Аннотация 10 страница

— Она пуста.

— Нет, в ней покоится тело.

— Вашу родословную, быстро!

Она скашивает глаза направо, где все еще стоит призрак Бенедикта. В его правой руке появляется клинок. Он кажется почти продолжением руки, но Бенедикт держит его расслабленно, небрежно. Его левая рука теперь покоится на ее плече. Глаза Бенедикта ищут меня за рукоятью Грейсвандира. Он опускает взгляд на то, что видимо для него, на клинок, и узнает рисунок на нем…

— Я праправнучка Бенедикта и адской девы Линтры, которую он любил, но затем умертвил, — Бенедикт при этих словах вздрагивает, но она продолжает:

— Я никогда не видела ее. Моя мать и мать моей матери родились в стране, где время течет по‑ иному, чем в Эмбере. Я первая из линии моей матери, кто имеет все признаки человека. А вы, лорд Корвин, всего лишь призрак из давно умершего прошлого, хотя и опасный. Я не понимаю, как вы попали сюда, но вам не следовало этого делать. Возвращайтесь в свою могилу. Не тревожьте живых.

Моя рука вздрагивает. Грейсвандир на какие‑ то полдюйма отклоняется. Но этого достаточно.

Я не успеваю увидеть выпад Бенедикта. Его новая рука приводит в действие новую кисть, а та сжимает клинок, который ударяет по Грейсвандиру. Его старая рука перекидывает Дару через ручку трона, мгновением позже подсознательный образ доходит до меня, я отскакиваю, рублю воздух, выпрямляюсь и рефлекторно занимаю боевую стойку.

Схватка духов — нелепо и смешно! Это неравный бой. Он не может даже достать меня, а Грейсвандир…

Но нет! Он выпускает Дару, перебрасывает меч из одной руки в другую, поворачивается на месте и сводит старую и новую руки. Его левая кисть с поворотом скользит вниз и вперед. будь мы оба мертвы, то была бы рукопашная. На какое‑ то мгновение мы сцепляемся. Этого достаточно…

Сверкающая механическая рука, словно свитая из лунного света и огня, тьмы и гладких поверхностей, сплошь углы, ни одной кривой линии, пальцы чуть согнуты, на ладони серебрится вытканный отдаленно знакомый узор — эта рука вылетает вперед, вперед, к моей глотке…

Она промахивается, ловит меня за плечо и большим пальцем вцепляется в гортань или в ключицу, не пойму точно, во что. Я бью его левой в живот, но там пустота…

Голос Рэндома:

— Корвин, сейчас встанет солнце! Спускайся скорей!

Я даже не могу ответить. Еще секунда‑ две и рука вырвет то, за что она уцепилась. эта рука… Грейсвандир и эта рука, которая по странности чем‑ то похожа на мою шпагу — вот два предмета, которые существуют в моем мире и в этом городе призраков…

— Я вижу тебя, Корвин! Вырывайся и иди на мою Карту!

Я вырываю Грейсвандир из плена, размахиваюсь и по большой стремительной дуге опускаю его…

Победить этим маневром Бенедикта или его призрак мог бы только другой призрак. Мы стоим слишком близко друг к другу и он не может отразить удар, но его искусно нанесенный контрвыпад оставил бы меня без руки, если бы на этом месте была рука смертного…

Но это рука призрака и я наношу удар всей силой своей правой руки. Удар приходится по смертоносному оружию из лунного света и огня, тьмы и гладких поверхностей, вблизи того места, где оно входит в призрак. Сильно рванув меня за плечо, рука отлетает от Бенедикта и застывает, цепляясь за мое плечо. Мы оба падаем…

— Вставай! Клянусь Единорогом, вставай, Корвин! Солнце всходит! Сейчас весь город исчезнет!

