Андреас Эшбах 6 страница

И всё же. Эйзенхардт продолжал стоять и грызть кончик чёрного фломастера, как будто потерял всякую надежду на нормальный завтрак, и всё смотрел на большой лист бумаги с начертанными на нём вопросительными знаками. И всё же. Неужто кто-то проводит здесь крупный обманный манёвр, и он, Петер Эйзенхардт по каким-то невообразимым причинам является частью этого манёвра?

Эта идея заставила его сердце биться учащённо. Обычно это было приятное ощущение, ведь оно означало, что он учуял захватывающую тему, нечто такое, что в состоянии привести его кровь в волнение, а творческий поток — в движение. Но сейчас — и тут он снова осознал своё положение и поблекшая было реальность вернулась на место: мобильный дом, лагерь, чьи-то шаги по каменистой земле снаружи, первый звон посуды из палатки-кухни — это был не роман. Эйзенхардт почувствовал себя одиноким, заброшенным и беззащитным. Ведь он был всего лишь слабый, неуклюжий писатель, а не Джеймс Бонд и даже не Шерлок Холмс.

Если всё это обманный манёвр, кто за всем этим стоит? Каун? Молодой человек, который якобы нашёл льняную сумку? И если это он, то для чего ему это надо?

Его мысли словно сами по себе, независимо от его воли соскользнули в русло детективного мышления. Каковы три условия, которые должны быть выполнены, чтобы сделать поступок правдоподобным? Возможность, подходящий случай — и мотив.

Мотив. Вот оно.

Эйзенхардт невидяще смотрел перед собой. Потом он отложил чёрный фломастер, отделил верхний лист бумаги, разорвал его на мелкие кусочки и выбросил в мусорное ведро на кухне.

Он должен выяснить, какой репутацией пользуется профессор Уилфорд-Смит в научных кругах — потеряет ли он на этом случае славу или, наоборот, приобретёт. И Эйзенхардт уже знал, кого он об этом спросит.

На северной стороне яма (512) прорезала один серый слой (513) и каменную стену (п), а на южной стороне — наслоение из четырёх видов (514)-(517), из которых второй сверху представляет собой белый слой (515) строительного раствора толщиной около 0, 07 м, а самый нижний (517) образует частично наполнение очередной могилы (518).

Профессор Чарльз Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».

Каун проснулся и почувствовал себя очень плохо, бесконечно тяжело, скорее не как человеческое существо, а как мешок, набитый вонючим торфом. Так было каждое утро. Он уже страшился этих утр, начиная с вечера. При каждом пробуждении он чувствовал себя ещё тяжелее, ещё инертнее, ещё отвратительнее, чем накануне. Однажды утром он проснётся и вообще больше не сможет шевельнуться.

Конечно, это было последствием употребления таблеток, которые он глотал каждый день. Как он отшучивался от своего врача? «Это даже хорошо — иметь большую инертную массу. Если разгонишься, уже ничто не остановит. В этом секрет моего успеха! » Конечно, добрый доктор Лёйвен мог только через силу улыбаться. Наверное, он был слишком хороший врач, чтобы рассматривать такие эскапады своих подопечных лишь в финансовом аспекте. О его профессиональных талантах Каун не мог судить. Для него важно было, что Лёйвен прописывает ему всё, что ему нужно, и держит язык за зубами. Главным образом, второе.

О Боже мой. Итак, всё сначала. Ему удалось привести в движение руку, дотянуться до ночного столика — там лежит коробочка. Маленькая серебряная коробочка, инкрустированная перламутром. Такие ювелирные предметы и должны окружать человека в его положении, даже если внутри них — дешёвые таблетки.

Он с трудом удержался от соблазна взять больше трёх, которые разрешал ему доктор Лёйвен, проглотил их, не запивая, и подождал, когда начнётся их благословенное действие. Приведёт его в движение. Ведь его слова насчёт инертной массы были только наполовину шуткой. Он действительно верил в кинетическую энергию. В этом состоял секрет лидерства: ты должен быть быстрее, чем другие, быстрее, а главное — непоколебимее. Нужно обладать кинетической энергией, чтобы задавить всё и всех, если потребуется, и нужно, чтобы было видно, что он в любой момент может это сделать. Только сила внушает уважение. Успешное руководство людьми, одним словом, было исключительно вопросом веса.

