Ирина Градова 8 страница

* * *

Мы встретились прямо у больницы: Лицкявичус заехал за мной к трем часам, как только у меня закончилась последняя в тот день операция. Я раздумывала, какая же у этого человека может быть машина, и получила ответ – «Додж» редкого шоколадного цвета. Я даже не уверена, делают ли такие, или Лицкявичус потратил целое состояние на перекраску?

– Дорога займет около полутора часов, – бросил он, как только я уселась на соседнее сиденье. – Если не станем останавливаться. Выдержите?

За кого он меня принимает – за инвалида?!

– Конечно!

Мы ехали в полном молчании. Меня это не беспокоило: я обожаю быструю езду, а мы гнали на 120, и Лицкявичус оказался отменным водителем. Есть ли что‑ нибудь, что он делает плохо или хотя бы просто удовлетворительно? За окном мелькали сельские пейзажи. Мы двигались в северном направлении, и я смогла заметить, что здесь остается все меньше простых сельских домиков или старых советских дач, наспех сколоченных, стоящих в окружении пресловутых шести соток земли «под картошку». Чем дальше на север, тем добротнее становились строения, тем выше заборы. Местами дома отсутствовали вообще, вдоль дороги тянулись сплошные сосновые леса. Потом я заметила маленькие симпатичные коттеджи, спрятанные между деревьями. Они стояли довольно далеко друг от друга и не были огорожены заборами. Скорее всего, это какая‑ то база отдыха, куда народ побогаче может приезжать, чтобы порыбачить в одном из многочисленных озер или даже поохотиться в сезон.

Наконец мы увидели «Фармацию». Завод представлял собой сооружение из нескольких блоков, вырисовывающихся на фоне черно‑ зеленых сосен, словно белые акульи зубы – не знаю, почему именно это сравнение пришло мне на ум. Место, в котором располагалось предприятие, выглядело на удивление мирно и привлекательно.

Охранник в зеленой форме изучил удостоверение Лицкявичуса, и на его лице появилось недоуменное выражение.

– Впервые слышу о такой организации! – сказал он.

– А вы лучше позвоните Игорю Станиславовичу и скажите, что мы уже здесь, – спокойно посоветовал парню мой спутник. Тот покачал головой, но выполнил просьбу. Через пять минут мы уже шли по длинному белому коридору без окон, ярко освещаемому лампами дневного света. У меня появилось ощущение, что мы находимся в огромной стерильной операционной. Словно в подтверждение этому в конце коридора, у стальной двери, нас попросили облачиться в халаты салатного цвета (похоже, начальство здесь питает слабость ко всем оттенкам зеленого! ).

Генеральный директор «Фармации» Игорь Станиславович Заборский поднялся нам навстречу из‑ за тяжелого дубового стола, заваленного пластиковыми папками, раздувшимися от бумаг. Отпустив секретаршу, он предложил нам присесть. Пока Лицкявичус и Заборский обменивались дежурными любезностями, я с интересом рассматривала стены помещения, увешанные всевозможными дипломами и наградными свидетельствами. Одна стена была полностью посвящена фотографиям, на которых я узнала нескольких государственных деятелей, чьи лица частенько мелькают на голубом экране, а также пару‑ тройку известных артистов. За спиной генерального директора висел огромный плакат с изображенной на нем огромной банкой «Виталайфа». Этот экспонат навеял мне мысли о шемякинской гигантомании, только от этого «шедевра» финской полиграфии у меня мурашки побежали по спине.

Судя по всему, Заборский знал о цели нашего визита, а потому сразу перешел к делу.

– Как видите, нам скрывать нечего, – заявил он, усаживаясь обратно за свой стол. – Производство абсолютно открытое – не оружие же массового поражения мы тут выпускаем, в самом деле!

А это еще как посмотреть – все‑ таки пятеро уже погибли!

