Андреас Эшбах 25 страница

Она что‑ то ещё говорила, но её слова превращались в лишённое смысла то нарастающее, то стихающее бормотание. Хью Каннингэм мёртв. Сегодня утром – значит, по их времени, только что? Стивен почувствовал дурноту. Не будь Хью, никогда бы не смогла осуществиться его первая сделка, его большой бизнес. Хью Каннингэм вместе с ним сочинял банковскую справку, которая представляла маленькое предприятие Стивена в самом благоприятном свете, не опускаясь при этом до откровенной лжи, и благодаря этой справке его заказчики склонились к тому, чтобы пойти на риск. И вот его сбил бензовоз. Так запросто. Стивен что‑ то говорил в трубку, что‑ то выслушивал в ответ, потом попрощался и отшвырнул мобильник на покрывало так, будто в момент отключения он вдруг потяжелел на центнер.

То, что он временами воображал о себе, – было просто чушью: то, что он всего добился сам, что он такой весь из себя умный, честолюбивый и целеустремлённый. Ему просто повезло, сильно повезло, без везения никто ничего не может добиться, тем более без помощи и поддержки других людей, а чтобы их встретить, опять же необходимо везение. Хью Каннингэм был одним из таких людей, а попал на него Стивен только потому, что его фамилия начинается на букву Ф. Если бы она начиналась на другую букву алфавита, его оператором могла бы оказаться мисс Гэррити, а у неё он грыз бы гранит со своими особыми пожеланиями.

Целая галерея образов возникла перед его внутренним взором. Боб Дэниэлс, директор вычислительного центра в Мэдисоне, который разрешил ему ночами использовать компьютерные устройства, чтобы программы, полученные из Индии, свести воедино и записать на носители, которые он мог потом готовенькими отнести своим клиентам, и это выглядело так, будто за ним стоит большая профессиональная команда разработчиков. А его индийские партнёры, которых он знал только по фотографиям? Прежде всего Амаль Рангараджан, который расписал стержневые функции системы и не раз указывал ему на ошибки, которые могли бы провалить весь проект. А Джарнаил Сингх, который в рекордно короткое время написал итоговую программу, которая потребовалась дополнительно, и только отшучивался при этом. Так много было людей, которым он должен быть благодарен.

Бет, старшей дочке Хью, было четырнадцать лет, когда Стивен пришёл к ним в гости. На обед был суп из кресс‑ салата и жаркое из маринованной баранины с картофельными клёцками и жареными овощами, а на десерт неправдоподобно‑ вкусный фруктовый крем, и всё это время Бет не сводила с него глаз, потому что он, как потом рассказал ему Хью, был ровесником Гранта, старшеклассника, по которому Бет сходила с ума, но Стивен был одет в настоящий костюм с галстуком и выглядел, как взрослый. Вскоре после этого Бет перестала сходить с ума по Гранту, о чём Хью сообщил Стивену с большим облегчением – это облегчение стало понятно, когда несколько лет спустя Грант был прямо в школе арестован за торговлю наркотиками.

Что‑ то в нём отказывалось верить в то, что Хью Каннингэм был мёртв. Кто же теперь будет его оператором? Может быть, мисс Гаррити? Она, конечно, повысит лимит его кредитной карты, но лишь после того, как он лично подпишет все необходимые формуляры, и действие нового лимита начнётся, как положено, лишь с первого числа следующего месяца. И уж ни в коем случае не на основании телефонного звонка, и уж ни в коем случае не тотчас. Придётся заказывать перевод денег, а это потребует времени, ведь банки всё ещё действуют так, будто перевести деньги из одного места в другое стоит им нечеловеческих усилий. Когда дело касается каких‑ нибудь брокеров или валютных маклеров, то миллионные суммы перелетают со счета на счет в доли секунды, но когда речь заходит о деньгах клиентов, то складывается впечатление, будто они снаряжают верховых нарочных. Стивен мог бы попытаться получить наличные со своей карточки American Express, но этого хватит только на повседневные расходы. Арендовать подводное снаряжение стоит много дороже, на этот счёт он не питал никаких иллюзий.

