VII АЛЫЙ СЕКРЕТ

Был белый утренний час; в огромном лесу стоял тонкий пар, полныйстранных видений. Неизвестный охотник, только что покинувший свой костер, двигался вдоль реки; сквозь деревья сиял просвет ее воздушных пустот, ноприлежный охотник не подходил к ним, рассматривая свежий след медведя, направляющийся к горам. Внезапный звук пронесся среди деревьев с неожиданностью тревожнойпогони; это запел кларнет. Музыкант, выйдя на палубу, сыграл отрывокмелодии, полной печального, протяжного повторения. Звук дрожал, как голос, скрывающий горе; усилился, улыбнулся грустным переливом и оборвался. Далекоеэхо смутно напевало ту же мелодию. Охотник, отметив след сломанной веткой, пробрался к воде. Туман еще нерассеялся; в нем гасли очертания огромного корабля, медленноповертывающегося к устью реки. Его свернутые паруса ожили, свисая фестонами, расправляясь и покрывая мачты бессильными щитами огромных складок; слышалисьголоса и шаги. Береговой ветер, пробуя дуть, лениво теребил паруса; наконец, тепло солнца произвело нужный эффект; воздушный напор усилился, рассеялтуман и вылился по реям в легкие алые формы, полные роз. Розовые тенискользили по белизне мачт и снастей, все было белым, кроме раскинутых, плавно двинутых парусов цвета глубокой радости. Охотник, смотревший с берега, долго протирал глаза, пока не убедился, что видит именно так, а не иначе. Корабль скрылся за поворотом, а он все ещестоял и смотрел; затем, молча пожав плечами, отправился к своему медведю. Пока " Секрет" шел руслом реки, Грэй стоял у штурвала, не доверяя руляматросу -- он боялся мели. Пантен сидел рядом, в новой суконной паре, вновой блестящей фуражке, бритый и смиренно надутый. Он по-прежнему нечувствовал никакой связи между алым убранством и прямой целью Грэя. -- Теперь, -- сказал Грэй, -- когда мои паруса рдеют, ветер хорош, а всердце моем больше счастья, чем у слона при виде небольшой булочки, япопытаюсь настроить вас своими мыслями, как обещал в Лиссе. Заметьте -- я несчитаю вас глупым или упрямым, нет; вы образцовый моряк, а это много стоит. Но вы, как и большинство, слушаете голоса всех нехитрых истин сквозь толстоестекло жизни; они кричат, но, вы не услышите. Я делаю то, что существует, как старинное представление о прекрасном-несбыточном, и что, по существу, так же сбыточно и возможно, как загородная прогулка. Скоро вы увидитедевушку, которая не может, не должна иначе выйти замуж, как только такимспособом, какой развиваю я на ваших глазах. Он сжато передал моряку то, о чем мы хорошо знаем, закончив объяснениетак: -- Вы видите, как тесно сплетены здесь судьба, воля и свойствохарактеров; я прихожу к той, которая ждет и может ждать только меня, я же нехочу никого другого, кроме нее, может быть именно потому, что благодаря ей японял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудесасвоими руками. Когда для человека главное -- получать дражайший пятак, легкодать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения -- чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая утебя. Когда начальник тюрьмы сам выпустит заключенного, когда миллиардерподарит писцу виллу, опереточную певицу и сейф, а жокей хоть раз попридержитлошадь ради другого коня, которому не везет, -- тогда все поймут, как этоприятно, как невыразимо чудесно. Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и -- вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим -- значитвладеть всем. Что до меня, то наше начало -- мое и Ассоль -- останется намнавсегда в алом отблеске парусов, созданных глубиной сердца, знающего, чтотакое любовь. Поняли вы меня? -- Да, капитан. -- Пантен крякнул, вытерев усы аккуратно сложеннымчистым платочком. -- Я все понял. Вы меня тронули. Пойду я вниз и попрошупрощения у Никса, которого вчера ругал за потопленное ведро. И дам емутабаку -- свой он проиграл в карты. Прежде чем Грэй, несколько удивленный таким быстрым практическимрезультатом своих слов, успел что-либо сказать, Пантен уже загремел вниз потрапу и где-то отдаленно вздохнул. Грэй оглянулся, посмотрев вверх; над ниммолча рвались алые паруса; солнце в их швах сияло пурпурным