Ирина Градова 14 страница

И в этот момент, ни раньше ни позже, Раби вкатил столик на колесиках с чайником, чашками и подносом с восточными сладостями.

– Опять ты этой гадости накупил! – проворчал Лицкявичус, брезгливо окидывая взглядом горки рахат‑ лукума и аккуратно нарезанные кусочки фруктовой, ореховой и шоколадной косхалвы. – Диабет у тебя будет, вот что. И у меня, с твоей легкой руки, тоже!

– Ой, доктор, глупость не скажи, а! – отмахнулся Раби. – Какая диабет, слушай? Я всю жизнь ела – и никакой диабет, видишь, а? И женщин сладкое любит, да?

– Ага, – кивнула я, радостно улыбаясь и хватая кусок косхалвы, обильно посыпанной сахарной пудрой. – Любит!

На самом деле я внезапно ощутила жуткий голод и вместо чая предпочла бы пельмени с большим количеством майонеза, но дареному коню в зубы не смотрят, поэтому и восточные сладости, на худой конец, сойдут. Тем более что сладкое хорошо влияет на мозг.

* * *

По дороге от Лицкявичуса мне позвонил Шилов и пригласил поужинать вместе. Он уже давно грозился сводить меня в новый вегетарианский ресторан, обещая, что я даже не замечу, что в блюдах напрочь отсутствует мясо и животный жир. Я обожаю животных, и у меня ни за что не хватило бы духу самой забить курицу или свинью, но, как ни стараюсь, а не могу заставить себя совсем отказаться от мяса. В угоду Олегу я сдерживаюсь несколько дней, даже неделю, но потом, увидев аппетитную курочку‑ гриль на прилавке универсама или кусок твердокопченой колбаски, забываю о том, что все это изготовлено из братьев наших меньших, и начинаю литрами выделять желудочный сок и слюну. И вот Шилов выбрал момент: сейчас, наевшись сладостей Раби, я меньше всего мечтала об овощах и фруктах! Но разве возможно было отказаться, когда мы так редко встречаемся в последнее время? Любимый человек хочет сделать мне приятное, а я, тварь неблагодарная, отвергну его приглашение на романтический ужин?

– Конечно, милый! – радостно сказала я в трубку. – Отличная мысль!

На самом деле все оказалось лучше, чем я ожидала. Атмосфера ресторана пленила меня сразу своим мягким освещением и какой‑ то легкой, совершенно летней обстановкой. Никакой претенциозности, все очень приятно и просто. Еда, тщательно выбранная Олегом, тоже понравилась, хоть я и сомневалась, что смогу проглотить хотя бы кусочек – смогла, и очень даже с удовольствием!

Мы разговаривали ни о чем – и в то же время обо всем на свете, но я все‑ таки не могла полностью отвлечься от мыслей о расследовании. Внезапно мне кое‑ что вспомнилось.

– Слушай, – сказала я, – а откуда Лицкявичус может знать твоего отца? Я рассказала ему о тебе…

– Вы говорили обо мне? – удивился Шилов.

– Только о тебе и говорим! Так что насчет отца, а?

– Он Лицкявичусу осколок из черепа извлекал, – ответил Олег. – После той операции его комиссовали, а то, наверное, так и ездил бы по горячим точкам до сих пор! Он папе свою последнюю книгу посвятил. Она у меня есть – если хочешь, могу дать почитать.

Потом, несмотря на усталость, я согласилась поехать к нему, и мы занимались любовью. Сначала в ванне, полной фруктовой пены, потом – под душем, эту пену смывая. Продолжили в постели, на свежих, пахнущих жасмином простынях.

Первый раз за все это время я осталась у Шилова до утра!

* * *

А на следующий день у меня выдался выходной. Боже, какое счастье, когда никуда не надо идти! Дэн в школе, на консультации перед экзаменом, мама куда‑ то ускакала с соседкой, своей бессменной попутчицей, и я дома совершенно одна и могу наслаждаться часами тишины и покоя.