Оказаться у самой цели – и тут такая перемена ветра, прямо в лицо. Он попытался представить, как надевает гидрокостюм, как неопрен упруго и мягко облегает его тело, попытался ощутить тяжесть баллонов, давление маски на своём лице, внезапный холод воды при погружении, металлический привкус воздуха из дыхательного автомата. Он всегда так поступал, когда встречал трудности на пути к цели: пытался как можно более живо вообразить, что уже достиг этой цели. Итак, мысленно он проник в узкую шахту, чуть шире его плеч и длиной в полмили, освещенную нагрудным фонарём, но картинка расплывалась в воображении, требуемые ощущения больше не вызывались в памяти, ускользая тем быстрее, чем больше усилий он прилагал к их удержанию.

Ему пришлось подавить лёгкую панику, поднявшуюся в нём. Возможно, он просто был не в себе после известия о смерти Хью. Больше ничего. Всё, что он должен был сейчас сделать – это расслабиться и предоставить событиям следовать естественным ходом, тогда всё встанет на свои места. И выход найдётся. Выход всегда находился. По крайней мере, до сих пор всегда было так.

В конце концов его мысли перестали кружить вокруг одного и того же. Он просто сидел, смотрел перед собой, ничего не видя, и время шло. Он слышал звуки города – мимо проезжали машины, люди беседовали между собой, работал дальний транзисторный радиоприёмник, из которого изливалась тоскливая арабская мелодия. Вода громко гудела в трубах, вделанных в стены. Скрипели кровати. Пахло выхлопными газами, жареной бараниной и мусором, гниющим в переполненных контейнерах. И тикали часы.

Было очень странное ощущение. Как будто все последние дни он пробивался сквозь циклонный вихрь урагана и вдруг достиг его тихой безветренной сердцевины. Теперь всё стихло и успокоилось, всё возбуждение улеглось, и он уже не знал, который час или как долго он сидит здесь на кровати в гостинице и движется ли время вообще.

В этой тишине до него внезапно донёсся тихий голос, который по‑ мышиному тоненько, но настойчиво и давно пробивался к нему изнутри, но до сих пор его заглушал весь этот грохот. Голос, который задавал один простой вопрос, который уже давным‑ давно следовало бы задать.

Шаги по коридору. Хлопнула дверь соседней комнаты, потом вошёл Иешуа, один. От него пахло сигаретным дымом и кухонным духом. Он был в хорошем настроении.

– Слушай, ну что ты сидишь тут в темноте? – воскликнул он и включил свет. – Ты всё прошляпил, – рассказывал он и громко хлопал оконными створками, закрывая их. – Еда была не только отличная, но и обильная, к тому же хозяин выставил нам пиво, а потом явились двое музыкантов, пианино и контрабас – ах, какой был джаз!

Стивен смотрел на него словно из другого мира.

– Иешуа, – сказал он медленно и обстоятельно, – а что это была за секта, которая прорубила этот туннель? И главное – зачем?

Ирод повелел увеличить площадь Храмовой горы за счёт опорных стен и таким образом создать протяжённую террасу. На ней был возведён X., при этом подступы к нему террасами поднимались один над другим. Вокруг Храмовой горы тянулись великолепные мраморные колоннады, а в западной части два моста связывали X. с городом. Перед собственно X. располагался внутренний двор, «Двор Израиля» с алтарём размерами 32x32 локтя, бассейном для культовых омовений и бойней для жертвенных животных. На западе к этому двору примыкал передний двор для женщин; четыре угловых отделения были предназначены для насиреев, для прокажённых больных и для хранения древесины и масла.

Авраам Стерн. «Лексикон библейской археологии».

Стопка ксерокопий с научной публикацией их отца лежала между ними на шатком столике в зале для завтраков, и Юдифь рассматривала бумаги так, будто это были самые непристойные материалы, какие ей когда‑ либо приходилось видеть.

– Ну и идите, – враждебно сказала она. – Я вас не держу.

Этим, в конце концов, дело и кончится, – подумал Стивен. Они снова просматривали весь текст – вернее, просматривал Иешуа, поскольку он был написан на иврите, – но из текста никак не следовало, кто прорыл ход под Храмовую гору и для чего он изначально служил. Хотя Иешуа натыкался на множество понятий, которые ему ни о чём не говорили, он всё‑ таки считал, что в этом исследовании его отец вообще не задавался таким вопросом. И хотя эта шахта была в семье Менец предметом обсуждения в течение многих лет, ни Иешуа, ни Юдифь не могли припомнить, чтобы их отец когда‑ нибудь упоминал предполагаемых инициаторов этой затеи.

Значит, надо пойти и спросить у него самого.