Он почувствовал, что таблетки начали действовать. Тёплое ощущение распространялось по всему телу, изгоняя из него тяжесть, делая все части организма подвижными и лёгкими, убирая пелену с глаз и растворяя душное давление в голове. Фантастические таблетки. Что мог доктор Лёйвен против этого возразить?

Когда он наконец смог сесть на край кровати, то заметил, что хорошее самочувствие было мимолётным, обманчивым впечатлением. Потребуется ещё немалое время, прежде чем он действительно войдёт в форму. Хорошо, что он один. Сейчас его жена обрушила бы на него целый поток упрёков и презрительных замечаний, провизжала бы ему все уши, довела бы его до кипения, до той точки, когда кажется, что голова сейчас лопнет и он либо убьёт её, либо уйдёт. По большей части он уходил, и в последнее время всё отчётливее понимал, как это приятно — разъезжать по миру без неё. Единственное, что его по-настоящему злило, так это то, что он сам во всём виноват. Когда он женился на ней, его заботило только одно: как она выглядит на фото с ним рядом, принадлежит ли она к категории «женщина победителя» и соответствует ли она «положению»…

Какие стандартные клише! Какое дерьмо собачье! Всякий раз, когда он возвращался на гигантскую виллу, которую они купили — на Кони Айленд, естественно, с конюшней, гаражами и бессчётным количеством комнат и залов, — он чувствовал себя чужим, посторонним, как актёр в роли мужа. Она так старательно набивала виллу бесчисленными, преступно дорогими безделушками, что в конце концов сбылась её мечта, единственная подлинная страсть её пустой жизни: самый, якобы, значительный американский журнал, посвящённый внутреннему убранству жилья, сделал о её доме репортаж на двенадцать страниц. Двенадцать страниц! Всё в цвете! В течение нескольких месяцев это постыдным образом было предметом разговоров на всех дурацких приёмах, которые она устраивала, со всеми этими придурками, которых она откуда-то понатащила.

Он поплёлся в ванную, открыл кран и сунул голову под холодную воду. Мельком он подумал о стоимости холодной воды здесь, в пустыне, в мобильном доме, зато болезненные толчки в его голове прекратились, а всё остальное не имело значения.

Такова была его жизнь. Он ненавидел в ней каждую отдельную часть, за исключением своего кабинета и своей фирмы. В последние месяцы он часто спрашивал себя, не в этом ли кроется секрет успешных мужчин: при мысли, что дома тебя ждёт ненавистная женщина, с лёгким сердцем остаёшься в офисе как можно дольше, продолжаешь работать.

Но, естественно, по неписаным законам круга, который считал себя высшим, полагалось производить впечатление счастливого человека в удачном браке — разумеется, счастливого благодаря самому себе, благодаря собственным усилиям и мощи. И не было никого, с кем бы он мог посоветоваться о своих тяжких предчувствиях и страхах.

Ну, хотя бы сейчас он здесь, за тысячи восхитительных миль от дома. Он взял бритву и принялся за свою тёмную щетину на подбородке. Его бритьё было так же основательно, как все его договоры. В процессе бритья исчезали и тёмные круги под глазами, как будто они были всего лишь тенью. Постепенно он приближался к истинному началу дня.

Затем он причесался — тоже очень тщательно, срезал нагло топорщившиеся волоски и осмотрел кожу, нет ли на ней прыщиков. То ли ему показалось, то ли действительно на его лице появился естественный солнечный загар? Ну, тем лучше, это сбережёт его время, отведённое для солярия. Он взял приготовленную рубашку. Дома у него был камердинер — но только из каприза его жены, сам он в нём не нуждался, прекрасно обходился и один. Да, он постепенно приходил в движение, набирал скорость, как паровоз, семь тонн железа на колёсах, которые поначалу невозможно сдвинуть с места, зато потом, на ходу, не остановить. Чистая кинетическая энергия.

Он очень тщательно выбирал правильный костюм. В том, что дорогой гардероб является важнейшим аргументом в деловой жизни, он был убеждён, как ни в чём другом. Надо было сразу продемонстрировать, что ты принадлежишь к самому высокому слою — неважно, находишься ты там или ещё только стремишься туда. Если хочешь иметь много денег, надо выглядеть так, как будто заслуживаешь их.

