Аннотация 6 страница

— В высшей степени интересно, — протянул Рэндом, — мне пришло на ум кое‑ что, чему я никогда не придавал значения. Однажды он долго расспрашивал меня о моем сыне. Вполне вероятно, что это было в тоже самое время. Но он никогда не говорил, что встречал его или хотел бы с ним увидеться. Он начал прохаживаться насчет бастардов. Когда я оскорбился, Бранд извинился и засыпал меня более приличными вопросами о мальчике. Я подумал, что он делает это из вежливости, чтобы загладить обиду. Но, как сказала Льювилла, он умел вытягивать из людей признания. Почему ты никогда не рассказывала мне об этом?

Она мило улыбнулась:

— А зачем мне это?

Рэндом медленно кивнул, его лицо оставалось бесстрастным.

— Мне кажется, что после отъезда Бранд знал не больше, когда приехал.

— Странно, — сказал я. — Бранд разговаривал о Матине еще с кем‑ нибудь?

— Не припоминаю, — промолвил Джулиан.

— Я тоже, — произнес Бенедикт.

Остальные отрицательно покачали головами.

— Оставим пока это, но возьмем на заметку, — проговорил я. — Мне необходимо знать еще кое‑ сто. Джулиан, насколько мне известно, вы с Жераром как‑ то пытались пройти по Черной Дороге. При этом Жерар был ранен. Кажется, после этого вы жили у Бенедикта, пока Жерар не выздоровел. Я хотел бы знать об этой экспедиции.

— Сдается мне, ты уже знаешь о ней, — ответил Джулиан. — Ты только что рассказал все, что произошло.

— Как ты узнал об этом, Корвин? — осведомился Бенедикт.

— В Авалоне.

— От кого?

— От Дары.

Он вскочил на ноги, подошел ко мне, остановился и свирепо уставился на меня сверху вниз.

— Ты все еще цепляешься за свои рассказы об этой девчонке?

Я вздохнул.

— Ну сколько можно еще об этом говорить? Я тебе давно рассказал все, что знаю об этом. Хочешь верь, хочешь не верь, но все это рассказала мне она.

— Что ж, значит ты мне не все рассказал. Этой части истории я не припомню!

— Правда это или нет? Насчет Джулиана и Жерара?

— Правда! — буркнул он.

— Тогда забудем пока об источнике информации. Расскажи о том, что там случилось.

— Согласен, — проронил Бенедикт. — теперь можно поговорить откровенно. Того, кто вынуждал нас помалкивать, больше нет среди нас. Это, естественно, об Эрике. Он не знал, где я как и все остальные. Все эмберские новости я узнавал от Жерара. Возле Авалона… нет, сперва другое. Эрику все меньше и меньше нравилась Черная Дорога, и он, наконец, решил послать разведчиков, которые прошли бы по ней через Тень до самого ее начала. Он выбрал Джулиана и Жерара. Возле Авалона на них напал очень большой отряд тварей. Жерар по Карте вызвал меня и я пришел к ним на помощь. Враг был уничтожен. Поскольку в битве Жерар сломал руку, да и Джулиана изрядно потрепали, то я забрал их к себе. В это время я нарушил молчание и связался с Эриком, чтобы дать ему знать, где они и что с ними. Он приказал им после выздоровления вернуться в Эмбер. Они жили у меня, пока не поправились, а после выздоровления возвратились домой.

— И это все?

— Все.

Но это было не все. Дара рассказала мне, кое‑ что еще. Я совершенно четко помнил, что она упоминала и о другом посетителе. В тот день, у ручья, когда крохотная радуга играла в тумане над водопадом, а мельничное колесо вращалось и вращалось, выбрасывая мечты и перемалывая их, когда мы фехтовали и разговаривали, и бродили в Тени, и пройдя через первобытный лес, оказались на берегу могучего потока, где вращалось колесо, которое могло бы молоть зерно из житницы богов, в день, когда мы завтракали на траве, флиртовали, сплетничали, она говорила о многом. Несомненно, не все можно было брать на веру, но насчет путешествия Джулиана и Жерара она не солгала. Теперь я не мог отвергнуть возможность и того, что она говорила правду и в другом. Она утверждала, что Бранд посещал Бенедикта в Авалоне. Она даже сказала «часто».