– Значит, вы не будете возражать, если мы возьмем пробы с линии «Виталайфа»? – предположил Лицкявичус.

– Разумеется, разумеется, – закивал генеральный директор. – Нас предупредили о вашем визите, и вы можете спокойно делать свое дело. Однако хочу еще раз заверить вас в том, что никаких сбоев на линии у нас не было, и все, что происходит – это самая настоящая диверсия!

– Диверсия? – переспросила я. – С чьей стороны?

– Наших конкурентов, разумеется! – убежденно воскликнул Заборский.

– Очевидно, вы имеете в виду «Фармакон»? – спросил Лицкявичус.

– Да вы, я смотрю, неплохо потрудились! – заметил генеральный директор.

– Надо всесторонне знать предмет, чтобы не чувствовать себя дилетантом, – скромно пожал плечами мой спутник.

Интересно, он вообще является дилетантом хоть в какой‑ нибудь области?

– «Фармакон», знаете ли, наша самая большая проблема, – продолжал между тем Заборский. – Мы вот уже несколько лет наступаем им на пятки, а они привыкли быть, так сказать, впереди планеты всей. Их пищевые добавки покупают все реже – мы здорово перебили им рынок, а хорошую рекламу Светлин себе позволить не может.

– Это владелец конкурирующей фирмы, – быстро пояснил Лицкявичус, поворачиваясь ко мне.

– Вот‑ вот, владелец, – подтвердил Заборский. – Не нравится ему, видите ли, что мы вырвались вперед. Ну, знаете, мир конкуренции беспощаден, и надо, как говорится, давать дорогу молодым и перспективным! Не тянешь – уходи с рынка.

– Если не ошибаюсь, вы недавно сделали главе «Фармакона» заманчивое предложение? – сказал Лицкявичус.

– Да вы и в самом деле прекрасно подготовились! – с нескрываемым восхищением пробормотал генеральный директор. – Об этом, между прочим, мало кто знает! Да, мы предложили Светлину купить его предприятие – за очень хорошую цену, между прочим. Но он отказался! Его завод на ладан дышит, а он пальцы гнет, представляете?

– Расскажите о «Виталайфе», – внезапно меняя тему, попросил Лицкявичус.

– Полагаю, вы и сами все знаете, – вздохнул Заборский. – Вы ведь оба медики, верно?

Мы одновременно кивнули.

– Ну, что сказать? «Виталайф» на данный момент – один из наших самых успешных продуктов. Это БАД, не лекарственный препарат, но он составлен так, что является одновременно и витаминной, и пищевой добавкой. Он не имеет никаких противопоказаний, за исключением аллергии на миндаль, которая, судя по клиническим испытаниям, встречается крайне редко. Кстати, об этом написано в инструкции крупными буквами.

– Я так понимаю, что процентная доля миндаля в вашем продукте достаточно велика? – уточнил Лицкявичус.

– Да, но ведь это обычный сладкий миндаль, имеющий огромное количество потрясающих свойств! Им никто не мог отравиться!

– И все же нельзя отрицать очевидное, – все так же спокойно и даже доброжелательно заметил Лицкявичус. – Пять человек умерли именно после того, как употребляли ваш БАД, и это – бесспорный факт. Исследования образцов препарата, изъятых у потерпевших, доказывают, что именно в «Виталайфе» содержались опасные для жизни вещества.

– Этого я никак объяснить не могу! – развел руками генеральный директор. – Закрытие производства означало бы огромные убытки! «Виталайф» – наша самая доходная статья, не говоря уже о том, что страдает наша репутация, ведь этот БАД – не единственная наша специализация! Мы производим еще множество витаминов и биодобавок, но, если так пойдет и дальше, нас окончательно дискредитируют, и мы пойдем по миру!

– Мы здесь как раз для того, чтобы этого не допустить, – сказал Лицкявичус. – Разумеется, в том случае, если вы правы и «Виталайф», произведенный на вашем предприятии, чист. А теперь, если не возражаете, мы бы хотели осмотреть линию и взять пробы.

