Великий князь 8 страница

Относительно аккуратности Государя я вспоминаю рассказ моей матушки о том, как Государь ей однажды сказал, что у него такой порядок в письменном столе, что он может в темноте найти любую вещь, лежащую в ящиках.

В санатории, в Ессентуках, я познакомился с известной артисткой Петербургского Александрийского театра, Марией Александровной Потоцкой. Она долгое время жила с великим князем Николаем Николаевичем и очень страдала, когда он ее бросил. Это была красивая и интересная женщина и прекрасная артистка.

Там же я познакомился с известной исполнительницей русских песен Н. В. Плевицкой и с ее тщедушным мужем. Она была очень популярна в Петербурге. По происхождению она была простой крестьянкой, сумевшей, благодаря своему большому таланту, пробить себе дорогу. Кто мог в то время предположить, что она сыграет такую печальную роль в эмиграции, в Париже, и умрет в тюрьме!

В Ессентуках была станица Терских казаков, и каждый день ко мне назначался казак-ординарец, который исполнял мои несложные поручения и носил телеграммы на почту. Тогда же я получил известие от Иоанчика и сербской принцессы Елены об их помолвке, - телеграмма была из Италии, из королевского замка Ракониджи. Иоанчик поехал в Италию в сопровождении Стюкера, бывшего воспитателя греческого королевича Христофора. Иоанчик и он несколько дней погостили у итальянских короля и королевы, где также гостила родная племянница королевы, дочь сербского короля Петра.

Итак, в нашем доме стали готовиться к двум свадьбам: сестры Татианы с кн. Багратионом и Иоанчика с принцессой Еленой.

В то время заболела в Петербурге моя бабушка, Александра Иосифовна. 23-го июня пришла телеграмма, что бабушка скончалась. С ней ушла в вечность целая эпоха. В России она прожила с 1847 года, то есть 64 года; она была на трех коронациях: Александра II в 1856 г., Александра III в 1883 г. и Николая II в 1896 г. Она застала конец славного царствования Николая I, который ее очень любил, и была близкой свидетельницей великих реформ Александра II.

При ее кончине присутствовало всё наше семейство и дяденька. Ген. Кеппен, узнав, что бабушке очень плохо, потребовал, чтобы его, умиравшего от рака, принесли в бабушкины комнаты. Он сидел рядом с ее спальней, в Малиновой столовой - он был ей предан буквально до гроба. Пока силы ему позволяли, он каждый день, даже по два раза в день, приходил к бабушке. С 1903 г. он, так же, как и бабушка, безвыездно жил в Мраморном дворце, в служебном доме.

До этого он всюду, но только в России, сопровождал бабушку. Когда она переезжала в Стрельну или в Павловск, он следовал за нею. Заграницу же с бабушкой ездили или ее шталмейстер бар. К. К. Буксгевден, или ген. А. А. Киреев. Ген. Киреев умер незадолго перед бабушкой, в Павловском дворце, генерал же Кеппен - через полтора месяца после. Таким образом, одновременно с бабушкой отошли в вечность преданные ей люди, которые состояли при ней в продолжение многих лет.

Бабушку похоронили в Петропавловской крепости, рядом с дедушкой, великим князем Константином Николаевичем. По другую сторону лежит великая княгиня Александра Николаевна, его любимая сестра. Дедушка завещал похоронить себя подле нее.

Вернувшись из Ессентуков и пробыв несколько дней в Стрельне, я поехал в Сестрорецк и поселился там в пансионе, так как близ него жил на даче проф. Б. В. Никольский, при помощи которого я собирался писать свое лицейское сочинение. Питался я у Никольских. Профессор был женат на дочери долголетнего редактора журнала " Исторический вестник" Шубинского. У них было два сына и одна дочь, которых родители воспитывали в вере, благочестии и монархических принципах. Все семейство было очень дружное.

Я провел недели две в Сестрорецке и уехал оттуда, сперва в Павловск, а затем - в Красное Село на высочайший смотр войскам, стоявшим в Красносельском лагере.