Так, Бенедикт не скрывал, что не доверяет мне. Это уже было достаточной причиной для умолчания о том, что он считает не моим делом. Если бы я был на его месте, я поступил бы точно также, черт меня подери! Но надо быть идиотом, чтобы рассказать сейчас ему о том, что мне известно. Потому что существовали и другие варианты.

Может быть, он собирается рассказать мне о визитах Бранда позже, наедине. Возможно, он не желает говорить об этом при всех, особенно при том, кто пытался прикончить Бранда.

Или… конечно, не исключена возможность того, что за всем этим стоит сам Бенедикт. В этом случае мне было даже страшно подумать о последствиях. Я служил под командованием Наполеона, Ли, Макартура, и научился ценить тактиков и стратегов. Бенедикт был и тем и другим, и я не знал никого, кто бы мог с ним в этом сравниться. Недавняя потеря правой руки нисколько не унизила его в моих глазах, да, кстати говоря, и не уменьшило его искусство в единоборстве. Если бы мне недавно так здорово не повезло, то после нашего недоразумения, он без труда превратил бы меня в отбивную. Нет, мне очень не хотелось, чтобы это был Бенедикт, и я не собирался вытягивать из него то, что в настоящий момент он считает нужным скрывать. Оставалось только надеяться, что он просто приберегает это на потом.

Поэтому я удовлетворился его ответом и решил перейти к другим делам.

— Флора, — обратился я к сестре, — когда я был у тебя в первый раз после аварии, ты сказала кое‑ что, чего я до сих пор не мог понять. После этого у меня было много времени для воспоминаний, я наткнулся на твою загадочную фразу и задумался. Но так ничего и не понял. Не объяснишь ли ты, что ты имела в виду, когда сказала, что в Тени столько кошмарного, что никто из нас и представить себе не может?

— Ты веришь, не припоминаю, чтобы я это говорила. Но, возможно, это было, если врезалось тебе в память. Но ты должен понимать, что я имела в виду: Эмбер воздействует на соседние Тени, словно магнит, притягивая к себе разные существа, чем ближе к Эмберу, тем легче путь, даже для созданий из Тени. Хотя между самими Тенями тоже происходит обмен, но вблизи Эмбера этот эффект проявляется сильнее и становится односторонним. Мы всегда были настороже, чтобы к нам не проскользнули какие‑ нибудь неприятные твари. Так вот, в последние годы перед твоим выздоровлением их стало вблизи Эмбера больше обычного. Почти все они были опасны. Многие из них были из соседних теней. Их мы знали. Но через некоторое время стала появляться всякая дрянь. В конце концов обнаружились совершенно незнакомые твари. Мы не нашли никаких причин этого нашествия, хотя и искали их повсюду. Никаких катастроф, которые могли бы пригнать их сюда. Другими словами, происходили совершенно невероятные переходы через Тень.

— Все это началось еще при отце?

— Да. Как я уже сказала, за несколько лет до твоего выздоровления.

— Понятно. Вы не задумывались над тем, что такое состояние дел и исчезновение отца, вероятно, связаны между собой?

— Наверняка, — ответил Джулиан. — Я до сих пор считаю, что это и есть причина его исчезновения. Отец уехал, чтобы выяснить, в чем дело и поправить положение.

— Это только догадки, — произнес Бенедикт. — Ты же знаешь отца. Он никогда ничего не объяснял. Но, вообще‑ то, это предположение правдоподобно. Насколько мне известно, он много раз говорил о том, что озабочен этой… если хочешь, миграцией чудовищ.