Пол подо мной то и дело становится прозрачным, туманится. Мельком я вижу освещенные солнцем воды… я вскакиваю на ноги, едва увернувшись от призрака, бросившегося за своей потерянной рукой… она цепляется, как клещ, и бок снова болит…

Внезапно я становлюсь тяжелым и океан больше не исчезает. Я начинаю проваливаться сквозь пол. Краски возвращаются в мир дрожащими розовыми полосками. С презрением отбрасывающий Корвина пол разверзается, и открывается бездна, убийца Корвина…

Я падаю.

— Сюда, Корвин, скорее же!

Рэндом стоит на вершине горы, пытаясь дотянуться до меня рукой.

Я протягиваю руку…

И из огня не всегда попадаешь в полымя. Мы распутали руки, ноги и встали. Я тут же снова сел на нижнюю ступень и освободил плечо от металлической руки. Крови не было. Но синяки останутся ой‑ ой! Я швырнул руку наземь. В лучах восходящего солнца она смотрелась не менее изысканно и угрожающе.

Ганелон и Рэндом стояли рядом.

— Как ты, Корвин?

— В порядке, дайте только отдышаться.

— Я тут поесть принес, — сообщил Рэндом. — Можем раненько здесь и позавтракать.

— Вот это здорово!

Рэндом начал распаковывать провизию. Ганелон пнул руку ногой.

— Что за чертовщина? — осведомился он.

Я покачал головой:

— Отчекрыжил у Бенедиктова призрака. Не знаю почему, но она сцапала меня.

Ганелон наклонился, подобрал руку и внимательно осмотрел ее со всех сторон.

— Я думал, что она куда тяжелей, — удивился он и помахал ею в воздухе. — Такой ручкой человека можно так отделать — мать родная не узнает.

— Ясное дело.

Он согнул и разогнул пальцы:

— Может, настоящему Бенедикту пригодится?

— Возможно, — проронил я, — правда не знаю, стоит ли предлагать ее ему, но вполне вероятно, что ты прав.

— Как твоя рана?

— При таких делах могла быть и хуже. После завтрака смогу ехать верхом, если только не будем нестись сломя голову.

— Отлично! Кстати, Корвин, пока Рэндом возится с едой, я давно хотел тебя кое о чем спросить. Может, это и ни к месту…

— Валяй, спрашивай.

— Ну, для начала я вот что скажу! Я полностью на твоей стороне, иначе меня бы здесь не было. Я буду драться с кем угодно, лишь бы ты занял трон. Но каждый раз, когда речь идет о наследнике трона, кто‑ нибудь начинает злиться и прерывает разговор, а то и просто меняет тему. Как Рэндом, пока ты гостил в облаках. Для меня не очень важно знать, какие у тебя или у других права на трон, но все‑ таки любопытно, откуда такие раздоры.

Я вздохнул и немного помолчал.

— Хорошо, — произнес я через некоторое время. — Хорошо. Если мы сами не можем разобраться в своих делах, то для постороннего они, наверное, вообще темный лес. Бенедикт самый старший из нас. Его матерью была Симнея. Она родила отцу еще двух сыновей — Озрика и Финндо. Потом… как бы поточнее выразиться… в общем, Файла родила Эрика. После этого отцу чем‑ то не понравился брак с Симнеей и он аннулировал его. Как говорят в моей старой Тени — с самого начала. Хитрый фокус, а? Но он же был королем!

— Выходит, все они стали незаконнорожденными?

— Не совсем так. Их положение стало менее ясным. Как я понимаю, Озрика и Финндо это здорово разозлило, но они вскоре скончались. Бенедикт либо разозлился меньше, либо оказался благоразумнее прочих. Он не стал поднимать шума. Потом отец женился на Файле.

— И Эрик стал его законным сыном?

— Стал бы, если бы отец формально признал его. Он обращался с ним так же, как и с остальными, но никогда не заявлял об этом официально. Возникли бы осложнения с семьей Симнеи, а в то время их позиции усилились.