С этого началась его теперешняя популярность в средствах массовой информации: один журнал, который мнил себя финансово-экономическим, избрал его в качестве «самого стильного менеджера года». На самом деле этот журнал продавал лишь красивые сказки из мира богатых и могущественных — мечтателям, а рекламные площади — производителям дорогих рубашек и отвратительных мужских парфюмов с названием «Уолл-стрит» или «Успех». Но после этого к нему стали присматриваться и другие издания, публикации о нём становились всё обширнее и восторженнее, а с некоторых пор он почувствовал, что должен стараться соответствовать тому впечатляющему образу, который создали средства массовой информации. Но всё больше он понимал, что это гонка, в которой ему никогда не победить.

Неприятная правда, которая непонятным образом до сих пор ускользала от внимания журналистов, состояла в том, что он, передовая лошадь своего концерна, этой N. E. W., News and Entertainment Worldwide Corporation, не приносил фирме никакой заметной прибыли. Порой он проскакивал на волосок от данных, показывающих дефицит баланса, и из года в год существенную долю драгоценного времени ему приходилось тратить на то, чтобы составить отчёт так изобретательно и заумно, чтобы обличающие цифры баланса прятались в нём как можно глубже. И до сих пор этого никто пока не обнаружил. Ослеплённые его имиджем, к нему по-прежнему стремились инвесторы, и тех, кто приходил, было больше, чем тех, кто его разочарованно покидал. Он работал, боролся и трепетал исключительно ради этой цели: совершить прорыв, преодолеть мёртвую точку и превратить доверие своих инвесторов в звонкую монету.

Его империя стояла на глиняных ногах. Предостерегающим примером, который так и стоял у него перед глазами — вплоть до того, что он уже всерьёз подумывал, не поставить ли портрет этого человека на своём письменном столе, — была судьба одного давно забытого магната по недвижимости из восьмидесятых годов, человека по имени Дональд Трамп, которого пресса годами превозносила как экономического вундеркинда и успешного лидера до тех пор, пока он сам не уверовал в это и не потерял бдительность. Многие впоследствии называли это «манией величия» — те же самые люди, которые раньше рукоплескали ему, когда он ещё стоял на вершине Олимпа. Его падение было стремительно и ужасно: банки отозвали свои кредиты, инвесторы разбежались врассыпную, проекты лопнули — и он упал очень, очень низко, почти полностью исчез из поля зрения.

Джон Каун любой ценой хотел избежать подобной участи. А призрак полного поражения каждое утро корчил ему из зеркала рожи. Он жил на широкую ногу, вёл жизнь мультимиллионера и должен был её вести, чтобы делать дела, которые он должен был делать. Но при этом он жил за счёт будущей прибыли, которую только надеялся получить. Если что-нибудь вышибет его из колеи, он окажется человеком с миллионными долгами, и остаток своей жизни будет вынужден скрываться от безжалостных кредиторов. Вот как всё было просто. Хуже просто не придумаешь, ведь на поверку он пока ничего не достиг в своей жизни. Его нью-йоркский шофёр, который два месяца назад закончил выплату ипотечного кредита за свой домик, был благополучнее его.

А образцом, превосходящим всё остальное, был его великий конкурент, неоспоримый лидер информации — CNN, Cable Network News — Тед Тернер. Тот женился на актрисе Джейн Фонда, что Каун отметил со скрежетом зубовным, и, судя по всему, действительно был счастлив. Прорывом для CNN стала война в Персидском заливе. Тогда они вели многочасовые репортажи с места событий по спутниковому телефону, прямо из столицы противника — эксклюзивные, волнующие, живые, и все другие информационные компании были вынуждены повторять их картинки, их сообщения и следовать их точке зрения. То был звёздный час Теда Тернера, и он им умело воспользовался. Он сделал CNN брендом, который сегодня популярнее, чем когда-то была БиБиСи, он выбросил на информационный рынок, на все кабельные сети мира свои продолжительные новостные передачи, и теперь, что бы ни произошло, без этого человека уже немыслимо представить пантеон великих предпринимателей.