Я вытащил свои Карты из футляра. С недавних пор у меня вошло в привычку всегда носить колоду с собой. Я поднял Карту Жерара и всмотрелся в нее. Остальные молчали, наблюдая за мной. Через несколько секунд контакт восстановился.

Жерар все еще сидел в кресле, положив меч на колени, и продолжал есть. Ощутив мое присутствие, он проглотил кусок и сказал:

— Да, Корвин. Что тебе нужно?

— Как Бранд?

— Спит, пульс немного сильнее, дыхание такое же ровное. Еще рано…

— Знаю и понимаю. Я, в основном хочу проверить твою память. Перед исчезновением отца у тебя не возникло впечатление, что причиной его отъезда могло быть нашествие на Эмбер теневых тварей? Может быть, какие‑ нибудь слова или поступки?

— Обычно это называется наводящим вопросом, — заметил ехидно Джулиан.

Жерар вытер рот.

— Может быть, может быть. Отец казался обеспокоенным, чем‑ то озабоченным и часто упоминал про чудовищ. Он никогда не говорил, что это главная его забота или что‑ либо совсем другое.

— Например?

Жерар покачал головой.

— Не знаю. Что угодно. Я… хотя да… да! Возможно тебе не помешает узнать об этом, важно это или нет. Вскоре после исчезновения отца я попытался узнать, не я ли был последним, кто видел его перед отъездом. В этом я был почти уверен. Весь вечер я пробыл во дворце и уже хотел возвращаться на флагманский корабль. Примерно за час до этого отец ушел к себе, а я засиделся в караульной, дулся в шашки с капитаном Тобеном. На следующее утро мы отплывали и я решил прихватить с собой книгу. Я поднялся сюда, в библиотеку. Отец сидел за столом, вот здесь, — Жерар кивком головы указал на это место. — Он перелистывал какие‑ то старые книги и еще не переоделся. Когда я вошел, он кивнул мне. Я сказал, что хотел лишь взять книгу. Тогда ты пришел по назначению, — ответил он и продолжал читать. Я подыскал книгу, пожелал ему спокойной ночи, и он ответил: — Счастливого плавания, — и я ушел. — Жерар снова опустил глаза. — Сейчас я уверен, что в ту ночь на нем висел Камень Правосудия. Я видел его на отце так же ясно, как вижу его на тебе. И я уверен, что раньше, тем же вечером, Камня на нем не было. После этого я долго считал, что он взял Самоцвет с собой, ничто в его комнате не указывало на то, что позже он переоделся. Я ни разу не видел Камень до того, как вы с Блейзом были разбиты под Эмбером. В тот день его надевал Эрик. Когда я стал расспрашивать его, он заявил, что нашел Самоцвет в комнате отца. У меня не было никаких доказательств того, что Эрик лжет, и пришлось удовлетвориться его версией. Но она никогда не была мне по душе. После того, как я услышал твой вопрос и увидел на тебе Камень, сомнения вновь вернулись ко мне. Вот я и решил, что ты должен знать об этом.

— Спасибо, — вымолвил я. В моей голове вертелся еще один вопрос, но в данный момент я решил не задавать его. И задал другой:

— Как ты считаешь, не нужны ли Бранду одеяла или еще что‑ нибудь в этом роде?

Жерар поднял свой бокал, точно за мое здоровье, и отхлебнул вина.

— Ладно. Продолжай в том же духе, — произнес я и провел рукой по его Карте. — Кажется, Бранду лучше. Жерар не помнит, чтобы отец говорил что‑ нибудь, что позволило бы непосредственно связать появление чудовищ с его отъездом. Интересно, что скажет Бранд, когда придет в себя.

— Если он придет в себя, — бросил Джулиан.

— Думаю, что он очнется. Нам всем не раз крепко доставалось, и если мы во что‑ то и верим, так это в собственную живучесть. Я считаю, что к утру он сможет говорить.

— Что ты собираешься сделать с виновником, если Бранд назовет его? — поинтересовался Джулиан.