— Но он обращался с ним, как со своим собственным сыном…

— Да, но позже он официально признал Льювиллу. Она родилась вне брака, но он решил признать отцовство. Как же ненавидели ее за это все дружки Эрика! Ведь его положение стало еще более сомнительным. Ну вот, а потом Файла стала моей матерью, я родился в браке, а потому являюсь первым из тех, у кого есть несомненное право на трон. Если ты переговоришь с остальными, то у них, вероятно, найдутся свои аргументы, но факты остаются фактами, вот так‑ то. Правда, Эрик мертв, а Бенедикта трон не интересует, и все это кажется совсем не таким важным, как когда‑ то… Вот такие дела, Ганелон.

— Кажется, понимаю, — промолвил он. — Тогда еще вопрос…

— Что еще?

— Кто следующий? То есть, случись что с тобой…

Я покачал головой.

— Дальше все еще больше запутывается. Должен был быть Каин, но он мертв. Значит, все перешло бы к детям Клариссы, рыжим. Блейзу, а потом к Бранду.

— Кларисса? А что стало с твоей матерью?

— Умерла родами. Дейдра. Отец потом долго не женился, и когда, наконец, решил это сделать, то выбрал себе рыжеволосую девку из далекой южной Тени. Я ее никогда не любил. Через некоторое время отец стал разделять мои чувства и начал пошаливать на стороне. После того, как в Рембе родилась Льювилла, они было помирились, в результате чего родился Бранд. Когда они разошлись окончательно, отец назло Клариссе признал Льювиллу. По крайней мере, мне так кажется.

— Женщин ты не считаешь претендентками?

— Нет. Они не подходят для того, да и сами не рвутся на трон. Но, если считать их, то Фиона была бы впереди Блейза, а после него — Льювилла. После Клариссиных деток идут Джулиан, Жерар и Рэндом. Ах, извини, перед Джулианом еще есть Флора. Даты браков тоже надо учитывать, но окончательный порядок никто не оспаривает. Ну, на этом и закончим.

— Ну что ж, закончим, — согласился Ганелон. — Значит, если ты умрешь, то на трон сядет Бранд?

— Как сказать… он сам сознался, что предал нас, и никто не пылает к нему особой любовью. В его нынешнем положении вряд ли кто примет его как короля. Но не думаю, чтобы это заставило его отказаться от борьбы.

— Но ведь в таком случае королем станет Джулиан!

Я пожал плечами.

— Если я не люблю Джулиана, то это еще не значит, что он не подходит для трона. Честно говоря, он может оказаться очень энергичным монархом.

— Вот он и пырнул тебя ножом в качестве доказательства, — закричал Рэндом. — Идите есть.

— И все‑ таки я не думаю, что это был он, — произнес я, поднимаясь на ноги и направляясь к корзинам с едой. — Во‑ первых, не вижу способа, которым он мог бы попасть в мою комнату. Во‑ вторых, все это уж слишком очевидно. В‑ третьих, если я в ближайшее время умру, то наследника выберет Бенедикт. Это известно всем. Он старший, он умен и силен. Он, к примеру, может просто заявить: «Идите вы к черту с вашими сварами, я — за Жерара». И на этом все кончится.

— А что, если он решил изменить собственное положение и захочет сам занять трон? — спросил Ганелон.

Мы уселись на землю и разобрали оловянные тарелки, которые Рэндом наполнил едой.

— Если бы он стремился к короне, то давно бы получил ее, — ответил я.

— Ребенка от аннулированного брака можно рассматривать с разных точек зрения. Можно наверняка сказать, что Бенедикт выбрал лучшую из них. Озрик и Финндо поторопились и стали на худшую. А Бенедикт оказался умнее — он просто ждал. Вот так… По‑ моему, это возможно, но маловероятно.

— Тогда, при нормальном ходе событий, если с тобой что‑ нибудь случится, то все опять повиснет в воздухе?

— Совершенно верно.

