, успокоилась?

- Да… - кивнула та, - спасибо.

- Пожалуйста, не нужно так больше, ладно?

- Ты о чем?

- Сама знаешь. Из этого мира не уйти так же, как из мира живых, даже если очень сильно стараться.

Светлана промолчала, но призрачные щеки словно залились румянцем.

- Не буду. Прости. Нервы. И привычка.

Алена не понимала, о чем речь, но стояла молча. А парочка, будто позабыв о ней, отвернулась и также в обнимку, отправилась прочь.

- Как хорошо, что в нашей семье алкоголь не употребляют, - пробормотала Алена, - а то я при жизни и не попробовала, не хотелось бы тут начинать…

- Вы венки из сонетов и песен

Привнесите в мой скорбный конец,

Этот мир для меня бы так тесен,

В этом мире я был не жилец -

напевно и заунывно как-то прозвучало неподалеку. Алена с любопытством обернулась.

Меж могилок, в сгущающихся сумерках, в её сторону брел мужской долговязый силуэт. Когда он приблизился, девушка разглядела длинные, сальные, небрежно разбросанные по плечам волосы, майку с черепами, выцветшие джинсы. А совсем близко – безумный взгляд. Вроде и не молодой парень, но и не перешедший 35-тилетний рубеж мужчина. Очень неприятное что-то было в нем, серое. Черты лица будто смазаны. И только глаза четкие, горящие, потусторонние, до мурашек…

- Ей мои не нужны анаграммы,

Она пьет в подворотне за лайф,

Ей покайфу реальные драмы,

Мне покайфу пути в чистый кайф –

вдруг с высокого слога парень перескочил на какой-то дворовый сленг, оттараторил куплет, глядя прямо в глаза Аленке.

Та не успела отскочить, как он схватил за руку:

- Пойдем, подруга, напьемся, ширнемся, отъедем, а?

- Н-нет… - замотала головой девушка, пытаясь вырваться, - отпустите.

- Да ну ладно, брось, здесь тоже можно оттянуться! А потом я увековечу тебя в песне. Будем вместе пить живой свет и погружаться в него. Чистое вдохновение!

Я разорвал бы паруса, что прочь уносят,

Но паутина в волосах мне крышу сносит.

Виденья злые, как змея, пусты и редки,

Пускай гниют среди живых, а я вне клетки!..

Алена предприняла ещё одну безуспешную попытку вырвать руку. Что-то её тревожило и напрягало в этом парне. Какой-то он был странный, мутный…МУТНЫЙ!

- Тебя как зовут? – прошептала она.

- Стас. Какая ты милая…

Он наклонился, пытаясь поцеловать её что ли?

Аленка взвизгнула и оттолкнула изо всех сил этот серый сгусток, отпрыгнула в сторону.

- Не подходи!

- Ты чего? – удивился тот, - такая нервная? Новенькая? Не бойся, я покажу тебе всю прелесть загробного мира, пойдем. Мы будем пить и петь, пока наши бренные тела тлеют, изгрызенные червями…

Алену аж затрясло. Она судорожно заозиралась, но, как назло, вокруг ни души. В буквальном смысле. А сумерки сгущались. А неадекватный Стас приближался, и уже не было почти видно границ его силуэта, настолько он слился с тьмой.

И тут, буквально в нескольких метрах от них появилось небольшое сияние, прорвалось сквозь кусты и памятники, оно приближалось, расширялось…

- Человече.. – Стас плотоядно облизнулся, - как кстати. Приглашаю вас, леди, на рюмочку живого света!

Алена мотнула головой.

Видно было, как Стас замешкался на миг. А потом причмокнул и решил:

- Ну и ладно. Сам всё выпью. Потом тебя найду, красавица. Не исчезай!

И ринулся прочь, к сиянию, к тому несчастному, кто поимел неосторожность бродить, на ночь глядя, по кладбищенским дорожкам.

А Алена рванулась в противоположную сторону.

Ну вот, ещё не хватало попасть в переплет с безумным мертвяком. При жизни она старательно избегала плохих парней, боялась их как-то немного. А и тут, оказывается, есть неприятные прилипалы. И что с такими делать, как отшивать наглецов?

- Очень просто, - Алена вздрогнула от неожиданности, когда рядом прозвучал чей-то голос, - милая девушка, вам надо быть чуточку понахальнее и самоувереннее, в такими типами, только такая тактика и срабатывает. Разрешите представиться, Матвей Семенович к вашим услугам.