— Допросить.

— Тогда я хотел бы допрашивать его сам. У меня возникло такое чувство, что на сей раз ты, возможно, прав, Корвин, и что тот, кто ранил его, вероятно, виновен и в том, что мы периодически находимся в осаде, и в исчезновении отца, и в смерти Каина. Поэтому перед тем, как мы перережем его горло, я с наслаждением допрошу его. Считайте меня добровольцем и на окончание работы.

— Что ж, мы не забудем твоей просьбы.

— Корвин, я не сбрасываю тебя со счетов.

— Я в этом не сомневался.

— Я хочу кое‑ что сказать, — проговорил Бенедикт, заглушив ответ Джулиана. — Меня беспокоит как сила, так и очевидная цель наших противников. Я несколько раз сталкивался с ними, и они жаждут крови. Если на минуту поверить рассказу Корвина о Даре, то ее последние слова выражают их намерение: Эмбер будет разрушен. Не побежден, не покорен, не проучен. Разрушен! Ладно, Джулиан, ты бы не отказался поцарствовать здесь, а?

Джулиан улыбнулся:

— Может быть, на следующий год и в то же время, но не сегодня, спасибо.

— Я хочу сказать, что могу представить себе, что ты или любой из нас набирает наемников или ищет союзников для того, чтобы захватить власть. Но я не могу представить, чтобы ты использовал такие вот могущественные силы, которые могут потом выйти из‑ под контроля. Силы, целью которых является не разрушение, а завоевание. Я не могу представить себе, что ты, я, Корвин, любой из нас пытались разрушить АМбер или имели дело с теми, кто хочет этого. Поэтому версия Корвина о том, что кто‑ то из нас предатель, мне не нравится.

Волей‑ неволей пришлось утвердительно кивнуть. Я и сам знал, что это было самое слабое место в моих рассуждениях. Но все же, здесь было столько неизвестного… я мог бы предложить кучу объяснений, но догадками ничего не докажешь. За меня это сделал Рэндом.

— Может быть, — сказал он, — кто‑ то из нас, заключив договор, недооценил своих союзников, а теперь ему приходится не слаще остальных. Он, может, и не прочь дать задний ход, но поздно.

— Мы можем предоставить ему возможность предать своих союзников сейчас, — произнесла Фиона, — если нам удастся переубедить Джулиана не перерезать ему глотку, и если остальные пообещают то же самое. В этом случае он, может быть, признается. При условии, что догадка Рэндома верна. Он больше не будет претендовать на трон, но, совершенно очевидно, что он так и так его не получит. Он останется в живых и сможет избавить Эмбер от крупных неприятностей. Кто‑ нибудь желает дать гарантию виновнику на этих условиях?

— Да, — ответил я, — я сохраню ему жизнь, если он сознается, при условии, что он проведет ее в ссылке.

— Я с этим согласен, — поддержал меня Бенедикт.

— Я тоже, — сказал Рэндом.

— С одним условием, — добавил Джулиан. — Я согласен, если он лично не виновен в смерти Каина. В противном случае — нет. Мне понадобятся веские доказательства.

— Пожизненная ссылка, — промолвила Фиона. — Хорошо. Я согласна. Не возражаю.

— И я, — присоединилась к ней Флора.

— Я тоже, — проворковала Льювилла.

— Скорее всего Жерар тоже не будет против, — произнес я. — Но вот Бранд… Я сомневаюсь, что ему захочется присоединиться к нашему решению.

— Давайте спросим Жерара, — заявил Бенедикт. — Если Бранд выкарабкается и станет возражать, виновный будет знать, что ему нужно будет избегать только одного врага. В конце концов, между собой они всегда могут разобраться.

— Идет, — я заглушил в себе дурные предчувствия, и снова связался с Жераром.

Жерар тоже согласился.