Переделав кое‑ какие неотложные домашние дела (которых, к счастью, благодаря моей трудолюбивой мамочке оказалось не так уж и много), я решила засесть за компьютер. С тех пор как сынуля показал мне прелести общения «В контакте», я спала и видела, когда смогу вернуться к своим приятелям, неожиданно выплывшим из небытия долгих лет. Их стало еще больше с того дня, когда я в последний раз заглядывала на свою страничку. Кое‑ кто из них выложил новые фотографии, и я просмотрела их, время от времени оставляя свои комментарии и отвечая на сообщения. И тут меня как током ударило: как же установить связь между людьми в век повальной компьютеризации, если не таким образом?

Я набрала в поиске Лиду. Выскочило сорок Лидий Томилиных, и далеко не к каждой из них прилагалась фотография: некоторые предпочитали оригинальничать и пользоваться забавными картинками или надписями, поэтому пришлось внимательно читать обо всех, отбрасывая всех, кто жил не в Санкт‑ Петербурге, потом всех с другим годом рождения (кстати, указанным далеко не всегда! ) и так далее. Результат нулевой. Тогда я прогнала имя Лиды через «Одноклассников» и «Мой мир» – с тем же результатом. Однако сдаваться я не собиралась и ввела следующее имя – Ролана Гаспаряна. Правда, я не слишком надеялась на успех: Гаспаряну перевалило за шестьдесят, а люди этого возраста редко сидят у компьютера. Как и ожидалось, Гаспаряна не оказалось ни в одном из списков. Потом мне повезло, и «В контакте» я обнаружила Тюленина, но среди его друзей не нашлось ни одного из других потерпевших. Я начала падать духом, ведь чем дальше, тем призрачней становилась надежда что‑ то найти. И вообще, с чего я взяла, что я – самая умная? Бред!

От нечего делать, вся в расстроенных чувствах, я стала просматривать фотографии на странице Глушко. Большинство из них – с мужем и дочерью. Самый поздний альбом, датированный несколькими месяцами назад, представлял Валентину уже без мужа – с подругами в кафе, с дочкой в парке… Интересно, действительно ли Валентина собиралась уйти от мужа? И потому на последних фото Петр Глушко отсутствует?

Я обратила внимание на большую групповую фотографию, озаглавленную «Двадцать лет спустя». На ней были запечатлены человек шестьдесят еще довольно молодых мужчин и женщин, улыбающихся и, судя по виду, вполне довольных жизнью. Я узнала Валентину и Петра – между прочим, стоящих в противоположных концах группы. Мое внимание привлекла блондинка в шикарном вечернем платье. Ее лицо показалось вдруг до странности знакомым. И тут меня как стукнуло: да это же Тюленина! Волосы короче, чем я помнила, и светлее, но это, вне всяких сомнений, именно она!

Да, но что бы это значило? Я искала связь между жертвами, а что нашла? Что это дает? На первый взгляд ничего. С другой стороны, не слишком ли много совпадений в этом деле? То, что жертва отравления, подозреваемый в ее убийстве и подозреваемая в убийстве своего мужа тем же способом оказались на одной фотографии, вряд ли может оказаться простым совпадением. А то, что я пока не могу сделать никакого вывода, лишь означает, что я знаю слишком мало и надо выяснить больше. Но как? Я хотела распечатать групповое фото, но не смогла: на нем стояла какая‑ то защита.

Я вернулась к страничке Валентины и стала просматривать тех, кто числился у нее в друзьях. Их оказалось всего пятнадцать человек: очевидно, свою страничку женщина завела не так давно. Плохо только одно: в строке «краткая информация о себе» большинство из этих людей не писали своих координат. Лишь четверо из них не побоялись разместить свои номера телефонов, которые я тут же переписала. Остальным оставила сообщения с просьбой перезвонить и свой мобильный.

* * *

– Вы оставляли мне сообщение…

Голос в трубке звучал неуверенно. Прошло два дня с тех пор, как я попыталась разыскать друзей Валентины Глушко, но ни один из них так и не проявился. Конечно, с чего бы они должны торопиться связаться с незнакомой женщиной, которая ни с того ни с сего вдруг решила вступить с ними в контакт? И тут – такая неожиданная удача! Я вдруг испугалась, что женщина на другом конце линии того и гляди даст «отбой», поэтому заторопилась:

– Да‑ да, оставляла! А ваше имя, простите?.. Потому что я просила со мной связаться сразу нескольких человек, но вы – единственная, кто перезвонил!