На высочайшем смотру я впервые был в свите Государя. Днем, после завтрака, были скачки на Красносельском скаковом круге в высочайшем присутствии. В одном из заездов участвовал великий князь Михаил Александрович, в том же заезде участвовал и кавалергард Косиковский, на родной сестре которого Михаил Александрович хотел когда-то жениться. Бедную Косиковскую отправили заграницу. Михаил Александрович не выиграл скачки. Он вообще хорошо скакал и, будучи наследником, взял много первых призов (тогда у него была дивная лошадь), но уступал их, приходившим вторыми. Конечно, злые языки говорили, что он приходил первым потому, что был наследником престола, и что, стало быть, скакавшие уступали ему место. Но это неправда. Я знаю случай, когда с ним скакал конно-гренадер Шульц, который очень хотел его обогнать, но при всем своем желании не мог этого сделать. Михаил Александрович был вообще большим любителем спорта и гимнастики.

Я приехал в Петербург в день смерти ген. П. Е. Кеппена. Не стало нашего дорогого Павки! Более преданного и верного человека, каким был для нашего семейства Павел Егорович, я не встречал. Его отпевали в нашей домовой церкви, в Мраморном дворце, в которую он ходил в продолжение стольких лет. Мои братья и я сам несли его гроб по Мраморной лестнице.

Отец, дяденька и я с братьями провожали гроб пешком до самой могилы на Смоленском кладбище. Вместе с нами за гробом шли жених моей сестры, кн. Багратион-Мухранский, Тинтин, служащие Мраморного дворца, родственники Кеппена и его друзья.

Во дворе Мраморного дворца я увидел старого служащего ювелира Фаберже, с большой белой бородой, который пришел проводить Павла Егоровича.

Он пользовался уважением у всех наших поставщиков. Но не только у них. Когда граф И. И. Воронцов-Дашков ушел с поста министра Двора, он приехал к Павлу Егоровичу с прощальным визитом.

Павел Егорович завещал похоронить себя без всяких воинских почестей; хотя он и был генералом от артиллерии, но ничего общего со строевыми частями не имел. Он также просил, чтобы не было венков и цветов. Это был глубоко принципиальный человек. Когда гроб опускали в могилу, принесли венок от великого князя Петра Николаевича, который часто бывал и жил в нашем доме, в молодости, и поэтому знал Павла Егоровича. Нас очень тронуло внимание дяди Петюши.

21 августа состоялась свадьба Иоанчика в большом Петергофском дворце. За два дня до свадьбы, то есть 19-го, приехал в Петергоф принц Петр Черногорский, двоюродный брат невесты Иоанчика. Отец, по приказанию Государя, встречал его на станции царской ветки. Я поехал в Петергоф на встречу, вместе с отцом.

На станции собрались лица свиты и был выстроен почетный караул. Принц Петр был небольшого роста, с черными усиками и довольно красивый. Он очень скромно себя держал. Отец, вместе с принцем и мною, поехал к Государю во дворец, в Александрию. Они поднялись к Государю, а я остался ждать внизу. Прием у Государя продолжался недолго, и мы вдвоем с отцом вернулись обратно в Стрельну.

Того же числа днем приехал в Петергоф сербский король Петр, вместе с невестой Иоанчика, принцессой Еленой Петровной, и с наследником королевичем Александром, будущим королем-героем Александром Югославским.

Отец, матушка, тетя Оля, мои братья и я поехали встречать его на ту же станцию. На станции собралось все Семейство и много народа. На платформе был выстроен караул от лейб-гвардии Измайловского полка, - который был как бы нашим семейным полком.

Государь был в сербской ленте с бриллиантовой звездой. Иоанчик выехал заранее навстречу королю и своей невесте и приехал вместе с ними, в царском поезде.

Король вместе с Государем обошел караул и поздоровался с ним. Иоанчик в поезде учил короля, как надо обходить караул и как с ним здороваться. После взаимных приветствий и представлений, Государь сел с королем в коляску и поехал в Александрию, в Готическую церковь, на молебен, в сопровождении собственного его величества конвоя. Командир конвоя кн. Ю. Трубецкой ехал подле колеса царского выезда, с вынутой шашкой.

Государыня поехала вместе с принцессой Еленой за Государем и королем, в коляске. Мы все поехали за ними в своих автомобилях, что было некрасиво и нарушало торжественную картину въезда. Иоанчик ехал один в своем открытом сером автомобиле. По дороге стояли шпалерами нижние чины Конвоя собственного его величества Сводного пехотного полка и петергофского гарнизона, без оружия.

В тот же день вечером состоялся в большом Петергофском дворце торжественный обед в честь сербского короля.

Сербский король пожаловал дяденьке, Косте и мне орден Карагеоргиевичей 1-ой степени, то есть красную ленту с белыми каймами и звезду.