Заборский сам повел нас в цеха. Здесь все выглядело стерильно и красиво – новейшее оборудование из Швейцарии, о котором не преминул упомянуть генеральный директор «Фармации», и полностью автоматизированный процесс производства и фасовки, требующий участия всего двух операторов в каждом цеху. Мы с Лицкявичусом методично прошлись по всей линии, от начала до конца, собирая образцы – от сырья, включающего цельные миндальные орехи, до конечного продукта.

Когда мы закончили, Заборский предложил нам отобедать с ним в заводской столовой, но мы вежливо отказались, полагая, что установление дружеских отношений с главой «Фармации» в дальнейшем может помешать объективной оценке ситуации.

На обратном пути я спросила Лицкявичуса, почему то, что мы сделали только что, не было сделано раньше, когда умерли первые люди.

– Хорошая «крыша», – спокойно ответил он. – Если бы не статьи того журналиста, думаю, нас до сих пор не допустили бы до «Фармации»!

– То есть позволили бы людям умирать и дальше?

Лицкявичус ответил не сразу.

– Разве мы не сталкиваемся с подобным цинизмом каждый день? – сказал он наконец. – Когда в России ценили жизнь простого человека?

– Значит, даже если пробы окажутся положительными, – пробормотала я в ужасе, – никакой гарантии, что «Виталайф» снимут с производства, нет?

– Если пробы окажутся положительными, – сухо отозвался Лицкявичус, – я сделаю так, чтобы это произошло. Но мне почему‑ то кажется, что здесь ситуация гораздо сложнее.

Сначала я не обратила внимания на его последние слова, подумав лишь о том, как именно Лицкявичус собирается остановить производство препарата, если ему вдруг станут в этом мешать. Насколько я поняла – хотя и не знала причин такого отношения, – Кропоткина настроена против главы ОМР и, похоже, даже лелеет надежду убрать его с этого места. И я едва не рассказала Лицкявичусу о нашей беседе с вице‑ губернатором – прямо сейчас, раз уж подвернулся такой момент. Но что‑ то меня остановило. Наши отношения только‑ только стали налаживаться, и Лицкявичус начал общаться со мной без высокомерия, к которому я уже почти привыкла, как с коллегой, полноценным специалистом. Только я никак не могла понять, что заставило его изменить свое отношение. В данных обстоятельствах рассказывать ему о том, что Кропоткина меня «вербует», показалось мне не самым мудрым шагом, и я промолчала. А потом я вдруг вспомнила его последнюю реплику.

– Что вы имеете в виду? – спросила я встревоженно. – Почему все гораздо сложнее?

– Мы проверили серийные номера «Виталайфа» и выяснили, что все банки – из разных партий. Тем не менее умерли всего пятеро – как это объяснить? Почему в отдельно взятую баночку БАДа попал яд, а в другие – нет?

– Возможно, еще не прошло достаточно времени? – предположила я и сама ужаснулась своим словам. Если я права, значит, мы еще услышим о новых жертвах?

– Это вполне возможно, – согласился Лицкявичус. – Отравление происходило постепенно – благодаря маленьким концентрациям синильной кислоты в каждой капсуле… Возможно, наши пятеро – всего лишь начало! Версия о контрафактном «Виталайфе» также себя не оправдывает – и вследствие малого количества погибших, и из‑ за серийных номеров и других выходных данных, которые должны были бы отличаться у несертифицированного товара, изготавливаемого в какой‑ нибудь подпольной лаборатории. И еще меня беспокоит Пластун…

– Из‑ за следов хлороформа?

– Она никак не вписывается в общую картину! – подтвердил Лицкявичус. – Кадреску не может без эксгумации перепроверить результаты вскрытия первых трех умерших. Но, естественно, мы ничего не можем сказать, пока Мдиури не рассмотрит собранные на «Фармации» образцы.

