Алекс Орлов 3 страница

– Нет, вы точно чего-то нажрались, а, Окуркин? – спросила Елена, когда Леха и Сергей, оставив колья, уселись возле костра.

– Че? – переспросил Окуркин, и супруга, заглянув ему в глаза, не нашлась что сказать.

– Ладно, обедать будем.

Достав из пакета тарелки, Елена налила работникам горячего супа, и те принялись за еду.

– Эй, вы куда спешите, он же огненный! – предупредила Елена. – Нет, ну вы сегодня точно чоканутые…

Домой возвращались молча. Леха рулил словно робот, не совершая ни единой ошибки и не нарушая правил, однако инспектор ГАИ их все равно остановил.

– Нарушаем, гражданин водитель, – произнес он, нагибаясь к окошку.

– Кто? – тупо спросил Леха, и хитрая улыбочка на лице гаишника разом исчезла.

– Где? – в свою очередь произнес он.

– А вы, товарищ майор, китайцев здесь не встречали? – вклинился в разговор Тютюнин.

– А какие они из себя?

– Один толстый, – начал вспоминать Леха, – а остальные маленькие.

– И сколько этих, которые маленькие? – совершенно серьезно стал уточнять майор.

– Примерно двенадцать штук.

– Понял. Предупрежден, значит, вооружен… Счастливого пути.

Гаишник козырнул, и «запорожец» поехал дальше.

– Какой-то он странный, – оглядываясь назад, заметила Елена.

– Да нет, – возразил ей Леха. – Просто человек хороший…

До города они доехали без проблем и подкатили к гаражу еще засветло. Пока Окуркин ставил машину, Тютюнин ожидал его, сидя на старой покрышке.

Леха запер гараж и присел рядом с Серегой.

– Как ты думаешь, это были инопланетяне? – спросил Окуркин.

– Может, и инопланетяне, – пожал плечами Тютюнин.

– А зачем они нас похищали?

– А они нас похищали?

– Конечно. С полстакана настойки я еще ни разу никуда не перемещался. Только два раза в больницу – было дело. Но там же все люди были – и санитары, и врачи.

– Может, им нужна была информация? – предположил Серега.

– А какая у нас информация? Мы ж не депутаты какие-нибудь.

– Это да.

Вскоре в сопровождении Елены появилась жена Тютюнина.

– Вот, Любаш, передаю тебе из рук в руки, – прокомментировала Лехина половина. – Какие-то они квелые, но вроде ничего не пили.

Люба забрала Сергея, и они ушли. А Леха еще какое-то время сидел на покрышке, а потом спросил:

– Лен, а ты НЛО хоть раз видела?

– А к чему это ты?

– Да так просто. – Леха поднялся с покрышки и махнул рукой. – Ладно, пошли лучше домой.

Наутро Сергей Тютюнин чувствовал себя в общем хорошо, если не считать некоторой слабости и желания чего-нибудь сделать по дому.

Желание это было таким сильным, то Тютюнин починил подтекавший кран и помыл четыре тарелки, чем вызвал у супруги сначала радость, а затем настороженность.

– Давай сходим на воскресную дневную пьесу, – неожиданно предложил Серега, сам не зная почему.

– А… – В первое мгновение Люба растерялась, потом спросила:

– А это где?

– Тут недалеко, через четыре остановки народный театр есть. Называется как-то… «Цитрамон» вроде.

– Цитрамон, Сережа, это таблетки.

– Нет, таблетки – это анальгин. А, вспомнил – «Центурион»! В двенадцать часов там представление начинается.

– Ну давай, – согласилась Люба. – А кто поет?

– Да никто не поет. Пьеса там.

– Ну пускай пьеса. Я тогда свой сарафанчик новый надену. Который с петухами. И подкрашусь – мне мама такой обалденный набор косметики достала – закачаешься.

Через какие-нибудь полтора часа Люба была готова. Весь набор дареной косметики присутствовал на ее лице.

