Глава 6. Один дома

Глава 6

Старт

Последний день работы. Вернее, полдня. Можно было бы уже и отдых устроить, но все равно на работу погнали, у нас начальство твердокаменных принципов.

Работал. Работать не хотелось. Но все равно я старался. Боялся в последний момент все испортить. Проявлял рвение, даже норму перевыполнил. День прошел никак, ничего интересного, все по плану. Драга врезалась клином в мягкую породу, порода падала на конвейер, отправлялась в дробилку, затем в сепаратор. Моя задача проста – раз в старый час выскакивай наружу и откидывай лопатой крупные камни из дренажных канав. Ну а в промежутках смотри, чтобы драга от горизонтов не отклонялась.

Я остановил машину за час до обеда, проверил, как идет отгрузка. Конвейер работал, все было в порядке, порода текла по ленте на обогатительную фабрику, база пополняла запасы гелия.

Спустился вниз, прошел дегазацию и дезактивацию, разделся, повторил дезактивацию, вымылся, проследовал в зал для собраний. Там уже было много народа, наверное, человек пятьдесят. Все участники рейда. Молодых много, больше половины. Старые специалисты выбывают, новые подрастают…

Сначала мы, новые специалисты, выслушали лекцию. Все, как обычно. Я был на инструктаже перед предыдущим рейдом, отец тогда меня позвал с воспитательными целями. В этот раз говорили точно то же, что и в прошлый.

Цели полета. Цели групп. Техника безопасности. Оглашение списка запрещенных вещей.

Потом нас поделили. Я попал в семнадцатую. Группу Хитча.

Самого Хитча я знал, мы с ним уже года три работаем, он наладчик, когда у нас пробивает гидравлическую систему, он приходит, ругается и все починяет. А в рейдах он молодец…

Еще одного парня звали Джи, про него я даже не мог ничего сказать толком. Я его видел пару раз, но знаком не был, он из четырнадцатого сектора, и ногти у него фиолетового цвета, наверное, он много работал на поверхности. У всех, кто работает на поверхности, ногти синеют. А глаза золотеют до оранжевого.

Третьим был Бугер, отец сдержал обещание.

На Джи болталась вязаная жилетка, на Хитче свитер, почти такой же, как у меня, он мне не брат, а свитер одинаковый. Наверное, свитеры все одинаковые.

Ну, кроме свитера Бугера. Этот отличился. На груди зеленый кактус, на спине буква «А» красного цвета. И то и другое явно что‑ то символизировало, однако понять что я даже не пытался, Бугер увлекался всякими тайнами, скрытыми знаниями и другой полулегальной экзотикой. Интересно, кто это Бугеру такой диковинный свитер связал? Наверное, мать, она у него тоже какая‑ то с осложнениями, на пол‑ лица маска, а что под маской – неизвестно, скорее всего, уродство. Ничего, конечно, необычного, но все равно человек без уродства лучше, чем с уродством.

Зато вяжет хорошо.

Собрание продолжалось долго. Инженеры, командоры, руководители экспедиций и другое начальство рейда зачитывало бесконечные нудные инструкции и говорило о какой‑ то ерунде, отец мой тоже был среди этих начальников, тоже зачитывал со значительным видом разную чушь и рассказывал давно известные анекдоты, имевшие место во время предыдущих рейдов.

И края этому всему видно не было, так что я едва не уснул даже.

Зато в самом конце нам раздали витаминные капсулы, их надо было разжевывать вместе с пищевыми. Витамины в рейде нужны. А главное – в витаминных капсулах быстрый кальций. Если не принимать кальций – кости поломаются, такое уже случалось.

После капсул нас распустили до вечера, свободное время, делай что хочешь. Многие отправились по клубам на коротенькие вечеринки, а мне на танцы идти не хотелось, и я отправился к себе в бокс, посидеть в тишине.

Конечно же, не получилось. Едва я прилег на койку и закрыл глаза, как в дверь позвонили.

Эн, это она была. Вся серьезная, сосредоточенная и знающая – с порога стала сыпать советами. Как обыскивать дома и на какие обращать особое внимание. Как держать ноги в тепле с помощью особого точечного массажа. Как правильно дышать первое время. Как…

Она вывалила на меня тысячу советов, и я почти ничего не запомнил. Она говорила и говорила про рейд и только про рейд, не знаю, но мне показалось, что Эн не очень интересовалась моей персоной, показалось мне, что ее занимает обещанный мною замороженный котенок. Нет, она про него ни разу не упомянула, но и в глаза смотреть не отваживалась, болтала о разной ерунде.

Потом Эн замолчала, присела ко мне на койку, чмокнула в щеку, вскочила и убежала.

И почти сразу заглянула мать. И вела разговоры на тему «Как хорошо мы будем жить дальше», и «Я уже давно хочу нянчить внуков», и что «Пора тебе определиться»…

Не знаю, кто занудливее – мать или Эн? Обе занудливее. Женщины. Похожи. И после «пора тебе определиться» мать тоже приступила к советам. К точно таким же. И, как всегда, стала совать мне капсулы. Капсулы нельзя долго хранить, два дня от силы, поэтому у матери сэкономлено немного. Сама, значит, она глотает по две, а мне выдает четыре – за вчера две и за сегодня. И самое плохое – отказаться нельзя.

Расплачется. Она ведь на самом деле волнуется. Хотя отец уже двенадцать раз ходил в рейд, она все равно переживает. Пришлось мне ее успокаивать, говорить, что переживать совершенно не из‑ за чего. Корабль надежен. Переход ерундовый, что такое девяносто миллионов для такого крейсера, как наш? Его строили для разведки внешних рубежей, девяносто миллионов для него пустяк, на один глаз.

