Несколько дней в осенней тундре 3 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 4Следующая ⇒

-Хорош издеваться, тут кто-то массаж спины, между прочим, обещал, - пробурчала я.

-Да-да, я тоже что-то такое слышала.

Ее рука уже скользила по внутренней стороне бедер.

-Людмила! – строгим голосом сказала я.

-Слушаю и повинуюсь.

Людмила накрыла меня до пояса одеялом, села сверху. Массаж она делала профессионально.

-Где ты так научилась?

-Меня массажистка научила. Когда маму разбил инсульт, ей нужен был массаж. Сначала приходила медсестра, я смотрела, как она делает, потом стала делать сама.

-И как сейчас мама?

-Мама умерла семь месяцев назад. А твои родители живы?

-Живы. Но я с ними не живу… Извини, я не знала…

-Ну откуда тебе это было знать. Так ты замужем?

-Была, - коротко ответила я и тут же перевела разговор на другую тему, - А что с твоим отцом? Тоже умер?

-Не знаю. Они в разводе были. Давно уже. Он пил по-черному. Ну как, отпускает?

-Отпускает…

Меня действительно отпускало и снаружи, и изнутри. Я лежала, безвольно покачиваясь под ее руками, глядя на огонь свечи и наслаждалась теплом и покоем, что разливались по всему телу. Разговор прервался, я начала задремывать. Постепенно характер ее движений изменился. Они стали тихими и вкрадчивыми. От простого, вроде бы, поглаживающего движения ладоней у меня мороз по шкуре прошел.

-Людмила!

-Да-да-да, помню-помню! – пропела она в ответ, поднялась на колени и, спустив одеяло, принялась массировать поясницу.

С поясницы руки перешли на ягодицы. Что это было за ощущение! Я почувствовала наслаждение ничуть не меньшее, чем тогда, когда сама месила ее упругую попку. Но страх твердил свое – нет!

-Слушай, на задницу я не жаловалась!

Людмила продолжала мять мои половинки. Внезапно до меня дошло, что она их целует.

-Ну! Ты! – я выгнулась от неожиданности дугой.

Но Людмила, с силой, быстро вдавила меня обратно в постель.

-Расслабься, просто расслабься и позволь себе получить наслаждение, - раздался ее голос над ухом, - Раздвинь ноги. Ничего плохого я тебе не сделаю.

Ее дыхание щекотало ухо. От упругих сосков, едва касающихся спины бегали мурашки по коже. Я лежала вытянувшись в струну.

-Ну что, ты сильная, да? Типа не баба, а конь с яйцами, привыкла все под контролем держать, да?

Она с силой всунула ладонь мне между ног. Внутри все кричало и корчилось – нет, все это ни к чему, я не смогу притвориться, я не хочу притворяться, все эти уроки я уже прошла однажды! Но эта ладонь, эти пальцы, которые проверили все отверстия, что нашли и протискивались все дальше, к заветному бугорку… Я попыталась повернуться на спину.

-Нет-нет, не надо, только раздвинь ноги.

Уткнув лоб в сложенные, как у примерной ученицы ладони, я развела ноги. Да пропади оно все пропадом, - прозвучало в голове – куда кривая выведет. Ее спокойные руки словно загипнотизировали меня, и я решила насладиться, хотя бы тем, чем мне дано будет насладиться – ее прикосновением.

-Спасибо, - прошептала она.

Людмила медленно стянула с моих волос резинку и, запустив пальцы в волосы, осторожно массировала затылок. Потом убрала рассыпавшиеся волосы со спины и принялась легонько целовать меня в спину вдоль позвоночника. Одеяла на мне не было, и я чувствовала жар и влагу ее тела на своих ягодицах.

Дыхание сбивалось от каждого прикосновения, от неизвестности следующего движения. Беспомощность позы сбивала с толку, я не знала что сказать, как отреагировать. Несколько раз порывалась повернуться, мне хотелось увидеть ее, как-то объясниться, но она каждый раз ловила мои движения и пресекала эти попытки на корню.