– Ну как? – спросила она, выходя на середину комнаты. Сергей не успел ничего сказать, поскольку кот Афоня, не признав хозяйку, сорвался с нагретого кресла и, пробив на окне сетку, спрятался на балконе.

– Ой, Афоша, что это с тобой? – забеспокоилась Люба и хотела проникнуть на балкон, однако перепуганный кот вскочил на перила и был готов прыгнуть вниз, лишь бы не достаться ужасному чудовищу.

– Наверно, ему кошку надо, – по-своему истолковав поведение кота, заметила Люба и, подхватив сумочку, последний раз глянула в зеркало. Ее боевая раскраска идеально гармонировала с петухами на сарафанчике, и Люба осталась собой довольна.

Серега нарядился в бежевые хлопковые штаны и рубашку, которую он не надевал, наверное, года три. А потом еще побрызгался одеколоном.

На улице стояла отличная погода. Было солнечно, но не очень жарко. Картину портила только пенсионерка Живолупова, которая, прячась за кустом сирени, бросала в соседских собак мелкими камешками.

Бросила она и в Серегу, однако он сделал вид, что не заметил, и это Гадючиху очень задело.

Проехав в полупустом автобусе, Люба и Сергей успели к двухчасовому представлению. Театр располагался в бывшем доме пионеров. На его афише значилось: «Отелло».

– Это я помню, – оживилась Люба. – Это из мультика Маугли: «Отелло промахнулся! Отелло промахнулся! »

– Ладно, давай скорее, а то еще билетов не хватит.

Возле кассы к ним подошел синюшный мужик, который показался Сереге знакомым. На этот раз он выглядел еще более побитым и один глаз у него был полностью закрыт фиолетовым синяком.

– Не желаете сделать ставочки на исход спектакля? – бодро спросил он.

– А какие же тут могут быть варианты? – удивился Сергей.

– Как это какие? – Маклер усмехнулся. – Ты содержание знаешь?

– Нет, – честно признался Тютюнин.

– Ну вот. Ты ж не можешь сказать, кто кого задушит, Отелло – Дездемону или Дездемона – Отелло. Или, может, Яго их обоих порешит. Так что вариантов много.

– Не, – замотал головой Тютюнин. – Нам этого не надо. Ты вон в прошлый раз все деньги пропил.

– А я больше не буду.

– Сказали же – вали отсюда! – вмешалась Люба.

Спорить с женщиной, тем более такой уверенной, как Люба, букмекер не стал и, тяжело вздохнув, отошел в сторону.

Тютюнины купили билеты и прошли в зал, в котором уже сидели зрители – человек восемь.

– Чего-то пусто, Сереж, – пожаловалась Люба.

– Зато просторно.

Актеры не стали дожидаться полного аншлага и начали спектакль. Серега сразу задремал, а Люба, напротив, прониклась знакомой атмосферой латиноамериканских сериалов и даже немного поплакала.

«Завтра на работу, – сквозь сон думал Серега. – Интересно, как там Фригидин? Отмочили его или он еще слипнутый? »

Время от времени, когда Люба толкала его в бок, Сергей просыпался и произносил: «Ух ты! » Затем снова погружался в липкую дрему.

Окончательно он проснулся, лишь когда Отелло, Дездемона и Яго запели примирительную песню.

Люба заливалась счастливыми слезами и сморкалась в платок, а Серега чувствовал себя отдохнувшим и подумал, что правильно сделал, отправившись в театр.

Ранним утром, когда будильник Сергея Тютюнина только собирался зазвенеть, на другом конце города, возле парка Зрелых пионеров, случилась природная аномалия.

Кусты возле вагончика паркового сторожа вдруг подернулись туманом, который закрутился в тугой жгут и превратился в молодое голое деревце.

Деревце задрожало ветвями и выпустило листочки. Затем оно покрылось белыми цветами, которые тут же облетели, но только из одного из них начал стремительно расти плод.