– Меня зовут Татьяна Анчикова, – ответила незнакомка уже тверже. – Вы написали, что хотите поговорить о Валентине… Она ведь умерла недавно, и я сама на похоронах присутствовала!

– Верно, – подтвердила я. – Потому‑ то мне и необходимо с вами встретиться, Татьяна. Где и когда вам удобно?

После короткого раздумья женщина согласилась увидеться со мной в пять часов, по окончании своего рабочего дня. У меня оставалось больше часа до встречи, а ехать всего десять минут на маршрутке, поэтому я потратила это время на прогулку по большому торговому центру. Я праздно бродила по бутикам, разглядывая вещи, купить большинство из которых никогда не смогла бы себе позволить.

И вдруг среди людей, выходящих из отдела мужской одежды, я узнала своего сына! А рядом с ним я увидела Люсьену – черт, это уже становится «доброй» традицией! Я последовала за ними в другой отдел. Люсьена поговорила с продавщицей, и та выбрала на вешалке костюм и с благостной улыбкой протянула ей. Ну, мне‑ то было не до улыбок, потому что эта женщина поманила пальцем Дэна и, отдав ему вешалку, указала в сторону примерочной. Да за кого она себя выдает? Одевает моего мальчика, не имея на это никакого права!

Я уже собралась подскочить к этой Люсьене и поговорить «по душам», но в этот момент Дэн вышел из кабинки. Н‑ да, а во вкусе Люсьене не откажешь – несмотря ни на что! Отец и я всегда покупали ему прикиды классического типа, а тот, что выбрала Люсьена, не походил ни на один из них и шел Дэну невероятно. Люсьена одобрительно поцокала языком, но со своего места, скрытая рядами вешалок, я не могла слышать ее слов. Подойдя к стойке с кашне, женщина порылась в ней и, выбрав шейный платок, повязала его Дэну. Отойдя в сторону, Люсьена встала рядом с продавщицей, и они обе, судя по выражению лиц и восторженным жестам, принялись восхищаться новым нарядом моего сына. Интересно, за кого Люсьену принимает продавщица – за меня?!

И я непременно кинулась бы в бой, если бы не два обстоятельства – мое обещание Дэну подождать, пока он сам мне все расскажет, и тот факт, что я уже опаздывала на встречу с одноклассницей Валентины Глушко.

Татьяна Анчикова оказалась полноватой усталой женщиной. Благодаря прекрасной зрительной памяти я тут же вспомнила, что видела ее на групповой фотографии вместе с Валентиной, Петром и Анной Тюлениной. Скромно одетая в простой серый костюм явно из «белорусского трикотажа», который так любят наши дамы, не имеющие достаточно финансов на более дорогие вещи, она показалась полной противоположностью Анны.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – спросила Татьяна, когда мы с ней уселись в уличном кафе под брезентовым зонтиком и заказали кофе.

– О Валентине и Петре Глушко, а также еще об одной вашей подруге, Анне Тюлениной.

– Тюлениной? – переспросила женщина, недоуменно глядя на меня. – Я никакой Тюлениной не знаю!

– Не знаете? – удивилась я. – Но как же… Погодите, вы же сфотографированы вместе.

– Мы – вместе? С кем?

– С Валентиной, ее мужем и Анной… «В контакте» я видела большой групповой снимок, он еще озаглавлен «Двадцать лет спустя»…

– А как она выглядит, эта ваша Тюленина? – поинтересовалась Татьяна.

Я вкратце описала жену адвоката.