N. E. W. против него был даже не вторым номером, а где-то в середине списка, среди «и пр. ». Строго засекреченные социологические опросы показывали, что хотя около трети американцев и знали аббревиатуру N. E. W., знали, что речь идёт о телевизионной компании — некоторые даже знали, что N. E. W. можно принимать по всему миру через спутники, — но лишь два процента, даже меньше, узнавали логотип N. E. W., который им показывали. А это значило, что большинство слышали о N. E. W., но никогда его не видели, ведь логотип почти постоянно присутствовал на экране в передачах этой компании. Это означало, что N. E. W. был известен большинству зрителей только из передач о самом Джоне Кауне. N. E. W. и Джон Каун — воспринимались как неразрывное целое. Что, кстати, было не самое худшее. Во всяком случае, лучше, чем если бы стало известно — чего Кауну до сих пор чудесным образом удавалось избежать, — что единственная фирма его концерна, действительно приносящая прибыль, зарабатывающая настоящие, и неплохие, деньги, это фабрика картофельных чипсов в Оклахоме.

Дело с видеоплёнкой, обрушившееся на него так неожиданно и ошеломляюще, чем дальше, тем больше казалось ему тем самым шансом, который может круто изменить положение. Его личный эквивалент войны в Персидском заливе Теда Тернера. Если ему удастся сделать из этой находки событие, то в следующем году он будет номером один.

Какая странная цепь случайностей и сочетаний! Сначала просьба профинансировать раскопки британского профессора, дошедшая до него окольными путями и с неким подтекстом, что, мол, многие из его инвесторов, имеющие еврейское происхождение, благосклонно приняли бы к сведению этот его ангажемент на Святой Земле. И хотя это само по себе уже было достаточно сильным аргументом, он усмотрел в этом ещё и сравнительно недорогую возможность ступить в Израиль одной ногой: не слишком бросаясь в глаза, под предлогом документирования археологических работ, заслать туда кинорепортёров, и если они «случайно» поймают в объектив ещё и картинки палестинского сопротивления — ну что ж, так получилось, верно?

А тут теперь ещё такое.

Одевшись, начистив ботинки, аккуратно расправив платок в нагрудном кармане пиджака, он посмотрелся в зеркало. Да. В таком виде не стыдно будет появиться на всех телеэкранах мира, при всеохватном включении, какое бывало при трансляции высадки на Луну, боксёрского матча между Кассиусом Клеем и Джо Фрэзером или во время похорон леди Дианы (вот тоже несчастливый брак, подумал он).

Дамы и господа, — он представил, как скажет это вышколенно-сдержанным тоном, — N. E. W. счастлив представить вам сегодня — эксклюзивно — необыкновенный кинодокумент. Сейчас вы увидите, впервые на телевидении, подлинную видеозапись Нагорной проповеди Иисуса Христа. Или вхождения в Иерусалим. Или распятия. Что бы это ни было, но стопроцентное включение обеспечено. Когда он появится на экране с этими словами, все остальные телекомпании могут спокойно отключить свои передатчики. Поскольку Иисус Христос говорит по-арамейски, его высказывания сопровождаются английскими титрами. Боже правый, какая сенсация!

Но хватит мечтать. Видео у него пока нет.

И найти его, пожалуй, будет труднее, чем можно себе представить.

У них нет бесспорного доказательства, что это видео вообще существует. Или ещё существует. И даже если существует, то оно может быть спрятано буквально всюду в Израиле. Может быть, годы уйдут на его поиски. А если слухи об этой находке просочатся — а они неизбежно просочатся, если дело затянется, — то кончится тем, что решающая находка окажется в руках какого-нибудь пастуха или строительного рабочего.

Каун всё ещё смотрел в зеркало, прямо в собственное лицо, которое приобрело мрачное выражение. Каждый день, проведённый им в этой пустыне, обходится ему в колоссальные деньги. Не говоря уже о всяких трудностях, которые то и дело возникают во всех концах его израненной империи только потому, что его нет на месте, чтобы за всем следить и вовремя принимать решения.

Некоторые надежды он возлагал на немецкого писателя. Тот, правда, пока сказал не много, но романы Эйзенхардта считались продуманными и оригинальными, некоторые из них даже отмечены премиями, а главное, в них часто идёт речь о путешествиях во времени. Нет-нет, он чувствует, что писатель найдёт творческий подход к этому вопросу.

И всё же придётся привлечь к делу и других специалистов. Как можно меньше, конечно, во избежание беды, но всё же столько, чтобы они быстро проскочили любительскую стадию, в которой поиск пребывал сейчас. И об этом ему придётся поговорить с профессором, лучше прямо за завтраком.