Из-под дощатого настила, на котором стоял домик с метлами и лопатами, медленно выполз сторож. Он не помнил, как оказался под домиком, однако не придал этому значения. Подобное случалось и прежде.

С трудом поднявшись с четверенек, сторож посмотрел мутными глазами на увеличивающийся плод и сказал:

– Тоже мне мичуринцы…

Затем повернулся и на полусогнутых ногах поплелся в сторожку, чтобы вооружиться лопатой. Когда же он вернулся, то не обнаружил никакого дерева.

И снова не удивился. Такое с ним тоже случалось.

– Ох, – вздохнул сторож и запустил пальцы в нечесаную бороду, в которой было полно сухих листьев и выброшенных трамвайных билетов. Выпить хотелось так же сильно, как и накануне вечером.

– Ох, – вздохнул кто-то рядом. Сторож повернулся и увидел своего двойника. Один в один. И, хотя он давно не смотрелся в зеркало, сразу себя узнал: так страшно – на его памяти – никто никогда не выглядел.

– Ты кто? – спросил сторож и несильно ткнул двойника черенком лопаты.

– Ты кто? – повторил тот.

– Я – Палыч.

– Я… Палыч…

– Ну и хрен с тобой, – махнул рукой сторож и, положив лопату на плечо, заковылял в сторону пруда, где не так давно закопал несколько пустых бутылок. Теперь пришло время их достать.

Его двойник постоял на месте еще какое-то время, несколько раз повторил фразу «я – Палыч» и отправился к выходу с территории парка.

Несмотря на ранний час, перед воротами стоял крупный лысый мужчина и рассыпал голубям зерно.

– Я хочу быть с вами… Вы так красивы… Я хотел бы всегда кормить вас… – говорил лысый, тем самым подтверждая, что утро – время птиц и сумасшедших.

Двойник сторожа понаблюдал за кормящим голубей человеком и, раздувшись до его размеров, проскрипел:

– Я хочу быть с вами… Вы так красивы… Я хотел бы всегда кормить вас…

Получилось не слишком похоже. Двойник лысого толстяка немного потренировался и двинулся вдоль парковой ограды.

Он долго шел, никого не встречая, пока не увидел остановку троллейбуса, под козырьком которой стояла юная проститутка.

У нее были точеные ножки, обесцвеченные длинные волосы и свежий фингал под правым глазом.

Двойник толстяка задержал на ней свой взгляд и, остановившись, произнес:

– Я хочу быть с вами, вы так красивы, я хотел бы всегда кормить вас…

– Че-о-о? – угрожающе протянула проститутка и достала из сумочки кастет. – Повтори, чего ты сказал!

– Я – Палыч.

– Пошел вон, козел, пока я тебе рога не поотшибала.

Мимо проехали две машины, потом показался троллейбус. Девушка убрала оружие и, как только двери открылись, заскочила внутрь.

Двери зашипели, и троллейбус уехал.

Двойник лысого издал шипение, имитируя закрывающиеся двери, а затем вздрогнул и уместился в узкую фигурку увиденной девушки. Под глазом проявился живописный синяк. Мгновение спустя с легким хлопком материализовалась из воздуха сумочка.

Девушка задумчиво постояла, вспоминая, чего еще не хватает, потом потерла двум пальцами – и на ее ладонь лег кастет.

– Я – Палыч, – произнесла она неженским голосом и, убрав кастет в сумочку, зашагала дальше – к центру города.

Примерно к одиннадцати утра девушка остановилась перед рекламным щитом, на котором была изображена большая карта города.

Поискав глазами нужную улицу, она уже собралась идти, когда её руки коснулся смуглый незнакомец.

– Э, «Наташа», давай дружить будем. Да? Сколько стоишь, да?

– Я – Палыч, – ответила девушка.

– А я Мурат, да? Сколько стоишь? Деньги есть, да?

– Я хочу быть с вами, вы так красивы, я хотел бы всегда кормить вас… – заговорила «Наташа» глуховатым болезненным голосом.