— Почему же все‑ таки убили Каина? — спросил Рэндом, и тут же, не забывая об еде, сам ответил на свой вопрос: — Для того, чтобы после твоей смерти право на трон сразу же перешло к детям Клариссы. Мне подумалось, что, возможно, Блейз еще жив, а он следующий на очереди. Его тело не обнаружили. Мне кажется, что во время вашего нападения на Эмбер, Блейз успел связаться с Фионой и вернуться в Тень, чтобы собрать войско, а тебя бросил умирать в лапах Эрика. По крайней мере, он на это надеялся. Теперь Блейз снова готов к борьбе. Они убивают Каина и пытаются добраться до тебя. Если они в самом деле объединились с этой ордой с Черной Дороги, то, возможно, они договорились о новом нападении с этого фланга. После этого Блейз может просто повторить твой ход: появиться в последний момент, отбить нападение захватчиков и войти в Эмбер. Он будет первым претендентом на трон и по праву и по силе. Очень просто. Вот только ты спасся и Бранд вернулся. Если мы поверим Бранду относительно Фионы, а я не вижу причин не верить, то все это укладывается в их первоначальный план.

Я кивнул.

— Вполне возможно. Именно об этом я и спрашивал Бранда. Он признал, что такая вероятность существует, но заявил, что ему неизвестно, жив ли Блейз. Лично я не думаю, чтобы он лгал.

— Почему?

— Вероятно, он хочет одновременно отомстить за свое заключение и покушение на его жизнь и убрать единственное, кроме меня, препятствие на пути к трону. Он, по‑ видимому, считает, что план уничтожения Черной Дороги, который он разрабатывает, поможет ему избавиться от меня. Разоблачение собственного заговора и разрушение Черной Дороги — все это выставляет его в самом выгодном свете, особенно после всех страданий, которые на него обрушились. Возможно, после этого у него появится шанс. Или он считает, что так будет.

— Значит, ты тоже думаешь, что Блейз жив?

— Да, — выпалил я, — но это чистейшая интуиция.

— В чем же их сила?

— В образовании, — ответил я. — Фиона и Блейз учились у Дворкина в то время, как остальные носились по Теням, ублажая себя, кто как мог. Поэтому они лучше понимают ситуацию, принципы того, чем мы все владеем. Они больше нашего знают о Тени и о том, что лежит за ней, а также о Лабиринте и о Картах. Именно поэтому Бранд смог связаться с тобой.

— Интересная мысль, — пробормотал Рэндом задумчиво. — Тебе не кажется, что они могли избавиться от Дворкина после того, как узнали все, что им требовалось? Случись что с отцом — знания оставались только у них.

— Мне это не приходило в голову, — признался я.

И я подумал, не могли ли они выкинуть что‑ то, что повлияло бы на его рассудок? Сделало бы его таким, каким я его в последний раз видел? И если так, знают ли они, что Дворкин, возможно, еще где‑ то живет, или уверены в его окончательной гибели?

— Да, мысль интересная, — произнес я вслух. — Думаю, что это вполне могло случиться.

Солнце поднималось все выше. Еда подкрепила меня. В утреннем свете Тир‑ на Ног‑ т растаял без следа. Мои воспоминания о нем были уже похожи на воспоминания былого или на отражение в тусклом зеркале. Ганелон притащил единственный сувенир на память о призрачном городе — металлическую руку — и Рэндом упаковал ее вместе с тарелками. Днем первые три ступени были похожи не столько на лестницу, сколько на нагромождение камней.

— Обратно тем же путем? — кивнул Рэндом в сторону тропы.

— Да, — ответил я и мы вскочили в седла.

Мы поднимались на вершину по извилистой тропе, шедшей на юг вокруг Колвира. Она была длиннее, но легче пути через вершину. Я собирался щадить себя до тех пор, пока рана не перестанет болеть.

Мы скакали друг за другом. Рэндом впереди, ганелон позади. Тропинка плавно поднималась вверх, затем вновь опускалась вниз. Воздух был прохладен, пахло зеленью и мокрой землей, что было необычно для этой голой местности на такой высоте. Я решил, что запахи принесли из лесов у подножия горы случайные потоки воздуха. мы отпустили поводья. Кони сами спустились в следующую впадину и вышли из нее. Когда мы приближались к вершине, конь Рэндома заржал и встал на дыбы. Рэндом тут же усмирил его. Я осмотрелся вокруг, но не заметил ничего, что могло бы напугать животное. Поднявшись на вершину, Рэндом замедлил ход, осмотрелся и крикнул:

— Всмотритесь, каков восход, а?