Все кончилось быстро, толком не успев начаться. Едва она вложила в меня пальцы и едва пошевелила ими там, у меня в животе словно граната взорвалась, по всему телу прокатила волна нестерпимого жара, и меня передернуло в длинной судороге оргазма. Первый раз в жизни.

Людмила растерянно отпрянула. А я, пережив второй взрыв, когда она выходила из меня, повернулась на бок и попыталась поймать ее руку.

-Извини, я не хотела, - бормотала она расстроено, - я все испортила, я не думала, не ожидала…

Вялая, не в силах подняться, я тянула ее за руку, заставляя лечь рядом. Я не могла говорить, я просто целовала ее лицо, которое быстро стало почему-то солоноватым.

-Ты пла-а-ачешь? – изумленно протянула она.

Мне не хотелось никаких объяснений, я запустила руки в ее волосы и запечатала ее губы поцелуем.

Мы лежали, обнявшись, глядя на танцующие язычки пламени свечей. Я прислушивалась к своему телу – и вспомнила волка из мультика “Жил-был пес”, с его сытым – Щас точно спою. Господи, одни глупости в голове.

-О чем задумалась? – поинтересовалась я у Людмилы.

-Так, ни о чем…-

Без цели и без расчета, порывом увлечена,

Не знает стрела со взлета, куда вонзится она.

В мерцающем ореоле, не ведают две свечи,

Которой истаять вскоре, которой гореть в ночи…

-Странно, а я заметила, эти свечи совсем не оплывают и долго горят, – добавила она помолчав.

-Это охотничьи свечи, на двадцать часов горения.

-Ты вот так вот и живешь? Охотничьи спички, охотничьи свечи, ножи, блесны, патроны, ружье, вагончик. Ты так вот всю жизнь живешь в этом вагончике?

-Ну почему же, мы вахтами работаем - месяц здесь, месяц дома.

-А где твой дом?

-В Казани.

-В Казани?! Большой город. Так ты городская?

-Да, я родилась там, а что?

-Нет, просто я подумала, что ты из деревни или с какого-нибудь таежного кордона. Хотя, можно было конечно заподозрить что-то. У тебя очень неожиданные, для нашей сельской местности, знания.

-Да, и что я такого неожиданного знаю?

-Музыку классическую знаешь хорошо, историю, поэтов цитируешь не из школьной хрестоматии.

-Вот так вот разведчики и сыпятся – засмеялась я. – А ты сама откуда? Беккерера цитируешь, его тоже в школе не проходят. На кого работаешь? – я приподнялась на локте, изобразив пальцами пистолет приставила его дуло к кончику ее носа - Штази? МИ5? ЦРУ? ЦСУ? Говори!!!

-Тутошние мы, тетенька, местные, нихт шлиссен, не стреляйте.

-Местные здесь только олени, колись, где твой дом!? – продолжала я допрос со зверской рожей.

-Я из Припяти.

Лицо Людмилы напряглось, и стало не до шуток.

-Ты была там во время взрыва?

-Даже на Первомайскую демонстрацию сходила…

Людмила повернулась на бок, и я поняла, что она не хочет, что бы я видела ее лицо. Я обняла ее сзади, прижав ее к себе как можно сильнее, поцеловала ее в шею за ухом, пристроила подбородок ей на макушку. Я читала про эту историю с демонстрацией. Несколько дней власти города, впрочем, не только города, пытались скрыть правду от всех подряд, сделать вид, как ни в чем ни бывало. АЭС рванула в конце двадцать шестого апреля, а первого мая в городе провели демонстрацию, и тысячи людей, главное масса детей, школьников, прошли мимо трибуны в центре города, выражая солидарность с линией партии и правительства, которых представляли отцы города. На горизонте сияло зарево ядерного пожара. Маленькая деталь, своих детей они, эти самые отцы, вывезли из города в первые часы аварии.

-Эй, на палубе, ну ты что загрустила? – позвала я ее.

