V БОЕВЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Когда Грэй поднялся на палубу " Секрета", он несколько минут стоялнеподвижно, поглаживая рукой голову сзади на лоб, что означало крайнеезамешательство. Рассеянность -- облачное движение чувств -- отражалась в еголице бесчувственной улыбкой лунатика. Его помощник Пантен шел в это время пошканцам с тарелкой жареной рыбы; увидев Грэя, он заметил странное состояниекапитана. -- Вы, быть может, ушиблись? -- осторожно спросил он. -- Где были? Чтовидели? Впрочем, это, конечно, ваше дело. Маклер предлагает выгодный фрахт; с премией. Да что с вами такое?.. -- Благодарю, -- сказал Грэй, вздохнув, -- как развязанный. -- Мнеименно недоставало звуков вашего простого, умного голоса. Это как холоднаявода. Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим вустье Лилианы, миль десять отсюда. Ее течение перебито сплошными мелями. Проникнуть в устье можно лишь с моря. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все... Да, выгодный фрахт мне нужен как прошлогодний снег. Можетепередать это маклеру. Я отправляюсь в город, где пробуду до вечера. -- Что же случилось? -- Решительно ничего, Пантен. Я хочу, чтобы вы приняли к сведению моежелание избегать всяких расспросов. Когда наступит момент, я сообщу вам, вчем дело. Матросам скажите, что предстоит ремонт; что местный док занят. -- Хорошо, -- бессмысленно сказал Пантен в спину уходящего Грэя. --Будет исполнено. Хотя распоряжения капитана были вполне толковы, помощник вытаращилглаза и беспокойно помчался с тарелкой к себе в каюту, бормоча: " Пантен, тебя озадачили. Не хочет ли он попробовать контрабанды? Не выступаем ли мыпод черным флагом пирата? " Но здесь Пантен запутался в самых дикихпредположениях. Пока он нервически уничтожал рыбу, Грэй спустился в каюту, взял деньги и, переехав бухту, появился в торговых кварталах Лисса. Теперь он действовал уже решительно и покойно, до мелочи зная все, чтопредстоит на чудном пути. Каждое движение -- мысль, действие -- грели еготонким наслаждением художественной работы. Его план сложился мгновенно ивыпукло. Его понятия о жизни подверглись тому последнему набегу резца, послекоторого мрамор спокоен в своем прекрасном сиянии. Грэй побывал в трех лавках, придавая особенное значение точностивыбора, так как мысленно видел уже нужный цвет и оттенок. В двух первыхлавках ему показали шелка базарных цветов, предназначенные удовлетворитьнезатейливое тщеславие; в третьей он нашел образцы сложных эффектов. Хозяинлавки радостно суетился, выкладывая залежавшиеся материи, но Грэй былсерьезен, как анатом. Он терпеливо разбирал свертки, откладывал, сдвигал, развертывал и смотрел на свет такое множество алых полос, что прилавок, заваленный ими, казалось, вспыхнет. На носок сапога Грэя легла пурпурнаяволна; на его руках и лице блестел розовый отсвет. Роясь в легкомсопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовыйтемный, густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь былиоттенки всех сил и значений, различные -- в своем мнимом родстве, подобнословам: " очаровательно" -- " прекрасно" -- " великолепно" -- " совершенно"; вскладках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цветдолго не представлялся глазам нашего капитана; что приносил лавочник, былохорошо, но не вызывало ясного и твердого " да". Наконец, один цвет привлекобезоруженное внимание покупателя; он сел в кресло к окну, вытянул изшумного шелка длинный конец, бросил его на колени и, развалясь, с трубкой взубах, стал созерцательно неподвижен. Этот совершенно чистый, как алая утренняя струя, полный благородноговеселья и царственности