В принципе ему пока было неясно, как оптимально распорядиться видеоплёнкой, когда она окажется у него в руках. Хорошо, он покажет её по телевидению — эксклюзивно, только через собственные передатчики, с предварительным гигантским рекламным оповещением. Но, конечно же, самое первое, что последует, будет волна споров, подлинная ли плёнка, может ли она быть подлинной, и всё это известным образом обесценит показ. В лучшем случае на него обрушатся толпы учёных и годами начнут дискутировать, взвешивая все за и против, чтобы так никогда и не прийти к единому решению, как это уже было с туринской плащаницей, которая являлась саваном Христа. Вот уже полвека её исследуют, и каждый говорит своё: для одних подлинность плащаницы несомненный факт, для других это искусная фальсификация не столь уж отдалённого времени.

А в худшем случае, думал Каун, сенсация просто сведётся к нулю, как это было с фильмом, в котором показывалось вскрытие трупа инопланетянина, которое якобы состоялось и было записано в начале пятидесятых годов в Соединённых Штатах. Сторонники НЛО увидели в этом неоспоримое доказательство своей правоты, а скептики нашли основания объявить фильм подделкой. Так никто и не сдвинулся со своей точки зрения ни на миллиметр.

Что же может произойти с видеофильмом, который якобы снят две тысячи лет тому назад?

Каун пошёл в маленькую, функционально обустроенную кухню и налил себе первый кофе этого дня — первый как минимум из двадцати.

Во вчерашних переговорах он блефовал. Делал вид, что он уже продумал, как поступить с видеофильмом. Мысль продать его Ватикану пришла к нему спонтанно, почти в тот момент, когда он её высказал. Это было невероятно важно в его работе: никогда не показывать свою неуверенность, а спонтанные мысли формулировать так, чтобы у других создавалось впечатление, что он давно и тщательно всё продумал и вообще далеко опередил всех остальных, — и преподносить их при этом так, чтобы потом никто не смог схватить его за руку, если окажется, что он промахнулся. В этом искусстве он достиг за прошедшие годы известного мастерства.

Но может быть, размышлял он, прихлёбывая чёрный, интенсивный настой, это была не такая уж и плохая идея. Большие деньги были ему необходимы не меньше, чем огромная популярность, прежде всего потому, что речь шла бы наконец не об инвесторских деньгах, которые рано или поздно надо возвращать, а о настоящих, правильных, его собственных деньгах. Итак, решение будет в высшей степени зависеть от предложенной цены, и это было то, что он должен проверить, лучше всего прямо сейчас: что, собственно, есть ценного у католической церкви?

Он отодвинул шторку на окне кабинета и с чашкой кофе в руке выглянул наружу, в пустыню, над которой уже в такую рань вибрировал зной. Он мог бы привлечь к этому делу какого-нибудь осведомлённого в церковных делах журналиста. А лучше адвоката. У него было некоторое представление о произведениях искусства громадной ценности, которые находились во владениях Святого престола и которые могли бы получить огромную продажную цену и на вполне атеистичном рынке искусства. Произведения искусства, да, и ещё здания и землевладения. Католическая церковь располагает неизмеримым состоянием по части недвижимости — все её храмы, монастыри, капеллы и приходские дома, повсюду в мире. И занимает эта недвижимость самые лучшие места, как правило, в самом центре всех городов.

Улыбка пробежала по его лицу. Совершить обмен. Видео в обмен на землю под церковными строениями. И ему, Джону Кауну, с этого часа только и оставалось бы, что сгребать в карман арендную плату вплоть до Страшного суда.

Хо-хо! Вот это будет сделка! Ему пришло в голову множество людей из его круга, которые просто сдохнут, когда узнают об этом. Кто-то из-за того, что считает себя истым католиком, а кто и из зависти.

И тут, что называется, с ясного неба, как Божье наитие, снизошла на него мысль. Лучше всего начать переговоры, пока видео ещё не найдено. Он ворочал эту мысль в своей голове с боку на бок, ощущая электризующее чувство, которое возникало у него всякий раз, когда он действительно нападал на след горячего дела.