Сама планета… Планета, конечно, небезопасна. Но если сравнивать, допустим, с Постоянной Экспедицией, то планета – милейшее место. Спокойное, тихое, чистое. Да мать и так все знает. У нас все знают про планету. Там хорошо. Но мать все равно не переубедить. Она теребила меня и теребила: будь осторожен, почаще смотри под ноги, почаще оглядывайся… И под конец чуть не заплакала, хорошо, что пришел отец и сказал, что все.

Пора.

Мать убежала. Отец посидел немного, я думал, что и он сейчас пустится мне мыть мозги, но он не стал. Крякнул неопределенно, топнул каблуком по полу, высек искру, затем мы стали натягивать комбинезоны.

У нас отличные комбинезоны, универсальные. Держат вакуум, температуру, предусмотрены амортизационные карманы – гасить скручивания. Потом, перед высадкой на планету, комбинезоны снабдят экзоскелетами, пока же мы влезаем в них без посторонней помощи. Вообще, комбинезоны в рейде почти не снимают, почти весь день в них живут, спят. Комбинезон и маска. Маска это тоже не просто резина – это целый комплекс. Подогрев есть, стекла… это, собственно, даже не стекла, а особая сверхвязкая смола, ее невозможно разбить, разрезать, расплавить, в обычных, разумеется, условиях, микрокомпьютер. А еще есть перчатки, спецботинки, Знак…

Знак, кстати, каждый должен сделать сам, нельзя ни матери, ни подружке доверить, я почти целых восемь месяцев маялся, вышивая его на спине. Получилось неплохо, даже хорошо, мне потом потихоньку многие предлагали, чтобы я им тоже вышил. Иногда я соглашался, ну, так за пару капсул. Вообще, в этом вышивании есть смысл. Эмблема на драге изнашивается быстро, приходится часто переделывать, наверное, раз в четыре наших, не планетарных, года, потом так шить научаешься, что можешь себе сам даже одежду готовить. Это и полезно, и выгодно.

Я облачился в комбинезон, затем вспомнил про мамкин свитер, пришлось мне снова раздеваться, обряжаться в свитер и снова влезать в комбинезон. Отец терпеливо ждал.

Я оделся. И снова отец не сказал ничего, мы немного посидели, затем направились к танкам. В коридорах не было никого, в день отправления в рейд всем лишним в коридор выходить запрещено. Непривычно и странно, наши шаги гремели по железному полу, и мне казалось, что на всей базе только мы с отцом. И больше никого.

Танки ждали в ангаре. Стояли неровными рядами, жужжали. Людей не видно. Я отыскал семнадцатый номер, он был нарисован на борту белой краской, довольно неровно нарисован, без души.

Мой танк.

– Удачного рейда, – сказал отец, подтолкнул меня к машине и ушел.

Так просто.

Моя группа уже ждала внутри. Хитч сидел за штурвалом, остальные лежали на койках. Я занял свое место, Хитч велел пристегнуться, и едва я замкнул ремни, рванул к кораблю.

До корабля далеко. Корабль хранится в кратере, переоборудованном под стартовый стол, кратер глубокий, похожий на воронку, а крейсер на самом дне, в тени и прохладе. Спускаться вниз надо по спирали, долго и осторожно. Зато корабль в безопасности. Ни корона по‑ настоящему лизнуть не может, ни метеорит ударить. И от базы приличное расстояние, если корабль взорвется при старте или при посадке, поселение не пострадает. Но добираться трудно, мы ехали почти тридцать четыре часа, каждые восемь часов менялись. Я был третьим и не видел корабля, но я знаю, что он похож на скалу. Огромная острая пирамида с узкими гранями, так удобнее проходить сквозь атмосферу.

Непосредственно к кораблю рулил опять Хитч. Молчал. И мы молчали. Еще толком не познакомились. И трясло. Сильно так, при такой тряске особо разговаривать не хочется.

Потом танк загрохотал по железу, и я понял, что мы въехали в трюм корабля. Хитч долго пристраивал танк в замки, проверял надежность креплений, прыгал на зажимах, бормотал, затем постучал по броне, и мы выбрались.

Я успел оценить размеры трюма, я никогда не видел таких, потолок, правда, низкий, но вширь… Ангар был огромен. Я попробовал представить, каких тогда размеров сам корабль… Это можно увидеть только на планете. Говорят, он поразительный. Самое великое зрелище – корабль, лучшее, что создал человек, корабль подчеркивает силу человеческого духа и разума. Да даже один этот ангар подчеркивает силу человеческого разума…

Хитч потрогал меня за руку, я очнулся.

К нам подошел один из пилотов, выслушал чеканное донесение Хитча, проверил комбинезоны, остался доволен, проводил нас до кубрика. Дверь закрыл.

Хитч велел ложиться, мы разобрались по койкам и стали ждать.

Мы пролежали восемь часов в тишине, а потом через интерком сказали, что мы уже на орбите. Все это меня очень разочаровало. Я думал, что рейд начнется как‑ нибудь по‑ другому. Масштабнее. С громом, тряской, стиснутыми зубами. А все было буднично, очень буднично, проще простого, проще, чем драгу завести.

– Так всегда делается, – с бывалым видом заявил Хитч.

– Зачем? – спросил Джи.

– Затем, чтобы всякие идиоты не настраивались на героизм, – ответил Хитч. – Все должно быть обычно и даже скучно, а то всякие едва прилетают на планету, так сразу начинают. Активность проявлять! А другим потом расхлебывать приходится… И вообще, всем спать.