– Я не понимаю, почему это так уж важно, – сердито продолжала Юдифь. – Подземный ход существует, мы знаем, где он начинается и где кончается, и случайно он заканчивается именно там, куда хочет попасть Стивен. Так почему бы нам просто не воспользоваться им? А спросить, кого мы должны благодарить за него, можно и после, как‑ нибудь при случае.

– Мы только заглянем к нему на минутку, – сказал Стивен. – Одна нога здесь, другая там. Два часа – и мы снова тут. Проблема денег задержит нас гораздо дольше.

– Это не ответ.

– Окей. Тогда ответ звучит так: у меня такое чувство, что это важно для нашего дела.

– Ах, у тебя такое чувство, – насмешливо повторила Юдифь. – Прекрасный повод, я бы сказала.

Стивен сделал непроницаемую мину и решил не реагировать на её насмешки. Если он ей не нравится, то это, в конце концов, её личное дело.

– Да, – ответил он, – именно так. В большей или меньшей степени всё, что мы делаем или не делаем, коренится в наших чувствах.

– Как и у тебя самой, – укорил сестру Иешуа. – По правде говоря, ты не хочешь это делать только потому, что не хочешь принять образ жизни отца.

Юдифь так резко отставила свою чашку кофе, что тёмно‑ коричневая жидкость выплеснулась через край на запятнанную скатерть. Стивен живо поднял со стола стопку бумаг и для безопасности переложил их на четвёртый, свободный стул.

– Да, – гневно ответила Юдифь. – Совершенно верно. Я не приемлю такой образ жизни. Когда мужчина оставляет свою жену после тридцати лет брака и ещё прикрывается своей набожностью. И никогда не приму.

– Может быть, ты упрощаешь, – ответил Иешуа. – Может быть, есть вещи, которые осложняли брак наших родителей, и, может быть, он только ради нас ждал этого шага, который был ему необходим задолго до того. Вспомни о тех временах, когда тебе было лет семь‑ восемь, как часто они тогда…

– Тогда почему он не даст ей развод? Раз уж он её оставил, то, по крайней мере, должен дать ей шанс начать новую жизнь. Ведь сам‑ то он, в конце концов, так и сделал.

– Традиция велит…

– Ах, традиция! Конечно, вот мы снова пришли к тому же. Традиция. Священная традиция. В этом вы одинаковы – ты и отец. Вы молитесь не Богу, вы молитесь традиции. Вот что я хочу тебе сказать: эта традиция у меня вот где, она означает не что иное, как господство над вами тех людей, которые уже тысячи лет, как умерли!

– Традиция есть то, что в течение тысячелетий позволяет народу оставаться единым целым.

– Ах, вон как? Я вся дрожу от благоговения. И какую цену мы платим за это – ты и я и любой в этой стране? Она лежит на нас проклятием, эта досточтимая традиция, она принуждает нас к вечным воспоминаниям. Воспоминания, воспоминания, их так много, что за ними мы забываем собственную жизнь. Разве не так? Сколько лет минуло с Исхода? Три тысячи? Ну и смекалистые, видать, были у нас предки, если они сорок лет шлялись по пустыне в поисках Земли Обетованной. Они довольствовались хижинами из пальмовых веток и от нужды ели пресный хлеб, в те времена это действительно было разумным решением проблемы. Но теперь? Теперь мы продолжаем на суккот строить шалаши, а на пессах есть опресноки – после трёх тысяч лет всё ещё продолжаем, из года в год, и так будет до скончания дней. Почему мы до сих пор должны сострадать тем людям, кости которых давно уже истлели в земле? Неужто наша жизнь стоит меньше? В самой первой моей машине сломался замок багажника, и я всё время закрепляла его резинкой. Но это же не значит, что отныне все люди навеки должны в своей первой машине привязывать багажник резинкой! А ведь именно это делает с нами наша священная традиция: кто‑ то когда‑ то в начале истории что‑ то сделал, причем действовал при этом по своей доброй воле – но всех нас, кто пришёл после него, он навеки поработил.

Иешуа с чувством неудобства осмотрелся. В зале было не очень многолюдно, столики рядом с ними пустовали, но нарастающая резкость их разговора уже привлекала к себе внимание. Его челюсть нервно задвигалась из стороны в сторону.

– Ну почему ты всегда всё так преувеличиваешь? До абсурда, без… чувства меры…

Юдифь со вздохом капитуляции откинулась на спинку и вперилась взглядом в стол, ища все ответы в выцветшем узоре скатерти.