цвет являлся именно тем гордым цветом, какойразыскивал Грэй. В нем не было смешанных оттенков огня, лепестков мака, игрыфиолетовых или лиловых намеков; не было также ни синевы, ни тени -- ничего, что вызывает сомнение. Он рдел, как улыбка, прелестью духовного отражения. Грэй так задумался, что позабыл о хозяине, ожидавшем за его спиной снапряжением охотничьей собаки, сделавшей стойку. Устав ждать, торговецнапомнил о себе треском оторванного куска материи. -- Довольно образцов, -- сказал Грэй, вставая, -- этот шелк я беру. -- Весь кусок? -- почтительно сомневаясь, спросил торговец. Но Грэймолча смотрел ему в лоб, отчего хозяин лавки сделался немного развязнее. --В таком случае, сколько метров? Грэй кивнул, приглашая повременить, и высчитал карандашом на бумагетребуемое количество. -- Две тысячи метров. -- Он с сомнением осмотрел полки. -- Да, не болеедвух тысяч метров. -- Две? -- сказал хозяин, судорожно подскакивая, как пружинный. --Тысячи? Метров? Прошу вас сесть, капитан. Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам будет угодно. Вот спички, вот прекрасныйтабак; прошу вас. Две тысячи... две тысячи по. -- Он сказал цену, имеющуютакое же отношение к настоящей, как клятва к простому " да", но Грэй былдоволен, так как не хотел ни в чем торговаться. -- Удивительный, наилучшийшелк, -- продолжал лавочник, -- товар вне сравнения, только у меня найдететакой. Когда он наконец весь изошел восторгом, Грэй договорился с ним одоставке, взяв на свой счет издержки, уплатил по счету и ушел, провожаемыйхозяином с почестями китайского короля. Тем временем через улицу от тогоместа, где была лавка, бродячий музыкант, настроив виолончель, заставил еетихим смычком говорить грустно и хорошо; его товарищ, флейтист, осыпал пениеструи лепетом горлового свиста; простая песенка, которою они огласилидремлющий в жаре двор, достигла ушей Грэя, и тотчас он понял, что следуетему делать дальше. Вообще все эти дни он был на той счастливой высотедуховного зрения, с которой отчетливо замечались им все намеки и подсказыдействительности; услыша заглушаемые ездой экипажей звуки, он вошел в центрважнейших впечатлений и мыслей, вызванных, сообразно его характеру, этоймузыкой, уже чувствуя, почему и как выйдет хорошо то, что придумал. Миновавпереулок, Грэй прошел в ворота дома, где состоялось музыкальное выступление. К тому времени музыканты собрались уходить; высокий флейтист с видомзабитого достоинства благодарно махал шляпой тем окнам, откуда вылеталимонеты. Виолончель уже вернулась под мышку своего хозяина; тот, вытираявспотевший лоб, дожидался флейтиста. -- Ба, да это ты, Циммер! -- сказал ему Грэй, признавая скрипача, который по вечерам веселил своей прекрасной игрой моряков, гостей трактира" Деньги на бочку". -- Как же ты изменил скрипке? -- Досточтимый капитан, -- самодовольно возразил Циммер, -- я играю навсем, что звучит и трещит. В молодости я был музыкальным клоуном. Теперьменя тянет к искусству, и я с горем вижу, что погубил незаурядное дарование. Поэтому-то я из поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. Навиолончели играю днем, а на скрипке по вечерам, то есть как бы плачу, рыдаюо погибшем таланте. Не угостите ли винцом, а? Виолончель -- это моя Кармен, а скрипка. -- Ассоль, -- сказал Грэй. Циммер не расслышал. -- Да, -- кивнул он, -- соло на тарелках или медных трубочках -- Другоедело. Впрочем, что мне?! Пусть кривляются паяцы искусства -- я знаю, что вскрипке и виолончели всегда отдыхают феи. -- А что скрывается в моем " тур-лю-рлю"? -- спросил подошедшийфлейтист, рослый детина с бараньими голубыми глазами и белокурой