– Но… – попытался было возразить Бугер.

– Спать! – велел Хитч.

Мы стали спать.

Я был разочарован еще сильнее.

Проснулся от голоса. Мой новый начальник Хитч рассказывал:

– Мы стояли на планете, и у нас было полно всего. Воды столько, сколько нужно каждому. Нужно тебе воды двести литров – пожалуйста. А нужно тысячу – получай. И воды полно, и еды. Можно идти куда хочешь, можно путешествовать где хочешь. Вы знаете, что такое путешествовать? Не знаете. А это вот что. Сесть в лодку, спустить лодку на воду и плыть по воде куда увидится. Целый месяц плыть – и вокруг все равно одна вода! Или сесть на самолет – и лететь! Самолеты умели висеть в воздухе и летали очень быстро, за один день на самолете можно было облететь вокруг земного шара. И всего было полным‑ полно у нас. Но нашлись люди, которым хотелось еще. Ученые. Они любили все узнавать, любили открывать новое, придумывать разное. И вот на самом юге планеты эти люди стали бурить во льду скважины, ну, вроде тех, какие бурит наш Бурито, только гораздо глубже. На самом юге было очень холодно, там скапливались целые километры льда…

Хитч замолк. Километры замороженной пресной воды даже ему трудно представить. Я вот не могу. Водопад еще могу, но километр льда… Представляешь себя – как ты стоишь, маленький, возле огромной, теряющейся где‑ то в неимоверной высоте отвесной белой стены…

Хитч потряс головой и продолжил.

– Километры льда, а под этим озером было найдено озеро с древней водой, которая существовала еще тогда, когда на планете не водились люди. И ученым очень хотелось поглядеть, что есть в этой воде. И однажды они добрались до этой воды. В ней спали древние микробы. А так как у всего населения уже не было против них иммунитета, то эти микробы быстренько всех перебили. На всей планете. Зараза была настолько мощной, что охватила всю Солнечную систему. Базы, которые стояли на других планетах и лунах, были уничтожены. Даже база на Европе, спрятанная в глубине льдов, и то оказалась заражена. Только Меркурий остался. На Меркурии были гелиевые копи, шахты и солярная станция, небольшой подземный поселок и филиал Института Солнца. Когда на планете началась эпидемия, все жители Меркурия собрались на сходку и ввели режим изоляции. Меркурианская база объявила, что будет сбивать все приближающиеся корабли. Так мы все и спаслись. И стали жить в шахтных выработках…

Хитч рассказывал не так, как положено рассказывать, а со своими переделками. Он вообще любитель вольностей. Ему это прощают – он парень талантливый, у него чутье особое. Ну, например, ему говорят: надо найти спирт – и он находит спирт. Ему говорят: надо найти компьютеры – и он находит компьютеры. Как‑ то объяснить это не могут, но талант сам по себе весьма ценный. Поэтому и Хитч на особом положении.

– Связь с Землей и остальными колониями скоро прекратилась. По последним полученным данным, эпидемия уничтожила все население планеты…

– Все‑ все? – спросил Бугер.

– Бугер, ты идиот, – спокойно сказал Хитч. – Конечно, все. Никого не осталось, только животные.

– А почему животные не умерли? – продолжал приставать Бугер, ему нравилось злить Хитча.

– Потому, – ответил Хитч. – Потому, что животные этим вирусом не заражались, только люди.

– А вдруг он еще там? – Бугер указал на палубу. – Может, вирус еще на планете?

– Нет там никакого вируса, – строго и раздельно произнес Хитч. – Никакого вируса нет. Было уже много рейдов, и ни один из них не нашел никакого вируса. Он мутировал и вымер, это доказано. На планете безопасно…

Хитч выдержал паузу.

– Безопасно…

Так что сразу стало ясно, что лично он, Хитч, очень сомневается в том, что на планете безопасно. Даже больше – у него есть неопровержимые сведения, что это не так.

– Вируса на планете нет, – повторил Хитч. – И не надо затевать глупых споров. И вообще, Бугер, не мешай мне проводить просветительскую работу. А то после рейда я тебя законопачу в Экспедицию на пару месяцев. За нарушение субординации. Уяснил?

– Уяснил.

– Тогда я продолжаю. Прошло много лет, и люди на Меркурии решили навестить планету, чтобы посмотреть, как там да что. А вдруг все наладилось? Вдруг эпидемия ушла? Меркурианская база имела два больших системных корабля, и один исследовательский катер, который, впрочем, тоже мог ходить между планетами. Была снаряжена экспедиция во главе с командором флота, навигатором Алексом У. Дождавшись, когда Меркурий и планета сблизились на минимальное расстояние, катер «Гея» ушел с орбиты и успешно ускорился. Что произошло дальше, неизвестно, по всем понятным причинам – электромагнитное поле, солнечный ветер и т. д., связи с Меркурием быть не может. Есть три предположения. Первое. «Гея» не сумела затормозить и проскочила мимо планеты в открытый космос. Второе. «Гея» погибла при посадке или, напротив, при старте. Третье. Командор Алекс У успешно посадил корабль, однако эпидемия не свернулась, как полагали раньше, а вполне себе спокойненько продолжалась. И экипаж «Геи» благополучно погиб от скоротечного рака. Так или иначе, выяснить, что произошло с планетой, в ближайшее время возможным не представлялось. Было решено наложить на планету карантин. К тому же идти было все равно не на чем, рисковать большими кораблями опасались. И сто лет планету никто не видел…

– А почему ее не нашли во время предыдущих рейдов? – спросил Джи.

– Кого?