Все мы поднялись на ноги и поклялись в этом именем Единорога Эмбера. В клятве Джулиана было дополнительное условие. Мы поклялись вынудить отправиться в ссылку любого из нас, кто нарушит свое обещание. Я сомневался, что это что‑ нибудь нам даст, но всегда приятно наблюдать единодушие в семье.

Затем каждый подчеркнуто заявил, что останется во дворце на ночь. Все хотели показать, что не страшатся того, что утром может рассказать Бранд, и не собираются покидать город. Даже если ночью Бранд не выживет, об этом не забудут. Поскольку я не имел больше вопросов, и никто не вскочил и не покаялся в грехах, о которых упоминалось в этой клятве, то просто сидел в кресле и слушал. Разговор распался на отдельные беседы и диалоги. Одной из основных тем были попытки восстановить немую сцену в библиотеке, расставить всех по местам. Неизменно оказывалось, что нанести удар мог каждый, кроме говорящего. Я курил и помалкивал. Дейдра высказала интересное предположение. А именно, что Жерар мог сам нанести удар, когда все толпились вокруг, и что его подвиги были призваны не стремлением спасти Бранда, а желанием заставить его замолчать. А в таком случае у Бранда оставалось мало шансов дотянуть до утра. Остроумно, но в это я просто не мог поверить. Другие также не соглашались с ней. По крайней мере, желающих подняться наверх и вышвырнуть Жерара из библиотеки не нашлось.

Через некоторое время подошла Фиона и села рядом:

— Надеюсь, из моего предположения что‑ нибудь получится. Больше ничего в голову не приходит.

— Может, и получится.

— Я вижу, ты добавил к своему гардеробу любопытное украшение, — промолвила она, поднимая двумя пальцами Самоцвет и внимательно рассматривая его.

Затем Фиона подняла на меня глаза:

— Он у тебя действует?

— Понемногу.

— Выходит, ты знаешь, как его настраивать. Кажется, что‑ то, связанное с Лабиринтом?

— Да. Перед самой смертью Эрик рассказал, как это делается.

— Понятно.

Она выпустила Камень, откинулась на спинку кресла, посмотрела в огонь:

— И он ни о чем не предупреждал тебя?

— Нет.

— Интересно, умышленно он промолчал или просто так получилось?

— Нет, он в это время умирал, и до всего прочего ему дела не было. Это значительно сократило нашу беседу.

— Знаю. Меня интересует другое. То ли это ненависть к тебе перевесила надежды, которые он питал насчет судьбы королевства, то ли он не знал кое‑ каких принципов при работе с Самоцветом.

— А ты‑ то что знаешь об этом?

— Корвин, вспомни, как умирал Эрик. Когда это случилось, меня не было в Эмбере, но на похороны я пришла рано. При мне его подготавливали, брили, одевали. И я видела его раны. Я уверена, что ни одна из них сама по себе не была смертельной. Он был трижды ранен в грудь, но только один удар мог бы дойти до сердца.

— Одного вполне достаточно, если…

— Подожди, — прервала она меня. — Как ни сложно это было, но я все‑ таки попыталась проверить угол проникновения тонкой стеклянной палочкой. Хотела сделать разрез, но Каин не позволил. Но все равно я считаю, что сердце и артерии задеты не были. Если желаешь проверить, еще не поздно сделать вскрытие. Я уверена, что раны и усталость сыграли свою роль, но, по‑ моему, главной причиной его смерти был Самоцвет.

— Что?!

— Я помню кое‑ какие слова Дворкина, я ведь училась у него. А эти слова помогли мне потом кое‑ что заметить. Дворкин намекал на то, что Самоцвет дает своему хозяину необычайные возможности, но в то же время высасывает его жизненную силу. Чем дольше ты носишь его, тем больше он отбирает у тебя сил. Не знаю, как именно. ПОзже я обратила внимание на то, что отец очень редко носит Камень, и всегда очень быстро его снимает.