– А‑ а, понятно. Так она, видать, по мужу Тюленина, что ли? Судя по описанию, это, наверное, Бутова. Только Анька моей подругой никогда не была – как, собственно, и Петька. Да она же вообще не в нашем с Валентиной и Петром классе училась, а в параллельном: наш был «Б», а их, разумеется, «А». Это, между прочим, уже о многом говорит, ведь под первую букву алфавита обычно попадают те, кого считают лучшими, а уж потом идут середнячки вроде нас – ну, слава богу, что не «Ж»! А Валя с Петькой никогда особо не ладили, и я не замечала, чтобы между ними возникла какая‑ то особая симпатия, и страшно удивилась, когда узнала о свадьбе: трудно найти двух более непохожих людей! Но у них ребенок и все такое…

– Вы близко общались с Валентиной после окончания школы? – задала я следующий вопрос.

– Да нет, не то чтобы, – покачала головой Татьяна. – Так, иногда созванивались – в последнее время очень редко. А потом я вдруг узнаю, что она умерла – представляете?! Петька сказал, Валя умерла от пищевого отравления, но в подробности вдаваться отказался. Знаете, она и так не очень‑ то была довольна своей жизнью с Петькой, а еще эта встреча выпускников на двадцатилетний юбилей школы…

– А что – встреча?

– Да некоторым из нас она особой радости не доставила, – вздохнула Татьяна. – В том числе и мне.

– Почему же? – удивилась я. – Обычно приятно увидеть старых друзей после стольких лет разлуки, узнать, кто чего в жизни добился!

– Вот‑ вот, добился! – перебила меня Татьяна, и в ее словах я уловила плохо скрываемую горечь. – Так уж вышло, что большинство ребят из нашего класса здорово «приподнялись», как сейчас говорят: у кого свой бизнес, у кого муж богатый. А у меня создалось впечатление, что только мы с Валюхой – не пришей кобыле хвост! У нее – муж‑ балбес, возится с компьютерами в своем НИИ и счастлив, дурачок, хоть денег и не платят ни черта! А я вот вообще без мужа, двоих оглоедов ращу и каждый день думаю, как концы с концами свести. Да я вообще не пошла бы, но все‑ таки мы были первым выпуском этой школы, мои дети сейчас в ней учатся, да и директриса лично каждому звонила с просьбой прийти, ведь все три первых выпускных класса вместе собираются – это не шутка, верно? А как пришла туда, так и притухла, как говорится, стала себя жалеть, оказавшись среди крутого и продвинутого народа. Даже мысль появилась дурацкая – жизнь, мол, прожита зря! В общем, одно сплошное разочарование! Мы с Валей ушли рано и отправились в ближайшую шашлычную – горе заливать.

– Вы ушли вдвоем? – спросила я. – То есть Валентина оставила мужа?

– А он ее еще раньше бросил, со своей компанией пошел тусоваться – с Толиком, Анькой, Валькой.

– А что за компания такая? Валентина в нее не входила?

– Да нет, что вы! В школе там такая тусня была – одна «золотая» молодежь, будущие яппи, так сказать! Кстати, Петька надежды подавал, мозги у него отличные, в компьютерах – просто бог. Я никак понять не могла, что же он сломался, махнул на себя рукой, торчит в своем институте без малейших перспектив? Тут, конечно, Валька тоже в чем‑ то виновата…

– А именно? – насторожилась я.

– Да были ведь у Петьки перспективы – сразу после института ему предлагали уехать в Штаты, да Валька рогом уперлась, не пустила. Они тогда только поженились, ребенка родили, у нее в Питере родители, братья‑ сестры, а там – неизвестность. О том, чтобы поехать Петьке одному, а потом ее вызвать, Валюха даже слышать не хотела – в общем, зарубила его надежды раз и навсегда. Другой возможности, как видно, не представилось, вот и скис мужик! А на встрече одноклассников он сначала‑ то расцвел, а потом гляжу – у него настроение резко стало портиться, как и у нас с Валькой. Тут такие девчонки – в бриллиантах, в золоте с головы до пяток, у парней – часы швейцарские, галстуки от Армани, а он в потертых джинсиках и свитерочке с рынка, как подросток, даром что под сорок мужику! Их пятеро было, друзей – не разлей вода, «сливки» школы, и, как выяснилось, только Петька ничего в жизни не достиг. Анька хоть и с образованием, да замуж за известного адвоката выскочила и с того дня не работала, а жила, как королева. У Вальки – свой бизнес, Толик – на денежном мешке женился и как сыр в масле катался, а Вартан – ему папаша все обеспечил, а он что – на все готовенькое…

И тут я чуть не подпрыгнула на своем стуле, как будто кто‑ то подложил на сиденье кнопку размером с футбольный мяч.