– Ну, этот катер, «Гею»?

– Ты что, Джипер, меня не слушаешь? – нахмурился Хитч. – Я же говорил – «Гея» могла улететь в космос. Вот и не нашли. Или она могла упасть в океан – и тогда ее тоже не нашли. Все просто. Да даже если корабль разбился на суше – его не найти. Ты представь только, какие там просторы! Это все равно что выкинуть гайку над Темной долиной и потом ее искать. И то проще было бы. Так что Алекса У мы не найдем никогда! И вообще, у рейдеров других забот полно… Джипер, ты меня сбил. Ты что, не можешь просто послушать своего начальника?

– Могу…

– Вот и моги. А я пока расскажу про первые рейды. И вообще, слушайте все, никому не спать!

И Хитч рассказывал дальше, но дальше я его не слушал. Да я мог бы и с начала истории его не слушать. Потому что историю эту я знаю наизусть. Более того, я к этой истории имею самое что ни на есть прямое отношение. Ну, во всяком случае, в какой‑ то мере. Алекс У – мой родственник. Прапра ну и еще несколько раз прадедушка. У меня в семейном альбоме есть его фотография. И его, и всей команды «Геи». Такие здоровенные дядьки в антиперегрузочных костюмах, мужественные, суровые лица. И если уж на то пошло, то я и сам…

– А вдруг там все‑ таки есть люди? – снова спросил Джи.

– Нет, – ответил Хитч с авторитетом опытного космопроходца. – Там нет людей.

Мы сидим в кубрике. То есть лежим. Выходить нельзя. Каждая группа – четыре человека – в своем кубрике. На койках. Кроме коек, есть малюсенькая туалетная, и все. Кран с водой. Под потолком интерком.

Дверь есть, но она закрыта. За ней узенький коридор, он тянется до кают‑ компании и рубки. Но выйти мы не можем. Считается, что группы не должны общаться во время рейда. Чтобы не передраться еще до высадки. Наверное, оно правильно – мне все время хочется передраться, Хитч постоянно что‑ то рассказывает, от его голоса у меня настроение только ухудшается. Все‑ таки я привык жить в одиночку, я тут почти в таком же объеме пространства еще с тремя.

И Хитч все время болтает.

– Самое‑ самое – это вода, – болтает Хитч. – Можно найти ванну…

– Чего? – не понимает Джи.

– Ванну. Это большой сосуд, его можно заполнить водой и в нем лежать.

– Зачем? – не понимает Джи. – Зачем лежать в воде?

– Затем, дубина, – отвечает Хитч. – Это лучшее. Горячая вода – целая ванна горячей воды.

– Это глупо – лежать в воде… – сомневается Джи.

– Там целая планета воды. Целая планета воды, целая планета дерева…

Хитч рассказывает, чего еще полно на планете. А потом показывает всем кусок зеленого камня, нанизанный на цепочку.

– Это изумруд, – сообщает Хитч.

– Зачем он? – спрашивает Локк.

– Зачем… Это койка зачем, это кружка зачем, это ты зачем, а изумруд просто так. В этом его высшая ценность – он просто так.

Хитч вешает изумруд на шею, оглядывает нас с превосходством.

– К тому же это отличный слюногон, – говорит Хитч. – Изумруд способствует выделению слюны лучше, чем все пуговицы, а это очень полезно в наших условиях. Суешь изумруд в рот, слюна выделяется в два раза сильнее, гидробаланс остается положительным. То есть ты не сохнешь.

Хитч засунул изумруд в свою пасть и принялся чмокать, выделять слюну.

– А есть рубины, – рассказывает Хитч. – Некоторым везет, и они находят рубины, они еще большие слюногоны. Или даже алмазы…

Я засыпаю. Под воспаленные рассказы Хитча. Уже в очередной раз за длинный‑ предлинный день. Мне снится вода. Ее много, почти до горизонта…

– Просыпайся! – дергает меня Хитч. – Скоро пойдем в рубку.

– Зачем?

– Затем, чтобы увидеть мир. Ты же хочешь увидеть мир?

Я хочу. Очень хочу, никогда не видел мира…

Мир я увидел. Через очки. Вернее, через светофильтры.

Крейсер висел на орбите. Разворачивал антенны, сканеры и телескопы, проверял готовность, перепроверял состояние обшивки, и, пока корабль готовился к переходу, нам разрешили посмотреть. Каждая четверка получила по полчаса. В рубке были экраны, во всю стену, как и рассказывали. Справа висело Солнце. Отсюда оно выглядело гораздо ярче и злобнее, а корона сияла просто невыносимо, даже через очки и фильтры.

Мир был прямо под нами. Только разглядеть все равно ничего не получилось – на фоне Солнца мир выглядел черным блином. Чернота, и все, даже страшно. Я лично долго смотреть не стал, от всего этого черно‑ золотого сияния заболела голова, и я вернулся в кубрик. Я хотел поговорить с отцом, но в рубке его не оказалось.

Больше в этот день ничего интересного не произошло. Мы приняли по пять капсул – во время рейда полагается усиленное питание – и легли спать. И я снова хорошо уснул, как всегда. Я всегда хорошо сплю. Да и шторки здесь, в кубрике, отличные, опустишь – и тихо. Тихо, уютно, прохладно, только музыка в ушах играет, вернее, шорох дождя. Это так полагается.

Глава 7

Один дома

Я не чувствую одиночества. Знаю, что оно есть, однако я его совсем не чувствую. Когда мне нечего делать, я сплю или читаю книжку. Волк погиб, а я могу спокойно читать. Не привязываться. На нашей земле ни к чему нельзя привязываться, надо просто жить и ждать, и случится все, что надо.