– А как насчет предположения Заборского? – спросила я.

– Диверсия конкурентов?

– Да. Ведь это возможно?

– Как и все остальное, – усмехнулся Лицкявичус. – На данном этапе любая версия хороша! Тем не менее мне кажется, что для диверсии жертв маловато, хотя… Еще не прошло достаточно времени. С другой стороны, кому легче всего «играть» с ингредиентами препарата?

– Тому, у кого есть такая возможность, – ответила я. – Значит, нельзя исключать и «Фармакон». Наверное, нужно пообщаться с его представителями?

– Думаю, да. Посмотрим, что покажет исследование образцов, а потом я попробую добиться встречи со Светлиным.

И тут я решилась на то, что дала себе слово не делать.

– Андрей Эдуардович, – неуверенно сказала я, – вы ведь говорите по‑ английски?

Его взгляд стал подозрительным – снова.

– Дело в том, – быстро заговорила я, – что Лида, вернее, мама Лиды Томилиной, получила письмо из Турции – после смерти дочери. Оно на английском.

– И вы думаете, что это может иметь отношение к ее смерти? – спросил Лицкявичус заинтересованно.

– Трудно сказать, – осторожно ответила я. – Но мама Лиды понятия не имела о том, что у нее имелись знакомые за границей, особенно – мужчины!

– Так в чем же дело? – пожал плечами Лицкявичус, притормаживая у обочины. – Письмо у вас с собой?

* * *

– «…Я не могу дождаться, звезда моя, когда же ты наконец приедешь! Понимаю, что дела заставляют тебя задерживаться, но это так несправедливо – ждать, чтобы быть вместе! Ты же знаешь, что я вполне могу обеспечить нам достойное существование в Турции? Если тебе нужны собственные деньги, то я никогда тебе не откажу, поэтому мне бы хотелось, любовь моя, чтобы ты не затягивала с отъездом, ведь я так скучаю! Каждый день, проведенный без тебя, для меня – мука…»

Эту выдержку из письма Лиды, переведенного Лицкявичусом, я зачитала Елене Исааковне вслух. Все письмо изобиловало нежными обращениями типа «мой чайный цветок», «моя желтая роза» и «луна моего неба», а также восклицательными знаками.

– Ничего не понимаю! – пробормотала Елена Исааковна, сжимая виски холеными пальцами. – Лидусик вела двойную жизнь? Я просто не могу в это поверить – никак не могу!

На самом деле все выглядело именно так. Самые близкие родственники Лиды считали ее семейную жизнь идеальной и не подозревали о существовании мужчины, который имел право называть ее такими интимными именами.

– Лида не говорила, что у нее с Анатолием какие‑ то проблемы? – спросила я.

– Да нет, никогда! – всплеснула руками Елена Исааковна. – Мне казалось, что у них все прекрасно… Боже, да и с кем она связалась – с мусульманином! Какой‑ то плейбой…

На мой взгляд, Хасан вовсе не походил на плейбоя – во всяком случае, я не так их себе представляю.

– И потом, – продолжала Елена Исааковна, – они ведь с Анатолием собирались на Бали! Думаешь, они поехали бы туда, если бы брак находился на грани разрыва?

Действительно, это выглядело, по меньшей мере, странно. Я ненадолго задумалась. Похоже, у Лиды были тайны и от Анатолия, и от родителей, а значит, никого из них нельзя рассматривать как источник информации. Возможно, я вообще зря придаю такое большое значение письму? В конце концов, это – личное дело моей подруги, ее несостоявшаяся жизнь, и теперь, скорее всего, стоит просто забыть об этом. С другой стороны, после вчерашней поездки и разговора с Лицкявичусом я решила, что любая мелочь может пролить свет на ее смерть, а потому мне требовался информатор получше, чем ни о чем не подозревающая мать Лиды.