– Ну, идите же наконец. А я останусь и буду предаваться собственным чувствам.

– Да, именно так мы и поступим, – Иешуа сердито поднялся из‑ за стола. Стивен тоже встал, чувствуя себя виноватым, как зачинщик этой ссоры.

– Стивен? – окликнула Юдифь и бросила на него снизу взгляд, в котором поблёскивало злорадство. – Тебе ведь всегда хотелось узнать, каково это – отправиться в путешествие в прошлое. Тогда смотри, ничего не пропусти.

* * *

– В официальных документах, – объяснил Шимон Бар‑ Лев, – её больше не называют Стеной плача, потому что время плача миновало. Её называют просто Западной стеной.

– Хорошо, пусть будет Западная стена, – Джон Каун пожал плечами. – Это не снимает проблемы.

– А в чём тут проблема? – продолжал Бар‑ Лев. – Вы здесь одну за другой фабрикуете авантюрные гипотезы, и всякий раз в итоге выходит, что надо непременно покуситься на какую‑ нибудь святыню иудеев. Те выводы, которые вы делаете на основании дневниковых записей, я нахожу, с позволения сказать, недоступными для понимания.

– Уважаемый коллега, – раздался громоподобный бас профессора Гутьера, – позвольте мне вам возразить. Я считаю, что Западная стена не только подходящее место для сохранения послания во времени, но дело даже обстоит так, что нам должно быть стыдно, как это мы до сих пор сами не пришли к этой мысли. Особенно теперь, когда мы узнали, что это не запланированная акция, а прихотливый удар судьбы, забросивший неизвестного путешественника в прошлое. Вы только вообразите себе его положение: у него видеокамера, и он принимает решение снять Иисуса. Естественно, он прикидывает, как спасти отснятый материал и донести его до будущего. Мы знаем, что он совершал туристическую поездку по историческим местам Израиля. Разве не естественно было бы допустить, что он, прежде чем очутиться вблизи такой второстепенной достопримечательности, как некрополь Бет‑ Шеарима, уже как следует осмотрел Иерусалим? Если это так, то он без сомнения делал видеосъёмки и там – другими словами, у него была возможность посмотреть на мониторе своей видеокамеры, как будет выглядеть Западная стена, и выбрать в ней подходящий камень.

– А потом? – скептически возразил Бар‑ Лев. – Каким образом он спрятал камеру в стене?

– Примкнув к строительным рабочим.

– Это он мог бы сделать, самое раннее, после распятия Иисуса, то есть в 30‑ м году. А храм к этому времени давно уже был построен. Сам храм и его несущие стены были возведены уже к моменту смерти царя Ирода, а она случилась в 4‑ м году до начала нового летоисчисления.

– Иосиф бен Маттитуяху пишет, что работы над храмом продолжались до самого начала восстания против римлян в 66‑ м году. Мы должны исходить из того, что усовершенствования и переделки велись постоянно.

– И что? Что вы хотите сделать? Западная стена – это святыня, к тому же усиленно охраняемая. Даже если бы вы в точности знали, в каком именно блоке спрятана камера, вам бы не удалось извлечь её оттуда.

* * *

– Что она хотела этим сказать? – спросил Стивен, когда они ехали по городу в направлении, указанном Иешуа.

– Отец живёт в Меа‑ Шеариме, – объяснил Иешуа, и это прозвучало так, будто ему неудобно было в этом признаться. – Это квартал ортодоксальных иудеев.

Они ехали по сквозной магистрали в северо‑ западном направлении, пока Иешуа не дал ему сигнал присматривать место для парковки. Потом они немного прошли пешком вдоль главной улицы и свернули в боковой переулок.

Стивен не поверил своим глазам. Если бы он не знал, что они в Иерусалиме, посреди иудейского государства, он был решил, что угодил в гетто. Когда‑ то государства‑ угнетатели загоняли в такие гетто, в нечеловеческие условия жизни, ненавистные им меньшинства. Они шагали по мрачным узеньким улочкам, бестолково изгибающимся переулкам, наполненным тяжёлым запахом тушёной капусты и людьми – мужчинами, одетыми во всё чёрное, с колышущимися бородами, и женщинами, которые, невзирая на полуденный зной, были так тщательно закутаны в поношенное тряпьё, как будто вот‑ вот разразится лютая русская зима. Так, должно быть, выглядели гетто в Восточной Европе девятнадцатого века, но ведь сейчас это был не музей, не сценическая декорация давнего угнетения, а внушающая ужас действительность.