Волк умер, значит, так надо было. А живые должны жить. И спать. Я спал и проспал. Наверное, от конституционного права – сначала оно уснуть мешает, зато потом сон наваливается в три спины, засыпаешь просто на ходу. Проспал я дикого, одним словом. Рыжую собаку. Вонючку лесную. Тину болотную. Плавунца поганого.

Лежал я, спал, что‑ то мне снилось такое, самолеты, кажется. Самолеты летали по небу, дымили, а между ними еще и вертолеты летали. Все летало в большом количестве, а некоторые люди даже прыгали с парашютами. Небо было заполнено всевозможной техникой, а потом эта техника стала вся вдруг вниз валиться, валиться, с таким грохотом, и небо быстро опустело.

Я проснулся, побежал пальцами до огнестрела, подтянул его к себе, открыл глаза и сразу посмотрел на столб. Рыжего не было.

Я посмотрел повнимательнее. Рыжего действительно не было. Свалился, наверное, во сне, дичара. Свалился, расшиб свою пустую голову, так я подумал…

Я сел. На асфальте рыжего тоже не просматривалось. Свалился, но насмерть, однако, не ушибся, отполз в сторону, помирать под кустом элеутерококка.

Поднявшись на ноги, я осмотрел окрестности уже поподробнее. Рыжего не видно. Уполз‑ таки, зараза!

Тут я увидел, что Волка тоже нет. То есть его головы. Упер! Дичара рыжий, уволок голову! Сбежал! Сбежал, гадина! А я проспал… Ну не могу же я его всю ночь сторожить, у меня организм растущий, требует сна. Как солнце встало, как вой этот поганский утих, так я сразу и уснул, видимо. И проспал долго. А пока я спал, дикий сполз со столба и удрал.

Украл голову. А ко мне побоялся подойти! Еще бы! Я бы его и во сне почуял! Его вонючую вонь. И даже во сне я ему бы в пузо всадил из огнестрела! Чтобы мало не показалось!

– Вонючка! – крикнул я. – Вонючка!

Дальше я очень глупо поступил – стрельнул из огнестрела в небо, бестолковый поступок, совершенно бестолковый, только патрон растратил, только в ушах зазвенело. После выстрела посидел, подумал, успокоился хорошенько.

Надо выручать Волка. Волк меня много раз выручал. Жизнь мне спасал. Не бросать же мне его теперь… Эти дикие, они ведь что‑ нибудь паскудное организуют. Возьмут голову, насадят ее на кол и выставят рядом со своим поселением. И будут его голову объедать мухи и клевать вороны, так что через месяц на ней не останется совсем мяса, только кость. Череп.

Так рыжий решил мне отомстить. А может, и не отомстить даже, может, это они меня заманивают так. В свои чащобы. Знают ведь, что я не брошу Волка. Этот рыжий почуял, что одному ему со мной не справиться, и решил заманить меня к себе. Чтобы расправиться со мной с помощью своих диких дружков. Они уже попробовали – не получилось, но этот рыжий упертый, хочет довести дело до конца, точно я его дедушку заскорузлого прибил, бабушку его саблезубую…

Ну что ж, посмотрим.

Так или иначе, но голову надо добывать.

Я поглядел в небо.

В книжках часто пишут про разных богов. Или богов, не знаю, как точно произносится. Что они помогают. Или с неба спускаются и помогают, или просто помогают, без спускания. Стоит только по‑ хорошему их попросить. Хромой говорил, что все это ерунда, нет никаких богов. Никто ему в жизни ни разу не помогал. Да и при смерти ему никто не помог, не получилось у него со смертью. Я согласен с Хромым. Нет никаких богов. Есть только я, нечего в небо смотреть.

Вот куда этот рыжий зверь уволок голову? Не знаю. И никто мне не поможет. Вот на небе нарисовалась бы стрелка, куда идти, я бы и пошел…

Ничего не нарисовалось.

Делать нечего. Я поругался и стал искать следы. Рыжий хромал, значит, далеко уйти не мог, значит, рано или поздно его я найду. Времени у меня много, до зимы еще далеко, буду искать. Тот, кто не помнит добра, долго не живет. Волк мне много добра сделал, очень много. А у меня с жизнью и так одни загогулины получаются, новых мне не надо… Голову надо искать. Строго‑ настрого искать, кровь из носу брызнет – искать…

Я стал искать. Потратил на поиски почти полдня, смотрел по асфальту, следы выглядывал. Тут хорошо бы лупу взять и проверить по кругу. Но лупа последняя разбилась уже давно, а на глаза я не шибко острый, чернику надо есть…

Пришлось навязать на колени тряпок в два слоя, после я на эти самые колени опустился и ползал на них туда‑ сюда, выставив перед собой нос, как какая‑ нибудь гончая из книжек.

И нашел. Нашел, никуда от меня не денется этот гад, похититель голов. Он оказался хитрее, чем я сначала о нем думал. Ему бы к лесу идти, а он поступил по‑ другому – удирал от меня через город. Хитро. Хотя и понятно. Понятно – нога одна у него сейчас, наверное, распухла и разболелась, наступать сильно на нее он не может. Значит, приходится на другой скакать. А как будет он на другой скакать, так отпечатки по мягкой земле пойдут заметные, по ним даже слепой найдет, на ощупь. Поэтому он и решил идти по асфальту. Нет, если бы я не знал, что дикие такие дикие, сказал бы, что этот рыжий умный, собака, головой поворачивает.