– Елена Исааковна, – осторожно начала я, – вы случайно не знаете, с кем из подруг Лида общалась ближе всего?

– Лидочка почти ни с кем не поддерживала отношений, – ответила та несколько заторможенно: оказывается, Лида делилась с ней далеко не всеми секретами, и это произвело на бедную женщину гнетущее впечатление. – Да она почти никуда не ходила, кроме салона красоты, фитнес‑ центра и бассейна, ну, еще по магазинам…

– Но она же общалась с кем‑ то в этих местах? – не отступала я. – Может, кто‑ то был к ней ближе других?

Елена Исааковна покачала головой.

– Не знаю… Разве что Марина? – внезапно оживилась она. – Мариночка Ксенофонтова. Они с Лидусиком дружили с тех пор, как она развелась с первым мужем. Марина замужем за очень состоятельным мужчиной, и на этой почве они как раз и сошлись. Ты ведь понимаешь, Агния, как трудно найти подругу с уровнем жизни, соответствующим тому, какой имела моя дочь?

Это правда. Думаю, наше с Лидой отдаление друг от друга было как раз следствием разницы в наших доходах. Да, мы обе рано выскочили замуж, но жизнь Лиды от этого совершенно не изменилась, ведь она по‑ прежнему могла позволить себе очень много – и дорогие поездки, и спа‑ салоны, а я, практически сразу же родившая ребенка и имевшая мужа без стабильного дохода, просто выпала из ее жизни. Я не могла сопровождать Лиду в походах по дорогим магазинам, сидела с Дэном как привязанная, одновременно грызя гранит науки и ухаживая за Славкой, как примерная жена… Неудивительно, что наши пути разошлись.

– А вы не дадите мне телефончик этой Марины, Елена Исааковна?

Наш разговор происходил поздно вечером, сразу после того, как мы с Лицкявичусом вернулись из поездки в «Фармацию». С утра у меня пять операций, а потом Шилов собирался отвести меня куда‑ нибудь поужинать. Я, конечно, могла отказаться в пользу того, чтобы встретиться с Мариной Ксенофонтовой, но мне не хотелось портить отношения с Олегом. За последнее время Шилов стал глотком свежего воздуха в моей жизни – красивый, умный и, самое главное, стабильный! Стабильности мне всегда не хватало, и теперь я прямо‑ таки упивалась покоем. С ним я отдыхаю душой. Олег так не похож на всех, кого я знаю! И все же мне чего‑ то не хватает. Я ненавижу себя за это качество, но, стоит мне получить то, чего больше всего хочется, как я тут же начинаю искать недостатки. Чаще всего они просто смешны, но не думать о них невозможно. Шилов – прекрасный человек, талантливый хирург, однако, на мой взгляд, он слишком уравновешенный! Анализируя свои отношения со Славкой, я постепенно начинала понимать, что продержалась с ним так долго именно потому, что мой бывший, с его непредсказуемостью, постоянно держал меня «в тонусе»: я никогда не знала, что он может выкинуть, и это возбуждало меня – в какой‑ то мере.

В данный момент в моем окружении находился только один человек, заставлявший меня испытывать постоянный прилив адреналина, и этого человека звали Андрей Эдуардович Лицкявичус. Он – во многом полная противоположность Олегу: резкий, проницательный, злой, но, несомненно, талантливый. Его прошлая жизнь оставалась загадкой. Он интриговал меня и одновременно раздражал до невозможности.

Чтобы не огорчать Шилова, я решила встретиться с Мариной в перерыве между операциями. У меня как раз имелось в запасе два с половиной часа, которые, по‑ хорошему, стоило бы потратить на бумажную работу, но подруга Лиды, когда я до нее дозвонилась, выразила горячее желание поговорить, и я решила, что рутина может и подождать. Мы встретились в элитном фитнес‑ центре на Выборгском шоссе, куда ходила маршрутка прямо от больницы. Обратно Марина пообещала меня подбросить, поэтому я могла не бояться опоздать на операцию.