– Э-э… – Мужчина на минуту растерялся, но, окинув взглядом ладную фигурку, продолжил переговоры:

– Деньги есть. Я немножко фрукты торгую – есть, говорю, деньги.

– Тоже мне мичуринцы… – невпопад ответила девушка.

– Почему Мичурин? Зачем обижаешь, да?

– Че-о-о? Повтори, чего ты сказал! – В руках «Наташи» появился никелированный кастет, мужчина невольно попятился:

– Ничего не сказал! Уже ничего!

– Пошел вон, козел, пока я тебе рога не поотшибала.

Когда незнакомец ретировался, девушка еще раз проследила маршрут по карте города и зашагала к трамвайной остановке, на которой собирался народ.

Увидев симпатичную блондинку, к ней сейчас же подошел молодой человек в очках и со скрипичным футляром в руках.

– Прошу простить меня, – несмело начал он. – Я понимаю, что знакомиться на улице неприлично, но… Одним словом, меня зовут Петя. Можно просто Петр. А как вас зовут?

– Я – Палыч, – прохрипела девушка. Петр напрягся.

– Прошу меня простить, я, наверное, плохо расслышал. Как ваше имя, вы сказали?

– А я Мурат, да? – снова мужеским голосом, но уже с акцентом произнесла незнакомка.

Люди вокруг стали на нее коситься, однако Петр со скрипичным футляром не сдавался.

– Ка… Кажется, я понял, – сказал он, поправляя очки. – Вы, наверное, перенесли одну из тех операций, которые… Ну… – Петр снова поправил очки. – Из мужчины делают женщину.

– Тоже мне мичуринцы, – ухмыльнулась девушка.

Подъехал трамвай, и люди, вежливо пихая друг друга локтями, стали набиваться в салон.

Петр попытался было поддержать незнакомку за локоть, однако та, полуобернувшись, негромко произнесла:

– Пошел вон, козел…

Пораженного таким ответом кавалера вытолкнули назад к остановке, и трамвай поехал без него. В вагоне сразу началось «обилечивание».

– У вас что? – спрашивала полная женщина неопределенных лет, протискиваясь между тесно стоявшими пассажирами.

– Проездной.

– Ну так предъявляйте!

– Я предъявил, а вы отвернулись!

– Ну вы же у меня не один! У меня же таких много! И каждого обслужить нужно!

Так, переругиваясь с сердитыми гражданами, кондукторша подошла к молодой девушке.

– Девушка, у вас что?

– Девушка, у вас что? – повторила та.

– Я уже давно не девушка, а вы покажите проездной или ваш билетик.

– Ваш билетик… – произнесла девушка, тщательно подделываясь под оригинал.

– Ты мне еще шутки здесь будешь шутить, пигалица?! – взорвалась кондукторша.

– Пигалица! – таким же фальцетом отозвалась молодая пассажирка.

– Вот нахалка, – заметила какая-то женщина.

– А я ее сейчас выпихну, если она не обилетится! – пригрозила кондукторша.

– Правильно, – поддержала ее пенсионерка с фиолетовыми кудрями. – Вон у нее какой фингал под глазом. Небось шалава или наркоманка!

– Да что вы на девушку напали? – заступился мужчина со свежей рыбой в пакете. – Может, она студентка. Может, у нее стипендия маленькая.

– Ага, вот она и подрабатывает, как может! – язвительно заметила пассажирка с фиолетовыми кудрями. – Платьице-то едва кой-чего прикрывает! Проститутка она, по глазам видно.

– Вот до чего демократы страну довели, – вступил в разговор полный дядечка с красным носом. – Уже проститутки в трамвае ездят!

– И за проезд не платят! – с задней площадки заметила кондукторша.

– Да что вы к ней привязались, давайте я за нее заплачу – невелики деньги, – снова вмешался мужчина с рыбой.

– Не смейте этого делать! – закричала женщина с фиолетовыми кудрями. – Если за них платить, мы проституцию никогда не искореним!