Обернувшись, Алена увидела поодаль старичка. Чудный такой: маленький, кругленький, седой – голова, как одуванчик, волосы – пух. Одет в строгий костюм, но старомодного покроя. Осанкой не уступает Софье Прокофьевне, но при этом более просто держится. Такой типаж вполне мог бы быть военным. Или профессором.

- Профессор философских наук, - наклонил голову новый знакомый.

- Семенова Алена, - представилась в свою очередь, - как же я рада вам, не представляете!

- И я рад нашей нечаянной встрече и знакомству. Какое-то время наблюдаю за вами, очень достойно держитесь для молодой усопшей.

- Я испугалась, - пояснила она, - вы же всё видели, почему не помогли?

- Помог бы, если бы вы не справились самостоятельно, - тепло, по-отечески, улыбнулся пожилой мужчина, - милая, надо учиться давать отпор деградантам. Это в жизни можно позвать полицию на помощь, а здесь каждый защищается самостоятельно. И поверьте мне, сударыня, тут это намного проще. Они могут навредить вам ровно настолько, насколько вы им позволите.

- Расскажете мне? - Алена обрадовалась совершенно другому уровню общения, духу, у которого можно было почерпнуть мудрости, как ощутила сразу.

- Конечно. Давайте поговорим, - профессор кивнул, - я вообще-то уже пришел к себе, но могу проводить вас, моя дорогая, до вашего дома.

Алена проследила взгляд и прочитала на памятнике:

«Матвей Семенович Пригожин» По дате быстро подсчитала, что земных лет старичку выпало 69, не так уж и много, но и немало, если сравнивать с другим, с кем уже успела пообщаться. Да и упокоился он давненько. Конечно, позже Софьи Прокофьевны, но не намного.

- Да, проводите, пожалуйста! – согласилась она с облегчением, - ярких впечатлений мне на сегодня уже хватит, хочу отдохнуть.

Профессор галантно подставил локоть, Алена вежливо наклонив голову, уцепилась за него и они, прямо сквозь чужие могилы и скамейки, обходя лишь тех, кто торопился нырнуть в свой холмик, двинулись в сторону её последнего прибежища.

- Знаете, - Алена первой нарушила молчание, - ещё неделю назад я и подумать не могла о том, где буду сегодня. Не считала потусторонний мир реальным. А сейчас мне нереальным сном каким-то кажется то, что называют жизнью. Страдания, груз тяжести тела, какая-то тупая бесчувственность к людям и животным… а сегодня я с вороной разговаривала и даже летала в ней!

Она покосилась на профессора, опасаясь, что слова эти его рассмешат, но он тепло улыбался. Осмелев, девушка продолжила:

- В общем, теперь мне всё нравится, в этом новом существовании, кроме одного: я привязана к кладбищу. Почему? Отчего не могу улететь отсюда, стать, как птица, свободной?

- Ты можешь улететь в птице, - кивнул Матвей Семенович, - но если хватит сил и энергии. Послушай, девочка, по сути-то то, что мы тут все после смерти пребываем, как бы это выразиться… неправильно, неестественно. Улетать и должны, как птицы, в другие пространства и миры. А мы здесь остаемся. Ты верно подметила – привязанные. К своим темам, к могилам. И силы нам дает лишь энергия этого мира, эманации живых и остаточные – ушедших. А это опасно для души. Ты ведь уже о мутных знаешь? Чрезмерное употребление энергии этого мира, силы живущих в нем, для души без тела гибельно.

- Душа деградирует?

- Да, можно и так сказать. В любом случае – тяжелеет и улететь отсюда не может, скитается, как свинцовая, по земле.

- А если не питаться этой энергией?

- Вот тут у меня лишь теории на этот счет есть, - пожал плечами старик, - могу поделиться. Душа покидает этот мир, когда истлевает тело, когда оно совсем распадется и «отпустит» её. А до сих пор она нуждается в поддержке, в энергии. Иначе истончается, как здесь говорят, и что там с ней происходит дальше – неизвестно. Может быть и впрямь уходит куда положено. Те, кто вознеслись, уже не вернулись, чтоб рассказать.

- А вы видели таких, как это происходит?

- Видел. Пару раз. Мало кто возносится быстро после появления здесь. И насчет сроков у меня тоже есть кое какие соображения.

- Вы говорите, что тело должно разложиться, как залог освобождения, - задумалась Алена, - и другого варианта нет?