Город оказался большой. Вообще‑ то, это был даже не город, а несколько городов, объединенных как бы в один, в длинный. Заканчивался один город, и тут же начинался другой. Рыжий шагал через них, я шагал за ним. На каждом перекрестке исправно на колени опускался, искал направление. Так что к вечеру ноги у меня болели уже, даже войлок не помогал.

Но и одноногому было не лучше, к вечеру он стал часто останавливаться, в одном месте даже упал – сухая трава рядом с дорогой оказалась смята. Ослабел. То ли от голода, то ли от кровопотери. Это плохо, что он слабел. Нет, мне его совершенно не жалко, ничуть, просто, если он ослабеет уже совсем, то может в злобном припадке что‑ нибудь с головой сделать. Например, зашвырнет ее куда подальше, тогда не найду вообще.

По обеим сторонам дороги закончились дома и начались краснокаменные заборы. Высокие.

Заборы тянулись с полкилометра, затем резко оборвались, и я вышел к мосту.

Обрушен. Причем обрушился явно недавно – слом на бетоне был свежим. В последнее время много чего‑ то всего стало рассыпаться. Хотя ничего необычного в этом нет, я читал, что раньше дома надолго не строили, считалось, что дольше пятидесяти лет ни один дом стоять не должен, после пятидесяти их должны были сносить и на их месте ставить новые. А все эти дома, и мосты, и другие строения, они стоят уже гораздо дольше, чем пятьдесят лет. Поэтому они потихоньку разрушаются. Разваливаются. Почему‑ то это происходит по ночам, спишь в каком‑ нибудь городе, и слышишь – повалилось.

Дом без человека долго не стоит.

Помню один город, мы в нем были давно, когда я маленький еще совсем был, даже зубы не все проявились еще, так вот, город тот был совсем разрушен, все дома повалились, даже мосты поломались, из‑ за чего это случилось непонятно. Но вот что особенно – в том городе стояла железная башня. Такая интересная, похожая на бабочку с черными крыльями, так вот эта башня даже не погнулась! Такая башня не триста лет простоит, она тысячу лет простоит! Нас уже много раз забудут, ну, может, только Алекса У будут помнить, а эта крылатая башня сохранится!

Человек велик.

А еще я вот думаю, что все это окончательно не разваливается еще и потому, что есть я. Я – последний человек, я – хозяин, и дом уж совсем не пустует.

В доме есть я, и города еще живут под небом.

А записки Лося пропали. Жалко это, там много интересного было. Они были в такой толстой тетради, я не мог ее таскать, слишком тяжелая. Поэтому я спрятал ее и другие интересные несъеденные книги в одном доме. Дом я очень хорошо помнил, такой, из красного кирпича, маленький и крепкий, а город из памяти выскочил совершенно. Не помню. Так что дневник тот потерян, а жаль, это история человечества была. Может, потом я тоже напишу такой дневник.

Люди, которые прилетят, должны знать, как все тут было, пока они там отсиживались.

Интересно, вот они прилетят, а кем стану я при них? Я ведь должен буду найти свое место… Меня должны уважать вообще‑ то, я ведь пронес через столетия человеческий огонь, я сохранил его. Не преумножил, но сохранил. Не исключено, что меня назначат главным. Я буду спокойно жить, в доме, заведу себе трех Волков, а еду мне будут приносить. Очень скоро люди наладят все, заселят города, и я буду пребывать в почете и достатке…

Мост.

Мост был точно откушен, и на самом краю скуса лежала голова. Волка. И никакого дикого поблизости. Дикий устал и оставил голову на самом краю моста. Зачем‑ то.

Я сел на дорогу.

Зачем‑ то…

Понятно, зачем. Это была ловушка, я в этом не сомневался ничуть. Рыжий утомился и решил устроить мне ловушку. Он думает, что я такой дурак. Думает, что я побегу сейчас к голове, а он запустит в меня камнем, они мастера камнями пуляться. Или еще что сделает. Ну… Не знаю, что может придумать дикий, может, там на мосту трещины в бетоне, и как только я туда шагну, так мост обвалится совсем. Или еще тридцать диких выскочат, схватят меня, раскачают и бросят вниз, в реку…

Я остановился.

Какой я придурок.

Нет, я просто самый большой придурок за последние сто лет! Это же с самого начала была ловушка! Он меня заманивал! Мы наткнулись в лесу на засаду, а потом все развивалось так, как хотел этот рыжий!

Почему он ко мне привязался?

Почему я его не пристрелил? Попал в ногу, а надо было попасть между глаз!

Нет, не так, не могут они так надолго загадывать…

В моей голове пролетело еще несколько мыслей, и в каждой из них имелся изъян. Это могла быть ловушка, а могла быть не ловушка.

Я не знал. Что мне делать дальше.

Нет, у меня было несколько вариантов. Хотя вообще только два, конечно.

Пойти.

Не пойти.

И я не представлял, что выбрать. А все потому, что я уже знал про все это. Про ловушку на мосту. Я уже читал целых две книги, в которых случалось подобное – я имею в виду ловушки на мосту. Одна называлась «Смерть в левом ухе» и рассказывала про… короче, про людей, которым хотелось слишком многого. А другую не помню, но из этих ловушек никто не выбирался. Я‑ то знал про эти ловушки из книг, а откуда про это знал дикий?

Или он просто выкинул ее, голову, просто так…

Я смотрел на голову Волка. Находиться на открытой местности было опасно, впрочем, как и находиться на закрытой местности. Находиться на планете Земля вообще опасно.

Человеку.

Голова смотрела в сторону реки. Хорошо, что сейчас осень, мух нет, если бы стояло лето, то вся его голова была бы сейчас в мухах – вот об этом я думал.

