ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Секрет популярности — уверенность.

В. Аллен

Притормози‑ ка, партнер. Не забывай, нас с тобой двое.

Я слегка замедлил шаг; Ааз догнал меня и зашагал рядом.

— Ты на меня не обижайся, — произнес он, — но, похоже, этот эпизод тебя расстроил.

— А как, по‑ твоему, должно быть? — огрызнулся я.

— Не стоит по этому поводу так огорчаться, — легко сказал мой партнер. — Местные жители всегда сердиты на чужаков… а особенно когда с чужаками начинают флиртовать их женщины. Эта проблема стара как мир. Спроси любого солдата или обольстителя. Так что не принимай это лично на свой счет.

Он похлопал меня по плечу, но на этот раз я не был уверен в его правоте.

— Но ведь они так реагировали не просто на какого‑ то чужака, Ааз. Они реагировали на меня. А я, между прочим, тоже здесь живу. И они, между прочим, это знают. Они знают, кто я такой, они знают, что я работаю в замке, но все равно смотрят на меня как на чужака.

— С их точки зрения ты и в самом деле чужак.

Эти слова меня поразили.

— Как это?

— Подумай, Скив, — уже более серьезным тоном сказал Ааз. — Даже если не обращать внимания на твои путешествия по измерениям, ты все равно не такой, как они. Ты сам сказал, что работаешь в замке… и заметь, ты работаешь не горничной и не подручным на кухне. Ты один из главных советников королевы, не говоря уже о том, что в перспективе можешь стать ее супругом… хотя они тут вряд ли об этом знают. То, что ты день за днем делаешь и говоришь, затрагивает всех и каждого в этом королевстве. Одно это помещает тебя на другой социальный… я уж не говорю экономический, уровень по сравнению с обычными гражданами.

Тут было над чем задуматься.

Мой нынешний образ жизни, если можно так сказать, годами складывался вокруг меня. Сталкиваться с королями и прочими сильными мира сего, вращаться в их обществе стало для меня обычным делом, хотя я никогда не переставал испытывать по этому поводу определенный трепет. Я почти привык к мысли, что все это как бы прилагается к профессии мага. А кстати, много ли магов мне приходилось встречать, пока я рос?

Ааз был прав. Работа в составе нашей команды Отгородила меня от остального мира таким плотным коконом, что все мне казалось уже само собой разумеющимся. Необыкновенное стало настолько привычным, что я уже не сознавал и даже не задумывался, как это все выглядит в глазах простых граждан.

Я резко помотал головой.

— Нет. Здесь не только это, но и что‑ то еще. Этим людям не нравлюсь лично я.

— Угу, — кивнул мой партнер. — Ну и что тебе с того?

— Как это что мне с того? — вскинулся я, возможно с излишней резкостью. — Ты что, не понял? Я сказал…

— …что ты этим людям не нравишься, — закончил Ааз. — И что?

— Как это «и что»? — возмутился я. — А сам‑ то ты будто не хочешь нравиться людям?

Мой старый наставник слегка нахмурился, а затем пожал плечами.

— Наверное, это было бы приятно, — сказал он. — Но я об этом как‑ то не особенно задумываюсь.

— Но…

— И тебе нечего задумываться.

Больше всего поразило меня, с каким спокойствием и твердостью это было сказано. Слова Ааза прозвучали чуть ли не предостережением.

Не пытаясь протестовать, я какое‑ то время мучительно старался понять, что же это он имел в виду, но в конце концов сдался и помотал головой.

— Я никак не пойму, Ааз. Ведь все хотят нравиться людям, правда?

— В какой‑ то степени да, — ответил мои партнер. — Но большинство в определенный момент понимает, что это в лучшем случае утопия… как, например, расчет на то, чтобы дождик шел только тогда, когда нам хочется. Реальность такова, что этот чертов дождик идет, когда хочется ему самому, и точно так же всегда будут люди, которым ты будешь не нравиться, что бы ты ни делал. Положительная же сторона всего этого в том, что есть люди, которым ты всегда будешь и мил, что бы ты ни делал.

— Не могу с этим согласиться, — покачал головой я. — Это какой‑ то сплошной фатализм. Если все так, как ты говоришь, то нет смысла вообще стараться чтонибудь поправить.