– А чего она сама-то ничего не отвечает? – поинтересовался дядечка с красным носом. – Может, она действительно того – под балдой?

– Сам ты под балдой! – крикнул ему мужчина с рыбой. – Все им демократы виноваты! Пить надо было меньше, тогда бы и страну сохранили!

– Да прекратите вы трясти своей рыбой! – заверещала какая-то дама. – Вы мне все платье изгадили! В это время трамвай сделал резкий поворот, и пассажиры повалились друга на друга.

– Безобразие! Он что, этот вагоноводитель, пьяный, что ли? – сталкивая с себя красноносого толстяка, завопила владелица фиолетовых кудрей.

– Постойте, да в кабине же никого нет! – донеслось откуда-то спереди. – Кабина-то пустая! Товарищи! Господа! Он, гад, на ходу выпрыгнул!

После этого в вагоне поднялась жуткая паника. Кто-то стал звонить по мобильному телефону в милицию и службу спасения, другие высовывались в окна и кричали: «Помогите! » Однако, поскольку кричавших из окон было много, со стороны это выглядело пьяной свадебной компанией сотрудников трамвайного депо.

– Прекратите ор-р-рать! – пробиваясь сквозь мятущихся пассажиров, закричала кондукторша. – Закройте окна и прекратите орать, я сказала!

– Да чего же «прекратите», если водитель сбежал!

– Никто не сбежал! Водитель – это я!

– Как это вы? – спросил сонный мужчина с сачком для ловли бабочек. И все вокруг сразу замолчали. Стало слышно, как постукивают на стыках колеса и сигналят обгоняющие трамвай автомобили.

– Очень просто, я вас обилечиваю, пока трамвай сам идет до Митюковского рынка.

– У.., у вас там автопилот, что ли? – поинтересовался тот, что был с сачком.

– Да какой автопилот? – отмахнулась кондукторша-водитель. – Кирпич на педаль бросила, и все дела.

– Но кирпич, он же неодушевленный – как это возможно! Вы.., вы шутите? – Пассажир с сачком начал заикаться.

– Да что вы все дрожите? Это ж трамвай, он никуда с рельс не денется. А на Митюковском рынке на путях стык один разошелся. Как мы на нем подпрыгнем, кирпич с педали сосмыкнется, и вагон затормозит…

Пораженные таким простым и ужасным объяснением, пассажиры стояли не дыша, пока трамвай не громыхнул на том самом разошедшемся стыке.

Кирпич с грохотом полетел на пол кабины, тормоза вагона пронзительно заскрипели.

Распахнулись двери, и кондукторша-водитель зычно объявила:

– Митюковский рынок!

Половина пассажиров вагона, даже те, кому нужно было ехать дальше, выскочили вон, крича и угрожая жаловаться в министерство трамвайного сообщения. А кондукторша-водитель обругала их матерными словами и перешла в кабину.

Позабытая всеми девушка с фингалом сошла на нужной остановке и, отойдя к газетному киоску, стала перебирать в памяти все увиденные образы. Немного подумав, она решительно преобразилась в человека с сачком. Уж больно любопытным ей показался предмет, что он держал в руках.

Ожидая автобуса, человек с сачком неподвижно стоял на самом солнцепеке, не прячась в тень.

Проходившие мимо двое крепких парней остановились под козырьком и, заинтересованно поглядев на странного человека, о чем-то пошептались.

– Эй, ботаник, сколько время? – спросил один из них.

«Ботаник» понял, что обращаются именно к нему, однако лишь покосился в сторону насмешников и ничего не ответил.

– Плохо слышишь, ботаник?

Один из крепышей вышел на солнце и, подойдя к человеку с сачком, заглянул ему в лицо.

– Чего молчишь, чудик? Сказал бы чего-нибудь.

– Митюковский рынок! – неожиданно закричал «ботаник» голосом вагоновожатой.

Стоявший возле него хулиган отпрыгнул так, будто его ужалила оса.