-Мне дом до сих пор снится. Представляешь? У нас была большая солнечная квартира, очень светлая. Окна выходили во двор, а там деревья качели, детей полон двор, скамейки у подъездов с бессмертными бабушками. На балконе мама сажала удивительные вьюнки. Ты знаешь вьюнки?

-Знаю, - я прихватила губами мочку ее уха. Невинная забава, но сколько наслаждения. – У них цветы как маленькие граммофончики, розовые такие.

-Точно, граммофончики. Только эти были декоративные и большие. Еще они были белые у основания и постепенно от белого переходили к темно-синему цвету на концах соцветия. Они плелись вверх по шпалере, и когда зацветали, это было похоже на голубое пламя…

-Ты часто плачешь во сне? – спросила я осторожно.

-Часто? Не знаю. Мне мама часто снится, наш дом. Девчонки в отделе, ну, у кого родители уже умерли, иногда сны рассказывают, о том как им родители снятся, и все у них там так многозначительно, полно тайного смысла, намека на будущее. А мне снятся простые сны, бытовые. Рассказывать даже не о чем. Там, во сне, жизнь продолжается, как будто и не было аварии, переселения, болезни… Смерти не было… Только, когда во сне понимаешь, что это лишь сон, становится очень больно и кричишь тогда, кричишь до боли в горле, от которой и просыпаешься потом… А что? Почему ты спросила?

-Вы сразу после аварии переехали сюда, на север?

-Да. Я здесь школу кончила. Потом в институт уехала. После института в Москве осталась, но мама заболела и я вернулась сюда. Нас только двое на всем белом свете… Было…

Я потянулась через Людмилу и загасила свечи рукой.

-Как ты это делаешь?! Больно ведь! – воскликнула она.

-Это если думать об этом… Давай спать. Давай запрограммируем себе один сон на двоих. Как будто мы идем по набережной где-нибудь в Рио-де-Жанейро. Океан, волны, песок, чайки, красивейший город из белого камня. Еще прохладно, но солнце светит вовсю и обещает жаркий день. На небе ни облачка. Мы идем, взявшись за руки, вокруг тишина... Но это не простая тишина, это утро карнавала. Еще каких-то полчаса и поедут машины, захлопают ставни, на улица выйдет народ, двинутся платформы с полуголыми красоткам, за ними потянутся сотни оркестров и начнется феерия. Мы будем смеяться и петь вместе со всеми, приплясывая в такт с мелодией какой-нибудь румбы или самбы. Но сейчас, вот этот миг, мы одни, идем босиком по истоптанному чайками белому песку и все еще впереди, и только шум волн и крики чаек…

Я обняла ее и бормотала, зарывшись носом в ее волосы, что на ум взбрело, но как ни странно, это подействовало и вскоре мы уснули.

-Жень?.. - услышала я сквозь сон.

-М-м-м?

-А что такое ЦСУ? Это где такая разведка?

-Это… Центральное Статистическое Управление… Спи, радость моя… - и услышала в ответ тихий счастливый смех.

Утром мы завтракали в столовой. Солнце светило прямо в глаз. В голове бродили штатские мысли:

-Какой сегодня день недели?

-Четверг.

-Давай устроим себе каникулы? Поедем куда-нибудь просто так, возьмем спиннинг, пошляемся без дела. О, ты лебедей видела? Тут недалеко их гнездовья. Поехали, а?

-Знаешь, я ничего не понимаю в рыбалке. А после того, как мне вырезали гланды, я вообще смотреть не могу, как у рыбы из горла крючок выдирают, у меня у самой горло болеть начинает.

-Разве я сказала на рыбалку?

-Ты сказала спиннинг.

-Ну, спиннинг, это еще не рыбалка, это только повод. Вообще-то я мечтаю услышать тебя. Мне кажется, это должно быть что-то с чем-то, - я мечтательно проползла взглядом вдоль ее достаточно длинной шеи и дальше вниз, до того, что позволяла увидеть вторая расстегнутая пуговица рубашки.

Да, немного там позволялось, и дистанция была короткая, я поползла наверх к этим красивым, четко очерченным, губам.

-Что?

-Я хочу услышать тебя.