Обед был в Петровском зале. Как всегда в таких случаях, стол, стоящий покоем, был замечательно красиво накрыт; играл придворный оркестр. Государь и король обменялись речами. Мне кажется, что Государь говорил по-русски, - как всегда очень просто, без всякой позы, но с громадным достоинством. Он упомянул в своей речи Иоанчика, что мне было очень приятно.

За каждым членом Семейства стоял паж.

В день семейного обеда я был дежурным флигель-адъютантом. В этот день утром к Государю приезжал с докладом военный министр ген. Сухомлинов, а также кн. А. Г. Романовский, герцог Лейхтенбергский, по случаю своего приезда из заграницы. Он специально приехал на свадьбу Иоанчика, который пригласил его своим шафером. В ожидании приема мы сидели втроем в гостиной, рядом с кабинетом Государя.

Как всегда, я был приглашен к высочайшему завтраку, за которым, кроме царской семьи, был гостивший у их величеств принц Коннаутский. Он был рыжий, хромал на одну ногу и не производил симпатичного впечатления. Он был очень хорошо одет в синий костюм с белой полоской. Кажется, он приезжал свататься к одной из великих княжон, но из этого ничего не вышло: царские дочери были глубоко русскими и не желали выходить замуж за иностранцев. В 1914 г. приезжал с этою же целью румынский наследник, но также не имел успеха.

После завтрака Государь с детьми, Коннаутский и я вышли в сад и пошли на мол, который был перед дворцом. В сущности, дворец Государя скорее походил на частный дом - небольшой и скромно обставленный.

Наконец, наступил день Иоанчиковой свадьбы. Она назначена была на 21 августа, в три часа дня. Отец, Иоанчик и я приехали вместе в большой Петергофский дворец и вышли у маленького подъезда со стороны верхнего сада. Все семейство собралось в Белом зале, рядом с которым Государь и тетя Оля благословили Иоанчика. Императрица Александра Федоровна плохо себя чувствовала и не могла присутствовать при венчании, но все же она присутствовала при благословении. Она была в диадеме с жемчугами, в широком кружевном платье, и, как всегда, была замечательно красива. Императрица Мария Федоровна не была на свадьбе, потому что находилась заграницей.

Великие князья Николай и Петр Николаевичи, как и их жены, не были на свадьбе и ни на одном из связанных с нею торжеств, так как они не хотели встречаться с сербским королем по политическим причинам.

Великий князь Михаил Александрович не был на семейном обеде потому, что Николай Николаевич запретил начальникам частей отлучаться с бывших в то время маневров. Поэтому на свадьбе было меньше офицеров, чем обыкновенно бывало на придворных свадьбах. Присутствовал между прочим среди гостей принц сиамский Чакрабон, как раз в то время приехавший в Россию. Орден Андрея Первозванного, висевший на надетой на нем Андреевской цепи, был без изображения св. Андрея Первозванного, и потому странно выглядел. Объясняется это тем, что Чакрабон не был христианином.

Семилетний наследник Алексей Николаевич был в этот день в первый раз в офицерском мундире. Он был прелестен в форме Стрелков Императорской Фамилии. Младшие великие княжны, также в первый раз надевшие русские придворные платья, - белые с розовыми цветочками, но без шлейфов, и розовые кокошники - были очаровательны.

Невеста была, как полагалось, в русском платье из серебряной парчи, но без традиционной бриллиантовой короны, потому что Иоанчик не был великим князем. Не понимаю, почему надо было делать такую разницу. В церковь мы пошли торжественным шествием. Маленький, прелестный наследник шел с одной из своих маленьких сестер. Их пара была обворожительна и трогательна.

В церкви Государь встал, как всегда в Петергофе, у окон, с левой стороны. Мои родители и я стояли справа. Шаферами у Иоанчика были: великие князья Михаил Александрович, Дмитрий Павлович, Сергей Михайлович, Сандро Лейхтенбергский и я; у невесты - сербский наследник Александр, принц Петр Черногорский и мои братья Константин, Олег и Игорь.

По церковным правилам, жених во время венчания должен быть без оружия, но на придворных свадьбах оружие почему-то не снималось. Иоанчик, желая точно придерживаться церковных правил, и должно быть, с разрешения Государя, снял палаш. Я его подал Иоанчику перед выходом из церкви.