Не любоваться им было очень трудно, но я не стал этого говорить. Рэндом редко ударялся в сентиментальности по поводу растительности и, вообще, природы.

Поднявшись на вершину, я сам чуть не натянул поводья. Солнце казалось фантастическим золотым шаром. Чудилось, что оно раза в полтора больше обычного, и я нигде еще не встречал такого странного цвета. Солнце творило чудеса с лентой океана, которая виднелась за следующим холмом, а оттенки облаков и неба были просто невероятными. Но я не остановился, потому что это внезапная яркость была почти болезненной.

— Ты прав! — крикнул я, спускаясь вслед за ним в котловину. Ганелон позади нас восхищенно выругался.

Проморгавшись после этого внезапного для нас спектакля, я заметил, что растительность в этой небольшой впадине гуще, чем раньше. Я считал, что здесь растут несколько низкорослых деревьев да немного лишайников. На самом деле деревьев было несколько десятков, они были выше, чем я полагал, и зеленее. тут и там пробивалась трава, контуры скал смягчал плющ. Однако, после моего возвращения я проезжал тут только ночью. Кстати, отсюда, наверное, и исходили запахи, которые мы чувствовали раньше.

Когда я проезжал через котловину, мне показалось, что она шире, чем была раньше. К тому времени, как мы пересекли ее и снова стали подниматься, я был уверен в этом.

— Рэндом! — воскликнул я. — Это место недавно изменилось?

— Трудно сказать, — ответил он. — Эрик нечасто выпускал меня на прогулки. Мне кажется, что он чуточку увеличилось.

— Мне тоже. Впадина стала больше и шире.

— Точно. Я думал, что мне просто мерещится.

Когда мы выехали на следующую вершину, солнце уже не слепило: его закрывала листва. Лес впереди был еще гуще, чем позади, деревья поднимались еще выше. Мы натянули поводья.

— Что‑ то я не припоминаю этого, — промолвил Рэндом. — Даже если проезжать ночью, то такую чащу нельзя проскочить, не заметив. Вероятно, мы сбились с пути.

— Не пойму только, как. Ну ладно, мы примерно знаем, где находимся. Мне не хочется возвращаться, поехали лучше вперед. Все равно надо знать, что творится в окрестностях Эмбера.

— Это верно.

Рэндом стал спускаться к лесу. Мы последовали за ним.

— На такой высоте я еще не встречал подобных зарослей, — обернувшись, заметил Рэндом.

— И чернозема больше, чем раньше.

— Похоже, ты прав.

При въезде в лес, тропа резко свернула влево. Я не видел никаких причин отклоняться от прямого пути. Но мы остались на тропе и поэтому расстояние показалось еще большим. Через несколько секунд дорожка снова резко метнулась вправо, и перед нами открылся странный вид. Деревья были еще выше, а лес был так густ, что глаза не проникали сквозь чащу. Дорога повернула еще раз, стала шире и пошла прямо. Все было видно далеко впереди. Наша лощинка была куда меньше.

Рэндом остановился.

— Черт возьми, Корвин, это же идиотизм какой‑ то! Ты случаем не шутишь над нами, а?

— Не мог бы, даже если бы захотел. На Колвире у меня никогда ничего с тенями не получалось. Считается, что их здесь просто нет. Во всяком случае, это не только мое мнение.

— Я тоже всегда так думал. Эмбер отбрасывает Тень, но сам создан не из нее. Не нравится мне все это. не повернуть ли нам назад?

— Ты знаешь, у меня такое предчувствие, что мы не найдем пути назад. Всему этому есть причины, и я намерен их выяснить.