- Есть ещё кремация. Не слишком распространена она в нашем обществе, однако, чудится мне – это совсем другой путь для души.

- Нет тела – нет проблемы? – ляпнула девушка. Матей Семенович рассмеялся.

- Сдается мне так. И, думаю, душа освобождается как раз в момент сжигания. Потому что одна душа всё-таки вернулась… иди-ка сюда, покажу…

Он поманил спутницы чуть в сторонку и через пару шагов указал на могилку – ухоженную, симпатичную, с каменным вычурным крестом. По некоторым признакам – свежую. Но по энергетике – пустую.

- На самом деле, ей много лет. С пару десятков назад здесь Алексея Петровича похоронили, замечательный был мужик, добродушный, люди его любили. Потому часто вспоминали и навещали, не было недостатка в энергии. А чаще всех жена приходила. Все эти годы. Пару лет назад и её похоронили тут.

- В одной могиле? – Алена ошарашено воззрилась на профессора. Она слышала про недостаток мест на кладбищах, но не до такой же степени…

- Так, - кивнул он, - здесь же. Пелагея Васильевна была крайне против гробов и отдельных могил, завещала тело кремировать. А вот что дальше с прахом делать не уточнила. Дети выполнили всё, как положено, последнюю волю, так сказать. А урну с прахом прикопали к мужу её, отцу своему. И ни разу я здесь не видел призрака Пелагеи. Алексей Петрович уж как убивался, что он всё ещё на земле, а любимая его Душенька свободна и не свиделись после смерти. Погоревал ещё с месяц, потом раздал сам свою энергию желающим, истончился и вознесся.

- В смысле, ушел, пропал?

- Нет, именно вознесся. Я был рядом, уговаривал его не глупить, не послушал. А в тот самый момент он закричал вдруг: «Матвей, я вижу её! Пелагеюшку мою! » Устремился вверх. А я глянул и вроде бы тоже что-то такое увидел – силуэт или нет, непонятно, но к нему Петрович и улетел.

- И тело не удержало?

- Оно к тому времени уже разложилось и превратилось в прах. Однако, не все души даже после этого мир живых покидают. Привыкают здесь, плотнеют на энергиях, да и боязно в никуда отправляться. Другое дело, наверное, когда ты умираешь и сразу возносишься, не успев осознать, что больше не принадлежишь этой стороне. Или гибнешь так, что связь с телом рвется сама.

- Да уж… - Алена обдумывала услышанное, - Матвей Семенович, а можно вас расспросить о личном? Вы-то как умерли. Если не секрет.

- Здесь нет секретов ни у кого, ни от кого, - то ли рассмеялся, то и посетовал старик, - поживешь немного, пообвыкнешь, сама научишься читать других, как книги. А скончался я от инфаркта. Подлый скосил прямо посреди лекции, в разгар учебного года. Обидно, ведь студенты так меня любили, как, впрочем, и я их. До того любили, что отрезали мне путь к свободе, обрекли на жизнь вечную тут.

Он вздохнул так протяжно и безысходно, что Алена поежилась:

- Как это? Вас помимо тела ограничивает сила их памяти?

- Даже когда меня забудут все до единого, придется перебиваться, как говорит Геннадий, подножным кормом, потому что от тушки моей мертвой мне не освободиться, увы. Заботливые коллеги и благодарные студенты решили увековечить и…забальзамировали её. Теперь вот не разлагаюсь, сплю в могиле, как на камнях, как йог. Так-то привык и смирился уже, да и мемориальная доска на стене института худо-бедно кормит остатками памяти, но всё-таки не думал, что после жизни вот так застряну.

Алена содрогнулась, осознав всю глубину его отчаянного положения.

- В общем, я тут теперь вроде старожила и по совместительству - советника, - ободряюще улыбнулся ей профессор, - ты не бери в голову, девочка. Может когда-нибудь всё изменится. А пока…должен же кто-то присматривать за мутными и молодняк воспитывать. Вечный преподаватель я тут получаюсь.

- Сочувствую вам. Матвей Семенович, скажите, а всё-таки как правильно: кушать живых или нет?