– Погодите‑ погодите! – прервала я Татьянин монолог. – Все эти люди – как их фамилии?

– Какие люди? Толик с Вартаном, что ли? Толик – это Томилин. А Вартан – Гаспарян…

В голове у меня бушевал настоящий ураган. Мы столько времени тщетно пытались связать отравленных людей, а связаны‑ то были совсем не они! Что же это получается – Анатолий Томилин, Вартан Гаспарян и Анна Тюленина не просто учились в одном классе, но еще и были связаны тесной дружбой до окончания школы? А Петр Глушко хоть и не являлся их одноклассником, но входил в круг «избранных»?

– Постойте, – проговорила я, осмыслив услышанное, – но Анатолия Томилина точно не было на фотографии со встречи выпускников!

Сомневаться в этом не приходилось, ведь я встречалась с ним несколько раз и просто не могла не узнать на снимке – узнала же я Анну, а мы встречались лишь однажды!

– Не было? – удивленно переспросила Татьяна. – А‑ а, правильно, его и не могло быть. Толик снимал нас весь вечер. Он один догадался цифровой фотик принести, и из‑ за этого мало на какие фотографии попал – только на те, что другие снимали. А общую фотографию именно он снимал – долго план выстраивал, переставлял нас – это в самом начале встречи было, когда все еще трезвые и не успели друг друга возненавидеть.

– А у вас случайно этого снимка не осталось? – спросила я. – Я не смогла скачать его с сайта…

– Да, есть, – кивнула Татьяна. – Могу дать, я ведь копии сделала, только зачем – сама не знаю! Это была моя первая и последняя встреча с классом – чего зря расстраиваться?

Она ненадолго замолчала, но спустя несколько минут заговорила снова:

– А Валя‑ то отчего все‑ таки умерла? Мне почему‑ то показалось, что Петька темнит!

– Валентина Глушко отравилась синильной кислотой, – ответила я, глядя в расширившиеся от удивления глаза Татьяны.

– Но ведь это, значит, не пищевое отравление, я правильно понимаю?

– Совершенно правильно! – подтвердила я. – Может, зайдем к вам за снимочком? А по дороге я вам все расскажу…

* * *

– Знакомьтесь, Агния Кирилловна, – сказал Лицкявичус, представляя мне невысокого, плотного рыжеватого мужчину с квадратной челюстью и колючим взглядом внимательных серых глаз. – Это – наш координатор из следственного отдела прокуратуры, майор Артем Иванович Карпухин.

Я не ожидала, что Лицкявичус так рано вернется к работе, но мне позвонила Вика и сказала, что он собирает группу в «Волне». Выглядел глава ОМР свежим и бодрым, и только хромота и трость напоминали о том, что он совсем недавно из больницы. Лопухин, Вика и Павел Кобзев уже сидели в креслах и, похоже, знали больше меня. Мдиури и Кадреску отсутствовали.

– Координатор? – переспросила я.

– Я – тот человек, которому ОМР передал результаты вашего расследования, – пояснил Карпухин. – Насколько я понимаю, оно закончено?

Недоумевая, я посмотрела на Лицкявичуса.

– Думаю, наша юрисдикция на этом заканчивается, – кивнул он, соглашаясь с майором. – Мы выяснили, что родственники жертв Глушко, Тюленина, Томилин и Гаспарян имели мотивы для убийства, а также были связаны между собой…

– То есть, – вставил Карпухин, – могли осуществить преступный сговор с целью устранения неугодных членов семьи.

– А как же «Виталайф»? – спросила я. – Мы так и не узнали, каким образом «Фармация» связана с этими убийствами!

– Похоже, Агния Кирилловна, – кашлянул Лицкявичус, – как раз «Фармация»‑ то и не имеет к ним никакого отношения! Добытую вами фотографию с двадцатилетия школы мы сравнили с рисунком, который со слов потерпевшего составил мой парень. Результат, надо сказать, ошеломляющий!