бородой. --Ну-ка, скажи? -- Смотря по тому, сколько ты выпил с утра. Иногда -- птица, иногда --спиртные пары. Капитан, это мой компаньон Дусс; я говорил ему, как вы соритезолотом, когда пьете, и он заочно влюблен в вас. -- Да, -- сказал Дусс, -- я люблю жест и щедрость. Но я хитер, неверьте моей гнусной лести. -- Вот что, -- сказал, смеясь, Грэй. -- У меня мало времени, а дело нетерпит. Я предлагаю вам хорошо заработать. Соберите оркестр, но не изщеголей с парадными лицами мертвецов, которые в музыкальном буквоедстве или-- что еще хуже -- в звуковой гастрономии забыли о душе музыки и тихомертвят эстрады своими замысловатыми шумами, -- нет. Соберите своих, заставляющих плакать простые сердца кухарок и лакеев; соберите своих бродяг. Море и любовь не терпят педантов. Я с удовольствием посидел бы с вами, идаже не с одной бутылкой, но нужно идти. У меня много дела. Возьмите это ипропейте за букву А. Если вам нравится мое предложение, приезжайте повечеруна " Секрет", он стоит неподалеку от головной дамбы. -- Согласен! -- вскричал Циммер, зная, что Грэй платит, как царь. --Дусс, кланяйся, скажи " да" и верти шляпой от радости! Капитан Грэй хочетжениться! -- Да, -- просто сказал Грэй. -- Все подробности я вам сообщу на" Секрете". Вы же... -- За букву А! -- Дусс, толкнув локтем Циммера, подмигнул Грэю. --Но... как много букв в алфавите! Пожалуйте что-нибудь и на фиту... Грэй дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионнуюконтору и дал тайное поручение за крупную сумму -- выполнить срочно, втечение шести дней. В то время, как Грэй вернулся на свой корабль, агентконторы уже садился на пароход. К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не вернулся Летика и не прибылимузыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном. Следует заметить, что Грэй в течение нескольких лет плавал с однимсоставом команды. Вначале капитан удивлял матросов капризами неожиданныхрейсов, остановок -- иногда месячных -- в самых неторговых и безлюдныхместах, но постепенно они прониклись " грэизмом" Грэя. Он часто плавал содним балластом, отказываясь брать выгодный фрахт только потому, что ненравился ему предложенный груз. Никто не мог уговорить его везти мыло, гвозди, части машин и другое, что мрачно молчит в трюмах, вызываябезжизненные представления скучной необходимости. Но он охотно грузилфрукты, фарфор, животных, пряности, чай, табак, кофе, шелк, ценные породыдеревьев: черное, сандал, пальму. Все это отвечало аристократизму еговоображения, создавая живописную атмосферу; не удивительно, что команда" Секрета", воспитанная, таким образом, в духе своеобразности, посматриваланесколько свысока на все иные суда, окутанные дымом плоской наживы. Все-такиэтот раз Грэй встретил вопросы в физиономиях; самый тупой матрос отличнознал, что нет надобности производить ремонт в русле лесной реки. Пантен, конечно, сообщил им приказание Грэя; когда тот вошел, помощникего докуривал шестую сигару, бродя по каюте, ошалев от дыма и натыкаясь настулья. Наступал вечер; сквозь открытый иллюминатор торчала золотистая балкасвета, в которой вспыхнул лакированный козырек капитанской фуражки. -- Все готово, -- мрачно сказал Пантен. -- Если хотите, можно подниматьякорь. -- Вы должны бы, Пантен, знать меня несколько лучше, -- мягко заметилГрэй. -- Нет тайны в том, что я делаю. Как только мы бросим якорь на дноЛилианы, я расскажу все, и вы не будете тратить так много спичек на плохиесигары. Ступайте, снимайтесь с якоря. Пантен, неловко усмехаясь, почесал бровь. -- Это, конечно, так, -- сказал он. -- Впрочем, я ничего. Когда онвышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытуюдверь, затем