Пока плёнка ещё не найдена, на ней могло быть всё, что угодно. Насколько могло хватать фантазии возможного покупателя. Может быть, церковники испугаются, что там обнаружится, что Иисус не был мёртв на тот момент, когда его сняли с креста. Или что воскресший был всего лишь двойником. Всё было возможно — пока плёнка ещё не найдена.

В действительности на ней может оказаться всё что угодно. Или вовсе ничего. Или какие-нибудь пустяки. Может быть, какие-нибудь совершенно неизвестные высказывания Иисуса, которые нельзя верифицировать на основании Библии. Короче говоря, сама по себе видеоплёнка могла оказаться совершенно банальной и непродаваемой.

Каун улыбнулся, и теперь это была та хищная акулья улыбка, которая сделала его знаменитым. Именно так он и сделает: заранее вступит в переговоры, разбудит жадность, разворошит страх — и тем самым укрепит позиции. А пока у него имеется истлевшая льняная торбочка, ископаемая инструкция по эксплуатации видеокамеры и масса хороших аргументов. Вот то, из чего он сделает деньги. У его юристов будет много работы.

Он улыбнулся и направился к своему письменному столу. Пора. День начался.

Некоторые из захоронений могут быть датированы временами Хасмонидов и Ирода, другие более поздними датами. Типичные в те времена семейные склепы вырубались в скалах и образовывали подземные «локули»; обычно они состояли из одной или нескольких могильных камер, в стенах которых были ниши для оссуариев («кохим», то есть ящик для костей) или скамьи под сводчатыми углублениями («ар-косолия»). После того, как труп покойного полностью истлевал, его кости полагалось собирать в оссуарий, который затем ставили в нишу на выступ. Из того факта, что кости умершего из ареала 14/F. 31 остались нетронутыми, можно заключить, что у него не было ни семьи, ни каких-либо других родственников.

Профессор Чарльз Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».

Раздражающий нервы звонок, казалось, возник прямо внутри ушей. Стивен Фокс с усилием разодрал веки, сунул руку под подушку, достал оттуда будильник, имеющий форму и размер кредитной карточки, и отключил его. Сколько он спал — десять минут? Да спал ли он вообще или просто был оглушён ударом по голове? А потом ещё и основательно избит?

Вид полога палатки напомнил ему о раскопках, а раскопки заставили подумать о событиях последнего дня, и от этих воспоминаний, казалось, исходили электрические разряды, которые одним махом разогнали усталость из всех клеточек его организма. Ящик! Письмо! Он рывком сел и сунулся под кровать, чтобы вытащить оттуда археологический ящик. Помятый жестяной ящик тихонько дребезжал, когда он снимал с него крышку, и бумаги всё ещё лежали на месте. В сумеречном свете, пробивающемся в палатку, они выглядели ещё более раскрошенными и безнадёжными, чем накануне вечером. Трудно представить, что эти листки продержались в земле две тысячи лет. Без пластикового пакета от них давно бы уже ничего не осталось. Стивен подумал про горы пластиковых пакетов и йогуртовых стаканчиков, которые лежали на свалках всего мира, и содрогнулся при мысли об их неразрушимости.

Неужто это правда было письмо неизвестного путешественника во времени? Ничего не было видно, ни одной буковки. Но это ещё ничего не значило: после столь долгого времени шрифт выцвел и станет видимым только в ультрафиолетовых или рентгеновских лучах. Но что заставило гипотетического путешественника во времени написать это письмо?

Стивен Фокс сидел, смотрел на серую, истлевшую археологическую находку и чувствовал, как его рассуждения упираются в стену.

Как всё это происходило? Или, лучше сказать, как это произойдёт? В некий день через несколько лет незнакомец, вооружившись видеокамерой, отправится в прошлое. На две тысячи лет назад, не имея возможности вернуться. Он сделает свои съёмки, законсервирует камеру и заложит её в условном месте, о котором он договорился со своими помощниками, оставшимися в будущем — которое было его настоящим перед тем, как он заточил свою жизнь в прошлое. Его помощникам требуется просто отключить машину времени, отправиться к условленному обломку скалы и извлечь из-под него камеру, которую они только что заслали на две тысячи лет назад.

Но зачем при такой договорённости путешественнику во времени понадобилось писать письмо? Об этом надо как следует пораскинуть мозгами.