Во время пения " Тебе Бога хвалим" у Елены Петровны очень сильно заболела спина, должно быть, от тяжелого подвенечного убора. Она даже вся скривилась. Я боялся, что ей станет дурно, но всё сошло благополучно. Вечером, в тот же день, в Стрельне был обед, на который приехал сербский король и королевич, а также шафера.

Обед был в Турецком зале. В Стрельне не было электричества и потому в люстры, висевшие в зале были вставлены свечи. Во время обеда свечи стали падать на пол, одна за другой. Нам это было очень неприятно. Попадало много свечей. Теперь, после того, как произошла революция и Иоанчик пал одной из ее многочисленных жертв, можно считать падение свечей плохим предзнаменованием, но вряд ли тогда это приходило кому-нибудь в голову.

После обеда я с родителями, сестрой Татианой и братьями уехал обратно в Павловск. Молодые поехали вдвоем. В Павловске, на большом подъезде дворца, была устроена торжественная встреча молодых. На подъезде собралось много народа и управляющий Павловском, ген. Геринг, поднес Иоанчику и Елене хлеб-соль. Во втором этаже, в ротонде, был красиво накрыт чай. Он продолжался недолго, и вскоре мы разошлись по своим комнатам. Молодым отвели помещение в одной из двух квартир под куполом.

24 августа все Семейство, во главе с их величествами и царскими дочерьми приехало на свадьбу Татианы и Багратиона. Кроме Семейства, на свадьбе было много приглашенных. Семейство собиралось в кабинете Императора Павла.

Татиана была в красивом белом платье с серебром и шлейфом, в Екатерининской ленте и с бриллиантовой звездой. На голове у нее, вместе с fleurs dorange, была надета бриллиантовая диадема. Татиана прекрасно выглядела.

Когда ее благословили, причем как принято, мы на благословении не присутствовали, все Семейство, во главе с их величествами, пошло по залам в церковь. Это было вроде выхода. Так как свадьба была полувысочайшая, великие княгини и дамы были не в русских платьях, а в городских. Но мужчины были в парадной форме.

Во время церковных служб мы обыкновенно стояли на хорах церкви, а посторонняя публика внизу. Но во время свадьбы мы все стояли внизу, посторонней же публики не было. Мои братья - Константин, Олег, Игорь и я были шаферами Татианы, а шаферами Багратиона были кавалергарды, во главе с полк. Араповым (Анди).

Поздравление происходило в Большом зале. Государь разговаривал с приглашенными. Он подошел к старой княгине Багратион-Мухранской, тетке Кости Багратиона. Она всегда жила в Тифлисе, была богата, всеми уважаема и строга: ее побаивались. Государь, разговаривая с ней, стоял, а она сидела на диване, подле окна, конечно, с разрешения Государя. Я никогда не забуду этой картины, как дама сидела, а Самодержец Всероссийский, в белом Кавалергардском мундире, стоял перед ней. Государь был с ней очень любезен и обворожителен.

Свадебный обед был в Греческой зале. Я сидел рядом с моей свояченицей Еленой Петровной. Она была очень изящна в золотом платье декольтэ и в диадеме. На обеде, кроме нашей семьи и самых близких нам людей, были семья Багратиона и его шаферы.

Подавали, между прочим, трюфели в шампанском, любимое блюдо отца. Редко приходилось, даже в те счастливые времена, обедать в такой обстановке. Такого красивого дворца, каким был Павловский, я никогда не видел.

Татиана с мужем поместились в Татианиных же девичьих комнатах, подле зала с пилястрами.

Глава пятнадцатая

Живя в Павловске я часто бывал у Васильковского на одной из Матросских улиц, на которой он жил со своей женой, тестем Губовичем и свояченицей. Васильковский дал мне мысль поехать в Крым, на виноградное лечение. Перед нашим отъездом произошло убийство в Киеве председателя Совета Министров П. А. Столыпина. Смерть Столыпина была громадной потерей для России. Останься он жив, не было бы, по всей вероятности, революции. Потому-то и убили его революционеры, что он вел Россию по пути процветания. В Екатерининском соборе, в Царском Селе, была отслужена торжественная панихида, на которой я присутствовал. Было очень много народа и священник сказал трогательное слово.

Итак, я поехал с Васильковским в Мисхор, в пансион, где мы наняли несколько комнат. Предварительно я отправил в Севастополь свой автомобиль. Как приятно подъезжать к Севастополю, после двух ночей, проведенных в поезде, когда показывается Черное море и светит южное Солнце. На душе становится так легко и весело.