До нее дошел смысл сказанного, и я с садистским удовольствием смотрела, как у нее краснеет сначала шея потом уши, потом щеки.

-Ты с ума сошла, - произнесла она одними губами, которые я плотоядно рассматривала в этот момент.

-Я о твоих вокальных талантах. А вы о чем подумали? – развлекалась я, глядя ей в глаза и медленно облизывая свою верхнюю губу.

Пенопластом по стеклу прозвучал голос редко видимого за последние дни шефа

-Евгения, может вам в помощь все-таки кого дать? Смотрю я на вас, вы же с лица уже обе спали. Много у вас еще работы?

Отец-кормилец, заботливый ты наш! Пристально глядя в глаза Людмиле, я ответила:

-Ну, лично мне помощь не нужна. Я, кажется, неплохо справляюсь со своими обязанностями, Людмила Львовна? Или у вас есть претензии?

Людмиле Львовне было сложнее, шеф стоял у меня за спиной и смотрел на нее.

-Спасибо, Виктор Анатольевич, осталось совсем немного, думаю денька на два. Мы кстати хотели сегодня день отдохнуть, мне надо бумаги в порядок привести, проверить записи. Что касается вас, Евгения Николаевна, мне нравится, с вами работать, вопрос в том, не переутомились ли вы со мной. Вы действительно выглядите уставшей, – выдала она тираду с абсолютно нейтральным лицом.

После завтрака мы разбежались по своим делам, договорившись освободиться к обеду. Я помогла Юсупову, разобрать каротажный материал, он в свою очередь помог мне погрузить в вертолет и увезти в кернохранилище последние образцы керна с нашей скважины. Вернулись мы после обеда, уже часа в три. Я заскочила к себе. Людмила все еще копалась в бумагах, что-то считая на калькуляторе. Я взяла полотенце, пошла в баню и окатилась чуть теплой водой, смывая пыль, грязь, усталость. Выйдя на улицу, я присела на скамейку возле Белого дома, закурила и огляделась. Небо затянули низкие, темно серые облака. Стало сумрачно и холодно. " Стойбище" наше почти опустело. Увезли буровую вышку, половину жилых балков, оставшиеся вагончики смотрелись как-то сиротски на фоне этой угрюмой равнины. Ко мне подошла Людмила, села рядом.

-Ну что, каникулы отменяются в виду нелетной погоды?

-Ты закончила свои дела?

-Да. Нам осталось совсем немного. От силы на день работы. Так что завтра последний день, и можно заказывать вертолет. Что будем делать?

-Смотря что ты имеешь в виду, - грустно ответила я.

-Ты обещала показать лебедей.

-Ты обедала?

-Не хочется, а ты?

-Тоже нет. Пойду, стрельну что-нибудь съестное и поедем.

Из съедобного я раздобыла только вчерашние булочки. Присовокупив к булочкам чайник, банку растворимого кофе и пару спальных мешков, я загрузила все это в кузов, уже привычным жестом подсадила в кабину Людмилу и мы отправились на мое любимое место. Вода в бесчисленных озерах, попадавшихся нам на пути все эти дни была темно коричневая, цвета очень крепко заваренного чая. У таких озер были заросшие травой берега и топкое торфяное дно. Озеро, к которому я привезла Людмилу, было совершенно голубым в солнечные дни и темно-темно синим сегодня.

-Что за чудо? – воскликнула она.

Мы вышли на небольшой песчаный пляж.

-Белый песок, - пояснила я – у него все дно такое и вода не болотная, ключевая.

-Какая красота, - Людмила потянулась, закидывая руки за голову.

-Рыбалки здесь нет, но место красивое, - согласилась я.

-А лебеди?

-Их здесь нет, ты же видишь, в воде ни травы, ни живности никакой не водится. Они на соседнем озере живут, но прилетают сюда иногда. Тоже, наверное, любуются.

-Так поехали туда.

-Ни проехать, ни пройти – там трясина. Уже проверяла.