— Корвин, а если это ловушка?

— Даже если это ловушка.

Он кивнул, и мы поскакали дальше в тени деревьев, которые становились все более величественными. В лесу царила тишина. Дорога была прямой, местность ровной. Полубессознательно, мы пришпоривали коней.

Минут пять прошло в молчании. Потом Рэндом сказал:

— Корвин, это не Тень.

— Почему?

— Я все время стараюсь изменить ее. Ничего не получается. Ты не пробовал?

— Нет.

— Попробуй.

— Сейчас.

Пусть из‑ за дерева впереди выступит скала… пурпурный вьюнок перевьет этот куст и украсит его своими колокольчиками… Вот этот кусочек неба должен очиститься, а сейчас на нем появится легкое облачко… пусть теперь на земле появится упавшая ветка, усеянная грибами… лужа, заросшая водорослями, лягушка… падающее перо, семя, порхающее в воздухе, изогнутый сук… еще одна тропа вдоль дороги, недавно прорубленная, отчетливо видная, проходящая мимо того места, куда должно упасть перо…

— Бесполезно, — произнес я.

— Если это не Тень, так что же это такое?

— Естественно, что‑ то другое.

Рэндом покачал головой и снова проверил, легко ли выходит из его ножен шпага. Я сделал то же самое. Через несколько секунд я услышал, как позади меня зазвенел оружием Ганелон.

Дорога впереди сужалась и вскоре начала вилять. Нам опять пришлось придержать лошадей. Деревья со всех сторон теснили нас, ветви свисали все ниже. Дорога превращалась в тропинку, она с трудом пробивалась между деревьями, она извивалась, она в последний раз повернула и исчезла.

Рэндом нырнул под ветку, поднял руку и остановился. Мы подъехали к нему. Дороги перед нами не было. Я оглянулся. Позади тоже теснился лес без каких‑ либо следов тропинки.

— Вносите ваши предложения, — проронил Рэндом. — Мы не знаем, где были и куда едем, не говоря уже о том, где находимся. Я предлагаю послать ко всем чертям любознательность и поскорее убираться отсюда.

— Куда? — поинтересовался Ганелон.

— Что скажешь, Корвин? — обратился ко мне Рэндом.

— О'кей. Мне все это тоже не нравится. И ничего лучшего я придумать не могу. Валяй!

— Кого вызывать? Жерара?

— Да.

Он нашел Карту Жерара и уставился на нее. Мы же уставились на него. Время текло.

— Кажется, он не отвечает, — объявил наконец Рэндом.

— Попробуй Бенедикта.

— Хорошо.

Сцена повторилась — контакта не было.

— Дейдра, — сказал я, доставая свою Колоду и вынимая из нее Карту сестры. — Я с тобой. Посмотрим, не выйдет ли чего, если мы попробуем вместе.

— Еще раз. Еще!

— Ничего, — огорчился я.

Рэндом покачал головой:

— Ты не заметил в Картах ничего необычного?

— Что‑ то есть, но никак не пойму, что именно. Они какие‑ то не такие.

— Мои, кажется, нагрелись. А всегда были холодными.

Я медленно перетасовал Колоду и провел кончиками пальцев по Картам.

— Да, ты прав. Так оно и есть. Но попробуем еще раз. Флору.

— О" кей.

Тот же результат. И с Льювиллой. И с Брандом.

— В чем же дело? — удивился Рэндом.

— Понятия не имею. не могут же все они не ответить на вызов. И умереть все сразу не могли… Хотя, могли, но это в высшей степени маловероятно. Кажется, что‑ то неладное с Картами. Но я никогда не слышал, чтобы что‑ то могло повлиять на них.

— Ну что ж, изготовитель не давал на них стопроцентной гарантии, — пошутил Рэндом.

— Ты, по‑ моему, что‑ то знаешь.

Он усмехнулся.