Мои мысли вернулись к Эрику. В тот день — когда он умирал на склонах Колвира — и вокруг кипела битва. Я вспомнил, каким он показался мне с первого взгляда: бледное лицо, затрудненное дыхание, кровь на груди… И Самоцвет на цепочке пульсировал, подобно сердцу, в складках его мокрого одеяния. Никогда прежде и никогда потом я не наблюдал подобного зрелища. Я вспомнил, что пульсация Камня становилась все слабее и слабее. И когда Эрик умер и я сложил его руки на Камне, пульсация прекратилась.

— Ты знаешь что‑ нибудь о том, как действует Самоцвет? — обратился я к Фионе.

Она покачала головой.

— Дворкин считал это государственной тайной. Я знаю то, что и так всем известно: власть над погодой. Если судить по некоторым словам отца, он повышает восприятие. Может быть, даже переводит его на более высокий уровень. Дворкин говорил об этом, в основном, как о примере того, что во всем, что дает ему власть, присутствует Лабиринт. Он приводил это как пример принципа сохранения: все необычные возможности имеют свою цену. Чем больше власть, тем дороже она обходится. Карты — мелочь, но даже после них ощущаешь легкую усталость. А пересекаешь Тень — а это значит используешь образ Лабиринта, заложенный в нас — еще более утомляешься. Пройти сам Лабиринт — физически невероятно тяжело. Но Камень, говорил Дворкин, есть еще более высокая ступень того же явления, и тот, кто использует его, платит намного дороже.

Так. Что ж, если это правда, то я получил еще одно косвенное доказательство о характере моего покойного и наименее любимого братца. Если, зная об этом, он все же ради защиты Эмбера надел Самоцвет и носил его слишком долго, то, выходит, он был героем. Но тогда то, что он передал мне Камень ни о чем не предупредив, можно считать последней попыткой отомстить даже после смерти. Однако Эрик сказал, что исключил меня из своего проклятия, чтобы оно полностью пало на наших врагов. Конечно, это означало только то, что он ненавидел их чуточку больше, чем меня, и старался разумно расходовать свои возможности на благо Эмбера. Я вспомнил о том, что заметки Дворкина, которые я нашел в тайнике, указанном Эриком, оказались неполными. Возможно ли, что Эрик получил их полностью и умышленно уничтожил ту часть, в которой были предупреждения об опасности, чтобы облечь на гибель своего преемника? Это казалось мне маловероятным. Он не знал, что я возвращусь, что битва закончится его гибелью и что я и в самом деле стану его преемником. Власть вполне могла перейти к одному из его любимцев, и уж, конечно, Эрик не стал бы ставить ему такие ловушки. Нет, либо Эрик не знал об этом свойстве Камня и сам получил неполные инструкции, либо кто‑ то добрался до бумаг раньше меня, изъяв некоторые из них и стараясь преподнести мне смертоносный сюрприз. И это снова могло быть рукой истинного врага.

— Тебе не известно, до каких пор им можно пользоваться безболезненно?

— спросил я.

— Нет, — ответила Фиона. — Могу подкинуть тебе парочку намеков, может пригодиться. Во‑ первых, я не припоминаю, чтобы когда‑ нибудь отец долго носил Камень. Второй я вывела из слов отца. Когда‑ то он заметил: если люди превращаются в статуи, то либо ты попал не туда, куда хотел, либо «здорово влип». Я долго выпытывала у него, что означает эта фраза. В конце концов, у меня создалось впечатление, что первый признак того, что ты носишь Самоцвет слишком долго — это какое‑ то искажение чувства времени. Очевидно, начинается ускорение всего обмена веществ, и в результате этого тебе кажется, что мир вокруг тебя движется медленнее. Это может нанести человеку большой вред. Вот и все, что я знаю. Да и последняя часть, в основном, мои догадки. Давно ты его носишь?

— Порядочно, — ответил я, мысленно измеряя свой пульс и оглядываясь, проверяя, не замедлилось ли время вокруг меня.