— Смысл, разумеется, есть, — оборвал меня Ааз. — Давай не будем впадать в крайности, ладно? Реальность всегда находится где‑ то посередине. Совсем не стараться, чтобы люди тебя любили, так же глупо, как и стараться слишком сильно.

— Так я, значит, чересчур старался?

Мой партнер покачал перед собой рукой, как бы говоря «и да и нет».

— Иногда ты подходишь опасно близко к этому состоянию, — произнес он. — Мне кажется, что твое желание нравиться иногда выходит за рамки. Когда такое случается, твое восприятие себя самого и окружающего мира начинает деформироваться.

— Ты можешь мне привести какой‑ нибудь пример?

— Разумеется, — с готовностью ответил он. — Начнем с чего‑ нибудь простого… ну, хотя бы с налогов. Ты сейчас в рамках своей работы выполняешь обязанности консультанта по налогам, взимаемым с граждан. Так?

Я кивнул.

— Только вот граждане совершенно не любят платить налоги. Они предпочли бы получать защиту и прочие услуги, оказываемые государством, не платя за это ни гроша. Разумеется, они тоже сознают, что получать что‑ нибудь ни за что нереально, и им приходится мириться с налогами как с неизбежным злом. Они и мирятся, но это им все равно не нравится. А поскольку им это не нравится, мы получаем нарастающее недовольство и ворчание. Какая бы ни была ставка налога, она им всегда слишком высока, И каков бы ни был уровень предоставляемых государством услуг, он им всегда недостаточен. И это недовольство будет обращено на любого, кто связан с установлением налогов, включая тебя и всех остальных, кто работает в замке.

Он покачал головой.

— В общем, если ты занимаешь пост, подразумевающий определенную власть и участие в принятии решений, то можешь забыть, что такое нравиться людям, которых затрагивают твои решения. Лучшее, на что ты можешь надеяться, — это уважение.

— Постой, — удивился я, — ты что, хочешь сказать, что люди могут тебя уважать, при этом не любя?

— Разумеется, — с готовностью подтвердил Ааз. — И на этот счет я тебе могу привести уйму примеров. Раз уж мы заговорили о налогах и финансах, то давай возьмем Гримбла. Ты ведь уважаешь его квалификацию и преданность делу, хотя как личность он тебе не особенно нравится. Так?

Мне пришлось признать, что тут он прав.

— А теперь еще вспомни, — продолжал он, — как мы с тобой начинали вместе работать. Я тебя учил магии очень сурово и заставлял практиковаться, даже когда тебе этого совершенно не хотелось. За все мои постоянные придирки ты меня не любил, но уважал точно.

— Хм‑ м… Вообще‑ то я тогда не знал тебя так хорошо, как теперь, — выдавил я. — А тогда, наверное, мне приходилось просто верить, что ты знаешь, что делаешь, и что все, что ты меня заставляешь делать и терпеть, необходимо для учебного процесса… нравится мне это или нет.

— Именно так, — кивнул Ааз. — И не чувствуй себя виноватым. Это нормальная реакция на лицо, облеченное властью, будь то родитель, учитель, начальник или представитель правительства. Нам не всегда нравится то, что они заставляют нас делать, но даже испытывая предельное отвращение к такому принуждению, мы можем все же ценить и уважать их добросовестность и компетентность. — Он пожал плечами и продолжил: — По‑ моему, к этому все и сводится. Ты, Скив, вполне заслуживаешь того, чтобы нравиться, но мне иногда кажется, что тебе следует поменьше беспокоиться об этом, а побольше — о том, чтобы тебя уважали. Помимо всего прочего, это более реальная задача.

Несколько минут я думал над тем, что он сказал.

— Ты Нрав, Ааз, — в конце концов произнес я. — Чтобы тебя уважали, это действительно важнее, чем чтобы тебя любили.

С этими словами я круто свернул в сторону от направления, в котором мы шли.

— Куда это ты, партнер?

— Хочу повидать Банни, — отозвался я. — Мы с ней начали утром один разговор, и мне кажется, нам надо бы его закончить.

Пока я дошел до комнаты Банни, у меня была масса времени на обдумывание того, что я хочу ей сказать. Но все без толку. Подойдя к двери, я чувствовал себя столь же неспособным выразить свои мысли, как и в начале пути.

Я помедлил немного и легонько постучал в дверь, не дожидаясь, пока у меня сдадут нервы. Честно говоря, я наполовину надеялся, что она куда‑ нибудь вышла или легла спать — это позволило бы мне слезть с крючка, на который я сам себя посадил.