— Забыть тот день, когда ты стал совершеннолетним и прошел Лабиринт — невозможно. Я помню его так четко, как будто все произошло только в прошлом году. Когда я вышел из Лабиринта, раскрасневшись от возбуждения и гордости, Дворкин дал мне мою первую Колоду и научил пользоваться Картами. Я точно помню, что спросил его, всюду ли они действуют. «Нет, — сказал он,

— но туда, где они негодны, тебе никогда не попасть». Сам знаешь, Дворкин не очень‑ то жаловал меня.

— И ты не просил его объяснить эти слова?

— Просил, и он ответил: «Вряд ли ты когда‑ нибудь достигнешь состояния, в котором они откажутся служить тебе. А теперь пойди погуляй». Что и сделал. Я просто сгорал от желания поиграть с Картами.

— «Достигнешь состояния»? Может быть, он сказал «места»?

— Нет. На такие вещи у меня прекрасная память.

— Странно… Хотя я и не понимаю, чем это может помочь нам. Попахивает метафизикой.

— Готов спорить, что Бранд знает, в чем дело.

— Полагаю, ты прав, хотя нам‑ то от этого какая польза?

— Хватит воду в ступе толочь! — вмешался Ганелон. — Если с Тенью и Картами ничего не выходит, то надо определить, где мы находимся, а потом искать подмогу.

Я кивнул, соглашаясь.

— Поскольку мы не в Эмбере, то, по‑ моему, смело можно предположить, что мы в какой‑ то странной Тени, совсем рядом с ним: ведь мы даже не заметили, как перешли в нее. Мы попали сюда не по собственному желанию. Следовательно, за всем этим кто‑ то стоит. И этот маневр имеет свою цель. Если этот кто‑ то собирается напасть, то лучшего момента ему не дождаться. Если же ему нужно что‑ то иное, то он сам объявится, поскольку сами мы ни о чем не догадываемся.

— Ты предлагаешь ничего не предпринимать?

— Я предлагаю подождать. Какой смысл блуждать в чаще?

— Кажется, когда‑ то ты говорил мне, что Тени, близкие к Эмберу, почти подобны ему, — заметил Ганелон.

— Возможно. И что?

— Тогда, если мы так близко к Эмберу, как ты считаешь, нам нужно всего лишь ехать на солнце до тех пор, пока мы не окажемся на месте, соответствующему самому городу.

— Все не так просто. И даже, если мы окажемся там, что толку?

— Может быть, в точке максимального совпадения Карты вновь начнут действовать?

Рэндом взглянул на Ганелона, потом на меня.

— Ты знаешь, стоит попробовать, — заметил он. — В конце концов, что нам терять?

— То, что еще осталось от нашей способности ориентироваться. Сама идея неплоха. Если тут ничего не произойдет — попробуем. Но мне кажется, чем дальше мы едем, тем быстрее исчезает дорога позади нас. Мы просто не перемещаемся в пространстве. При таких обстоятельствах я не тронусь с места, пока не буду уверен, что иного выбора у нас нет. Если кому‑ нибудь нужно, чтобы мы оказались в каком‑ то месте, то пускай пошлет приглашение поразборчивей. А мы подождем.

Они оба согласно кивнули. Рэндом стал было спешиваться, но вдруг замер, одна нога в стремени, другая на земле.

— Сколько лет прошло, — прошептал он. — А я никогда не верил в это…

— Что такое? — также шепотом спросил я.

— Появился выбор, — ответил он и вскочил в седло. Рэндом очень медленно подал коня вперед. Я последовал за ним и через несколько мгновений увидел его. Такой же белоснежный, как и в роще, Единорог стоял, наполовину скрытый зеленым папоротником.

Когда мы стронулись с места, он повернулся и через несколько секунд мелькнул впереди, остановившись за стволами огромных деревьев.

— Вижу! — прошептал Ганелон. — Подумать только, значит он и в самом деле существует… Это ведь ваш фамильный герб?

— Да.

— Тогда это добрый знак.

Я ничего не ответил, но двинулся за Единорогом, не теряя его из виду. В том, что мы должны следовать за ним, я уже не сомневался.