– Что? – нетерпеливо спросила я. – Что вы узнали?

Лицкявичус вытащил из пластиковой папки фотографию, на которой синим маркером были обведены пять человек. В лицо я знала лишь троих из них – Томилина, Тюленину и Петра Глушко. Четвертым, очевидно, являлся Вартан Гаспарян. Пятого человека, отмеченного тем же цветом, я не узнавала.

– А это кто? – ткнула я пальцем в снимок русоволосого мужчины в очках, стоявшего между Гаспаряном и Томилиным.

Карпухин протянул мне планшет с прикрепленным к нему карандашным рисунком. Рисунок был сделан очень профессионально, и я мгновенно увидела, что мужчина на нем как две капли воды похож на человека с фотографии!

– Познакомьтесь, – сказал майор, – это – Валентин Игнатьевич Светлин, генеральный директор «Фармакона», главного конкурента «Фармации». Именно с его, как говорится, легкой руки и состоялись все эти убийства. Знаете, – добавил он, мельком взглянув на Лицкявичуса, – я, честно говоря, сомневался в необходимости создания ОМР и уж тем более не хотел принимать во всем этом участие. Однако теперь не могу не признать, что вы проделали важную работу! Я глубоко убежден, что этим следовало заниматься тем, в чьи обязанности это входит, но, раз уж так получилось, что дело было спущено на тормозах, а вы его подхватили и довели до конца, приходится согласиться с тем, что ОМР – не просто еще одна бюрократическая организация. Хочу от лица прокуратуры поблагодарить всех участников группы… ну, и так далее.

– И что – это все? – спросил Илья. – В смысле, мы можем возвращаться к своей обычной жизни?

– Совершенно верно, – кивнул Карпухин. – Теперь мы займемся подозреваемыми.

– И как вы собираетесь доказать преступный сговор? – поинтересовалась Вика. – Ну, учились они в одной школе, ну, посещали празднование юбилея школы – дальше что? Почему, кстати, до передачи дела в ОМР следствие так и не смогло доказать существование прямой связи между преступниками, ведь она очевидна?

– Да, – вздохнул Карпухин, – здесь мы прокололись, чего уж скрывать. Но у нас есть оправдания – не слишком, конечно, серьезные, но все же… Во‑ первых, вы сами знаете, первоначально дела находились у разных следователей, а трупов было всего три. Вы вообще‑ то в курсе, сколько таких дел ведет следователь одновременно?

– Больше одного? – рискнула предположить Вика.

– Верно. Следователи еще даже не успели как следует развернуться, как появились статьи Афанасьева о «Виталайфе». Вы правы, они слишком легко «купились» на непроверенную информацию, но ведь городские власти и закончить им не дали, а передали дела в ОМР, так как приняли за основу версию о массовом отравлении «Виталайфом» и, следовательно, усмотрели причину для того, чтобы расследованием занимались люди, имеющие непосредственное отношение к медицине.

Я посмотрела на Лицкявичуса: ни один мускул не дрогнул на его лице при этих словах. Думаю, все в этой комнате понимали, почему все делалось столь поспешно: кое‑ кому «наверху» было просто необходимо защитить свои интересы, которые могли пострадать в случае, если бы расследование велось без их ведома и участия. Возможно, то, что оно так затянулось и потребовалось еще два покойника из числа людей, повинных лишь в излишней тяге к спиртному, стало следствием именно этой поспешности!

– Далее, – продолжал Карпухин, – даже когда стало ясно, что отравление – не единичный случай, связь пытались установить именно между жертвами, а ее, как известно, не было и быть не могло. Может, со временем дошло бы и до проверки членов их семей на предмет знакомства и преступного сговора, но это сейчас уже не имеет значения. Все случилось именно так, как случилось, а история, как известно, не имеет сослагательных наклонений!

– Но, – не сдавалась Вика, – насколько я понимаю, на данный момент единственное, что вы можете доказать с большей или меньшей вероятностью, это то, что Светлин оставил на столе в закусочной бутылку с отравленной водкой.