перешел к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался выйтина бак, но вновь задумывался и возвращался к столу, чертя по клеенке пальцемпрямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакальногосостояния; он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился с видом гонца, вовремя Предупредившего казнь. -- " Летика, Летика", -- сказал я себе, -- быстро заговорил он, -- когдая с кабельного мола увидел, как танцуют вокруг брашпиля наши ребята, поплевывая в ладони. У меня глаз, как у орла. И я полетел; я так дышал налодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить меняна берегу? -- Летика, -- сказал Грэй, присматриваясь к его красным глазам, -- яожидал тебя не позже утра. Лил ли ты на затылок холодную воду? -- Лил. Не столько, сколько было принято внутрь, но лил. Все сделано. -- Говори. -- Не стоит говорить, капитан; вот здесь все записано. Берите и читайте. Я очень старался. Я уйду. -- Куда? -- Я вижу по укоризне глаз ваших, что еще мало лил на затылок холоднойводы. Он повернулся и вышел с странными движениями слепого. Грэй развернулбумажку; карандаш, должно быть, дивился, когда выводил по ней эти чертежи, напоминающие расшатанный забор. Вот что писал Летика: " Сообразно инструкции. После пяти часов ходил по улице. Дом с серой крышей, по два окна сбоку; принем огород. Означенная особа приходила два раза: за водой раз, за щепкамидля плиты два. По наступлении темноты проник взглядом в окно, но ничего неувидел по причине занавески". Затем следовало несколько указаний семейного характера, добытыхЛетикой, видимо, путем застольного разговора, так как меморий заканчивался, несколько неожиданно, словами: " В счет расходов приложил малость своих". Но существо этого донесения говорило лишь о том, что мы знаем из первойглавы. Грэй положил бумажку в стол, свистнул вахтенного и послал заПантеном, но вместо помощника явился боцман Атвуд, обдергивая засученныерукава. -- Мы ошвартовались у дамбы, -- сказал он. -- Пантен послал узнать, чтовы хотите. Он занят: на него напали там какие-то люди с трубами, барабанамии другими скрипками. Вы звали их на " Секрет"? Пантен просит вас прийти, говорит, у него туман в голове. -- Да, Атвуд, -- сказал Грэй, -- я, точно, звал музыкантов; подите, скажите им, чтобы шли пока в кубрик. Далее будет видно, как их устроить. Атвуд, скажите им и команде, что я выйду на палубу через четверть часа. Пусть соберутся; вы и Пантен, разумеется, тоже послушаете меня. Атвуд взвел, как курок, левую бровь, постоял боком у двери и вышел. Этидесять минут Грэй провел, закрыв руками лицо; он ни к чему не приготовлялсяи ничего не рассчитывал, но хотел мысленно помолчать. Тем временем его ждалиуже все, нетерпеливо и с любопытством, полным догадок. Он вышел и увидел полицам ожидание невероятных вещей, но так как сам находил совершающеесявполне естественным, то напряжение чужих душ отразилось в нем легкойдосадой. -- Ничего особенного, -- сказал Грэй, присаживаясь на трап мостика. --Мы простоим в устье реки до тех пор, пока не сменим весь такелаж. Вы видели, что привезен красный шелк; из него под руководством парусного мастера Блентасмастерят " Секрету" новые паруса. Затем мы отправимся, но куда -- не скажу; во всяком случае, недалеко отсюда. Я еду к жене. Она еще не жена мне, нобудет ею. Мне нужны алые паруса, чтобы еще издали, как условлено с нею, оназаметила нас. Вот и все. Как видите, здесь нет ничего таинственного. Идовольно об этом. -- Да, -- сказал Атвуд, видя по улыбающимся лицам матросов, что ониприятно озадачены и не решаются говорить. -- Так вот в чем дело, капитан... Не нам, конечно, судить