– Митюковский рынок на другой линии, – сообщила сопровождавшая десятилетнего внука бабушка. Конопатый мальчик самозабвенно ковырял в носу и внимательно следил за уличным представлением.

Заметив, что оправившийся после испуга хулиган снова собирается пристать к «ботанику», мальчуган откашлялся и сказал:

– На твоем месте, браток, я бы отошел от него подальше.

– Это почему? – удивился тот, с интересом уставившись на малолетнего советчика.

– Потому что у него может быть СПИД.

– Да-а? А с чего ты взял?

– Все признаки налицо. Бледность, круги под глазами, сачок в руках.

Подавленный такой информированностью мальчишки, хулиган попятился и быстро отступил к своему товарищу.

– СПИД – чума двадцать первого века, – произнесла бабушка умного мальчика и вздохнула.

– Ба, ты достала уже, – скривился тот.

– Молчу, Саша, молчу.

Подъехал длинный автобус, и в него погрузились все стоявшие на остановке. Все, кроме «ботаника».

Автобус поехал по маршруту, а человек с сачком отправился пешком, приговаривая: «колбаска, колбаска».

Посматривая на названия улиц, он уверенно поворачивал, проходил через дворы и не замечал рычавших на него собак. Наконец, остановившись перед нужной многоэтажкой, «ботаник» отсчитал указанный в адресе подъезд и счастливо улыбнулся.

– Колбаска, – произнес он, а затем, подумав, добавил:

– Сергей Тютюнин… Тютюнин Сергей…

Всю дорогу до работы Сергей опаздывал, однако прибежал во «Втормехпошив» вовремя.

У входа в приемку он приметил длинный черный автомобиль, однако не придал этому значения, поскольку в этом же здании, но в соседнем подъезде располагалось «пип-шоу» и туда часто подъезжали шикарные авто.

Что такое «пип-шоу», Серега не знал, однако пойти и посмотреть не мог из-за слишком высоких цен.

Оказавшись в родной приемке, Тютюнин переоделся, нацепил клетчатые нарукавники и прислушался. Странное дело. Обычно приходившие с утра женщины бурно обсуждали в коридоре все новости минувших выходных, а тут – полная тишина, прерывавшаяся какими-то размеренными звуками.

До открытия приемки оставалось еще минут пятнадцать. Сергей вышел в коридор, чтобы найти источник звука.

В коридоре звуки были отчетливее, однако и теперь Сергей не разобрался в их природе. Двигаясь вдоль стены, он достиг дверей директорского кабинета. Вне всякого сомнения, звуки исходили оттуда. Сергей тихо вошел в приемную.

Место секретарши пустовало – избалованная начальником Елена Васильевна появлялась не раньше одиннадцати.

Осторожно приоткрыв следующую дверь, Сергей стал свидетелем удивительной картины. Борис Львович Штерн висел словно на дыбе, прихваченный за руки огромным стриженым детиной, в то время как другой, такой же здоровенный, парень короткими размеренными тычками бил директора в живот.

Чуть в стороне, прислонившись к стене, стоял щеголь со злым лицом – именно он руководил всей этой экзекуцией.

– Пойми, Шпак, ты не должен обманывать Казимира Куклинского. Этим ты сделал мне больно, и теперь я тебе тоже сделаю больно.

– Я.., не… Шпак… Я Штерн, – мужественно хрипел директор и тут же получал под ребра новые тычки.

– Ты, Шпак, думал, что продашь мне фуфло за четыре тыщонцы дуляров и я не замечу капроновой подкладки? Думаешь, Куклинский тупой и не знает, что при царе Иване не было капрона? Думаешь, я про то не вем, Шпак?

– Извините, – подал голос Серега, поняв, что директора нужно выручать.

– Цо то есть? – брезгливо указав на Серегу, спросил Куклинский. – Цо пану долега?

– Извините еще раз, – Тютюнин вошел в кабинет и глупо улыбнулся, – там кто-то ОМОН вызвал, я пришел спросить – это не вы?