К моему удивлению, Марина Ксенофонтова совершенно не соответствовала моему представлению о ней. Мне она представлялась женщиной тех же лет, что и мы с Лидой, без определенных занятий, ведущей праздный образ жизни. Увидев девушку лет двадцати пяти с роскошной русой косой и огромными серыми глазами, я немного растерялась. Через пару минут разговора выяснилось, что на самом деле Марине тридцать четыре, что она сейчас получает второе, юридическое, образование и работает на полставки помощником адвоката. Делает она это, разумеется, не потому, что нуждается в деньгах, а затем, чтобы иметь собственную жизнь и не превращаться в предмет мебели, к которому ее муж быстро потерял бы интерес.

– Видите ли, Агния, мы с Лидой из совершенно разных слоев общества, – сказала Марина, поставив на стол два высоких бокала с кислородными коктейлями и усаживаясь напротив. – Меня мама воспитывала одна, работала учительницей биологии в школе, а по вечерам там же – уборщицей. Мама все делала, чтобы я могла нормально учиться и поступить в институт. Поступила я без всякого блата и репетиторов, с золотой медалью, в Финэк. Познакомилась с Лешей, моим мужем: он там читал лекции.

– Лекции? – удивилась я. – Но Елена Исааковна говорила, что ваш муж, простите, очень состоятельный человек.

– Так оно и есть, – кивнула Марина. – Лекции ему так – для престижа. На самом деле Леша занимается бизнесом, заграничной недвижимостью в частности, причем чрезвычайно успешно. Я, честно говоря, даже не ожидала, что моя жизнь в одночасье так круто изменится – дом за городом, дорогие автомобили, клубы с закрытым членством, салоны красоты! Вот в таком салоне мы с Лидой и встретились. Она оказалась совсем не такой, как большинство расфуфыренных теток, которые целыми днями поджариваются в соляриях и разговаривают только о ботоксе и новшествах в области пластической хирургии! Она была умная, добрая и… несчастная.

– Несчастная? – переспросила я. – Почему же?

– Ну, у нее было полно денег – вернее, не у нее, а у ее отца. Конечно, с папой, являющимся председателем совета директоров одного из самых успешных, судя по списку журнала «Форбс», банков России, Лида могла совершенно не задумываться о материальных проблемах. Однако она очень страдала от проблем нематериального характера.

– И каких же?

– Ну, например, ее вечное недовольство собой, своим внешним видом. Когда мы с ней только познакомились, она весила восемьдесят девять килограммов и никак не могла похудеть, хоть и изнуряла себя всевозможными диетами – без сколько‑ нибудь значительных результатов. Первый муж от нее ушел, завел роман на стороне, и Лида считала, что это произошло исключительно из‑ за ее лишнего веса и из‑ за того, что она не такая красивая, как ее мама.

Строго говоря, Елена Исааковна никогда не отличалась красотой, но она и в самом деле умела правильно подать себя, прекрасно одевалась и умудрялась сохранять стройную фигуру, а потому всегда производила впечатление не столько, возможно, привлекательной, сколько исключительно ухоженной женщины.

– Лида находилась в жесточайшей депрессии из‑ за развода и после него, но потом – не скрою, и под моим скромным влиянием в том числе – решила в корне поменять свое отношение к жизни. Она усиленно занялась здоровьем, обратилась к профессиональному диетологу, который помог большому количеству звезд кино и эстрады избавиться от лишних килограммов. Лида стала много времени уделять спорту, мы вместе ходили на фитнес три раза в неделю, но даже я не выдерживала таких нагрузок, какие взвалила на себя она: йога, тайская женская борьба, ежедневные пятикилометровые пробежки – и это только спорт! Еще были всякие курсы типа «умелые руки» и так далее – создавалось впечатление, что Лида вдруг вознамерилась сотворить из себя сверхчеловека, этакую «супервумен», и строго следовала однажды поставленной цели. Пилинги, мелирования, педикюр, эпиляция – и она еще успевала ходить на все интересные выставки и концерты, представляете?!