На глаза им то и дело попадались большие ржавые щиты, с которых по‑ английски и по‑ еврейски изрыгались суровые предупреждения типа «Иудейская дочь! Тора обязывает тебя одеваться скромно» или «Мы не потерпим аморально одетых прохожих». На них посматривали осуждающими, враждебными взглядами.

Иешуа вёл Стивена по какому‑ то удручающему лабиринту слепых домов с узкими входами и тесными двориками. Некоторые переулки были покрыты гофрированной жестью, проржавевшей от времени, и было боязно, что она того и гляди сорвётся тебе на голову. Со многих дверей и железных оконных ставень облупилась старая краска.

На глаза Стивену попадалось множество ребятишек. Они немыми пугливыми гроздьями повисали на материнских подолах, когда мимо них проходили двое чуждых пришельцев, и потом смотрели им вслед бездонными меланхолическими глазами. Их матери, часто нося в себе новый приплод, жалко плелись, нагруженные покупками или бельём, которое они вывешивали сушиться на верёвках, вкривь и вкось натянутых прямо через улицы. Старшие мальчики были в коротких чёрных штанишках и длинных чулках, они не бегали и не играли, а только стояли – малокровные, похожие на маленьких измождённых старичков. Шум детских голосов время от времени доносился из‑ за мрачных окон, но Иешуа вполголоса объяснил, что это хедеры – школы по изучению Торы, и то были голоса не играющих, а хором бубнящих священные тексты детей.

Согбенные старики тащились, влача сетку с двумя апельсинами или буханку хлеба в руке, с клочковатыми седыми бородами и в толстых чёрных пальто, источающих неописуемую вонь: правила приличествующей одежды, видимо, совсем не требовали эту одежду хоть изредка стирать.

Но по‑ настоящему ужаснул Стивена облик молодых мужчин, которые попадались им навстречу: они излучали пугающую исступлённость и беспощадность. Поначалу он списал это на счёт их причудливого одеяния – чёрных длинных кафтанов и широкополых шляп, из‑ под которых свисали длинные пейсы. Но многие носили и нормальные чёрные костюмы, правда, с пуловером под пиджаком и в неизменной шляпе на голове, а лицам предоставляли свободно зарастать дикой растительностью – и всё равно их глаза за толстыми стёклами очков поблёскивали точно так же неумолимо. Те, что пока не могли укрыться за библейской бородой, обнаруживали недовольное, страдальческое выражение лица, и казалось, что кровь под их восковой кожей течёт медленнее и что она холоднее, чем предусмотрено природой. На этих улицах все словно сговорились стать карикатурами на самих себя, к тому же они старались обустроить свою жизнь так, чтобы никто не посмел упрекнуть их в том, что они этой жизнью наслаждаются.

– А ты уверен, что твой отец дома? – спросил Стивен, невольно приглушая голос.

Иешуа кивнул:

– Он никогда никуда не ходит.

Они дошли до сравнительно пустой площади, которая когда‑ то была вымощена белым камнем, но теперь щербины во многих местах были залатаны неприглядным бетоном. Бельевые верёвки были натянуты и здесь, и вид целого ряда цветастых трусов, несомненно женских, показался Стивену в атмосфере пуританской морали Меа‑ Шеарима прямо‑ таки фривольным.

Перед некоторыми домами стояли временные – но уже давно состарившиеся – лачуги, неумело сколоченные из досок, усиливая общее впечатление трущоб. Пахло всё той же капустой и уксусом, пригоревшим молоком и сотней других ароматов, которые Стивену даже не хотелось идентифицировать. Он следовал за Иешуа, который целеустремлённо двигался к лестнице, ведущей между двумя дощатыми сараями вверх на галерею. Галерея объединяла несколько ветхих домов на всю ширину площади и давала доступ к верхним этажам. Всё, что появилось здесь из достижений двадцатого века, было пристроено позднее: водопровод, электрические кабели, трубы канализации – всё проходило снаружи, кое‑ где причудливо огибая оконные и дверные проёмы.

Они вошли в тёмный коридор. Иешуа постучался в одну узкую, едва заметную дверь. Изнутри кто‑ то отозвался. Он нажал на ручку и толкнул дверь, которая поддалась с сопротивлением и жалобным скрипом.