В прежнее время, когда мы ездили в Крым под началом полк. Бородина, мы из Севастополя отправлялись в Ливадию на лошадях и приезжали вечером, в темноте, очень усталые. Но теперь, благодаря автомобилю, мы часа через три были уже на месте. Большое удовольствие во время пути очутиться у Байдарских ворот, откуда совершенно неожиданно открывается чудный вид на море.

Император Александр II, уезжая из Крыма осенью 1880 года, завтракал у Байдарских ворот с кн. Юрьевской, на которой только что женился. Он в последний раз в своей жизни любовался дивным видом. Через полгода он был убит революционерами.

Когда мы приехали с Васильковским в Мисхор, Государь был в Ливадии, поэтому на следующий день я поехал явиться. Государь жил в только что выстроенном новом Ливадийском дворце.

Он встретил меня очень ласково: " Какой сюрприз! " - сказал он. Я никогда, ни до, ни после, не видел Государя в таком хорошем настроении. Государь принял меня в своем большом новом кабинете с балконом, очень светлом и с видом на море. Большой письменный стол стоял посреди комнаты. Государь вышел со мной на балкон и показал мне, какой с него открывается чудный вид.

Новый Ливадийский дворец был довольно красивый и очень светлый; к сожалению он был некрасиво меблирован.

Мне было приятно снова побывать в Ливадии, в которой я провел два учебных года, и увидеть знакомые места. В общем, все оставалось по-старому, кроме нового дворца, который Ливадию только украсил. Управляющий имением был тот же, ген. Янов, и сторож У ворот, со стороны Ореанды, с большой рыжей бородой, был тот же, который был и при нас.

Мисхор находится рядом с Алупкой, которую я так люблю. Конечно, я снова осматривал Алупкинский Дворец, и показывал его все тот же пожилой татарин, У которого были часы с портретом великого князя Николая Николаевича Старшего. Мы с Васильковскими очень часто гуляли по дивному Алупкинскому парку, и я от души наслаждался. Погода стояла чудесная.

Мы ездили с визитом к княгине Зинаиде Николаевне Юсуповой, в тот самый дом, в котором Татиана была объявлена невестой кн. Багратиона.

Мы как-то обедали у Юсуповых. Они жили по-царски. За стулом княгини стоял расшитый золотом татарин и менял ей блюда. Мне помнится, что стол был очень красиво накрыт, и что были очень красивые тарелки датского фарфора. В столовой было большое зеркальное окно с прекрасным видом на Ай-Петри.

После обеда мужчины сели играть в бридж, а я остался разговаривать с княгиней и другими дамами. Я томился, потому что все темы быстро были исчерпаны.

В это же время в Ялте жил эмир Бухарский, который ходил в халате с генеральскими эполетами и свитскими аксельбантами. Я поехал к нему с визитом, на его собственную дачу, посидел у него и пригласил его к себе в Мисхор. В условленный день я послал за эмиром автомобиль и, для торжественности, посадил рядом с шофером моего камердинера Рымаря. Эмир приехал со своим доктором, худым стариком, и с состоявшим при нем офицером. Последний произвел на меня отвратительное впечатление. Не помню, чем я угощал эмира, полагалось его угощать " дастарханом". Мои комердинер и шофер получили от эмира медали и были очень этим довольны.

В Симеизе, вблизи Мисхора, жил престарелый генерал-фельдмаршал граф Милютин, пробывший военным министром в течение почти всего царствования Императора Александра II. Мне очень хотелось с ним познакомиться. Я написал ему письмо, прося его меня принять. В назначенный день мы с Васильковским явились к графу Милютину. Ему было девяносто слишком лет, но он был еще бодр и, к моему большому смущению, сам пододвинул мне кресло. Он был седой, как лунь, с небольшой бородкой, в новой генерал-адъютантской тужурке, с вензелями Императора Александра II и фельдмаршальскими жезлами на погонах. Мы сидели у него в кабинете-библиотеке. Мне помнится, что говорили мы и о моем деде, которого он прекрасно знал, заседая много лет подряд в Государственном Совете, под его председательством.