– ОМОН?! – Руководитель избиения одернул дорогой пиджак и кивнул своим гориллам, чтобы те выходили. Несчастного Штерна отпустили, и он повалился на пол. Уже уходя, Куклинский остановился на пороге и, позволив себе злую ухмылку, сказал:

– До видзеня, Панове.

– Борис Львович! – Серега подбежал к директору и помог ему подняться. Штерн скривился от боли и закашлялся. – Что это за люди, Борис Львович?

– Король.., король туалетной бумаги Казимир Куклинский… Мы ему доху продали…

– Вы садитесь, Борис Львович.

Тютюнин помог директору сесть и налил в стакан воды. Штерн сделал несколько глотков и, наконец вздохнув, стал ощупывать ребра.

– Вроде ничего не сломали… Теперь нужно Турбинова найти. Он мне за все ответит.

Однако Турбинова искать не пришлось. Он появился в кабинете тотчас, довольный, дышащий вчерашним перегаром и с огромной свежей шишкой на лбу.

– Привет всем! – бодро произнес он и, дотронувшись до лба, сообщил:

– Только что с клиентом во дворе столкнулся… Поговорили немного… Недовольны они, Борис Львович.

– Я уже знаю, – мрачно заметил Штерн.

– Спрашивают, почему трехсотлетняя доха имеет капроновую подкладку…

– А ты чего сказал?

– Я гений, Борис Львович! Я сказал, что настоящая подкладка из китайского шелка в настоящее время реставрируется в Эрмитаже.

– И они поверили?

– Поверили! – радостно закивал Турбинов. – Говорят меж собой, чего, дескать, зря какому-то Шпаку печенки поотбивали! Вы представляете, как весело, Борис Львович? Кому-то из-за нас перепало!

Больше не в силах сдерживаться, рычащий Штерн схватил мраморную пепельницу и метнул ее в голову Турбинова.

Послышал удар и грохот разлетавшихся кусков мрамора. А после этого удивленный голос Турбинова:

– Че… Че-то я не понял…

В одиннадцать часов на работу явилась секретарша Елена Васильевна. Она очень удивилась, застав в кабинете директора кроме самого Штерна еще двух сотрудников – Тютюнина и Турбинова. У последнего была забинтована голова и подбиты оба глаза, однако это не мешало ему с энтузиазмом прихлебывать с блюдечка растворимый кофе.

– Ой, здравствуйте! У вас совещание, Борис Львович?

– Да нет, просто небольшой перерыв.

– А я посмотрите что принесла! – похвасталась секретарша и стала разворачивать большой плакат. – В школе у сына к сентябрю галерею портретов меняют – мастеров русской литературы, так вот ему выпало Чехова принести. Антон Палыча… Вот… – Елена Васильевна развернула портрет. – Красиво?

– Красиво, – кивнул Штерн. – Но вообще-то это Троцкий.

– Как Троцкий?! – поразилась секретарша.

– Очень просто. Лев Давыдович, – подтвердил Турбинов.

– Да вы не тушуйтесь, Елена Васильевна. Несите как есть, сейчас в школе таким пустякам значения не придают.

– А и ладно, – махнула рукой секретарша и убрала портрет. – Попью-ка я лучше чайку. Кстати, Борис Львович, вы слышали новость? Фригидин на работу вышел, собирался к вам зайти.

– Пусть заходит. Чем он, кстати, болел, надеюсь, ничего серьезного?

– Говорит, что-то вроде отравления. В этот момент в дверь постучали, и появился сам Фригидин.

– Долго жить будет, – прокомментировал его появление Турбинов.

– Можно, Борис Львович?

– Заходите-заходите. Как вы себя чувствуете?

– Благодарю вас, чувствую себя хорошо. Здравствуйте, Турбинов, и вы, Сергей, тоже здравствуйте. Пользуясь случаем, что здесь собрались лучшие люди нашего предприятия, я хотел бы покаяться.

– В чем покаяться? – спросил Турбинов, поправляя сползавший на глаза бинт.