За дверью было сумрачно, если не считать слабого света настольной лампы, освещавшей открытую книгу и руку, удерживающую её открытой. Очертания всего остального можно было лишь угадывать: кровать, шкаф, больше ничего. Единственное оконце, прорубленное где‑ то на недосягаемой высоте, было размером с кухонное полотенце и почему‑ то зарешечено.

Иешуа произнёс что‑ то на иврите.

Сердитый старческий голос ответил ему по‑ английски:

– Сколько можно тебе говорить, что эти слова я произношу только во время богослужения? Разговаривай со мной по‑ английски или выучи идиш!

* * *

Эйзенхардт наблюдал за Кауном. Тот сидел, свободно скрестив руки – являя собой само спокойствие, – и делал вид, что следит за дискуссией, которую вели профессор Гутьер и Шимон Бар‑ Лев. Но пальцы медиамагната беспокойно барабанили по локтю другой руки, а глаза его, казалось, задумчиво смотрели в невидимую даль.

– А где у нас, кстати сказать, – неожиданно спросил Каун, – чертежи, которые сделали Робертс и Мартинес?

Все посмотрели на него. Никто не понял вопроса.

– Ну, сонартомограф, или как это там, – подсказал миллионер. – Исследование Храмовой горы.

Профессор Уилфорд‑ Смит вздохнул:

– Если я правильно припоминаю, они лежат в папке среди других бумаг в кухне.

Каун мельком взглянул на Райана. Тот послушно встал и быстро вернулся с толстой папкой, положив её перед Кауном.

Дебаты заглохли. Все с интересом следили, как Каун перелистывает бумаги в папке. Наконец он поднял кальку на свет, произнёс «Ха! », включил проектор и положил кальку под объектив.

– Наверное, нам всё‑ таки надо было тогда дать Робертсу выговориться, – сказал он, как будто это была общая вина, что доклад томографиста был прерван на полуслове. – Вот – что это такое? Ведь это подземный ход, который ведёт прямо за Стену плача, я прав?

– За Западную стену, – автоматически поправил его Бар‑ Лев.

– Как хотите. Но ведь это ход.

– Хм‑ м, – израильский археолог склонился над чертежом, лежащим на освещенной подложке проектора. – Но это не так. За Западной стеной, правда, есть один ход, но он ведёт от Излучины Уилсона на север, а вовсе не за священную преграду.

– Этот чертёж основывается на очень точных замерах, – ответил Каун, – и значит, ход несомненно существует. Из того, что вы сказали, можно лишь сделать вывод, что до сих пор этот ход не был обнаружен.

Бар‑ Лев потёр себе подбородок. Профессор Уилфорд‑ Смит остановился с ним рядом и тоже стал вглядываться в чертёж на кальке, как будто ему было недостаточно того, что он проецировался на стену. Они вместе стали идентифицировать линии и затемнённые участки, тихо бормоча названия:

– Баб эс‑ Сильсилех… Соломоновы конюшни… Тридцать шестой резервуар.

– Может быть, – наконец сказал профессор Уилфорд‑ Смит, – это и в самом деле ещё никем не открытый подземный ход или шахта.

– Ну так вот! – воскликнул Каун с нескрываемым триумфом. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве ход не отвечает сразу на два вопроса? Во‑ первых, на вопрос, как путешественник во времени мог спрятать свою камеру. – Он огляделся, как будто в ожидании аплодисментов. – И, во‑ вторых, на вопрос, где камера находится сейчас.

* * *

За неимением другого места они сидели на кровати. Стул, на котором сидел отец Иешуа, был единственный в комнате. Вполне возможно, он был даже удобнее, чем жёсткая кровать с неровным, комковатым матрацем.

Глаза постепенно привыкли к сумрачному свету. Стивен попытался составить себе представление о человеке, который сидел за столом с лампой и книгой, так и не сдвинувшись с места. Он видел массивную фигуру с прямо‑ таки патриархальной бородой, которая сделала бы честь библейскому пророку, и этот человек продолжал удерживать книгу раскрытой, без комментариев слушая объяснения Иешуа. Наискосок от сидящей фигуры Стивен заметил низенькую полку, на которой стояли тазик для умывания и графин с водой. На ночном столике рядом с кроватью лежал искрошенный ломоть хлеба. Во всём прочем комнатка была такой убогой и голой, какими в наши дни не бывают даже тюремные камеры: ни ковра, ни картинки на стене, никакого личного предмета.