Я сидел, устремив глаза на Милютина, чтобы как следует его рассмотреть: ведь я сидел перед начальником штаба Кавказской армии, который в 1859 году взял Гуниб и пленил Шамиля; перед деятельным сотрудником Царя Освободителя, реорганизовавшего нашу армию; перед человеком, которого не сможет обойти историк царствования

Александра II!

Через месяц после моего визита Милютина не стало. Как я счастлив, что мне удалось его повидать и перекинуться с ним несколькими словами! Милютин умер одновременно со своей женой и их хоронили вместе. После смерти Александра II, Милютин ушел с поста военного министра и с тех пор безвыездно жил в своем имении в Симеизе. Обстановка его дома была очень скромная. Он приезжал в Москву, на коронацию Императора Николая II, и на открытие памятника Александру II в Москве, в 1898 году, и тогда был произведен в генерал-фельдмаршалы.

Перед отъездом из Крыма следовало откланяться Государю. Я поехал в Ливадию и просил доложить о себе, но Государя не было дома, он совершал большую прогулку. Меня позвала к себе Государыня и оставила завтракать. Никогда еще со мной не случалось, чтобы Государь или Государыня оставляли меня завтракать невзначай. Поэтому я был чрезвычайно тронут вниманием царицы. Она была очень в духе и очень мила со мной. Мы завтракали наверху, в маленькой столовой. Я помню, что в столовой, над дверью, висела гравюра, изображавшая встречу Царя Соломона с царицей Савской.

На обратном пути из Мисхора в Севастополь мы ехали очень быстро. В Севастополе отправились в гостиницу Киста, в которой позавтракали. Там мы встретились с полк. Генерального Штаба Одинцовым, начальником авиационной школы в Севастополе. Он предложил нам осмотреть его школу. Я охотно согласился. Школа была за городом. После осмотра мне предложили полетать на аэроплане. Я с радостью принял это заманчивое предложение.

Пришлось снять саблю и, вместо фуражки, надеть шлем. Аэроплан был совсем открытый и меня привязали к сиденью. Пилотом был известный летчик Ефимов. Было немножко страшно, но очень приятно. Мы поднялись на шестьсот метров и пролетели над кладбищем, по направлению к которому двигалась похоронная процессия. Я хотел перекреститься, но было страшно отнять руку от жердочки, за которую я держался, но я все-таки перекрестился. В воздухе мы встретились с другим аэропланом, на котором летел флигель-адъютант Е. К. Арсеньев. Он приехал в Севастополь, чтобы ехать в Ливадию дежурить. Ему, как и мне, предложили попробовать полетать на аэроплане. Я вижу его сидящим на аэроплане в красных флигель-адъютантских лампасах. Когда Ефимов стал спускаться, у меня захватило дух, как на качелях. Я был в восторге, что мне удалось полетать.

Неприятно возвращаться осенью из Крыма в Петербург. Из тепла - в сырой хмурый петербургский климат.

Мне снова надо было приниматься за ученье. Олег очень успешно перешел с первого курса на второй и продолжал по-прежнему заниматься с профессорами в Павловске. Мне же нужно было сдать еще много экзаменов, из-за кори, которой я болел весной и которая помешала мне их сдать своевременно.

Поэтому, по рекомендации проф. Никольского, я пригласил себе репетитора, бывшего правоведа, Н. М. фон-Мензенкампфа, который каждый день приезжал ко мне в Павловск. Таким образом, я успешно сдал все экзамены за первый курс Лицея.

Когда я бывал готов к очередному экзамену, я телеграфировал директору Лицея, ген. Шильдеру, и он назначал мне день экзамена. Перед экзаменом и после, я каждый раз заезжал в часовню Спасителя на Петербургской стороне.

Перейдя, таким образом, на второй курс, я и дальше придерживался той же системы, то есть просто готовился к экзаменам с Мензенкампфом, в то время, как Олегу профессора читали лекции. Я сдавал экзамены среди учебного года, когда хотел, а Олег в положенное время, вместе со своим курсом.

В это время к Олегу приезжал читать лекции министр юстиции Щегловитов. Он завтракал вместе с нами у моих родителей. Я помню, что однажды, за завтраком, он показывал нам фотографию убийцы Столыпина, Богрова, снятого во фраке, то есть в том виде, в каком он совершил убийство в театре, в Киеве.

Мензенкампф приезжал ко мне по утрам, а остальное время я был свободен. Обыкновенно я каждый день ездил завтракать в полк, куда меня очень тянуло. Мои мысли и интересы были в полку. Но я твердо решил дотянуть лямку до конца, то есть окончить курс Императорского Александровского Лицея. После завтрака я всегда ездил верхом. Часто я отправлялся в Петербург, бывал у Васильковских и в театрах.