дымом. " Секрет" шел в море, удаляясь от берега. Не было никаких сомнений в звонкой душе Грэя-- ни глухих ударов тревоги, ни шума мелких забот; спокойно, как парус, рвался он к восхитительной цели; полный тех мыслей, которые опережают слова. К полудню на горизонте показался дымок военного крейсера, крейсеризменил курс и с расстояния полумили поднял сигнал -- " лечь в дрейф! ". -- Братцы, -- сказал Грэй матросам, -- нас не обстреляют, не бойтесь; они просто не верят своим глазам. Он приказал дрейфовать. Пантен, крича как на пожаре, вывел " Секрет" изветра; судно остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой катерс командой и лейтенантом в белых перчатках; лейтенант, ступив на палубукорабля, изумленно оглянулся и прошел с Грэем в каюту, откуда через часотправился, странно махнув рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно ксинему крейсеру. По-видимому, этот раз Грэй имел больше успеха, чем спростодушным Пантеном, так как крейсер, помедлив, ударил по горизонтумогучим залпом салюта, стремительный дым которого, пробив воздух огромнымисверкающими мячами, развеялся клочьями над тихой водой. Весь день накрейсере царило некое полупраздничное остолбенение; настроение былонеслужебное, сбитое -- под знаком любви, о которой говорили везде -- отсалона до машинного трюма, а часовой минного отделения спросил проходящегоматроса: -- " Том, как ты женился? " -- " Я поймал ее за юбку, когда она хотелавыскочить от меня в окно", -- сказал Том и гордо закрутил ус. Некоторое время " Секрет" шел пустым морем, без берегов; к полуднюоткрылся далекий берег. Взяв подзорную трубу, Грэй уставился на Каперну. Если бы не ряд крыш, он различил бы в окне одного дома Ассоль, сидящую закакой-то книгой. Она читала; по странице полз зеленоватый жучок, останавливаясь и приподнимаясь на передних лапах с видом независимым идомашним. Уже два раза был он без досады сдунут на подоконник, откудапоявлялся вновь доверчиво и свободно, словно хотел что-то сказать. На этотраз ему удалось добраться почти к руке девушки, державшей угол страницы; здесь он застрял на слове " смотри", с сомнением остановился, ожидая новогошквала, и, действительно, едва избег неприятности, так как Ассоль ужевоскликнула: -- " Опять жучишка... дурак!.. " -- и хотела решительно сдутьгостя в траву, но вдруг случайный переход взгляда от одной крыши к другойоткрыл ей на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алымипарусами. Она вздрогнула, откинулась, замерла; потом резко вскочила сголовокружительно падающим сердцем, вспыхнув неудержимыми слезамивдохновенного потрясения. " Секрет" в это время огибал небольшой мыс, держаськ берегу углом левого борта; негромкая музыка лилась в голубом дне с белойпалубы под огнем алого шелка; музыка ритмических переливов, переданных несовсем удачно известными всем словами: " Налейте, налейте бокалы -- и выпьем, друзья, за любовь"... -- В ее простоте, ликуя, развертывалось и рокоталоволнение. Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченнаянеодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ееноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось наволоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, неисчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительноепрепятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть. Тем временем в Каперне произошло такое замешательство, такое волнение, такая поголовная смута, какие не уступят аффекту знаменитых землетрясений. Никогда еще большой корабль не подходил к этому берегу; у корабля были тесамые паруса, имя которых звучало как издевательство; теперь они ясно инеопровержимо пылали с невинностью факта, опровергающего все законы бытия издравого смысла. Мужчины, женщины, дети впопыхах мчались к берегу, кто в чембыл; жители перекликались со двора в двор, наскакивали друг на друга, вопилии падали; скоро у воды образовалась толпа, и в эту толпу стремительновбежала Ассоль. Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной иугрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж котораяначинала трещать -- яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, всесмолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустотызнойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менееалым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю. От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоялтот, кого, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства. Онсмотрел на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последнихсмешных страхов одолели Ассоль; смертельно боясь всего -- ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи -- она вбежала по пояс в теплоеколыхание волн, крича: -- Я здесь, я здесь! Это я! Тогда Циммер взмахнул смычком -- и та же мелодия грянула по нервамтолпы, но на этот раз полным, торжествующим хором. От волнения, движенияоблаков и волн, блеска воды и дали девушка почти не могла уже различать, чтодвижется: она, корабль или лодка -- все двигалось, кружилось и опадало. Но весло резко плеснуло вблизи нее; она подняла голову. Грэй нагнулся, ее руки ухватились за его пояс. Ассоль зажмурилась; затем, быстро открывглаза, смело улыбнулась его сияющему лицу и, запыхавшись, сказала: --Совершенно такой. -- И ты тоже, дитя мое! -- вынимая из воды мокрую драгоценность, сказалГрэй. -- Вот, я пришел. Узнала ли ты меня? Она кивнула, держась за его пояс, с новой душой и трепетно зажмуреннымиглазами. Счастье сидело в ней пушистым котенком. Когда Ассоль решиласьоткрыть глаза, покачиванье шлюпки, блеск волн, приближающийся, мощноворочаясь, борт " Секрета", -- все было сном, где свет и вода качались, кружась, подобно игре солнечных зайчиков на струящейся лучами стене. Непомня -- как, она поднялась по трапу в сильных руках Грэя. Палуба, крытая иувешанная коврами, в алых выплесках парусов, была как небесный сад. И скороАссоль увидела, что стоит в каюте -- в комнате, которой лучше уже не можетбыть. Тогда сверху, сотрясая и зарывая сердце в свой торжествующий крик, вновь кинулась огромная музыка. Опять Ассоль закрыла глаза, боясь, что всеэто исчезнет, если она будет смотреть. Грэй взял ее руки и, зная уже теперь, куда можно безопасно идти, она спрятала мокрое от слез лицо на груди друга, пришедшего так волшебно. Бережно, но со смехом, сам потрясенный и удивленныйтем, что наступила невыразимая, недоступная никому драгоценная минута, Грэйподнял за подбородок вверх это давным-давно пригрезившееся лицо, и глазадевушки, наконец, ясно раскрылись. В них было все лучшее человека. -- Ты возьмешь к нам моего Лонгрена? -- сказала она. -- Да. -- И так крепко поцеловал он ее вслед за своим железным " да", что она засмеялась. Теперь мы отойдем от них, зная, что им нужно быть вместе одним. Многона свете слов на разных языках и разных наречиях, но всеми ими, даже иотдаленно, не передашь того, что сказали они в день этот друг другу. Меж тем на палубе у гротмачты, возле бочонка, изъеденного червем, ссбитым дном, открывшим столетнюю темную благодать, ждал уже весь экипаж. Атвуд стоял; Пантен чинно сидел, сияя, как новорожденный. Грэй поднялсявверх, дал знак оркестру и, сняв фуражку, первый зачерпнул граненымстаканом, в песне золотых труб, святое вино. -- Ну, вот... -- сказал он, кончив пить, затем бросил стакан. -- Теперьпейте, пейте все; кто не пьет, тот враг мне. Повторить эти слова ему не пришлось. В то время, как полным ходом, подвсеми парусами уходил от ужаснувшейся навсегда Каперны " Секрет", давкавокруг бочонка превзошла все, что в этом роде происходит на великихпраздниках. -- Как понравилось оно тебе? -- спросил Грэй Летику. -- Капитан! -- сказал, подыскивая слова, матрос. -- Не знаю, понравилсяли ему я, но впечатления мои нужно обдумать. Улей и сад! -- Что?! -- Я хочу сказать, что в мой рот впихнули улей и сад. Будьтесчастливы, капитан. И пусть счастлива будет та, которую " лучшим грузом" яназову, лучшим призом " Секрета"! Когда на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая виномГрэя; держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме сгрифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тиховодил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, идумал о счастье...

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 56