– Верно, – кивнул майор. – Против его словесного портрета, полученного от Перова, ни у какой защиты аргументов не окажется.

– Так то – Перов, – покачала головой девушка. – Вы не сможете даже связать этот случай с двумя смертями, произошедшими в тот же день, ведь покойники уже ничего не скажут и не смогут описать Светлина!

– А вы говорили, что Виктория учится на биологическом факультете? – заметил Карпухин.

– А что? – ощетинилась девушка.

– Да ничего, – пожал плечами майор, – просто вы вполне профессионально рассуждаете – прямо как настоящий юрист!

– А она у нас вообще – вундеркинд! – с гордостью сказала я, словно Вика была моей собственной дочерью.

– Ну, тогда понятно, – усмехнулся Карпухин. – В отношении последних двух смертей у нас и в самом деле имеются лишь косвенные доказательства, но и их достаточно, чтобы обвинить Светлина. Вы помните, откуда доставили пострадавших?

– «Парк Победы», «Московская», «Электросила»! – выпалила Вика.

– Правильно, и произошли убийства в течение полутора часов, прямо друг за другом.

– Вы хотите сказать, что Светлин просто проехал на поезде, оставляя бутылки с отравой в кафе у метро одной и той же линии?

– Не очень умно с его стороны, но тем не менее факт! – подтвердил майор. – Правда, бутылок на местах происшествий не обнаружили, так как никому в кафе не пришло в голову вызывать милицию, только «Скорую», ведь, во‑ первых, никаких признаков насильственной смерти не было, а во‑ вторых, пострадавшие умерли не на месте. Зато работники кафе опознали мужчину с фотографии и рисунка.

– А первые пять убийств? – спросила Павел.

– С ними сложнее – особенно с Ириной Пластун, так как прямой связи ее с Вартаном Гаспаряном не наблюдается, но теперь уж позвольте нам поработать. Лично я думаю, что в этой цепочке одно слабое звено – Петр Глушко.

– Почему Петр? – удивилась я.

– Потому что ему придется терять меньше других, – пояснил Лицкявичус. – У Тюлениной – деньги мужа и фирма, у Томилина – банк тестя, у Гаспаряна – отцовский бизнес, а Светлин в этой ситуации может потерять больше всех – плюс организация убийств, а это пожизненное заключение. И только Глушко – пешка в игре, рискующая лишь собственной свободой. Если мы договоримся, он заложит нам всех фигурантов с потрохами, а там и остальные заговорят. Так что, даже если сам Светлин уйдет в отказ, его признание не понадобится.

– А могу я… присутствовать на допросе Глушко? – спросила я.

– Зачем это вам? – удивился Карпухин.

– У Агнии Кирилловны имеются личные мотивы, – сказал Лицкявичус. – Прошу вас разрешить ей присутствовать – в виде исключения.

Никак не ожидала поддержки от этого человека – век живи, век учись!

– Ну, разве только в виде исключения, – развел руками майор.

* * *

Честно говоря, я ожидала, что меня посадят за стеклом – одним из тех, что являются прозрачными с одной стороны и выглядят как зеркало – с другой. Насмотревшись детективных сериалов, я вполне могла на это рассчитывать, но в следственном отделе ничего подобного не оказалось. Я сидела в маленькой каморке, где был установлен небольшой черно‑ белый телевизор, и наблюдала за допросом Глушко на экране. Вел его сам Карпухин. Еще в комнате находился молодой мужчина в форме, который, по‑ видимому, вел протокол.

– Черт меня дернул на этот школьный юбилей пойти! – говорил Глушко подавленно. Выглядел он как человек, до сих пор не верящий в то, что совершил, – запавшие глаза, заострившиеся черты, трясущиеся руки, с трудом удерживающие сигарету, любезно предложенную майором. – Ведь не хотел я, да Валька потащила – пойдем да пойдем, интересно же поглядеть, какими все стали! А чего тут глядеть‑ то? И так ясно, что нам хуже всех живется… Наверное, она потому и рвалась туда, чтобы лишний раз меня мордой в дерьмо ткнуть: вот, мол, смотри, чего ребята добились, а ты, идиот, загниваешь в своем НИИ! Отношения у нас уже и так были никакие, и Валька заявила, что тогда без меня пойдет. Я этого, конечно же, допустить не мог: черт‑ те что она могла про меня ребятам наплести, да и совсем неудачником, который даже жену свою приструнить не хочет, выглядеть не хотелось. А ведь знал, знал – добром это не кончится!