— Кто там?

Вот тебе и вся твоя половинная надежда. В следующий раз надо попробовать надеяться целиком.

— Это я, Банни. Скив.

— Что тебе?

— Я хотел поговорить с тобой, если ты не против.

Последовавшее за этим молчание длилось как раз столько, чтобы я, во‑ первых, вновь обрел надежду, а во‑ вторых, начал серьезно беспокоиться.

— Минутку, я сейчас.

Пока я ждал, из‑ за двери время от времени раздавался металлический лязг, как будто кто‑ то перетаскивал с места на место железные плиты… и судя по звуку, плиты были тяжелые. Это меня озадачило — с чего бы Банни стала держать в комнате тяжелые металлические плиты?

Тут мне пришло в голову, что в комнате вместе с ней может находиться кто‑ то еще.

— Я могу зайти попозже, если тебе сейчас неудобно, — предложил я, подавляя попытки своего мозга представить себе, кто бы это мог находиться в комнате у моей ассистентки в такое время… и зачем.

В ответ на мои слова дверь распахнулась, и в дверном Проеме возникла Банни.

— Заходи, Скив, — произнесла она, тяжело дыша. — Какой сюрприз.

Вот уж точно, сюрприз.

Увидев ее силуэт против света, я сначала подумал, что она совершенно голая. Но она повернулась, и я разглядел, что на ней яркое трико, обтягивающее ее стройное тело.

— Хм‑ м… — протянул я, не в силах отвести глаз от фигуры моей ассистентки.

— Прости, я тут в таком виде, — произнесла она, хватая полотенце и начиная вытирать пот с лица и шеи. — Я решила покачаться, так лучше думается.

Как вы уже знаете, мне в последнее время приходилось думать, и весьма интенсивно. Но я никогда не надевал для этого занятия специального костюма. И кроме того, я никогда не потел от раздумий так, как Банни. Не знаю уж, о чем она думает и зачем при этом раскачиваться.

— Я могу чем‑ нибудь помочь? — спросил я, совершенно непритворно ей сочувствуя.

— Нет, спасибо, — улыбнулась она, — Я уже была на последнем издыхании, когда ты постучал, — Вообще‑ то, может быть, имеет смысл тебе заходить время от времени и останавливать часы.

Тут уж я совсем запутался. Какие часы? И каким образом остановка часов поможет ей думать?

— Так в чем дело? — спросила она, присаживаясь на край кровати.

Каков бы ни был предмет ее раздумий, она, повидимому, не очень из‑ за него переживала. Я решил отложить дальнейшие попытки во всем этом разобраться, по крайней мере до тех пор, пока не выполню то, зачем пришел.

— Прежде всего, Банни, — начал я, — я хотел бы извиниться перед тобой.

— За что? — Она казалась искренне озадаченной.

— За то, как я себя вел сегодня утром… или не утром… ну, в общем, когда проснулся.

— А, ты насчет этого, — глядя куда‑ то в сторону, отозвалась она. — Можешь не извиняться. С похмелья все немного не в себе.

Это, конечно, было очень мило с ее стороны, но я не собирался оставлять это дело на потом.

— Нет, Банни, тут дело не только в похмелье. Ты пыталась высказать серьезную озабоченность моим здоровьем и благополучием, а я повел себя грубо, потому что не был готов выслушать то, что ты говорила. Наверное, я и не хотел это выслушивать. Со всеми прочими делами, в которых мне надо как‑ то разобраться, я просто не хотел усложнять свое положение еще одной проблемой.

Я на мгновение замолчал и покачал головой.

— Я хочу только, чтобы ты знала: я думал над тем, что ты мне сказала. И пришел к выводу, что ты, возможно, права насчет пьянства. Я не уверен, что уже нахожусь на этой стадии, но у меня есть достаточно серьезные сомнения, ид намерен попробовать на время завязать.

Я присел на кровать рядом с ней и одной рукой обнял ее за плечи.

— Права ты или нет, не знаю, но все равно спасибо, что ты так обо мне беспокоишься. Именно это я должен был сказать сегодня утром, вместо того чтобы огрызаться.

Внезапно она крепко меня обняла, прижавшись лицом к моей груди.