И еще думал. Я думал быстро, старался просчитать, что мне делать. И ни один вариант мне не нравился до конца.

Когда от вариантов у меня заболела голова, я сорвался. Повернулся и пошагал прочь. Но далеко не ушел, вернулся. Стоял на мосту, злился и старался сделать первый шаг, не мог, потом разозлился уже по‑ сильному, наступил на левую ногу правой ногой и все‑ таки двинулся. И голова тут же покатилась ко мне. Подпрыгивая и гулко стукая по асфальту, цепляя зубами. Подкатилась к самым моим ногам. Я поднял ее и спрятал в пакет, а затем в рюкзак.

Рыжего не было. Убрался. Решил, что лучше со мной не связываться. Теперь я вряд ли его встречу. Мир слишком большой, чтобы встретиться в нем второй раз.

Непонятно, как все кончилось. Как‑ то никак. Я думал, что будет схватка, что или я, или рыжий, но ничего такого не случилось. Я был даже разочарован. И разозлен. Вдруг представил, что рыжий меня не оставил в покое, что решил он за мной проследить. Это все меня сильно напугало, и я решил оторваться. Принялся кружить по городу, стараясь выяснить: есть ли «хвост»? В некоторых книжках пишут, что надо обязательно проверять наличие «хвоста», а то жизнь плохо закончится…

Рыжего хвоста видно не было, как я ни старался его заметить. Но это ничего не значило – он мог пройти потом, через сутки, и учуять меня. Можно было его дождаться и подстеречь, но я начал уже уставать от всей этой истории и решил отдохнуть.

Выбрал дом. Высокий, девять этажей. Пятый этаж – и снизу не залезть, и сверху не спуститься. Во всяком случае, тяжело. А чтобы рыжий не прокрался по коридору, я набил в нем бутылок и другого стекла, вредоносного для диких пяток, будет ему иллюминация.

Устроился я в квартире «17», мне почему‑ то нравится это число, и сразу понял, что попал в жилище умного человека – одна комната от пола до потолка была забита книгами. То ли писатель это был, то ли читатель, короче, много литературы. Но с потолка вот только что‑ то протекло зеленое, и большая часть книг испортились, а меньшую микробы поели, и осталось совсем немного. Все, что убереглось, собрал, развел костер, ну и начал это добро просматривать. Читаю название, если не нравится, в огонь кидаю. Книжки, конечно, жгутся бестолково совсем – быстро слишком, и жара никакого, только пепел за шиворот падает. Но зато горят они интересно. Огонь сначала их облизывает, не прикасается к самому вкусному, и в этот момент книгу можно еще спасти, ну а потом, когда в огне просыпается настоящий аппетит, уже ничего не спасти, огонь не отпустит.

Я не всегда, конечно, но книжки жгу. Их немного, их надо хранить вроде как, но почему‑ то иногда возникает настроение пожечь. От этого какой‑ то уют создается…

Вот и в этот раз захотелось немножечко. Я лежал на диване и изучал обложки.

Судя по всему, бывший хозяин был учителем или даже ученым, все книжки по математике да по физике – одним словом, ничего интересного и понятного, – читать все эти формулы и цифры нет никакого удовольствия. Поэтому я только обложки прочитывал, а потом в сторону откладывал сразу. Ну, и по мере прогорания в огонь.

Так я перебрал штук двадцать из несъеденных книжек, потом вдруг наткнулся на книгу без цифр и формул. Я ее почти уже выкинул, потому что название у нее было тоже какое‑ то математическое, однако потом заметил, что внутри нет никаких формул. Ну, и стал читать.

Книжка оказалась интересная, мне повезло. Сказка, как раз как я люблю. И очень похожа на мою настоящую жизнь. Там тоже про то, как все люди на Земле вымерли, но не от пандемии, а от замораживания. То ли Земля с орбиты сошла, то ли еще что, но все замерзли и уже не размерзлись. Осталось три человека – один парень и его отец с матерью. Они жили в шахте, и холод дотуда не добрался. Ну, потом, как водится, папаню с маманей завалило породой, после чего этот парень остался один и стал здорово скучать. Он скучал, скучал и уже собрался с горя просто выйти наружу, лечь в снег и уснуть, но тут по радио он услышал сигналы. Передачу. И в этой передаче говорилось, что не только он один выжил, но и еще остались люди вроде как, и они собирают всех, кто выжил, для того, чтобы плыть на корабле в Антарктиду, где совсем тепло оказалось и где теперь помещается все человечество.

И вот этот парень здорово обрадовался и отправился через ледяную пустыню в поход. Поход у него получился довольно интересный, много приключений разных было, несколько раз он даже едва не погиб. Но добрался до того места, откуда велась передача. Пришел, а там давно уже никого нет. Все то ли вымерли, то ли отправились уже на своем корабле в Антарктиду. Остался парень один…

Тут этот писатель, по‑ моему, неправильно написал. Он написал, что парень, добравшись до своей цели, сильно разволновался и решил опять замерзнуть…

Дальше я читать не стал, мне вдруг стало неинтересно.

Получалось, что в книжке в двух местах один и тот же человек пробовал покончить с собой, и каждый раз путем замерзания. Мне казалось, что так не бывает. Нет, в жизни оно бывает, я сам два раза вылавливал трехглазую рыбу, и она на меня глупо смотрела, но в книжке, наверное, так быть не должно. Я расстроился и не стал читать дальше. Но и кидать книжку в огонь не стал, все‑ таки человек старался, сочинял, это не формулы с цифрами корябать. Я отложил книжку на подоконник, завтра решу, что там с нею делать.