– Значит, подземный ход, – пробурчал отец после того, как Иешуа закончил. – А почему он вас интересует?

– Мы хотим пробраться по нему за Стену плача, – сказал Стивен. Наступило время и ему вступить в разговор.

– Пробраться по нему? Оставьте это. Однажды уже была попытка. Это слишком трудно.

– С тех пор прошло двадцать пять лет, – возразил Стивен, – и техника шагнула далеко вперёд. С сегодняшней экипировкой сделать это будет гораздо легче, чем тогда. Надо просто попробовать.

Пауза. Потом – безучастным тоном:

– Ну и хорошо. Попробуйте.

Стивен подался вперёд и непроизвольно сложил ладони молитвенным жестом:

– Но мы здесь, честно говоря, по другому поводу. Мы прочитали вашу работу 1967 года – то есть, Иешуа её прочитал, потому что я не владею ивритом, – в которой вы описываете историю и предположительный маршрут этого хода. Но вы там не говорите, кто прорыл этот ход и для чего.

– Вы думаете, я это знаю?

– Отец, ты это знаешь, – напомнил ему Иешуа. – Ты мне как‑ то говорил, когда я был ещё маленький. Теперь я не могу вспомнить, что именно ты мне тогда рассказывал.

Теперь рука в тусклом свете лампы наконец отпустила книгу, закрыла её и отложила в сторону.

– Всё это слишком старые истории. Я отравил себе жизнь этим подземным ходом, я вымотал все силы в изнурительной борьбе против научного истеблишмента… Теперь мне это уже неинтересно. Ответвление туннеля Хиския, как они считают? – пожалуйста, ответвление так ответвление.

– Отец, ты говорил, что была какая‑ то секта, которая прорыла этот ход. Что это за секта?

– Когда‑ то я всё это знал, но теперь это потеряло значение и смысл. Об этом было написано в каких‑ то книгах, но их у меня больше нет.

– Но кого же мне ещё спрашивать, если не тебя? Ты единственный, кто это знает.

– Я забыл. Теперь я читаю только Библию и думаю только о смерти, и тут являешься ты и требуешь от меня каких‑ то воспоминаний. Да я с трудом припоминаю, что ты мой сын, не говоря уже про какой‑ то там подземный ход.

В каморке установилась напряжённая, бездыханная тишина, как будто все трое замерли. Стивен чуть не вздрогнул, когда сидящий рядом с ним Иешуа глубоко вздохнул и подавленно прошептал:

– Отец, пожалуйста!

Никакой реакции. Они сидели, с улицы пробивались голоса, далёкие и смутные, и хотя снаружи стоял жаркий, светлый солнечный день, они сидели в темноте и ждали неизвестно чего. Стивен начал спрашивать себя, уж не умер ли отец Иешуа.

Но тут старик пошевелился. Стул под ним заскрипел, когда он с усилием поднялся, опираясь о стол.

– Подземный ход, – сказал он, тяжело дыша от нагрузки. – Опять этот подземный ход, не оставляет он меня в покое… – Не в силах разогнуться, он мелкими шажками прошаркал через комнату к шкафу. – Вечное проклятие тяготеет надо мной… – Это больше походило на разговор чудаковатого старика с самим собой. Он открыл дверцы шкафа и долго и шумно там возился, пока, наконец, не извлёк на свет тонкую папку, с которой вернулся к столу.

– Вся эта история началась во времена Четвёртого крестового похода, – начал он рассказывать, одновременно пытаясь развязать тесёмки папки своими закостеневшими и неуклюжими пальцами. – В 1219 году, если я не путаю, крестоносцы осадили египетский город Дамитте. Во время этой осады из Италии приехал один монах, Франциск из Ассизи, основатель ордена францисканцев. Этот монах просто отправился через линию фронта между крестоносцами и сарацинами в лагерь султана, предстал перед ним и прочитал ему проповедь. Предание гласит, что султан был под сильным впечатлением и в ответ на просьбу Франциска разрешил ему посетить святые места в Палестине. – Наконец ему удалось справиться с завязками, и он раскрыл папку. – Я всегда спрашивал себя, что побудило его на такой безрассудный поступок.

Он некоторое время перебирал бумажки, перекладывал их туда и сюда, ища что‑ то определённое.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