Все вроде бы нормально, хотя мне действительно нездоровилось. Но раньше я приписывал это объятиям Жерара. Однако, я не собирался срывать с себя цепь с Камнем только из‑ за слов другого члена семьи — пусть даже это будет умница Фиона в дружеском расположении духа. Что это было — извращение, упрямство? Нет, независимость. Именно независимость, да еще чисто формальное недоверие. Как бы то ни было, я надел Камень всего несколько часов назад, вечером. Подожду.

— Что же, ты добился того, чего хотел, когда надевал Самоцвет, — заявила Фиона. — Я просто хотела посоветовать тебе долго не носить его, пока ты не выяснишь всего досконально.

— Благодарю, Фи, скоро я его сниму. Я благодарен тебе за то, что ты сообщила мне об этом. Кстати, а что случилось с Дворкиным?

Она постучала пальцем по виску:

— Рехнулся в конце концов, бедняжка. Мне хочется думать, что отец нашел для него какое‑ нибудь приятное и знакомое местечко в Тени.

— Понятно, — произнес я. — Что ж, будем думать так. Бедняга. Джулиан поднялся на ноги, закончив разговор с Льювиллой. Он потянулся, кивнул ей и подошел к нам.

— Корвин, у тебя больше нет к нам вопросов?

— Пока нет.

Он усмехнулся:

— И ты больше ничего не хочешь нам сказать?

— В настоящее время, нет.

— Будут еще эксперименты, опыты, шарады?

— Нет.

— Великолепно! Тогда я пошел спать. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Он поклонился Фионе, махнул рукой Бенедикту и Рэндому, проходя мимо Флоры и Дейдры, кивнул им. По дороге он остановился, повернулся к нам и проговорил:

— Теперь можете посплетничать и обо мне, — и вышел.

— Что ж, давайте поговорим, — подхватила Фиона. — Думаю, что это его рук дело.

— Почему? — спросил я.

— Я пройдусь по всему списку, хотя, конечно, я не объективна, предрасположена и верю в интуицию. По‑ моему, Бенедикт вне подозрений. Если бы он хотел захватить трон, то он бы давно сделал это прямым, военным путем. У него было столько времени, что он вполне мог подготовить успешную атаку, даже на отца. Все мы знаем, как он силен в бою. Ты, с другой стороны, наделал таких ляпов, которых никогда не допустил бы, будь ты злоумышленником. Поэтому я верю твоей истории насчет амнезии и всего прочего. Никто не позволил бы ослепить себя в стратегических целях. Жерар почти доказал свою невиновность. Я готова думать, что он остался наверху не столько из желания защитить Бранда, сколько именно для этого. В любом случае это выяснится очень скоро. За Рэндомом все эти годы неустанно следили, у него просто не было возможности что‑ то предпринять. Из нас, слабого пола, у Флоры не хватит мозгов, у Дейдры — смелости, у Льювиллы нет никаких мотивов. Она счастлива где угодно, но только не здесь. А я, конечно, не виновна ни в чем, кроме злых умыслов. Остается Джулиан. Способен ли он на это? Да! Он хочет власти? Конечно! У него были время и возможности? Снова, да! Это он.

— А зачем ему было убивать Каина? Они ведь были большими приятелями.

Она презрительно скривила губы.

— У Джулиана нет друзей. У него ледяное сердце, которое оттаивает только при мысли о самом себе. Да, последние годы казалось, что он сблизился с Каином больше, чем с остальными. Но даже это… даже это могло быть спланировано заранее. Он мог разыграть дружбу, пока в нее все не поверили, чтобы в любое время не попасть под подозрение. Я считаю, что Джулиан на это способен. Ему неизвестно, что такое сильная привязанность.