Бывая ежедневно в полку, я ближе подошел к своим товарищам и вопреки моим прежним взглядам перешел с ними на " ты". Я почувствовал, что иначе и быть не может, что, если я хочу быть действительно близок к ним, я должен быть с ними на " ты", чтобы не было между нами никаких преград: все они были на " ты" между собой. В полку решили, что младшим я сам буду предлагать выпить на " брудершафт", а старшие будут мне предлагать. Таким образом, в скором времени я со всем полком был на " ты" и почувствовал себя гораздо лучше и свободнее. Я как бы стал полноправным членом полковой семьи.

Глава шестнадцатая

1 января 1912 г. был Высочайший выход в Зимнем Дворце. После обедни Семейство вышло с Государем в Тронный Георгиевский зал, в котором стоял дипломатический корпус. Государь и Императрица Мария Федоровна стали обходить дипломатов и с ними разговаривать. Семейство стояло в стороне, и члены его разговаривали друг с другом.

Государь и Императрица Мария Федоровна очень скоро обошли всех дипломатов, при чем разговаривали почти с каждым из них. Императрица даже обогнала Государя и раньше его окончила обход. Императрица Мария Федоровна, как и ее датские родственники, обладала умением свободно разговаривать с посторонними людьми. Она говорила каждому несколько слов и очаровывала своей любезностью и ласковостью. Кроме того, у ней был в этом отношении огромный опыт, как и у Государя, который унаследовал от нее эту способность.

6-го января, в день крещенского выхода, присягали великий князь Дмитрий Павлович и кн. С. Г. Романовский герцог Лейхтенбергский. Как всегда, Семейство собралось в комнатах их величеств. После обедни Дмитрий и Сергей присягали сперва, как члены Императорского Дома, а затем - как офицеры. Дмитрий присягал под Конногвардейским штандартом, а Сергей - под Андреевским флагом флотского Экипажа, стоявшего в Петербурге.

Государь поздравил их обоих флигель-адъютантами. В тот же вечер я встретился с Дмитрием в Мариинском театре. Он сиял от радости быть флигель-адъютантом. Конная гвардия поднесла ему аксельбант.

В январе же праздновалось столетие Императорского Александровского Лицея, и по этому случаю было много торжеств в самом Лицее и большой обед в Зимнем Дворце. Государь обходил здание Лицея, и когда он пришел в класс Олега, последний поднес ему изданные им рукописи стихотворений Пушкина. При этом Олег очень волновался.

20 февраля 1912 года я был вечером в Мариинском театре. Туда приехала Императрица Мария Федоровна и некоторые члены Семейства. Императрица Мария Федоровна обычно приезжала в театр в черном вечернем платье, с большим круглым бриллиантом в волосах. Отец мне говорил, что этот бриллиант был не ее собственный, а принадлежал к числу коронных.

В эти дни отец оправлялся после припадка болезни почек, от которой он очень страдал. Императрица расспрашивала меня об его здоровьи, и тут же, в аванложе, написала ему записку карандашом и дала мне ее для передачи. Привожу эту записку полностью:

Tres cher Costia,

Je te remercie mille fois pour ta bonne lettre et demande bien pardon de ne pas tavoir repondu avant. Je voulais toujours venir moi-meme, jai si envie de te revoir, je pense tant a toi et me rejouis que tu te sens enfin mieux.

Cest affreux comme tu dois avoir souffert pauvre. Peut-etre pourrais je venir dans le courrant de cette semaine, jai si envie de vous revoir tous les deux.

Cest ton fils Гавр. qui tapportera ces lignes ecrites au theatre.

Je tembrasse bien tendrement ainsi quElisabeth. Que Dieu te benisse.

Ta affectionnee

Minny.

Дорогой Костя!

Спасибо за милое письмо и я прошу прощения, что задержалась с ответом. Мне все хотелось самой приехать, так как очень хочется видеть тебя; я всегда думаю о тебе и рада, что ты, наконец, чувствуешь себя лучше.

Это ужасно, как ты должен был мучиться, бедняга. Может быть, я смогу приехать на этой неделе - мне так хочется увидеть вас обоих.

Твой сын Гавриил принесет тебе эти строки, написанные в театре.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