– А как они познакомились с Анатолием? – спросила я.

– Да никакой романтики! – махнула рукой Марина. – Их познакомил отец Лиды. Толик работал у него менеджером одного из филиалов банка. Молодой, амбициозный, он, видимо, импонировал старику, да и дочкину жизнь требовалось устраивать, ведь Лиде тогда уже тридцать шесть стукнуло, а никаких кавалеров не намечалось. Правда, за ней ухаживали мужчины из фитнес‑ клуба – вернее, пытались ухаживать, но папа Лидин всех гонял поганой метлой: он видел в них только охотников за ее деньгами и в большинстве случаев, наверное, был прав. А Толика он выбрал сам. Лиде он нравился, но не более того. Он сделал предложение, она согласилась. Я просила ее как следует подумать, но Лида заявила, что годы идут, пора, дескать, семью создавать и рожать ребенка, говорила что‑ то о «биологических часах» и о том, что она – натура совсем не романтичная, ее вполне устроит брак по расчету.

– Значит, никакой большой и чистой любви? – уточнила я.

– Не‑ а, – покачала головой Марина. – Поначалу Лида была довольна: в ее жизни как будто появился какой‑ то стержень, она даже немного успокоилась и снизила темп своих спортивных занятий, чтобы больше времени проводить с мужем. Примерно через полгода все резко изменилось.

– Чего это вдруг?

– Да просто Лида поняла, что Толик женился скорее на ее папе, чем на ней! Для него главным всегда оставалась работа, а она стала просто средством в достижении его далеко идущих целей – вот и все.

– И как же получилось, что Лида встретила Хасана? – спросила я, чувствуя, что сейчас услышу нечто действительно интересное.

– Да уж, мой рассказ об этом, что называется, из первых рук, – усмехнулась Марина. – Мы же с Лидой вместе тогда в Турцию поехали – и кто бы мог подумать! Анатолий почти никогда с ней не ездил, он настоящий трудоголик, лежание на пляже у моря всегда казалось ему бесполезным занятием. А у меня как раз свободное время образовалось, вот мы и решили слетать в Кушадасы. Там все было по первому классу – отель пять звезд у самого моря с огромным бассейном и так далее. А еще там дома у многих состоятельных турок, и Хасан как раз находился в отпуске и жил на одной из вилл. Мы обычно проходили мимо, когда направлялись в центр по магазинам после пляжа. Он сразу приметил Лиду и начал ухаживать – очень красиво, русским мужикам и не снилось! Хасану за пятьдесят, но Лида сдалась быстро, ведь за ней никогда в жизни никто так не ухлестывал. Она не сказала ему сразу, что замужем, и, когда уехала домой, они начали переписку. Я читала эти письма – просто «Тысяча и одна ночь»! Хасан не слишком жаловал электронную почту – наверное, в силу возраста, – предпочитал обычные письма, хотя короткими сообщениями они, конечно, и по «мылу» обменивались. Кроме того, он постоянно звонил – на мобильный, потому что Лида, разумеется, не могла дать ему свой домашний номер.

– А Лида не боялась, что Анатолий наткнется на одно из посланий Хасана в почтовом ящике?

– Да нет, – покачала головой Марина, – он никогда туда не заглядывает: почту всегда доставала Лида, а всю деловую переписку Толик ведет через «мыло».

– А дальше? – поторопила я Марину.

– Ну, дальше они полгода переписывались, а потом Лида снова рванула в Турцию, только на этот раз уже не на курорт, а в Анкару, где работает Хасан.

– А кем он, кстати, работал?