— Ой, Скив, — услышал я ее придушенный голос. — Я просто очень за тебя беспокоилась. Я знаю, тебе как раз сейчас надо принять очень непростые решения, и я стараюсь не добавлять тебе проблем. Я хотела бы иметь возможность помочь тебе еще чем‑ то, но получается, что я пытаюсь помочь, а делаю тебе только хуже.

До меня постепенно дошло, что она при этом тихо всхлипывает, я только не понял, из‑ за чего. А еще я очень ясно осознал, что одежды, отделяющей меня от ее прижатого ко мне тела, совсем‑ совсем немного… а сидим мы на кровати… и…

Эту часть своих мыслей я резко отсек, испытывая смутный стыд. Банни была, совершенно очевидно, расстроена, и переживала она из‑ за меня. С моей стороны было бы просто низко воспользоваться моментом и помышлять о…

Мысли пришлось опять отсечь.

— Ладно, Банни, — мягко сказал я, гладя ее ладонью по волосам. — Ты мне на самом деле очень помогаешь. Мы с тобой оба понимаем, что без твоих познаний я бы просто пропал со всем этим оздоровлением королевских финансов. А ты взвалила такой тяжкий груз на себя.

Я взял ее за плечи и слегка отодвинулся, чтобы можно было заглянуть ей в глаза.

— А насчет чего‑ то сверх того, — продолжил я, — ты и так уже достаточно серьезно ко всему подходишь, и, наверное, права. Как сегодня утром, когда ты мне говорила насчет пьянства. Но есть некоторые вещи, в которых я должен разобраться сам. Иначе ничего не получится. Никто другой не может и не должен принимать мои решения вместо меня, поскольку это мне предстоит жить и пожинать плоды этих решений. Все, что ты можешь сделать… и что вообще кто бы то ни был может сделать, чтобы мне сейчас помочь, — это набраться терпения и не обижаться на меня. Ладно?

Она кивнула и вытерла глаза.

— Прости, что я тут расхлюпалась, — сухо сказала она. — Черт возьми, первый раз ты появляешься у меня в комнате, а я в таком жутком виде.

— А вот это уж точно глупости, — улыбнулся я, с притворно суровым видом дотрагиваясь кончиком пальца до ее носа. — Ты выглядишь потрясающе — как всегда. И если ты этого раньше не знала, то теперь знай.

После этого совершенно естественным было ее поцеловать… короткий дружеский поцелуй. По крайней мере начинался он как короткий и дружеский. А потом стал делаться дольше, и дольше, и дольше, а тело ее будто плавилось, прижимаясь ко мне.

— Ну ладно, пора откланиваться, — произнес я, отрываясь от нее. — Завтра тяжелый день.

Это была откровенная ложь, поскольку завтрашний день обещал быть не более и не менее напряженным, чем любой другой. Однако я понял, что если сейчас все это не оборву и позволю нашему физическому сближению нарастать и дальше, то мне будет трудно убедить себя, что к Банни я зашел извиниться и поблагодарить за заботу.

Какое‑ то безумное мгновение мне казалось, что она станет возражать против моего ухода. Если бы она это сделала, я не уверен, что у меня хватило бы решимости уйти.

Она уже собралась было что‑ то сказать, но, наверное, передумала и только глубоко вздохнула.

— Спокойной ночи, Скив, — в конце концов произнесла она. — Заходи как‑ нибудь… поскорее.

Пока я шел до своей комнаты, у меня в голове крутилось множество отвлекающих мыслей. Отвлекающих — это еще мягко сказано.

При первой нашей встрече Банни очень активно пыталась меня охмурить, а я ее отшил. И вот теперь, когда удалось добиться таких успехов, сохраняя наши отношения в чисто профессиональных рамках, не глупостью ли было бы это положение менять? Да и позволит ли она сама это сделать? Судя по всему, интереса ко мне она не потеряла, впрочем, не исключено, что тут, возможно, я себя обманываю.

А потом, имею ли я вообще право надеяться на какие‑ то новые отношения, когда еще не решил, что делать с предложением королевы Цикуты. Ночь с Кассандрой была интересным и весьма познавательным приключением, но насчет Банки даже я не стал бы обманываться, полагая, что с ней возможно мимолетное увлечение.

Чего же я на самом деле хочу? И от кого?

Все еще погруженный в эти мысли, я открыл дверь в свою комнату… и обнаружил, что меня поджидает демон.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