Я собрала сухие сучья, сложила костер, подпалила его, воткнула в песок две рогатины, взяла из кузова железный прут и повесила над костром чайник с водой, рядом с костром расстелила брезент, разложила сверху расстегнутые спальные мешки.

Людмила сначала гуляла по берегу, потом подошла к костру. Говорить не хотелось. Голоса в тишине раздавались как-то гулко, словно в пустой комнате. Ни комариного звона, ни птичьего гомона, даже ветер стих. Мы выпили кофе, вяло пожевали булочки. Людмила легла на спальники, посмотрела в небо, потом поднялась, на локте и стала смотреть в костер.

-Они часто здесь летают?

-Часто…

-Сегодня не прилетят.

-Почему ты так думаешь?

-Потому что я очень хочу их увидеть… Никогда не видела диких лебедей.

Я встала, подошла к кромке воды, ополоснула наши чашки и засмотрелась на отражение облаков в воде.

-Иди сюда, - услышала я у себя за спиной.

Я оглянулась и обомлела. Совершенно голая Людмила стояла возле костра. Легкая улыбка скользила по ее губам.

-Ты с ума сошла, простудишься!

Я подскочила к ней и замерла в растерянности, вытирая о себя мокрые руки. Не сводя с меня взгляда Людмила медленно присела, потом легла на спальники. Некоторое время я молча смотрела на это тело у ног, на этот зовущий взгляд, и стала быстро раздеваться, почти срывая с себя одежду.

Я нависла над ней, опираясь на локти, подсунув ладони ей под лопатки, пытаясь укрыть своим телом как одеялом. Людмила засмеялась, когда мои холодные ладони коснулись ее спины. Мне хотелось, что бы поцелуй был тихим и нежным…

-Давай вытащим один спальник и накроемся им, - Людмила прервала поцелуй и проверила рукой - нет ли крови на укушенной губе.

-Я не дам тебе замерзнуть, солнце мое, - с угрозой в голосе пообещала я.

-Я думаю, мы обе не замерзнем, - промурлыкала она в ответ, проведя ногтями вдоль спины.

В этот раз мы решили подняться на вершину наслаждения вместе, взявшись за руки, сплетя пальцы. Мы карабкались вверх, все выше и выше, двигаясь в такт, чутко прислушиваясь друг к другу. Я взбиралась медленно, с трудом. Людмила видела это и несколько раз притормаживала свой бег. Внутри опять зашевелился страх. Что если чудо, случившееся минувшей ночью, всего лишь чудо, которое имеет тенденцию случаться раз в столетие, что бы жизнь в оставшиеся годы медом не казалась? Я заглянула в глаза Людмиле. Было ощущение, что она смотрит в темную бездну. Мне вдруг стало все равно. И действительно, какая разница, разве дело во мне? Женщина подо мной, вздрагивающие ноздри ее тонкого носа, полу прикрытые глаза, напряженно вытянутая шея, деревянно-твердые соски, смешные пупырышки вокруг них, и море влаги там, внизу... Вот, что было важно. Людмила, запрокинув голову, уже знакомым мне манером, закусила нижнюю губу и застонала. Я целовала ее в шею, слегка покусывая кожу. Сама не знаю, почему я так делала, никогда никого раньше так не целовала, но сейчас мне это безумно нравилось. Я ощутила крик сначала губами, почувствовав вибрацию ее горла, а потом услышала его - низкий, протяжный, полный темной, первобытной страсти.

-Я бо-о-ольше не могу-у-у! Же-е-енька-а-а-а!

Людмила впилась мне ногтями в спину, сильно вздрогнула раз, другой, глянула мне в глаза затуманенным взором, зажмурилась и опять закричала, запрокинув голову.

-Же-е-енька-а-а-а!

В душе у меня гремели фанфары. Я склонилась над ней, целуя ее, она ответила на мой поцелуй, продолжая стонать. Для счастья достаточно было уже и этого. Но ее рука проскользнула между нашими потными телами, ее пальцы без предупреждения, резко и глубоко вошли в меня. Внезапно перехватило дыхание. Это было, как взлет и падение одновременно. Людмила согнула пальцы, нащупывая какую-то точку. Шаровой молний, от паха к горлу, прокатилась по телу мука наслаждения. Я замерла.