– Я вел себя некорректно и недостойно высокого звания бухгалтерского работника, однако теперь все в прошлом. Я другой. Поверьте, Борис Львович, и вы, Сергей, поверьте тоже. Я – другой.

После этих слов Фригидин приложил руку к груди и поклонился.

– Не смею больше мешать и удаляюсь, – добавил он и вышел в приемную, плотно притворив дверь.

– Что-то я не понял, в чем он каялся. Вы, Сергей, поняли?

– Я? – Тюгюнин не знал, что ответить. С одной стороны, следовало рассказать о проделках Фригидина, с другой – это ведь он, Тютюнин довел человека до больничной койки. Однако его сомнения развеяла Елена Васильевна, которая снова заглянула в кабинет директора.

– Извините, у меня тут на столе сахар лежал – десять кусочков. Вы не брали?

– Нет, – за всех ответил Турбинов.

– Надо же, на секунду отлучилась, и сахар сперли. Секретарша ушла, и Тютюнин тоже поднялся.

– Пора мне уже сырье принимать. Люди небось волнуются.

– Да, Сергей, идите. И знаете что, вы сегодня здорово мне помогли, поэтому примите сырье и отправляйтесь домой. Пусть у вас будет укороченный день.

– А можно у меня тоже будет укороченный день? – тут же напросился Турбинов.

– Нет, нельзя, – отрезал Штерн. – Вам, Федор Иванович, еще до обеда в Санкт-Петербург смотаться нужно – привезти из Эрмитажа отреставрированную подкладку…

Сергей Тютюнин ушел с работы пораньше и, возвращаясь домой, думал одну мысль, которая его занимала.

Впервые за довольно долгое время они с Окуркиным решили не пропивать все деньги, добытые удачной охотой на банки, а вложить их в собственное дело. Разговор на эту тему у них состоялся еще до событий в деревне Гуняшкино, и теперь, полностью избавившись от пережитых страхов, Сергей Тютюнин снова думал о серьезных вещах.

Инициатором этой блестящей идеи был Леха. Как человек, близкий к тяжелой индустрии, он хорошо представлял себе металлургическое предприятие, и потому именно он разработал первый бизнес-план.

– Пора нам менять масштаб нашего дела, – сказал он, когда они на автобусе возвращались из пункта сдачи цветных металлов.

– Это как? – спросил Сергей.

– Нужно самим банки принимать.

– И что мы с ними будем делать?

– Переплавлять в тарные чушки.

– О, – только и сумел выговорить Тютюнин. – А чего делать с чушками?

– А тут уже что хочешь, то и делай. Можно на международный рынок выйти.

– Слушай, а где мы все это будем плавить? Нужны же какие-то домны или там конверторы?

– Пока обойдемся печкой у меня в гараже, а со временем будут у нас и домны. Главное – подмять под себя весь рынок алюминиевых банок, в масштабах города.

– В масштабах города – это, конечно, много, – согласился Тютюнин и, глядя в окно автобуса, стал невольно представлять себе на месте гаражей корпуса нового завода по переплавке пивных банок. – Слушай, а может, нам сразу готовый завод подыскать, а то, если мы здесь все застроим, где ты «запорожец» будешь ставить? Да и соседи сожрут – скажут, дымит ваш завод.

– Ну, – Леха поднял вверх указательный палец, – я гляжу, и ты кой-чего кумекать начинаешь. Думаю, прихватим мы алюминиевый завод в Братске. А потом и Норильский никелевый.

– А на что нам никелевый?

– Да чтобы в Сибирь по сто раз не мотаться. Не ближний конец – не набегаешься туда.

– Это конечно. Тут я с тобой согласен. Вот только у этих заводов хозяева есть. Они ведь денег больших попросят.

– С хозяевами разговор короткий… – сказал Леха. – Хозяев валить будем.

– А не валить нельзя?

– Можно не валить, но тогда мочить придется. Но, ты не бойся, это мы не сами будем делать.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