Он держался так, чтобы что‑ нибудь все время закрывало его от нас, с невероятной быстротой перебегая от укрытия к укрытию, избегая открытых мест, оставаясь в тени на прогалинах. Мы скакали за ним, забираясь все дальше и дальше в чащу, которая уже совсем не походила на лес, растущий на склонах Колвира. Теперь лес из всех окрестностей Эмбера больше всего напоминал Арден: местность была сравнительно ровной, а деревья становились все величественнее.

Миновал час, потом другой, прежде чем мы вышли к маленькому чистому ручью. Единорог повернул к нему. Когда мы ехали по берегу, Рэндом заметил:

— Это место мне кажется знакомым.

— Согласен, — ответил я, — но не совсем. Не могу понять, в чем дело.

— Я тоже.

Вскоре начался подъем, становившийся все круче. Ехать стало труднее, но Единорог также замедлил шаг, чтобы кони не отставали. Почва стала каменистой, деревья не такими высокими. Ручеек извивался и журчал. Я потерял счет его изгибам, но постепенно мы приблизились к вершине небольшой горы, по склону которой мы перемещались.

Выбравшись на ровную площадку, мы поскакали к лесу, из которого вытекал ручей. Уголком глаза я заметил справа от себя пропасть и далеко от нас — ледяное холодное море.

— Высоко мы забрались, — пробурчал Ганелон. — Вроде похоже на равнину, но…

— Роща Единорога! — прервал его Рэндом. — Вот на что это похоже! Смотрите!

Он оказался прав. Впереди нас лежала поляна, усеянная валунами. Между ними пробивался родник, исток ручья, вдоль которого мы передвигались. Поляна была больше, растительность пышнее. Мой внутренний компас утверждал, что это совсем другое место. И все же сходство не могло быть случайностью. Единорог вскочил на камень у родника, взглянул на нас и отвернулся. Возможно, он смотрел на океан.

Мы подъехали ближе и тут роща, Единорог, деревья, ручей предстали перед нами с необычайной яркостью и ясностью, словно они излучали какой‑ то особенный свет, придававший краскам волшебную силу, и они трепетали, почти неразличимо колеблясь. Во мне возникло какое‑ то странное чувство, видимо, так чувствуют себя, направляясь в ад!

С каждым шагом моего коня что‑ то исчезало из окружающего нас мира. Неожиданно взаимосвязи предметов изменились, перспектива разрушилась, мое чувство глубины пропало, все в поле зрения стало иным. Я видел всю внешнюю поверхность предметов, но площадь, занимаемая ими, не изменилась. Всюду были углы и сравнительные размеры вещей стали просто нелепыми. Конь Рэндома поднялся на дыбы и заржал. Громадный, словно апокалиптическое видение, он мгновенно напомнил мне «Гернику». К своему ужасу я обнаружил, что это явление не обошло и нас троих: кубический пространственный сон преобразил и Рэндома, который все еще боролся со своим конем, и Ганелона, которому пока удавалось справиться с Огнедышащим.

Но Звезда побывала не в одной переделке, да и Огнедышащий много повидал на своем веку. Мы приникли к ним и почувствовали странные непонятные движения. Рэндому, наконец, удалось навязать коню свою волю, хотя с каждым шагом все еще продолжало меняться.

Потом пришла очередь света. Небо потемнело, но не так, как ночью. Оно превратилось в плоскую, не отражающую свет, поверхность. Таким же стало пространство между предметами, в мире остался лишь свет, излучаемый самими предметами, но и он постепенно обесцвечивался. Плоскости вещей излучали белое сияние разной интенсивности, но самым ярким из них, огромным, вселяющим ужас, был свет Единорога, который внезапно встал на дыбы, и бил копытами по воздуху, заполняя собой процентов девяносто всего творения. Я видел его движения точно в замедленной съемке и мне стало страшно, что он сотрет нас в порошок, сделай мы еще один шаг.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 91011 Следующая ⇒