-Да отпусти же ты себя, ну что ты за человек, дай себе волю! – услышала я словно издалека.

Я пришла в себя от холода, подняла голову. Всей своей тушей я лежала на Людмиле, а она, улыбаясь, гладила меня по голове. Я тяжело скатилось с нее на бок.

-Прости, - пробормотала виновато, - что же ты молчишь, я чуть не задавила тебя.

-Если бы ты знала… Если бы я умела поделиться с тобой счастьем этого ощущения.

Наши потные тела быстро остывали. Я взяла свою футболку, промокнула ею лицо Людмилы, грудь, живот, вытерла ее правое бедро, поискала сухое место на ткани и обтерлась сама.

-Угу, счастье, свалился сверху мешок с костями, как будто так и нужно.

-Теперь я знаю, что ты думала, когда я заснула на тебе, тогда, после парной.

-Радость моя, не путай божий дар с яичницей.

-Это на что намеки? – Людмила подозрительно прищурилась.

-На то, что ты мой божий дар. Ну-ка, приподнимись.

Я положила в изголовье, вместо подушек, наши свернутые куртки, вытянула из-под Людмилы второй спальник, легла рядом и накрыла нас этим спальником повернув отсыревшей стороной наружу, тщательно подоткнув его со стороны Людмилы. Мы обнялись и затихли отдыхая и согреваясь, глядя в костер.

-Жень? Скажи мне, все-таки, откуда у тебя такие фундаментальные познания в этой области?

-Элементарно, Ватсон, у меня на большой земле по соседству семейка веселая живет. Муж и жена, Галя и Света зовут.

-Как все интересно-о-о, - протянула Людмила, - вот с этого момента поподробнее, пожалуйста.

-Пока я на вахте, они моим компьютером и интернетом активно пользуются. После них на машине столько всякого разного и любопытного остается. Что ни возьмешь – готовое руководство к действию. И не врут, как выяснилось, действительно похоже на вкус морской воды – я погладила ее по внутренней стороне бедер.

-Нет, все, давай как в футболе, без рук, - запротестовала Людмила.

-Бога ради, солнце мое незакатное, какие проблемы - я зловредно засмеялась и сделала движение головой к ее ногам.

Людмила захватила мою голову в ладони, поцеловала.

-Да угомонись же ты!

Я все-таки залезла ладонью в ее заповедные кущи.

-Столько влаги. И все для того, что бы сказать нет?

-Да! – Людмила поймала мое запястье и вытащила руку.

-Так значит – да? – резвилась я.

-Нет!!! Ты пугаешь меня своей ненасытностью.

-После моего великого поста не грех разговеться.

-Что за великий пост?

Вместо ответа я прижала ее к себе, дотянулась губами до уха – не иссякающий источник наслаждения.

-Пусти, задушишь. Ну, а с кем из них ты проводила практические занятия?

-Что ты, они семейная пара и с очень большим стажем. Я у них на десятилетии супружеской жизни гуляла. И вообще, это очень солидные, интеллигентные дамы. Галя химию в институте преподает, кандидат наук. Химик-взрывник между прочим. Светлана экономист, в налоговой инспекции работает.

-Да, как говорится все страньше и страньше. А что, бедные дамы не накопили на компьютер?

-Есть у них компьютер, но за него вечные бои идут, вот я и пускаю их на свой. Ну, а как на счет тебя, ласточка? Для тебя все это тоже не новость.

-Со мной все проще и примитивнее, - улыбнулась Людмила, - я всегда такой была.

-То есть?

-Элементарно, Ватсон, - прогудела она мне в ухо, засмеявшись - я лесбиянка, неужели еще не дошло?

-Ты никогда не была замужем?

-За-кем, за-кем? – последовал ответ.

Мне стало страшно. Нормы приличия требовали дальнейших вопросов. Но мне стало страшно. Я совершенно не хотела знать как она жила до нашей встречи, чьи имена кричала, запрокинув голову. Вот это да, быстро я научилась ревновать.