Три часа потратил на книжки, неплохо, не заметил, как стало темнеть. Огонь побледнел, и я не стал его подкармливать. Я заставил дверь шкафом и забрался под кровать. Не из‑ за того, что страшно, от страха под кроватью не укроешься. Просто мне было холодно. Меня трясло, наверное, заболел. Или нет, устал. Устал, надо отдохнуть, от усталости тоже трясет.

Хорошенько.

И я проспал до полудня, солнце всползло высоко, никак не меньше полудня. Не спал так уже давно. Сто лет. Если честно, то подниматься мне не хотелось. Так я подумал и снова уснул и проснулся уже следующей ночью. В окно страшно светила луна, на улице выли, и мне вдруг сделалось худо, и я прижался к стенке, закрыл глаза и не открывал их до утра.

Как стало светлеть, сразу поднялся и нашел мелки, рядом с кроватью прямо. Не знаю, откуда, сверху свалились, наверное, с книжной полки. Пять цветов. Я выбрал черный, его лучше видно.

Уходил из города и никак не мог уйти – город не кончался, люди любили раньше строить большие, просто бесконечные города. Вернее, они строили дороги, а вдоль дорог вырастали уже города, а потом города начинали расти возле поперечных дорог, и если попадешь в такой город, выбраться из него нелегко. Уходил и рисовал на стенах. Человечков. Человечков. Пока мелок не кончился, последнего человечка я нарисовал уже перепачканным пальцем.

Потом я шагал и шагал, пока не заметил, что солнце спряталось в тучи. Я огляделся и обнаружил, что нахожусь в непонятном пространстве. Тут тоже когда‑ то был город, но теперь он почему‑ то провалился в землю, и остались одни только крыши. Кругом одни крыши. Асфальт растрескался и стерся в пыль, шагать стало легче, но место это мне совсем не нравилось, я вдруг стал думать, что здесь плавун. Или зыбун, или еще какие подземные пустоты, куда легко провалиться, а выбраться уже нельзя. Может, там уголь горит или торф…

Я вдруг понял, что заблудился. Солнца не видно, крыши все одинаковые, и вообще все вокруг одинаковое, справа в мутной подозрительной дымке виднелся город, высокие далекие здания, слева, так же далеко и в такой же дымке, угадывался завод – переплетение ферм, трубы, какие‑ то антенны, высокие железные агрегаты со вспоротыми боками. Вообще к большим заводам лучше никогда не подходить – заводы опасны…

Но почему‑ то я решил идти именно к этому заводу. В небе над далеким городом было что‑ то не так. Как‑ то оно клубилось, вполне может быть, там зарождалась сухая гроза. В такую грозу получается множество шаровых молний, а от них ведь не убежишь, это тебе не олимпиада.

И я двинул к заводу.

Завод был гигантский, просто энциклопедический, и ввысь и в ширину, умели раньше строить. Кажется, тут раньше бумагу варили, пахло бумагой здорово, бумажный запах перебивал даже железный. Хорошо, что много заводов сохранилось. Прилетят люди, заново много строить не придется, немножечко подремонтируют – и все.

Я брел через завод, как верблюд через Гваделупу. К вечеру снова почувствовал тяжесть, как вчера, под кроватью. Но только как‑ то резко, точно кто‑ то запустил в меня стрелой с наконечником из усталости и попал в самое сердце. На плечи навалился неудобный груз, и я тут же заметил, что голова Волка стала гораздо тяжелее, чем раньше.

Надо отдохнуть. С одной стороны от меня тянулась стена, невысокая, выщербленная, за стеной заросли, и железом из них пахнет ржавым, туда лезть явно не стоило, я помнил, что с Хромым случилось.

А с другой – были металлические элементы всякие, что‑ то тут такое… не поймешь, сейчас все это выглядело как настоящий колючий лабиринт. А мне надо было лечь. Отдохнуть, немедленно, прямо сейчас…

Впереди будка. Метров через двести. Тоже железная, не знаю, для чего эта будка предназначалась, я побежал к ней. Если бы не побежал, уснул бы, наверное, прямо так, на земле, под забором.

Закинул рюкзак на крышу, влез сам. И тут же отключился, накрыло меня тяжелым теплым одеялом, которое когда‑ то у меня было, в самом далеком детстве, на нем еще птички такие вышиты, с глазками.

Потом я увидел звезды, сразу, без перерыва. Они висели надо мной серебряными искорками, такие звезды заводятся только осенью и никогда больше. А вокруг тявкали волки.

Я осторожно свесился с крыши.

Волков было много, в темноте поблескивали глаза и пахло знакомо. Волки не прыгали, не пытались добраться до меня, стояли, скулили, перебирали лапами.

И непонятно, зачем они пришли – за мной или за головой. Стояли и стояли, а под утро я начал подозревать, что волки явились не просто так, я стал думать, что их наслал рыжий. Специально оставил мне голову и натравил хищников – глупая мысль, – чтобы они меня сожрали…

А может, волки просто приходили попрощаться со своим товарищем. Но мой Волк происходил из других мест, хотя, может быть, все волки братья, может, у них такой обычай – грустить о друзьях, пусть даже и незнакомых, они чувствительные животные…

А вообще это была не самая приятная ночь в моей жизни, хотя и хуже случалось, тогда вон в болоте пришлось…

Под утро волки исчезли, но пока солнце не взобралось высоко, я не слезал с этой железной будки.

В этот же день я отыскал асфальтовый стакан и кинул туда голову Волка.

В тот день я остался один на целой планете.

Окончательно.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