Наветренная сторона палатки с лёгким шелестом прогнулась внутрь. Сквозь щёлку на полу блеснул яркий свет. Снаружи начался день. Хм-м. Стивен снова закрыл ящик крышкой. Ему необходимо срочно узнать, что написано на этой бумаге. Может быть, это письмо к помощникам, в котором он писал, что задуманное не удалось.

Рафи занимался тем, что было его ежеутренним делом: он готовил жестяные ящики — по одному на каждого рабочего, — тщательно опустошал их и выметал. В конце дня он с группой рабочих садился под брезентовым навесом, просеивал песок и землю из ещё полных ящиков и все находки — обломки зубов, волокна растений, крошечные глиняные осколки и всё такое — тщательно осматривал, заносил на карточки картотеки и сортировал по пластиковым пакетикам, которые подшивались вместе с карточками. Для того, чтобы каждый предмет однозначно отнести к месту находки, каждый рабочий получал в начале дня бумажку, которую он клал на самое дно своего ящика; на ней было написано его имя, дата и точное обозначение ареала, в котором ему предстояло работать, а также текущий номер, который Рафи заносил в толстую амбарную книгу — журнал раскопок. Заранее готовить эти бумажки было второй обязанностью Рафи. Он делал это каждое утро — обязанность, которая требовала полной концентрации, чтобы не вкралась какая-нибудь ошибка. Поэтому ему было не очень приятно, что как нарочно именно сейчас профессор Уилфорд-Смит стоял над душой, склонившись над последними записями, время от времени поднимал какой-нибудь полиэтиленовый пакетик против света и, задумчиво кивая головой, снова возвращал его на место. Рафи пытался сосредоточиться на заполнении бумажек, но бормотание руководителя раскопок сильно его отвлекало.

— А что, сегодня будет жаркий день, а, Рафи? — вдруг окликнул его Уилфорд-Смит.

— Да, сэр.

Рафи вписал в очередную бумажку номер, который тут же отметил на задубевшей от солнца странице журнала.

— Жаркий день, да. Собственно, здесь в это время года каждый день жаркий.

— Да, сэр, верно.

Теперь вписать имя рабочего и место раскопок, в котором ему предстоит работать. И не дать себе сбиться.

— А как с остальным? Всё в порядке?

— Всё в порядке.

Следующий листок. Рабочие скоро подойдут, и к этому моменту всё должно быть готово.

— И вы держитесь в графике?

Уилфорд-Смит снова приблизился, шаркая ногами, склонился над доской с зажимами, на которой был прикреплён список отсутствующих, не сданных ящиков.

Рафи кивнул, заполнил и этот листок и сунул его в папку к остальным:

— В общем и целом, да.

— Хорошо, — профессор внимательно всмотрелся в список, ткнул пальцем в верхний номер, который Рафи уже несколько дней подряд заново переносил как несданный. — 1304? Но ведь это уже давний номер?

— Да, от вторника, сэр. Ящик Стивена Фокса. Ну, вы знаете, ареал 14.

— Ах, да, — профессор Уилфорд-Смит задумчиво смотрел на нацарапанный номер. Очень уж задумчиво. Как будто никак не мог вспомнить, что там у него с ареалом 14. — Фокс, говорите? И он пока так и не сдал свой ящик?

— Нет. Я ничего не говорил, думал, что это ваше распоряжение…

— О да, разумеется, — седовласый человек с неизменной кожаной шляпой кивнул. — Правильно. Всё в порядке.

Он кивнул, всё ещё глубоко погружённый в свои мысли. Но и расстроенный. Его пальцы барабанили маршевый ритм на доске с зажимами, потом он рассеянно кивнул на прощанье и пошёл, слегка наклонившись вперёд, в сторону домов новоприбывших.

Рафи удивлённо посмотрел ему вслед, потом пожал плечами и стал заполнять очередной листок.

***

Телефон на ночном столике Энрико Бассо, адвоката, представляющего в Италии интересы Kaun Enterprises Holding Inc., зазвонил около шести часов утра и вырвал своего хозяина из очень приятного сновидения, в котором участвовали идиллический пальмовый остров и несколько юных девушек, одетых только в венки из цветов. Личики, обрамлённые тёмными локонами, растворились в воздухе, шум моря превратился в равномерный гул утренней улицы перед началом римского рабочего дня, и в соответствующем настроении адвокат повернулся на другой бок, чтобы взять настойчивую трубку.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