В тот день лебеди так и не прилетели. До вечера мы провалялись на песке у костра. Я не могла остановиться, я хотела ее вновь и вновь, не успев кончить. И, надо сказать, находила полное взаимопонимание с противоположной стороны.

Последний день озаглавился хмурым холодным утром. Темно-серые облака, набухшие то ли дождем, то ли снегом, нависли над землей, затянув небо сплошной пеленой. Вода в лужах превратилась в лед. Лед не таял и звонко ломался под ногами. Два часа пути к последней в нашем списке скважине мы провели в молчании. Уже на месте, когда я заглушила мотор, несколько минут мы продолжали сидеть, глядя прямо пред собой. Сердце разрывалось от неотвратимо надвигающейся разлуки. Это была главная и, пожалуй, единственная мысль в голове. Я пыталась осмыслить то, что произошло со мной за эти дни. Было еще нечто, о чем я боялась, но не могла не думать - это наше будущее. Наше ли оно? Что будет с нами дальше? С нами ли? Или только со мной? В голове была полная сумятица…

-Ну что выходим?

-Да конечно. Последний рывок – улыбнулась она.

Я вынула из кармана перчатки, протянула их Людмиле:

-Возьми.

-А как же ты?

-А мы уже привыкши… У меня брезентовые рукавицы под сиденьем валяются… Бери, я не замерзну, и потом не мне нониусы крутить, а какая точность и плавность стылыми пальцами?

-Спасибо.

Людмила надела мои перчатки, похлопала руками, засмеялась - они были большие ей.

-Это какой же номер? Ну-ка дай мне руку.

Она положила свою руку на корпус двигателя, перегораживающий кабину. Я накрыла ее ладонь своей пятерней, глянула ей в глаза.

-Ну что ты смотришь на меня глазами больного спаниеля. У нас день впереди. Это же чуть-чуть поменьше вечности. И еще ночь. У-у-у, деточка, я тебе обещаю очень интересную, содержательную ночь, - она высвободила руку и погладила меня по лицу.

Глаза у нее были грустные, в них сквозила растерянность. Я попыталась улыбнуться.

Съемку мы провели быстро, управились за несколько часов, работая молча и сосредоточено. Не успела я упаковать приборы и погрузить их в машину, как пошел снег, крупными хлопьями. Я присела на ступеньку машины, закурила. Людмила бродила по кочкам, время от времени наклонялась что-то собирая. Я задрала голову, снег мягко ложился на лицо.

-Какое сегодня число? Я с этим вашим сменами и вахтами счет дням потеряла.

Людмила стояла возле меня, протягивая мне на ладони клюкву.

-Двадцать второе сентября, - я взяла несколько ягод, сунула в рот и раздавила их языком.

-Рано в этом году снег.

-Да нет, в прошлом году так же было. Я запомнила. Двадцать третьего у родителей день рождения, я им звонила. У них там плюс двадцать было, а у нас здесь снег уже капитально лег, с сугробами…

-Как это у родителей? Они что у тебя в один день родились?

-Только с разницей в пять лет. Ты клюкву на зиму собираешь? Хочешь, я тебе ведро соберу и привезу?

-Не надо. Я ее все время у одной и той же бабушки возле универсама покупаю. Оставишь старушку без дохода.

Людмила присела ко мне на колени, я обняла ее, положив подбородок ей на плечо:

-Так бы сидеть и не двигаться.

Мы помолчали.

-Может, поедим? – спросила я

-Жалко, лебедей так и не увидела, - вздохнула она.

И в этот момент я услышала знакомый звук, подняла голову вверх.

-А вот они.

Низко над землей летели лебеди-кликуны, постепенно набирая высоту, пробиваясь сквозь снегопад. Они летели большим клином, перекликаясь тоскливыми голосами, словно плакали, прощаясь с этими суровыми краями, которые были их родиной.