об этом. Как желаете, так и будет. Я поздравляю вас. -- Благодарю! -- Грэй сильно сжал руку боцмана, но тот, сделавневероятное усилие, ответил таким пожатием, что капитан уступил. После этогоподошли все, сменяя друг друга застенчивой теплотой взгляда и бормочапоздравления. Никто не крикнул, не зашумел -- нечто не совсем простоечувствовали матросы в отрывистых словах капитана. Пантен облегченно вздохнули повеселел -- его душевная тяжесть растаяла. Один корабельный плотникостался чем-то недоволен: вяло подержав руку Грэя, он мрачно спросил: -- Какэто вам пришло в голову, капитан? -- Как удар твоего топора, -- сказал Грэй. -- Циммер! Покажи своихребятишек. Скрипач, хлопая по спине музыкантов, вытолкнул семь человек, одетыхкрайне неряшливо. -- Вот, -- сказал Циммер, -- это -- тромбон; не играет, а палит, как изпушки. Эти два безусых молодца -- фанфары; как заиграют, так сейчас жехочется воевать. Затем кларнет, корнет-а-пистон и вторая скрипка. Все они --великие мастера обнимать резвую приму, то есть меня. А вот и главный хозяиннашего веселого ремесла -- Фриц, барабанщик. У барабанщиков, знаете, обычно-- разочарованный вид, но этот бьет с достоинством, с увлечением. В его игреесть что-то открытое и прямое, как его палки. Так ли все сделано, капитанГрэй? -- Изумительно, -- сказал Грэй. -- Всем вам отведено место в трюме, который на этот раз, значит, будет погружен разными " скерцо", " адажио" и" фортиссимо". Разойдитесь. Пантен, снимайте швартовы, трогайтесь. Я вассменю через два часа. Этих двух часов он не заметил, так как они прошли все в той жевнутренней музыке, не оставлявшей его сознания, как пульс не оставляетартерий. Он думал об одном, хотел одного, стремился к одному. Человекдействия, он мысленно опережал ход событий, жалея лишь о том, что ими нельзядвигать так же просто и скоро, как шашками. Ничто в спокойной наружности егоне говорило о том напряжении чувства, гул которого, подобно гулу огромногоколокола, бьющего над головой, мчался во всем его существе оглушительнымнервным стоном. Это довело его, наконец, до того, что он стал считатьмысленно: " Один", два... тридцать... " и так далее, пока не сказал " тысяча". Такое упражнение подействовало: он был способен наконец взглянуть со сторонына все предприятие. Здесь несколько удивило его то, что он не можетпредставить внутреннюю Ассоль, так как даже не говорил с ней. Он читалгде-то, что можно, хотя бы смутно, понять человека, если, вообразив себяэтим человеком, скопировать выражение его лица. Уже глаза Грэя началипринимать несвойственное им странное выражение, а губы под усамискладываться в слабую, кроткую улыбку, как, опомнившись, он расхохотался ивышел сменить Пантена. Было темно. Пантен, подняв воротник куртки, ходил у компаса, говорярулевому: " Лево четверть румба; лево. Стой: еще четверть". " Секрет" шел споловиною парусов при попутном ветре. -- Знаете, -- сказал Пантен Грэю, -- я доволен. -- Чем? -- Тем же, чем и вы. Я все понял. Вот здесь, на мостике. -- Он хитроподмигнул, светя улыбке огнем трубки. -- Ну-ка, -- сказал Грэй, внезапно догадавшись, в чем дело, -- что вытам поняли? -- Лучший способ провезти контрабанду, -- шепнул Пантен. --Всякий может иметь такие паруса, какие хочет. У вас гениальная голова, Грэй! -- Бедный Пантен! -- сказал капитан, не зная, сердиться или смеяться. -- Ваша догадка остроумна, но лишена всякой основы. Идите спать. Даю вамслово, что вы ошибаетесь. Я делаю то, что сказал. Он отослал его спать, сверился с направлением курса и сел. Теперь мыего оставим, так как ему нужно быть одному.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 Следующая ⇒