Я покачал головой и ответил:

— Не знаю… он сдружился с Каином в мое отсутствие, поэтому я знаю об их дружбе только от других. И все‑ таки: если Джулиан искал себе близкого человека, похожего на самого себя, я могу понять это. Они были во многом похожи. Я думаю, они дружили по‑ настоящему. Невозможно годами обманывать друг друга, если только другой не глуп, как пробка, а Каин не был дураком. И… ты сама сказала, что твои доводы интуитивны, субъективны и все такое. Мои — тоже. Не нравится мне думать о том, что кто‑ то может быть таким гадом, что подстроит этакое своему единственному другу. Вот поэтому я и считаю, что в твой перечень вкралась небольшая ошибка.

Она вздохнула:

— Корвин, ты ведь не вчера родился, а несешь такую ерунду! Долгое пребывание в том странном мире, кажется, изменило тебя. Раньше бы ты смог увидеть очевидное, как вижу это я.

— Вероятно, я и вправду изменился. Мне это больше не кажется очевидным. А, может, это ты изменилась, Фиона? Та малышка, которую я знал раньше, не была такой циничной. Раньше для тебя тоже все было не столь очевидным.

Она мило улыбнулась.

— Никогда не говори женщине, что она изменилась, Корвин. Если только она не изменилась к лучшему. Когда‑ то ты и это знал. Но, может быть, ты всего лишь одна из теней Корвина, посланная сюда страдать и запугивать? Неужели настоящий Корвин где‑ то посмеивается над нами?

— Я здесь и не посмеиваюсь.

Она расхохоталась.

— Так оно и есть, я только что решила, что ты — это не ты! Слушайте все! — крикнула она, вскакивая на ноги. — Я только что обнаружила, что это не настоящий Корвин! Наверняка, это одна из его теней! Только что эта тень заявила, что верит в дружбу, душевное благородство и прочую ерунду, о которых поется в душещипательных романсах! Совершенно очевидно, что я права!

Все удивленно уставились на нас. Фиона опять расхохоталась, и внезапно села.

Я услышал, как Флора прошептала: «Наклюкалась», — и вернулась к беседе с Дейдрой. Рэндом сказал: «Если тень, то пусть будет тенью», — и продолжил спор с Бенедиктом и Льювиллой.

— Ну, убедился? — спросила Фиона.

— В чем?

— Ты нереален, — ответила она, похлопывая меня по колену. — Да и я тоже, если уж на то пошло. Какой дрянной был день, мой Корвин!

— Согласен. У меня у самого на душе скребет. Я полагал, что придумал, как освободить Бранда. Да и не только считал — мысль была правильной. Только ему от этого какая польза?

— Ты недооцениваешь собственные заслуги. В том, что случилось, твоей вины нет.

— Спасибо.

— Кажется, Джулиан подал отличную идею, — заметила она. — Что‑ то меня в сон потянуло.

Я встал вместе с ней и проводил ее до дверей.

— Я в полном порядке, — успокоила она меня. — Не волнуйся.

— Ты в этом уверена?

Фиона отрывисто кивнула.

— Если что, я здесь. Увидимся утром.

— Надеюсь, — ответила Фиона. — Теперь можете поболтать и обо мне.

Она подмигнула мне и вышла. Я повернулся и увидел приближающихся Бенедикта и Льювиллу.

— Баиньки? — поинтересовался я.

Бенедикт кивнул.

— А почему бы и нет? — пролепетала Льювилла и поцеловала меня в щеку.

— Это еще за что?

— Да за всякое разное. Доброй ночи!

— Доброй ночи!

Рэндом присел у очага, помешивая в огне кочергой. Дейдра повернулась к нему и сказала:

— Для нас больше дров не подбрасывай. Мы с Флорой тоже идем спать.

— Ну и ладно.

Рэндом отставил кочергу и встал.

— Спокойной ночи! — произнес он вслед сестрам.

Дейдра улыбнулась мне сонно, Флора — нервно. Я тоже пожелал им спокойной ночи и проводил до дверей.

— Узнал что‑ нибудь новенькое и полезное? — спросил Рэндом.

Я пожал плечами:

— А ты?

— Собственные мнения, догадки. Никаких новых фактов. Мы пробовали решить, кто следующий в списке.

— Ну и!..

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