Людмила вскочила, отбежала от машины, спотыкаясь, не глядя себе под ноги, провожала взглядом стаю. Долго смотрела им вслед, смахивая снег с ресниц. Потом вернулась ко мне, подошла вплотную, обняла. Мы опять замолчали. Хотела бы я знать, о чем она думала в этот момент… Но она молчала…

Не открывая глаз, не вылезая из постели, не выглядывая в окно, я поняла, что на улице зима. Морозной стылостью тянуло от стен. Конечно, этот вагончик совсем не годится для зимы, тепло выдувает мгновенно, как только печь остынет. Надо будет напомнить шефу, что бы за тот месяц, что меня здесь не будет, его утеплили монтажной пеной и обшили досками. И тамбур надо сделать, как в старом, иначе зимой я здесь околею. Старый вагон развалился два месяца назад от старости и бесконечных переездов. Я решила открыть глаза. Людмила не спала, она лежала на боку, разглядывала меня.

Еще вялой со сна рукой я отсалютовала, и доложила:

-Рядовая армии любви Басова прибыла в ваше полное распоряжение, мэм.

Людмила грустно улыбнулась.

-Что грустишь? Что-то не так?

Я повернулась к ней лицом и непроизвольно поморщилась – ночь не прошла бесследно, соски лучше не трогать.

Людмила вдруг развеселилась:

-А ты как думала? Кому сейчас легко? Вот полюбуйся, - она откинула одеяло.

Надо думать, уши у меня были не просто красные, я предполагаю, что они у меня еще и светились.

-Извини, я не хотела, - ничего умнее в голову просто не пришло.

-Ты еще и сюда взгляни, - Людмила откинула одеяло дальше, откровенно любуясь моими ушами.

Я потянулась к ней и кончиком языка провела по ее губам в просьбе пустить меня. Ее рот приоткрылся, и мы слились в долгом поцелуе, забыв, что мы живем, пока дышим.

-Должна ли я еще что-то сказать в свое оправдание?

-Должна. Ты не разу не сказала мне, любишь ли ты меня. Конечно, такие следы наводят на некие размышления. Но я бы хотела услышать.

-Не умею я красиво говорить, - пробурчала я, - тем более, о любви.

Улыбка медленно гасла на ее лице, оно опять становилось грустным.

-Я даже стихи про любовь не читаю, - оправдывалась я, - мне что-нибудь философское подавай, типа -

Отъезжу свое, отишачу,

Дождусь расставального дня,

В низине, под квак лягушачий,

Друзья похоронят меня.

продекламировала я, трагически заламывая руки.

Людмила захохотала, откинувшись на подушки. Часы показывали шесть тридцать. Я осторожно прикрыла ее одеялом, убирая с глаз долой следы своего безобразия, учиненного этой ночью.

-Ты пока лежи. Я сейчас воду нагрею.

Я раздула угли в печи, добавив сначала бересты, потом пару поленьев потоньше, дождалась, когда огонь займется и положила еще поленьев, уже не выбирая. Вода в ведрах, оставленных накануне у двери, за ночь покрылась коркой льда. Одно ведро я поставила согреваться на печь, в другом проломила лед и вылила воду в рукомойник. Умылась, почистила зубы, потом намочила свое полотенце, сильно отжала, и растерлась им до красноты. Уже одетая, застегивая на руке часы, я подошла к окну и раздернула занавески. Ночью на землю лег снег. Пошло звучит, но иначе не скажешь – землю укрыл белый саван. Стало грустно. Вот и началась черно-белая графика зимы. И ждать больше нечего, кроме морозов, метелей, бесконечной ночи и воя ветра в трубе.

-Красотища какая, - сзади подошла Людмила, обняла меня за талию, прижавшись всем телом, и выглядывала из-за моей спины в окно.

-Какая торжественная белизна. Я так люблю первый снег. Мир всегда как-то просторнее становится, воздух такой вкусный, и настроение праздничное…

Я погладила ее руки, сцепленные у меня на животе. Хотелось курить. Сунула в рот не зажженную сигарету, пососала ее, потом вернула назад в пачку.

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