- Пить иль не пить – вот в чем вопрос, - он почесал подбородок, - самый мой, философский. Я думаю так: пить, но в меру. Строго дозируя. Много размышлял об этом, на себе проверял свои измышления, какое-то время на грани помутнения балансировал, и пришел к выводу, что пока ты не готов принять истончение, как вознесение к божественному истоку – пей. Существуй здесь, думай, решай какие-то вопросы по мере сил и желания, пользуясь этой энергией. А в какой-то момент всем надоедает или приходит понимание, наконец, что надо идти дальше. И перестают бояться.

Вот, к слову, возьмем Светлану. Ты с ней уже знакома. Боится девочка, а страх может толкнуть к помутнению. Сажу её на «диету» периодически. А там и другая крайность - эта её тяга к суициду, идущая из жизни ещё. Рвется истончиться и исчезнуть.

- А может быть и впрямь стоит ей это сделать? Или тело не дает.

- Мается она не из-за тела, там мало чего осталось. Утопленники быстрее разлагаются. Не прожила отмеренных здесь лет, вероятно, тем и держится. Не может уйти. Пробовала. Но как только до критического предела истончается, страшно мучиться начинает. Души боли не должны вроде ощущать, а она прямо криком кричит, будто рвут на части. И не возносится. Кеша пожалел её, опекает, держит на балансе. А ей так плохо от осознания, что он только ради неё ещё тут, что периодически изводит парня, снова и снова пытается истончиться вконец…Мы с ним тут пытаемся понять, что делать и как быть, но пока не разгадали эту загадку – как уходят самоубийцы. Раньше-то их хоронили за пределами кладбищ, пить других мертвых они не могли и это разумно – нечего другим душам мешать. Таким образом, быстро истощались и бродили повсюду, часто у места своей гибели, крича, воя от мук, пытаясь держаться живых и их энергии. А уж насколько живые могут защититься – это, наверное, вопрос религиозной или какой-то ещё веры. А Светочка тут с нами застряла. И не она одна. Впрочем, самоубийцам часто один путь – к мутным. От страданий своих начинают бесконтрольно пить, остановить-то некому.

- Мне жаль Свету, - Алена загрустила, - разве она могла подумать, что будет после смерти? От хорошей жизни собой не кончают.

- Может и так. Но разве у кого-то она есть – совсем уж хорошая жизнь? У каждого свои трудности. А Бог, как Анжелика говорит, не дает испытаний не по силам. Если дух слаб при жизни, после смерти сильнее не становится. Вот я и стараюсь понять, как можно помочь таким застрявшим бедолагам. Хотя, есть здесь и множество тех, кто до сих пор спит уже на костях, а возноситься не желает. Боятся, не верят или кто знает…

- Может, привыкли просто? Здесь если вдуматься – не плохо, спокойно так, люди замечательные, - предположила Алена, - а там неизвестность. Вот и медлят.

- Тоже так думаю. Взять ту же Агриппину Валерьевну, подругу Софочки. Ведь старше её вдвое, по меркам посмертным, а не торопится в иные сферы. При жизни была атеисткой, не верила, что существует ещё что-то, какой-то высший Разум, а после упокоения обрадовалась, что жизнь не кончается подобно щелчку выключателя: раз – и тебя больше нет, исчезаешь окончательно, перестаешь существовать в каком либо виде.

- Ого!

- Да! Кстати многие так думают, материально нацеленные люди. Что «один раз живем» и после смерти нет абсолютно ничего. И кто-то поражается потом, а кто-то, как Агриппина, радуется, что может и дальше существовать на этой бренной земле. А Бог? Где он? Как не верили, так и не спешат уверовать, такой вот загробный атеизм. Не буду оспаривать их позицию, впрочем, каждый имеет право думать так, как хочет. Мы-то действительно застреваем здесь, как в какой-то прослойке. Может Бог выше, дальше и есть, но атеисты боятся проверять. Если нет – исчезнешь без следа, истончившись. А вдруг Он есть? Встретиться «лицом к лицу» с тем, в кого не верил и всячески отвергал… страшно, наверное. Ещё страшнее, чем окончательно кануть в небытие.

- А вы сам-то верите?

- Ну, можно сказать, что да.

- На всякий случай? – поддела Алена.

- И тут соглашусь, пожалуй, - хихикнул профессор, - с непознанным лучше дружить. Да и надежда теплится у меня какая-никакая, что однажды тот, кого считает всемогущим такое количество живых, отрежет меня таки от мумии и заберет отсюда. При жизни особо молитвами не интересовался, а сейчас и начинать уже поздно. Но если Бог есть, то он видит нас насквозь. А я человек вроде неплохой, никогда зла никому не делал, авось смилостивится.