– Кто завел разговор об убийстве? – спросил Карпухин, присаживаясь на край стола.

– Да не помню я… Помню, напились мы тогда крепко – все пятеро, а я как выпью – на откровенность тянет. Вот и начал жаловаться на жизнь, рассказал, что Валька мне всю судьбу поломала, а то жил бы сейчас поживал в Штатах, нормальные бабки зашибал бы… Да еще дочку Валька забрать грозилась к себе во Владик – это ж как до Китая лететь, а у меня зарплата двадцать тысяч с копейками! Она мне все время поминала, что меня, видите ли, выбрала, хотя в школе гуляла и с Толькой, и с Валентином… А я, выходит, ее ожиданий не оправдал! У них вот и дело свое, и бабла – до фига, а я тоже мог бы, если б не Валентина. Но я все терпел от нее – все, кроме того, что она Галинку увезти вознамерилась! В общем, плакался я, плакался, а Анька возьми и скажи: «Думаешь, самый несчастный здесь, а? Самый бедный? » И рассказала, что мужик ее, конечно, женился на ней и все такое, но он ведь юрист, как и она, вот и состряпал брачный договор, по которому ей в случае развода ни фига не достанется. А сам гулял по бабам, что твой кот, ей работать запретил, а ее партнерство в его адвокатской конторе – всего лишь номинальное. Унижал ее всячески и постоянно попрекал отсутствием детей, а Анька к кому только не обращалась с этой проблемой – все говорили, что она‑ то здорова, а вот Дмитрий ее наотрез отказывался от любых обследований, обвиняя Аньку в бесплодии. Со стороны ее жизнь казалась идеальной, и никто бы не догадался, что Аньке переживать приходится из‑ за муженька каждый божий день! Она так жалела, что практику оставила – хотела мужу угодить, а теперь, почти в сорок, начинать с нуля уже поздно, а уж «ноль» ей Дмитрий обеспечит – в этом Анька нисколько не сомневалась. Ну, стоило ей высказаться – и пошло‑ поехало! У всех у нас, оказывается, проблемы – да такие, которые миром не решишь. У Толика жена, набитая деньгами, надумала ноги от него сделать и укатить за границу с любовником, а Тольку оставить ни с чем. Он очень рассчитывал на то, что тесть поставит его во главе банка, когда сам на покой соберется, а он уже вовсю об этом поговаривал. А супруга, значит, все втихаря решила сделать, ни слова о своих планах не сказала, зараза! Если бы Толька не заподозрил неладное и не влез в ее электронную почту, то и не узнал бы ничего и остался с носом. У Вартана вообще кошмар – да вы и сами знаете! Эта модель, так называемая, совсем его папашу окрутила, он готов был ей ноги целовать, а мать на старости лет вынуждена была такое унижение терпеть! Вартан у нас вообще парень горячий, а тут – того и гляди с катушек бы слетел и папашу своего с любовницей голыми руками… А еще он боялся, что отец от матери уйдет, а Ирка эта все его денежки и бизнес к рукам приберет. Девка она была жадная, все время из отца деньги тянула – то на квартиру, то на машину новую. Вартан‑ то о существовании этой девки случайно узнал. Отец и раньше погуливал, но это все несерьезно было – свернет налево на месяц‑ другой, а потом все равно к жене бежит. Но на этот раз, похоже, все иначе оказалось: Вартан даже частного детектива нанимал, когда увидел, что отец деньгами их автосервиса оплачивает непомерные счета своей зазнобы. Аппетит у нее, я вам скажу, отменный: дорогие рестораны, спа‑ салоны всякие, поездки за границу…

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 131415 Следующая ⇒