– Бизнес‑ консультантом, владеет небольшой компанией – в общем, вполне состоявшийся и обеспеченный мужчина. И он действительно влюбился в Лиду. Она уже и ждать перестала, что когда‑ нибудь с ней случится что‑ нибудь подобное! Я, честно говоря, радовалась за нее. Лида очень изменилась, вся светилась изнутри, даже похорошела. Она еще несколько раз ездила к Хасану, а потом ей пришлось признаться ему, что она замужем. Он воспринял это болезненно, и я даже думала, что их отношениям придет конец. Однако через некоторое время Хасан снова позвонил. Я помню, как сияла Лида, прибежав ко мне, чтобы рассказать об этом. Хасан больше на нее не сердился, но настаивал, чтобы она развелась с Анатолием и переехала жить к нему. Она колебалась.

– Почему? – удивилась я. – Ведь вы сказали, что она тоже влюбилась?

– Это так, но Лида никогда не жила самостоятельно и так далеко от родителей и всех, кого она знала в России. Ей было тяжело рвать прочные узы. Хасан оказался человеком понимающим и готовым ждать, но слишком затягивать процесс Лида сама не хотела, так как боялась потерять Хасана – единственного мужчину, который, похоже, любил ее по‑ настоящему. И Лида решила как следует подготовиться к расставанию с Анатолием. Она проконсультировалась с юристом, что ей светит в случае развода. Выяснилось, что, по условиям контракта, в свое время составленного ее предусмотрительным отцом, Анатолий не получает ни копейки и абсолютно ничего из недвижимости. В общем, с чем пришел, с тем и ушел!

– Но, несмотря на это, Лида ничего не сказала родителям?

– Она не хотела огорчать их раньше времени. Во‑ первых, они считали брак с Толиком крепким. Во‑ вторых, отец Лиды Анатолия очень ценит, ведь он принес банку немалую прибыль своей стахановской работой и всецелой преданностью делу. Ну и, в‑ третьих, Лида чувствовала себя виноватой перед мужем, ведь это она хотела развестись. Она говорила, что сам Анатолий никогда не бросил бы ее, так как слишком сильно связан с отцовским бизнесом и не захочет все это потерять, а также его вполне устраивал их брак – без любви, но и без ссор и других потрясений.

– Выходит, – пробормотала я, – Анатолий не имеет собственных денег?

– Кроме тех, что ему, возможно, удалось отложить со своей собственной зарплаты в банке – ничего, – подтвердила Марина. – Но это в любом случае капля в море по сравнению с тем, что он имел, состоя в браке с Лидой. Ее отец со временем сделал бы его партнером, а потом, вероятнее всего, Толик вообще занял бы его место в совете директоров. В общем, его будущее с Лидой было полностью предсказуемо и обеспечено.

– Скажите, Марина, – проговорила я, – а почему вы совершенно не удивились, когда я вдруг позвонила и попросила о встрече?

Она ничего не ответила, глядя на пластиковую трубочку, которой возила по дну стакана с недопитым коктейлем.

– Вам ведь не нравится Анатолий, верно? – продолжала я, так и не дождавшись ответной реплики. – Почему?

Марина подняла глаза.

– Толик, он… скользкий тип, я таких терпеть не могу! – сказала она наконец. – Он все делает напоказ, и никогда не знаешь, о чем он на самом деле думает, когда говорит тебе приятные вещи – именно такие, какие ты хочешь услышать…

Что‑ то в этой истории есть странное, но пока нить ускользала от меня, и я никак не могла связать воедино все, что знала. С другой стороны, чего это я так цепляюсь за Лиду, считая, что она является важным звеном во всех историях отравлений? Если во всем виноваты производители БАДа, то моя школьная подруга – всего лишь одна из жертв непреднамеренного преступления, и ни Анатолий, ни романтическая история с Хасаном не имеют к ее смерти никакого отношения. Чем дальше, тем больше я чувствовала, как голова моя, перегруженная бесполезной информацией, гудит и раскалывается, а никаких умных мыслей и полезных выводов так и не рождается!

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