- Что-то Он набожную Анжелику не торопится вознести, - усмехнулась Алена.

Нет, она вовсе не считала себя атеисткой, материалисткой или чем-то в это роде, но ей и вправду стало любопытно разобраться. А тут такой собеседник на редкость интересный и мудрый!

- Насчет Анжелики у меня тоже есть мнение. Вера личная и вера догматическая, наверное, всё-таки вещи разные…хотя, кто знает. Остается лишь догадки строить. Ого, посмотри-ка туда!

Глава 3.

Из кладбищенской темноты, издалека, вспыхивали, проступали всполохи непонятного приглушенного света.

- Загробная память тоже подводит, я и забыл, какая сегодня ночь… - виновато улыбнулся профессор и пояснил вопросительно смотрящей Алене, - в общем, если опустить лекцию, сегодня магов, колдунов всех мастей, а также неофитов от эзотерики тянет сюда, как магнитом. Так что, если не спать, можно многое увидеть и понять про взаимоотношение людей и духов. Такое, что ты не смогла бы узнать, будучи живой. Увидеть, так сказать, реальную оборотную сторону некоторых процессов… И я могу показать.

- Значит, не будем спать, - кивнула Алена, - ведите!

Матвей Семенович замешкался на секунду, словно решая их маршрут. А тем временем вокруг зажигалось и вспыхивало всё больше огоньков. Обитатели могил покидали свои жилища и курсировали по территории. Одни тянулись на те самые всполохи-вспышки, другие устремлялись в противоположный конец кладбища. Алена заметила летящих под ручку Софью с Агриппиной, первая ей залихватски подмигнула и кивнула Матвею Семеновичу.

- Так, давай-ка начнем с облегченного варианта игр на погосте, - наконец, определился профессор, - тем более, что они ненадолго, а Лилит ещё не пришла.

Девушка решила вопросов не задавать, зачарованная колоннами призраков, движущихся в ту же сторону. От их свечения кладбищенские унылые ландшафты проступали немного красочнее, ещё фантасмагоричнее, настолько, что дух захватывало. А потом её взгляду открылось, проступило из-за памятников, небольшое пространство, пятачок – источник сияния. Здесь оно фонтанировало так интенсивно, что Алена зажмурилась сначала, как учили, а уже потом разглядела несколько человеческих фигур. Живые! Здесь, в самом центре кладбища, зачем-то в ночи обосновалась группка живых людей. Усопшие окружили их светящимся кольцом и взирали с интересом.

Двое парней и две девушки, совсем юные, самому старшему на вид лет около двадцати, суетились, деловито раскладывая что-то на земле. Они не видели того, что творилось вокруг, для них кладбище было погружено во тьму (луна ещё не взошла), потому одна из девушек, озираясь и вздрагивая, но стараясь это скрыть, зажигала свечи – одну за другой – расставляла их на ткани с замысловатыми узорами и символами в нужном, видимо, порядке. Мертвые жадно следили за каждым движением.

У Алены мурашки побежали по спине. Она догадывалась, зачем собрались тут все эти души, но не понимала ещё, что нужно тут этой компании.

- Спиритический сеанс, - подсказал тихонько профессор.

Алена обернулась. Его глаза горели такой же жаждой. Похоже, человеческая энергия тем привлекательнее для потусторонних обитателей, чем дольше они обитают в этом пространстве.

А молодежь тем временем расселась вокруг ткани со свечами, все взялись за руки, образовав круг. Один из парней, накинув капюшон, словно скрываясь в нем, затянул какую-то заунывную не то мантру, не то молитву, а может и заклинание. Вроде бы на латыни. Другие закрыли глаза и спустя время чуть слышно, неуверенно и несмело подхватили. Алена наблюдала во все глаза и удивлялась – если собираются вызывать духов, где же доска с буквами? Как общаться будут?

До неё дошло, что она – одна из духов. Интересно, кто из присутствующих здесь её «земляков» примет участие в сеансе и потолкует с ребятами? Кого они хотят вообще услышать?

И тут парень вдруг взвыл на несколько тонов громче, Алена вздрогнула от неожиданности. Вызывающий выкрикивал какие-то имена, судя по контексту, к кому-то обращался: «Астарот, Асмодей, Ваал…»

- О, даже так, - оживился профессор, - демона решили вызвать. Не размениваются на мелочи, однако.

12 3 Следующая ⇒